Текст книги "Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине"

5. Государство и промышленность

В 1848 году, когда по Европе уже распространился дух революции, все стороны человеческой жизни начали меняться под давлением новых идей и технологий в самых разных частях света. Новый мир по-прежнему сохранял на себе тяжелые следы прошлого: в середине XIX века более половины сахара, доставляемого в Европу и Северную Америку, все еще производилась трудом рабов, а китайские и индийские крестьяне производили больше сахара, чем весь остальной мир. Несмотря на то что сахарные заводы, полностью работавшие на паровых двигателях, получили широкое распространение, большую часть сахара в мире все еще изготавливали при помощи простых орудий – те же мельницы еще сорок лет. Не ограничиваясь Китаем и Индией, традиционные методы производства повсеместно применялись и на Карибских островах, невзирая на раннее освоение новых технологий. В 1850 году более шестидесяти доиндустриальных поместий на острове Тобаго производили меньше сахара, чем четыре передовые фабрики на близлежащей Гваделупе. Так сосуществовали две очень разных, но в то же время пересекающихся эпохи промышленного и доиндустриального производства.

Европейские методы производства сахара вышли за пределы ограниченной территории Карибских островов и распространились в Индии, Индонезии и на Филиппинах. Такие предприниматели, как Франсиско де Аранго-и-Парреньо и Джон Гладстон, предвещали наступление новой эры, определившей изготовление сахара как промышленный процесс. В то время как большая часть плантационного капитала до начала XIX столетия шла на приобретение рабов, впечатляющие суммы также вкладывались в паровую машинерию. Ключевой в этой стадии была роль государства, которое до сих пор либо не принимало участие в развитии отрасли, либо разрушало ее, становясь жертвой обмана со стороны плантаторов. Сотрудничество промышленников и коронованных особ, призванное преобразить сахарную мельницу в сахарный завод как целостную единицу, объединившую пар и сталь, оказалось революционным. Правительства облегчали строительство железных дорог и гаваней, регулировали финансовые операции, разрабатывали трудовые контракты и придавали законную силу власти сахарных поместий над присвоенными землями.

Тем временем сахарные промышленники, представляющие буржуазию, были прекрасно знакомы с гуманными идеалами Просвещения, несовместимыми с рабством. Своими действиями они надеялись примирить мораль и выгоду в долгосрочном плане и сделали ставку на то, что мощь индустриализации ослабит интенсивность труда на сахарном производстве, тем самым снизив его зависимость от рабского труда. Некоторые утописты, такие как немецкий агроном и борец за отмену рабства Конрад Фридрих Столлмайер, живший на Тринидаде в 1844 году, говорили о массовом применении «железных рабов» – так он метафорически называл паровые машины – и о том, что Бог дал человечеству энергию солнца и воды, а также сладкую кукурузу, чтобы привести его к светлому будущему, свободному от тяжелого ручного труда. Кукурузному сахару в форме кукурузного сиропа с высоким содержанием фруктозы, действительно предстояло внести грандиозные изменения в мировой рынок подсластителей, но только в 1980-х годах. В дни Столлмайера люди, стоявшие у руля британской колониальной политики, считали его человеком со странностями, причем несколько косноязычным¹. Он и в самом деле был необычным мыслителем, с головой ушедшим в утопические воззрения Шарля Фурье и Анри де Сен-Симона, но, тем не менее, не утратившим связи с духом своего времени окончательно. По сути, дух Сен-Симона захватил новые сахарные рубежи на Кубе и Яве. С конца XIX века и до второй половины 1920-х годов эти два острова обеспечивали половину мирового экспорта тростникового сахара, и это первенство прервалось лишь после того, как Кубу охватила разорительная война за независимость (1895–1898) против Испании².

Вакуум-аппарат

К 1840 году свеклосахарная промышленность Европы намного превзошла производство тростникового сахара. Надменность плантаторов, недостаток инвестиционного капитала и нехватка рабочей силы после отмены работорговли, а впоследствии и самого рабства, задерживали внедрение инноваций на плантациях, некогда бывших передовыми распространителями капитализма. Более того, карибские сахарные поместья, в которых на триста-пятьсот акров земли приходилось примерно двести рабов и для которых были характерны очень строгое разделение труда и объединенные стадии производства, принадлежали к самым крупным и наиболее надежно организованным единицам доиндустриального мануфактурного производства Европы. Но в начале XIX века эти поместья оказались слишком маленькими, чтобы применить дорогое оборудование с паровыми двигателями на выгодной основе.

Помимо угрожающих цен на новомодные машины, инвестирование в передовые паровые технологии влекло для карибских плантаторов огромные риски. Качество железа часто не выдерживало огромных нагрузок, ведь дробить тростник приходилось круглосуточно на протяжении нескольких месяцев; если дробилки ломались во время уборочной кампании, это приводило плантаторов в настоящее отчаяние, поскольку поблизости редко оказывались кузницы, в которых можно было починить механизмы; в тропических условиях машины часто работали у морского побережья, и влажный соленый воздух вызывал коррозию металла³. При таких обстоятельствах даже медленные тягловые мельницы с их низким показателем извлечения сока были предпочтительнее паровых. Присутствие сотен паровых машин в тропиках было чудом, если учесть все связанные с этим риски.

Тем не менее до 1840-х годов большинство плантаторов по-прежнему продолжали использовать доиндустриальные мельницы, даже если у них была возможность продавать сахарный тростник более богатым коллегам, имевшим лучшее оборудование. В обществе с резким расовым и классовым разделением расставание с мельницей было равносильно переходу из аристократии в крестьянство. Сидни Минц показательно приписал крах Пуэрто-Рико как второго из крупнейших производителей сахара в Карибском регионе именно этому консерватизму⁴. Сопротивление старой гвардии бывало по-настоящему неистовым, и Огюсту Винсенту, владельцу плантации Сен-Мари на острове Реюньон, предстояло заплатить неподъемную цену за свое поверхностное отношение к такому консерватизму. Из французских плантаторов, возделывавших сахарный тростник, он был первым, кто приобрел вакуумно-выпарной аппарат. Производительность новой машины привела его в такой восторг, что он даже планировал построить несколько сахарных центров, также известных как usines centrales. Они представляли собой большие фабрики, способные перерабатывать сахар со многих ферм сразу, и с их помощью Винент надеялся перерабатывать большую часть тростника, растущего на острове. Но такая схема перевела бы других плантаторов в ранг простых землепашцев, выращивающих тростник.

Не успев воплотить свои планы в жизнь, Винсент бесследно исчез. Ходили слухи, что к этому причастны именно его завистливые сотоварищи⁵.

В то время как в конце XVIII века многие новшества по-прежнему рождались именно в сахарных колониях, теперь главные инициативы, ведущие к индустриализации, исходили от производителей оборудования и новаторов, занятых в свеклосахарной промышленности. Французские и бельгийские фермеры радостно выращивали свеклу для сахарных заводов, поскольку она была выгоднее пшеницы, а землевладельцы в Центральной и Восточной Европе либо строили свои собственные фабрики, либо объединяли силы с соседями.

Самым влиятельным первооткрывателем в сфере технологий, связанных с сахарной свеклой, был химик и промышленник Луи Шарль Дерон (1780–1846), родившийся в Париже в семье фармацевтов. Его карьера, словно мост, связала эпоху, в которой аптекари все еще играли важную роль в розничной продаже сахара, с промышленным веком пара и стали. Зимой 1809–1810 годов Дерон произвел свои первые несколько килограммов коричневого сахара из свеклы. Годом позже он узнал о методах Ашара (см. главу 4), о которых, как он полагал, должна была узнать широкая публика⁶. Он написал предисловие к вышедшему в 1812 году французскому переводу книги Ашара, посвященной свекловичному сахару. Кроме того, Дерон получил некоторый опыт на новаторской фабрике Креспеля, где он оставался во время сбора урожая свеклы в конце 1812 года⁷.

Дерону предстояло стать международной знаменитостью, и этот статус он разделил с двадцатилетним котельным мастером, происходившим из простой деревни и пришедшим в его парижскую мастерскую в 1824 году. Жан-Франсуа Кай (1804–1871) появился на свет в идеально подходящее время, когда Дерон уже почти изобрел новую технологию сахароварения, основанную на дистилляции винограда, картофеля и свеклы⁸. Отчасти украв изобретение у своих коллег-инженеров, в 1830-х годах Дерон значительным образом усовершенствовал дизайн новаторского вакуумно-выпарного аппарата англичанина Говарда. Кай, молодой человек из глубинки, стал полноправным партнером Дерона, и двое промышленников расширили свою деятельность до другой стороны французской границы – Брюсселя, где в 1838 году основали завод. Несколько лет спустя в компании Derosne& Cail уже трудились 2500 работников самых разных национальностей – впечатляющие масштабы для промышленного учреждения того времени⁹.

Благодаря неутомимой жажде саморекламы Дерон превратил свою фабрику в лидера рынка вакуумно-выпарных аппаратов¹⁰. Изначально он продавал оборудование только для пытавшейся выжить свеклосахарной промышленности – до тех пор, пока несчастный Огюст Винсент с Реюньона не стал первым, кто установил его машины в тропиках. С тех пор бизнес стремительно расширялся. К 1844 году аппараты компании Derosne&Cail работали на восьми фабриках на Кубе, семь – на Яве, пять – на Гваделупе, четыре – на Бурбоне и по одной в Суринаме и в Мексике. Это предполагало огромные денежные суммы для того времени. Полный набор оборудования стоил примерно £10 000 – эквивалент $50 000 – а фабрика требовала вдвое больших вложений. Поскольку взять кредит для покупки их машин было не так легко, компания соглашалась на платежи в рассрочку на протяжении четырех лет и, кроме того, была готова принимать оплату сахаром¹¹. По всему миру эта французская фирма преодолевала серьезные препятствия, выраженные в нехватке капитала у плантаторов и в их неосведомленности с технологическими нюансами варочной технологии. Компания шла даже на то, чтобы спонсировать установку машин и отправлять к клиентам своих инженеров. Кай сам приобрел поместье и, стремясь подать пример, устроил на нем сахарную фабрику. В 1857 году он купил еще одно имение в украинском городке Тростянец, где построил свой свеклосахарный завод¹².

Чтобы продать на Кубе свою первую вакуумно-выпарную установку, Дерон в 1841 году лично посетил поместье плантатора-магната дона Венсеслао де Вилья-Уррутия. Под его надзором прошла подгонка оборудования, изначально спроектированного для европейских свеклосахарных фабрик, к специфическим условиям Кубы. Машина не подвела, работала она прекрасно, и Дерон написал брошюру, которую перевел на испанский Хосе Луис Касасека, глава Химического департамента в Гаванском университете и по совместительству протеже Аранго-и-Парреньо. Касасека написал к ней предисловие под названием «Кубинская промышленная революция». Брошюра разошлась тиражом в тысячу копий, и в течение трех лет на Кубу прибыли еще три вакуумно-выпарных аппарата от компании Derosne&Cail¹³.

На Яве переход к вакуумно-выпарным установкам был проектом колониального правительства, которое в 1830 году ввело систему насильственного насаждения, заставив 60 % яванских сельских домохозяйств отдать часть своей территории и пожертвовать частью своего времени, отведенного на выращивание злаковых культур, за скудную плату¹⁴. Несмотря на то что производство сахара на Яве было государственной монополией, само правительство не строило мельницы для переработки сахарного тростника, а предлагало контракты на помол частным лицам. Эти контракты делали использование вакуумно-выпарного аппарата обязательным, но в то же время предполагали субсидию. Ключевую роль в стремительном распространении таких мер сыграли два человека, связанных родственными узами: один – высокопоставленный армейский офицер, второй – выдающийся колониальный государственный служащий; вместе они убедили Министерство по делам колоний внедрить на Яве вакуумно-выпарную установку компании Derosne&Cail. В начале 1840-х годов они отправились в путешествие по Бельгии и Франции в сопровождении голландского инженера Хюберта Хувенара, прежде не по чистой случайности работавшего на заводе Креспеля в Аррасе. Этот завод, принадлежащий знаменитому французскому свеклосахарному первопроходцу, посещали многие европейцы, в том числе и ученые из Германии, и даже французский король, но их визиты были непродолжительны. А вот визитеры-голландцы там задержались, приняв участие в испытаниях техники и увезя с собой немало рекомендаций¹⁵.

Визит голландской делегации во Францию и Бельгию, должно быть, имел огромное значение для компании Derosne&Cail, ведь на Яве большое влияние сохраняли за собой британские торговые дома, импортирующие на остров конкурирующее с французским оборудование – британский вакуумно-выпарной аппарат Говарда. Первый такой аппарат был установлен еще в 1835 году в поместье англичанина Чарльза Этти в Восточной Яве. Даже для того, чтобы просто ослабить влияние англичан на острове, голландцы были более чем готовы объединить усилия с компанией Derosne&Cail. Возможно, именно для того, чтобы облегчить доступ на этот ключевой яванский рынок, компания Derosne&Cail вступила в партнерские отношения с Паулем ван Влиссингеном и в 1847 году основала в Амстердаме завод. Влиссинген был знаменитым амстердамским промышленником, после службы на Яве открывшим в Амстердаме док для починки паровых кораблей. Благодаря этому сотрудничеству, а также активной поддержке голландского правительства к 1852 году на Яве действовали уже пятнадцать вакуумно-выпарных аппаратов компании Derosne&Cail – в придачу к девяти аппаратам Говарда. Пять лет спустя две трети яванского сахарного экспорта производились при помощи вакуумно-выпарных аппаратов, значительно обогнав других производителей сахара по всему миру по количеству аналогичного оборудования¹⁶.

В то время как английские торговцы продолжали играть первостепенную роль в развитии яванской сахарной промышленности, индокитайцы, преобладавшие в индустрии острова на протяжении двухсот лет, постепенно стали меньшинством среди сахарных промышленников. Колониальное правительство набирало сахарную буржуазию в основном из когорты бывших правительственных чиновников и вышедших в отставку армейских офицеров, а богатые индокитайские торговцы составляли лишь незначительную ее часть. Появился новый класс дельцов, оказавшихся, по словам Роджера Найта, «особенно удачливыми», поскольку им не приходилось покупать рабов и они получали за свою работу государственные авансы. Единственным обязательством, наложенным на этих производителей, было требование вкладывать деньги в новые передовые технологии, в том числе в вакуумно-выпарные аппараты¹⁷. Не все сахаропромышленники были частью этого счастливого круга. В 1870-х годах 25 % яванского сахара поступало из княжеств – полуавтономной области в Центральной Яве, где не применялась система насильственных насаждений. Здесь экспортным сельским хозяйством занимались европейцы – потомки европейских сержантов и офицеров по линии отца и уроженок Явы по линии матери. Эти дельцы были тесно связаны с местным яванскими правителями, у которых европейцы брали в аренду землю и рабов¹⁸.

Подобно Кубе, Маврикию, Британской Гвиане и Индии, Ява стала новым сахарным рубежом для европейских предпринимателей, в которых дух новой индустриальной эпохи нашел наибольший отклик. Они первыми перешли на дорогие вакуумно-выпарные аппараты, позволившие их деятельности достичь гораздо более значительных масштабов, чем у старых плантаторов. Британский торговый капитал обрел новый рынок в лице Индии, и к 1847 году треть сахарного экспорта, идущего из Индии в Великобританию, производилась при помощи вакуумно-выпарных аппаратов; эта доля была сравнима с той, которую приносила Ява, и превышала ту, что приходилась на продвинутых производителей сахара – Кубу и Маврикий¹⁹.

Можно подумать, что в Луизиане вакуумно-выпарной аппарат должен был прижиться так же быстро, как и на Яве, ведь она являлась важным сахарным рубежом и на первый взгляд была готова к освоению нового оборудования. В производство штата быстро внедрялись дробилки для сахарного тростника, работавшие на паровых двигателях, да и первый вакуумно-выпарной аппарат, по всей видимости, «Говард», был установлен довольно рано, в 1832 году – в то же время, когда введение американских пошлин на кубинский сахар повлекло за собой инвестиции в луизианскую сахарную промышленность²⁰.

Новый Орлеан, столица Луизианы и третий по величине город в США в 1840-х годах, был центральным узлом промышленности и торговли²¹. Наиболее заметные из населявших его плантаторов-капиталистов отличались достойным образованием и крайне трепетным отношением к инновациям. В 1842 году они основали «Ассоциацию агрономов и механиков Луизианы», и услышав это название, никто уже не задавался вопросом, на что направлены их промышленные амбиции. В том же году первый вакуумно-выпарной аппарат компании Derosne&Cail прибыл в луизианское поместье «Байю Лафуш», а вслед за ним появились еще два, в 1845 и 1846 годах соответственно. Благодаря широким контактам местных плантаторов с Францией и учеными, получившими французское образование, в Луизиане были доступны все имевшиеся знания о сахароварении. Ознаменовав успешное развитие новаторского духа, публицист и статистик Джеймс Де Боу в те годы начал издавать журнал DeBow’s Review, призванный распространять научные и технологические сведения среди плантаторов²².

Хотя штат не испытывал недостатка в предпринимательской энергии и научном энтузиазме и капитале, все равно к 1860 году лишь 11 % луизианского сахара производили вакуумно-выпарные аппараты²³. Конечно, стоит принять во внимание, что в конце 1830-х годов США поразил серьезный финансовый кризис, практически полностью уничтоживший кредитнофинансовую систему страны. Знаменитый промышленник Эдмунд Форстолл, в то время – действующий губернатор Луизианы, был вынужден сократить права сахарных поместий, чтобы гарантировать получение банковских закладных. Тем не менее хорошо организованные плантации не испытывали никаких трудностей в получении займов, а плантаторы даже преуспели в получении закладных на рабов, которые на крупных плантациях представляли собой внушительный капитал. Более того, многие владельцы мельниц в Луизиане инвестировали в технологию по сжиганию багассы, а значит, располагали значительным капиталом²⁴.

Непопулярность инновации можно было бы объяснить тем, что Форстолл, вышеупомянутый губернатор Луизианы, не был фанатом вакуумно-выпарных аппаратов и сам на своей плантации прекрасно обходился старой сахарной дробилкой, полагая, что устройство слишком сложное, чтобы им могли управлять африканские рабы²⁵.

Медленное внедрение вакуумных варочных котлов становится еще сложнее объяснить в свете того, что именно в Луизиане родился и жил Норбер Рильё – блестящий знаток инженерных технологий, связанных с сахарной отраслью. После обучения в Париже, где он, помимо прочего, читал лекции по паровым технологиям, Рильё вернулся в родные края и создал там варочный котел, превосходящий технику компании Derosne&Cail. Его котел был более эффективен в плане энергопотребления, поскольку трижды использовал один и тот же пар, вследствие чего его называли котлом «со множественным эффектом» или «с тройным эффектом». И все же только восемнадцать сахарных поместий в Луизиане установили это устройство накануне Гражданской войны. Непопулярность его открытия можно объяснить тем фактом, что мать Рильё была «цветной», да и сам он, вероятно, страдал от расовых предрассудков. Возможно, именно это помешало Луизиане сыграть главную роль в развитии технологий вакуумно-выпарных аппаратов.

Тем временем аппарат Рильё был успешно внедрен на Кубе и даже в Европе. Это случилось после того, как Рильё, судя по всему, бесплатно, посоветовал инженеру из немецкой Магдебургской пароходной компании адаптировать его систему к свеклосахарной промышленности. Немецкий инженер без зазрения совести продал идею своему работодателю, а тот, в свою очередь, продал ее фирме Cail&Cie. Эта компания объединила дизайн Рильё с дизайном своего аппарата под названием «тройной эффект»²⁶. Это оборудование стало стандартным на самых продвинутых сахарных заводах, в то время как в Луизиане большую часть сахара по-прежнему варили в открытых котлах.

Сенсимонизм и борьба за отмену рабства

В начале XIX века дух промышленной эпохи нашел свое самое радикальное и красноречивое выражение в произведениях Анри де Сен-Симона, отводившего ведущую роль в политике инженерам, а государству – заметную роль в индустриализации. В Голландских Индиях в авангарде индустриализации, возглавляемой сенсимонистами, стояло полуправительственное Нидерландское торговое общество, являвшееся крупнейшим финансовым посредником колониального сельского хозяйства²⁷. Это обширное колониальное предприятие было создано в 1824 году под эгидой короля Нидерландов, и ему была дарована монополия на транспортировку и аукционную продажу в Нидерландах тропических товаров, в том числе сахара. Инициатива государства объяснялась его стремлением увеличить доходность голландских колониальных владений и в то же время противостоять влиянию британских коммерческих интересов в Голландских Индиях.

На Кубе, на Яве и в Индии промышленники из Нидерландов объединили свои силы с богатыми и влиятельными представителями колониальной буржуазии и имперскими правительствами, чтобы вместе совершить промышленную революцию в колониях, где выращивали сахарный тростник. Во Франции высокопоставленные правительственные чиновники и промышленники пытались преодолеть консерватизм владельцев сахарных плантаций, решительно отвергавших внедрение вакуумно-выпарного аппарата и не готовых осваивать даже сахарные дробилки на паровой тяге²⁸. Именно менталитет рабовладельцев во французской метрополии был в ответе за недостаток экономического прогресса в заокеанских владениях Франции, в то время как борьба за отмену рабства неразрывно сплелась с промышленным развитием²⁹.

Связь между борьбой за отмену рабства и индустриализацией особенно подчеркивал Виктор Шёльшер, самый прославленный французский аболиционист, в 1848 году выступивший с речью против рабства во временном революционном правительстве. Шёльшер настаивал на необходимости всесторонней модернизации производства тропического сахара, с одобрением цитируя книгу Поля Добрэ «Колониальный вопрос с промышленной точки зрения» (Question coloniale sous le rapport industriel, 1841)³⁰. Добрэ, служивший инженером на сахарном заводе в Гваделупе, полагал, что дробилки на паровом двигателе с их высокой скоростью экстракции с легкостью могли удвоить объем сахара, производимого на Французских Антильских островах. Но по большей части плантации были слишком малы для инвестирования в паровую тягу и, по словам Добрэ, срочно нуждались в отдельных центрах производства для обработки крупных объемов сахара. Добрэ восхвалял нидерландского короля Виллема, предвидевшего внедрение на Яве выпарного котла, и Огюста Винсента, плантатора, исчезнувшего на Реюньоне, за понимание эффекта масштаба и необходимости в инвестиционной деятельности банков³¹.

Чарльз Альфонс, граф де Шазель и плантатор на Гваделупе, первым установивший на острове оборудование компании Derosne&Cail, посмотрел на проблему производства сахара в колониях немного с другой стороны, но пришел к тем же выводам. Он проявил поразительную осведомленность в том, что поток африканских рабов сокращается, и дальновидность в том, что из освобождение уже совсем близко. Он выступал с довольно ясным предупреждением: не повторяйте ошибку, которая столь дорого обошлась британцам, прекрасным и умным новаторам во всех иных отношениях, но отменившим рабство, не имея возможности в полной мере заменить ручной труд машинным³². Де Шазель не хотел дожидаться отмены рабства. Он начал строить новый класс мелких фермеров, состоящий из рабов, которым в дальнейшем предстояло получить свободу и землю во владение. В то же время он завозил на остров европейских колонистов³³. По сути, Де Шазель был на той же стороне, что и французские борцы за отмену рабства. Он верил, что индустриализация привлечет на остров искусных белых мастеров – представителей буржуазии, которых так не хватало в обществе плантаторов. Впрочем, и сам оставаясь плантатором, он не спешил тратить все свои деньги на белых иммигрантов. Он также выступал в защиту мер, которые обязали бы освобожденных рабов продолжать работать на плантациях, и настаивал на том, что «репрессивные формы регулирования бродяжничества срочно необходимы»³⁴.

Де Шазель активно вовлекся в амбициозный проект по модернизации сахарной промышленности Гваделупы – и страшное землетрясение, поразившее остров в 1843 году, предоставило ему такую возможность. В ответ на запрос Министерства по делам колоний компания Derosne&Cail представила на рассмотрение план, нацеленный на индустриализацию переработки сахарного тростника на острове, и благодаря вмешательству зятя Дерона, банкира, это в конце концов привело к созданию Компании Антильских островов, или Антильской компании, обеспеченной частным и банковским капиталами. 27 апреля 1848 года – в день, когда во всех французских колониях отменили рабство, на Гваделупе работало двенадцать центральных заводов, двумя из которых владел Добрэ, а четырьмя – Антильская компания, директором которой был де Шазель³⁵.

Французы избежали ошибки, допущенной англичанами на Ямайке, но все же не сумели предотвратить надвигающуюся катастрофу. Революция 1848 года повлекла за собой крах главных финансистов Антильской компании. К этому несчастью добавилось и то, что миллионы франков, отданные плантаторам в качестве компенсации убытков из-за отмены рабства, просто не дошли до поместий, попавших в глубокие долги, а сразу оказались в руках их кредиторов. Добрэ и большая часть его партнеров были разорены³⁶.

Тем не менее, если бы не случилось землетрясения и вмешательства, оказанного правительством метрополии, а также сахарной индустрией острова и его банками, практически вся сахарная промышленность Гваделупы осталась бы в доиндустриальном состоянии. Она бы зачахла точно так же, как сахарная отрасль на Тобаго, когда на остров в 1847 году налетел яростный ураган, уничтоживший почти половину сахарных мельниц и повредивший остальные. Британия перечислила разрушенному острову £20 000 – безнадежно недостаточную сумму в сравнении с капиталом в шесть миллионов франков – эквивалентом £240 000 – которые удалось собрать Антильской компании. В результате примерно шестьдесят сахарных поместий на Тобаго производили меньше, чем четыре завода компании на Гваделупе³⁷. Если бы дела у Антильской компании пошли лучше, то все французские сахарные колонии могли бы очень быстро двинуться в том же направлении, в каком пошли Куба и Ява. Но случилось иначе, и консерватизм плантаторов в сочетании с недостатком капитала заставил их искать промежуточные технологии.

Промежуточные технологии

Несмотря на то что многие плантаторы испытывали ужас перед социальными переменами и всячески избегали зависимости от милости промышленников и банков метрополии, они столь же отчаянно пытались удержать свои поместья на достойном конкурентоспособном уровне. Если к середине 1840-х в Луизиане издавался журнал DeBow’s Review, посвященный технологическим инновациям, то в Британской Гвиане, на Ямайке и Барбадосе плантаторы объединялись в сельскохозяйственные сообщества, чтобы улучшить технологический и ботанический уровень своих поместий. Интерес, который плантаторы и их служащие проявляли к аграрным инновациям, был действительно впечатляющим: в 1846 году пять тысяч человек посетили сельскохозяйственную выставку, устроенную на Ямайке, в приходе Корнуолл³⁸.

Дух новаторства вдохновил и плантаторов Реюньона, развивших промежуточную технологию кипячения, которой предстояло распространиться и в другие сахарные колонии. Именно здесь Жозеф Марциал Ветцель, бывший помощник Дерона, работал над созданием варочного аппарата, намного более простого и дешевого, чем выпарной котел (в дальнейшем аппарат получил его имя). В 1815 году, в год битвы при Ватерлоо, Ветцель решил оставить занятия в Политехнической школе и отправился на Реюньон, где на протяжении нескольких лет преподавал гидрографию сыновьям плантаторов. Позже, вернувшись во Францию, он изучал сахарную отрасль и работал вместе с Дероном. В 1828 году Ветцель получил очень заманчивое предложение стать директором свеклосахарного завода в северной Франции, но отклонил его, оставаясь верным своим друзьям-плантаторам на Реюньоне³⁹. Вместе они стремились усовершенствовать промышленность, избежав при этом строительства центральных сахарных заводов – они определенно не хотели смиряться с тем, что вместе с капиталом из метрополии придет надзор и пристальное внимание к их делам. В конце концов, они, помимо прочего, занимались запрещенным ввозом рабов с восточного побережья Африки и с Мадагаскара. Это была довольно распространенная и масштабная торговая практика, с 1817 по 1835 год унесшая жизни 45 тысяч человек⁴⁰.

Ветцель разработал свою варочную систему, которая работала при низкой температуре и производила на 25–33 % больше сахара, чем «Ямайский поезд», преобладавший с XVIII столетия, и при этом оборудование Ветцеля стоило вчетверо дешевле, чем вакуум-аппараты компании Derosne&Cail. Ветцель подчеркивал, что благодаря его технологии плантации, не располагающие большим количеством рабочей силы и средствами технического обслуживания тоже могли достичь процветания. Котлы Ветцеля попали на Мадагаскар и Маврикий, в Наталь и Пинанг, на Антильские острова, а также в Бразилию и Пуэрто-Рико в качестве промежуточной технологии, к которой весьма благосклонно относились представители колониальной сахарной буржуазии⁴¹.

Все это очень не нравилось Каю, единственному главе Derosne&Cail, чей партнер, Шарль Дерон, умер в 1845 году. В 1860 году Кай убедил императора Наполеона III учредить банк, ставший преемником провальной Компании Антильских островов, чтобы профинансировать распространение варочных котлов Derosne&Cail. Как сенсимонист, император всегда прислушивался к словам выдающихся промышленников страны. Под влиянием Кая он привлек богатых финансистов Парижа к созданию Колониального кредитного общества (в 1863 году переименованного в Колониальный кредитный банк), которое выдавало плантаторам долгосрочные ссуды, используя их плантации в качестве финансовой гарантии⁴². В 1860-х годах этот банк инвестировал свыше тридцати семи миллионов франков в перевод производства сахара на Гваделупе, Мартинике и Реюньоне на промышленные рельсы⁴³. Впрочем, исход, должно быть, разочаровал Кая, поскольку из пятнадцати новых заводов на Гваделупе, основанных при спонсорской поддержке Колониального кредитного банка, одиннадцать по-прежнему использовали котлы Ветцеля⁴⁴.