Текст книги "Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине"

Через несколько лет после того, как была выиграна битва за землю, Аранго-и-Парреньо со своими сотоварищами-плантаторами одержали победу и в другом сражении – за право оставить рабство и упрочить его положение. С 1810 по 1814 год представители со всех уголков Испанской империи созывали в Кадисе, последнем бастионе, еще не покорившемся Наполеону, кортесы, или испанский парламент. В парламенте доминировали либералы, а тема рабства, стоящая на повестке дня, крайне пугала кубинских плантаторов, видевших в ней настоящий ящик Пандоры. Аранго-и-Парреньо предупреждал, что «варварский король Гаити» засел в засаде и готов принять под свои знамена всех африканцев в Карибском регионе. Аранго-и-Парреньо считал себя не менее либеральным и прогрессивным, чем представители Кадисских кортесов, но в его представлении собственность в либеральном обществе должна быть неприкосновенна, а рабы, в конце концов, были собственностью⁴¹.

Когда Аранго-и-Парреньо утверждал, что правители Гаити намерены освободить всех рабов в Карибском регионе, он ни в коей мере не преувеличивал. По прошествии года после того, как прозвучало его решительное предупреждение, был раскрыт заговор, возглавляемый свободным плотником и капралом черного ополчения Хосе-Антонио Апонте, к которому присоединились кубинцы африканского происхождения, африканцы-ополченцы и рабы; им помогал высокопоставленный гаитянский армейский офицер. Заговор Апонте был вдохновлен еще и слухом о том, что Кадисские кортесы с благосклонностью отнеслись к новости об освобождении рабов. В любом случае восстание Апонте провалилось, рабство было сохранено, а ввозу рабов на Кубу предстояло продолжаться еще полвека⁴².

Если учесть, с каким неуважением Аранго-и-Парреньо относился и к природе, и к правам человека, примечательно, что он стал близким другом Александра фон Гумбольдта, отца современной экологии, гостившего на Кубе с декабря 1800 года по март 1801-го и вновь ненадолго посетившего ее в 1804 году. Они совершали совместные путешествия в разные части острова, где фон Гумбольдт изучал зарождавшуюся сахарную промышленность, а также институт рабства, которое он осуждал как величайшее из зол, когда-либо причиненных человечеству, и на постепенное исчезновение которого он надеялся⁴³. Фон Гумбольдт утверждал, что испанский закон в отношении рабства давал некоторую надежду, поскольку предоставлял рабам право жениться, искать лучших господ в случае жестокого обращения (pedir papeles), владеть некоторой собственностью и покупать свою свободу (coartación). Более того, существовали правила, предписывающие рабам подобающую одежду и правильное питание. И все же Гумбольдт очень хорошо понимал, что в обстановке безжалостной эксплуатации этими правовыми нормами, часть которых восходила ко временам Кастилии XIII века, а другая часть была введена на Кубе испанским королем в 1789 году, демонстративно пренебрегали⁴⁴. Очевидно, фон Гумбольдт был сторонником постепенной отмены рабства, рассчитывая на то, что прогресс цивилизации и индустриализации постепенно избавят от него людей.

Прибытие паровых машин

В 1794 году, на пути домой из Испании, Аранго-и-Парреньо нанес визит Августину де Бетанкуру, директору испанского Королевского кабинета машин, в то время пребывавшему в Англии. Де Бетанкур, один из самых талантливых инженеров своего времени, совсем недавно разработал дробилку для сахарного тростника, приводимую в движение паром. Аранго-и-Парреньо поручил фирме Рейнольдса построить такую же машину после того, как от нее отказалась компания «Болтон и Уатт», обвинив Бетанкура, ранее посетившего их мастерскую, в плагиате дизайна. Машина прибыла на Кубу в 1797 году и стала первой дробилкой с паровым двигателем, установленной на американском континенте, хотя производительность именно этого экземпляра оставляла желать лучшего⁴⁵.

Сахарные дробилки стояли в авангарде промышленной революции, и им предстояло постепенно улучшиться в плане прочности и эффективности отжима, пока они наконец не приняли свою окончательную форму в 1871 году⁴⁶. В начале XIX столетия эти машины, используемые пока еще только в рамках эксперимента, потребляли все больше и больше угля, добываемого в Британии, более 15 % которого экспортировалось в Вест-Индию⁴⁷. К 1820 году по меньшей мере двести сахарных дробилок с паровым двигателем были доставлены на другой берег Атлантического океана. Половину из них установили в трех британских колониях, ранее принадлежавших Голландии: Бербисе, Эссекибо и Демераре, впоследствии объединенных в Британскую Гвиану, и еще треть – на Ямайке⁴⁸. Куба, откуда фон Гумбольдту еще в 1817 году сообщали о двадцати пяти установленных сахарных дробилках, приводимых в движение паром, тоже была в числе областей, куда эти машины попали первыми. Тридцать лет спустя ими были оснащены больше трети кубинских сахарных мельниц, а к 1860 году их доля возросла до 70 %⁴⁹.

Кроме того, дробилки с паровым двигателем имели стремительный успех в Луизиане. Первый гранулированный сахар с их помощью изготовил Этьен де Боре, уроженец Иллинойса, получивший образование во Франции, где он дослужился до звания капитана дворцовой стражи французского короля. Луизиана в то время все еще оставалась французской колонией, и Боре начал выращивать там сахарный тростник, придя в отчаяние после того, как вредители погубили его плантацию индиго. В 1793 году он приобрел там сахарную мельницу, посадил тростник и нанял специалистов, недавно прибывших из Сан-Доминго вместе с другими мигрантами-плантаторами. Первый эксперимент по изготовлению сахара, произведенный Боре, привлек множество знатных людей из колонии, нетерпеливо ожидавших, когда кипящая сахарная масса начнет превращаться в гранулы. Верный своей прежней профессии, Боре организовал плантацию так, как если бы это был военный лагерь. Луизианские плантаторы последовали «армейскому» дизайну его поместья, когда перешли с индиго на сахар⁵⁰.

После того как в 1822 году Эдмунд Форстолл, известный промышленник и политик в Новом Орлеане, установил в Луизиане первую дробилку для сахарного тростника, вслед за ней в течение шести лет была установлена еще восемьдесят одна машина – и это число впечатляло. К началу 1840-х годов в более чем четырехстах из почти семисот сахарных поместий Луизианы работали дробилки с паровым приводом, многие из которых вышли из кузницы Форстолла. Он сумел произвести эти машины за $6000 – это была все еще большая цена, но некоторые машины на рынке стоили вдвое дороже. Пошлины, наложенные на кубинский сахар в 1832 году, сделали вложения в луизианский сахар весьма выгодными и ускорили распространение сахарных дробилок Форстолла⁵¹. Незаменимой была и банковская система Луизианы, третья в Соединенных Штатах после Нью-Йорка и Массачусетса. Банкир Томас Баринг, друг Форстолла, оставаясь в тени, принимал участие в совместном финансировании Консолидированной ассоциации плантаторов Луизианы – земельного банка сахарных плантаторов, открывшего свои двери в 1827 году⁵².

К 1840-м годам паровые мельницы в больших количествах присутствовали на Кубе, в Луизиане, на Тринидаде и в Британской Гвиане. Они быстро распространились на Сент-Китсе, а на Тобаго и Ямайке почти треть всех мельниц работала на пару. Кроме того, в это время семьдесят восемь дробилок сахарного тростника с паровым приводом действовали в Индии⁵³. Но несмотря на то, что уже в 1830-х годах гул этих машин можно было разносился из сотен мест по всему миру, они практически отсутствовали на Барбадосе, Антигуа и Гваделупе, поскольку сильные ветра на этих островах способствовали крайне эффективной работе ветряных мельниц⁵⁴. Ява, бывшая в авангарде мирового производства сахара в XIX столетии, получила свою первую дробилку уже в 1820 году, но скорее в рамках эксперимента, поскольку еще в 1870-х годах сахарные мельницы острова продолжали работать на водяной энергии⁵⁵. Там, где в изобилии хватало воды и ветра, мало кто чувствовал необходимость покупать дорогостоящую паровую дробилку, которая ненасытно пожирала уголь и требовала пристального внимания искусных техников, а также ремонтных мастерских с комплектом запчастей.

Свекловичный сахар

Когда в конце 1820-х годов кубинская делегация совершала путешествие по Вест-Индии с целью сбора сведений о лучших практиках производства сахара, одна плантация на Демераре особенно их впечатлила. Здесь работала по-настоящему революционная машина: вакуум-аппарат сохранял температуру кипения тростникового сока на отметке чуть ниже 100 °C, что значительно уменьшало вероятность несчастных случаев и позволяло производить более качественный сахар. Это была первая крупная инновация в процессе кипячения со времени внедрения батарей для котлов на рубеже XVII–XVIII столетий. Этот аппарат, изначально созданный для рафинирования, построил Эдвард Чарльз Говард, которого современники признавали «первым британским инженером-химиком». Хозяин вакуум-аппарата на Демераре, Джон Гладстон – отец знаменитого премьер-министра викторианской эпохи – был богатым ливерпульским торговцем и не только вел обширную торговлю с Индией, но и владел несколькими плантациями в Вест-Индии. Новое дорогое устройство позволяло ему отправлять в Европу более чистый сахар, который не только продавался по лучшей цене, но и лучше сохранял форму при перевозке через океан, поскольку содержал меньше растительных волокон и, следовательно, был менее подвержен гниению⁵⁶.

Впрочем, история вакуум-выпарного аппарата берет начало не в тропиках, а в Европе. Изначально он был тесно связан с процессом рафинирования и появлением свеклосахарной промышленности. Европейским аптекарям, которые на протяжении долгого времени доминировали в розничных продажах сахара, предстояло применить свои познания в химии, чтобы научиться извлекать сахарозу не из тростника, а из других материалов. В конце концов, сахарный тростник – всего лишь один из многих источников, из которых можно изготавливать подсластители; на протяжении долгого времени заметной альтернативой ему были клены и финики, но в мировом масштабе их перспективы как источников сахара были весьма скромны. В 1747 году аптекарь Сигизмунд Маргграф открыл способ извлечения сахара из корнеплодов свеклы. Его ученик и последователь Франц Карл Ашар применил открытие Маргграфа на практике. Прежде Ашар уже обрел некоторую славу изобретателя, запустив метеозонд из Берлинского зоопарка, и, как и его современник Бенджамин Франклин, намеревался постичь феномен молнии и электричества.

Правительство Пруссии, которое пыталось развить собственную рафинадную промышленность в условиях конкуренции с Гамбургом, признало экономическую ценность экспериментов Ашара со свекловичным сахаром, проспонсировало его маленький завод и выделило несколько гектаров земли, засаженных корнеплодами свеклы. В 1799 году Ашар сообщил об успешном производстве свекловичного сахара, и весть об этом быстро проникла в Вену, Лондон, Париж и Санкт-Петербург. Вест-индские сахарные плантаторы были настолько встревожены, что, по слухам, попытались подкупить Ашара и заставить его отказаться от задуманного предприятия, опасаясь, что в случае успеха оно нанесет их делу сокрушительный удар, что в дальнейшем пришлось признать и французам. В 1801 году прусский король позволил Ашару построить в Силезии экспериментальный сахарный завод, а к нему присоединилась другая, гигантская, фабрика, которую построил друг Ашара Мориц фон Коппи четыре года спустя⁵⁷.

Перспективы производства сахара из свеклы подавали такие надежды, что даже когда солдаты Наполеона в 1806 году сожгли фабрики Ашара и фон Коппи, регресс был только временным. В том же году, когда французская армия свирепствовала в Пруссии, император ввел континентальную блокаду, отрезавшую от материковой Европы английские товары, в том числе и сахар из Вест-Индии. Это дало свекловичному сахару уникальную возможность уникальную возможность для прорыва. Правительство Пруссии помогло Ашару перестроить фабрику. Звезда Ашара взошла еще выше, когда он выпустил популярную книгу о том, как получать сахар из корнеплодов свеклы. Заоблачные цены на сахар, вызванные континентальной блокадой, ускорили строительство свеклосахарных заводов по всей Европе. Перестроенная фабрика Ашара открылась в 1811 году, и на его занятия по извлечению сахара стекались ученики со всех уголков Европы⁵⁸. Сведения о потенциально революционных новшествах в те годы двигались даже быстрее, чем армии Наполеона. Как подчеркивал в своей фундаментальной книге Ашар, свекловичный сахар произвел революцию, поскольку имел для Пруссии долгосрочную экономическую выгоду, сделав ее независимой от британских поставок – что было критически важно, поскольку Англия, как владелица Карибских островов, могла устанавливать цены на сахар. Отдельно Ашар отмечал, что свекловичный сахар был прекрасным способом уничтожить работорговлю⁵⁹.

Для Наполеона свекловичный сахар стал делом, не терпящим отлагательств, после того как его экспедиция на Сан-Доминго, призванная восстановить статус колонии как рабовладельческой плантации, потерпела полный крах, и после того, как в 1810 году он был вынужден отдать англичанам Мартинику и Гваделупу. Дело в том, что в то время французские химики еще не успели «перестроиться» на свекольные корнеплоды, пытаясь извлечь жидкий экстракт из яблок и груш. Более того, Наполеон обещал богатство и славу любому, кто сможет вывести производство сахара из винограда, в тот момент еще экспериментальное, на уровень промышленного производства⁶⁰. В официальном докладе, опубликованном в полуправительственном издании Le Moniteur от 22 июня 1810 года, химик Антуан-Огюстен Парментье, прославившийся тем, что убедил соотечественников в съедобности картошки, высказывался против свекловичного сахара и рекомендовал вместо него использовать виноград, который уже выращивался в огромных количествах⁶¹. Тем временем по всей Европе предпринимались отчаянные попытки извлекать сахар из картофеля и даже из грибов. Немцы были более практичны и старались извлекать сахар из кленов, хотя вскоре их постигло разочарование, поскольку немецкие разновидности клена не давали приятного на вкус сиропа. На этом немецкий эксперимент и закончился, поскольку на импортирование подходящих семян клена, а затем на их культивацию ушли бы десятилетия⁶².

Тем временем во Франции начались лихорадочные поиски оптимальных методов производства свекловичного сахара, за которыми пристально наблюдал император. Рассказывают, что, как только Наполеон услышал об успешном эксперименте, который провел в Пасси, близ Парижа, Бенжамен Делессер, он закричал: «Скорей! Все к нему!» – и ринулся в его мастерскую. Увидев сахарные кристаллы, император сорвал орден Почетного легиона со своей собственной униформы и прикрепил его к мундиру изобретателя. И хотя до сих пор так и не решено, кто же первым во Франции смог получить сахар из свеклы, мы точно знаем, что все успешные опыты в этой области привлекали немедленное и самое пристальное внимание императора⁶³. Вот что писала Le Moniteur о производстве во Франции первого рафинированного свекловичного сахара: «Франция будет добывать его на своей собственной земле, и наши рафинадные заводы больше не будут зависеть от алчности наших врагов»⁶⁴.

В 1811 году Наполеон приказал продолжить эксперименты и дал указание засадить сахарной свеклой сто тысяч акров земли. Он отправлял специалистов на фабрики Ашара и фон Коппи и в дальнейшем издал указ о наборе сотни студентов из медицинских, фармацевтических и аптекарских школ в учрежденные им школы, где изучалось свеклосахарное производство. Несмотря на то что первый урожай принес Наполеону всего лишь достойные сожаления 1500 тонн, это с лихвой компенсировалось тем фактом, что Ашар доводил свои работы до внимания префектов на территориях, подвластных Наполеону. К 1812 году сахарные заводы появлялись и работали по всей Европе⁶⁵.

Впрочем, блестящему будущему европейского свекловичного сахара было суждено погибнуть в холодах русской зимы вместе с Великой армией Наполеона. Более того, после падения императора в 1814 году производство больше не было выгодным, а его изготовители еще не обрели достаточного влияния, чтобы убедить правительство установить протекционистские пошлины и защитить новорожденную промышленность. Восстановление морских связей, возвращение Мартиники и Гваделупы под власть Франции и становление Кубы, Луизианы и Индии как крупных экспортеров сахара почти уничтожили свеклосахарную отрасль во Франции и Германии.

Тем не менее некоторым производителям свекловичного сахара удалось выстоять, невзирая на эти трудности. Среди них был Луи Франсуа Ксавье Жозеф Креспель, в 1810 году основавший во Франции свеклосахарный завод – возможно, первый в стране. Десять лет спустя он внедрил паровые двигатели на каждой стадии процесса, закупив в Британии оборудование, включавшее, по всей видимости, и вакуумно-выпарной аппарат Говарда. Во многом благодаря невероятному упорству Креспеля Франция стала крупным производителем свекловичного сахара, а сам он стал богачом и в какой-то момент даже владел восемью свеклосахарными заводами, прежде чем потерял три миллиона франков из-за неурожая сахарной свеклы в 1862–1863 годах. Друзья Креспеля склонили Наполеона III, императора Франции, к тому, чтобы проявить признательность и назначить ему государственную пенсию⁶⁶. Спустя два года после смерти дельца, в 1867 году, в Аррасе был возведен памятник, призванный почтить этого первопроходца французской свеклосахарной промышленности. Креспель послужил не только своей стране, но и Германии, и даже, как мы еще увидим, поспособствовал производству сахарного тростника на Яве.

Французская свеклосахарная промышленность сумела выжить еще и по причине стагнации, постигшей производство тростникового сахара во французских колониях, которым было трудно отыскать достаточное количество работников после британского запрета на работорговлю. Чтобы помочь колониям, французский король в 1822 году ввел устойчивые пошлины, которые защищали не только тростниковый, но и производимый во Франции свекловичный сахар от конкурентов из Бразилии и с Кубы, как отмечал в 1842 году принц Луи-Наполеон, которому позже предстояло стать императором. За время, проведенное в тюрьме, куда он был заключен после своего неудачного переворота, принц написал трактат, посвященный проблеме сахара. Вдохновленный технократической идеологией Клода Анри де Рувруа, графа де Сен-Симона, предвидевшего будущее, в котором производительные классы, такие как промышленники и банкиры, станут предводителями общества, Луи-Наполеон, впоследствии диктатор и император, пылко поддерживал индустриализацию в сферах производства французского сахара и из сахарного тростника, и из сахарной свеклы⁶⁷.

За несколько лет до того, как Луи-Наполеон написал свой трактат, свеклосахарной отрасли пришлось пережить серьезный удар, когда антильские плантаторы убедили правительство обложить налогом французский свекловичный сахар. Это привело к банкротству множества французских заводов и уничтожило бóльшую часть областей, в которых изготавливали сахар, за исключением только северо-западной Франции⁶⁸. И если бы во Франции не развивалось железнодорожное строительство, вся свеклосахарная отрасль могла бы просто исчезнуть. Но железные дороги позволяли перевозить большие грузы на далекие расстояния, и это позволило сосредоточить производство на сократившемся количестве фабрик, расположенных в северо-западной Франции. Благодаря этому объем свекловичного неочищенного сахара рос настолько быстро, что к 1850-м годам он уже составлял половину от всего объема сахара, потребляемого во Франции⁶⁹.

Тем временем главным конкурентом Франции в свеклосахарной промышленности стала Германия, в которой проявили себя такие блестящие промышленники-новаторы, как Эрнст Людвиг Шубарт и Юстус фон Либих. Кроме того, они еще и извлекли огромную пользу из сотрудничества с французскими первооткрывателями, которые щедро делились своими знаниями. Шубарт учился во Франции на аптекаря, получая стипендию от великого герцога Гессенского, что позволило ему в 1837 году опубликовать свою книгу о свеклосахарной промышленности. В 1828 году фон Либих посетил фабрику Креспеля в Аррасе, а позже там побывали и несколько его немецких коллег, готовясь строить собственную фабрику, как это сделали владельцы фабрики в Кведлинбурге. Этот древний город, находящийся в Гарце, принадлежал Саксонии, которая уже показала свою особенную пригодность для возделывания сахара в годы континентальной блокады, устроенной Наполеоном. В 1830-х годах в Саксонии уже насчитывался тридцать один свеклосахарный завод⁷⁰.

Новшества немецких ученых и созданный в Пруссии Германский таможенный союз, обложивший импорт тростникового сахара устойчивыми пошлинами, несомненно, способствовали появлению процветающей свеклосахарной промышленности и нанесли серьезный удар по роли Гамбурга как главного центра, через который шел импорт тростникового сахара. Теперь, когда на импорт тростникового сахара, поставляемого из колоний, были наложены ограничения, свеклосахарная промышленность Германии развивалась даже быстрее, чем французская. Немецкие промышленники безмерно увеличили эффективность своих производственных процессов. Яркое нововведение родилось в 1840-х годах, когда владелец одной из немецких фабрик начал эксперименты с диффузионной технологией, разрезая корнеплоды свеклы и бросая их в горячую воду (возможно, в дальнейшем Эрнст Людвиг Шубарт наблюдал за применением этой технологии во Франции, на фабрике Матьё де Домбаля). После многих лет экспериментов первый успешный производственный цикл прошел в 1865 году, а пятнадцать лет спустя все немецкие фабрики применяли эту диффузионную технологию, делающую извлечение сахарозы из корнеплодов более интенсивным. Производители тростникового сахара наблюдали за этим с завистью и пытались имитировать процесс, но, как мы еще узнаем в седьмой главе, не преуспели в этом. Тем временем свеклосахарной отрасли предстояло стать двигателем инноваций в ботанике и химии. Так, лаборатория в Берлине, построенная Ассоциацией свеклосахарной промышленности и открывшая свои двери в 1867 году, играла фундаментальную роль в развитии немецкой химии. По иронии судьбы, одним из ученых, работавших в ней, был Константин Фальберг, открывший сахарин – искусственный подсластитель, ставший серьезным конкурентом сахара⁷¹.

Производство свекловичного сахара было предметом особого интереса и для других крупных держав континентальной Европы, особенно для России. Царь Александр I неизменно поощрял развитие свеклосахарной отрасли после первых успешных экспериментов, проведенных на русской земле в 1800 году. И несмотря на то, что после 1814 года эта отрасль зачахла почти везде, в России она сохранилась. Протекционизм, дешевый труд крепостных и низкие цены на пшеницу компенсировали недостаток технологических усовершенствований. Впрочем, отмена крепостного права в России в 1861 году уничтожила, по всей видимости, половину из примерно четырехсот русских сахарных заводов. С тех пор знать, главным образом на Украине, начала вкладываться в более продвинутое оборудование, что позволило промышленности обеспечивать не только рынки Российской империи, но и экспортировать сахар в Центральную Азию⁷².

В США филадельфийские квакеры, что неудивительно, тоже стремились заменить «рабский сахар» на свекловичный, но недостаток знаний о возделывании свеклы и получении из нее сахара обрек их предприятие на провал⁷³. Более многообещающей была инициатива, предпринятая Максименом Инаром, бывшим суперинтендантом сахарной школы Наполеона в Страсбурге, уничтоженной коалиционными силами после того, как они нанесли французскому императору поражение на его собственной земле. В США Инар начал новую жизнь, выступая в поддержку свеклосахарной промышленности в штате Массачусетс. Его старания нашли поддержку у Эдварда Чёрча, бывшего консула Франции, который профинансировал путешествие Инара в родную страну за свекловичными семенами⁷⁴. В 1836 году Чёрч опубликовал книгу «Заметки о свекловичном сахаре» (Notices on Beet Sugar), в корой имел смелость заявить, что «внедрению свекольной культуры, а также ее переработке в сахар суждено сотворить достойную увековечения эпоху в процветании Республики, возможно, не уступающую культуре хлопка»⁷⁵. Нортгемптонская сахарная компания, которую основали Чёрч и Инар, получила щедрые капиталы, большая часть которых, по всей вероятности, исходила от американских сторонников отмены рабства, но этих денег не хватило для создания жизнеспособного предприятия⁷⁶.

Следующую попытку предприняли мормоны, последователи Церкви Иисуса Христа святых последних дней. Вдохновленные прогрессом французской свеклосахарной промышленности, они отправили во Францию миссию, чтобы принести эту технологию в долину Солт-Лейк. В 1840-х годах подобное предприятие было логистическим кошмаром. Доставка оборудования через океан была наилегчайшей частью; потом его пришлось переправлять через Миссисипи и в дальнейшем везти уже по суше в Юту, – при этом путь протяженностью всего в шестьдесят четыре километра занял восемь недель. И поскольку мормоны совершенно не понимали, как управляться с вакуумным варочным котлом, вся их затея изначально была обречена на провал⁷⁷. Их неудача ознаменовала окончание свеклосахарного производства в США на последующие тридцать лет, прежде всего потому, что на возделывание свеклы и сбор урожая требовалось слишком много рабочей силы, которой просто не было на этой до сих пор малонаселенной земле⁷⁸.

К этому времени производство сахара уже давно было на пути к тому, чтобы превратиться в промышленный процесс, выполняемый огромными и дорогими машинами – но ему по-прежнему требовались массовые затраты на сельскохозяйственный труд. В отличие от хлопка, ключевого товара в дни промышленной революции, сахарный тростник нельзя было выращивать в одной части мира и перерабатывать в другой. И если приходивший из-за океана хлопок совершил революцию в британской промышленности, то в случае сахара пар и сталь сами пришли на мельницы и перевернули мир тропического сельского хозяйства.

В то время как самые знаменитые интеллектуалы мира, от Бенджамина Франклина до Александра фон Гумбольдта, поддерживали тесную связь с центрами производства тростникового сахара, Наполеон и прусский король лично поощряли эксперименты с сахарной свеклой. Несмотря на непрестанную угрозу, исходившую от мародерствующих армий, свеклосахарные заводы процветали. Когда Наполеона сослали на остров Святой Елены, эти заводы смогли выжить лишь благодаря политике протекционизма, поскольку возделывание сахара в тропиках стремительно перешло от старого капитализма монополий в новую эру общего знания, паровой энергии и перевозки образцов новых растений.

В следующей главе мы увидим, что после того как сотни дробилок оказались на тростниковых полях, фармацевтам и инженерам, сосредоточившим свое внимание на свекле, тоже предстояло продавать свои машины в тропические сахарные колонии. Производителям свекловичного сахара во Франции и Пруссии оставалось лишь с завистью наблюдали за этим – большего они сделать ничего не могли.