Текст книги "Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине"

6. Рабство остается

По прошествии пятидесяти лет после революции, возглавленной Туссеном-Лувертюром на Сан-Доминго (ныне известном как Гаити), карта мирового сахарного экспорта изменилась до неузнаваемости. Теперь в нем доминировала Куба: объем производимого на ней сахара почти достигал объема экспорта со всех французских и британских Карибских островов. За Кубой со значительным отставанием шли Бразилия, Индия, Ява, Луизиана, Маврикий, Пуэрто-Рико и Британская Гвиана¹. Неизменной оставалась только господствующая роль рабства на тростниковых полях. Это постоянство имело огромные последствия для вовлеченных в производство сахара сообществ – оно еще сильнее обострило наследие и травмы рабства, сохраняющиеся и по сей день.

Рабство, помимо прочего, продолжалось потому, что на тростниковых, а также на хлопковых полях механизация лишь отчасти заменила изнурительную ручную жатву и тем самым не смогла сделать труд менее значительным фактором себестоимости. Это сыграло на руку Азии, где, как отмечал в 1823 году знаменитый борец с рабством Захария Маколей, расходы на жизнь и цена материалов, необходимых для того, чтобы возделывать и перерабатывать сахарный тростник, были намного меньше, чем в обеих Америках². Более того, в Азии крестьяне часто производили сахар в месяцы отдыха, после того как остальной урожай был собран. Тем временем производителям обеих Америк приходилось иметь дело с относительно незавершенной, но угрожающе дорогой технологией, постоянной нехваткой рабочих рук и все еще примитивным состоянием агрономии, особенно в отношении физиологии растений. Несмотря на то что в первой половине XIX века производство сахара в Индии, скорее всего, находилось в стагнации, оно по-прежнему оставалось крупнейшим в мире. Кроме того, в Индии процветала еще одна отрасль – изготовление пальмового сахара, объем которого в 1870-х годах достигал восьмидесяти тысяч тонн гура в одной только Бенгалии³. В это время сахар из Китая и Индии по-прежнему составлял половину от мирового сахарного производства, и хотя бóльшая часть произведенного оставалась внутри этих стран, значительные объемы отправлялись на экспорт в самые разные уголки земли⁴.

Когда Британия в 1807 году провозгласила работорговлю незаконной в своих колониальных владениях, это стало не концом рабства, а лишь началом долгой и упорной борьбы против международной торговли людьми. Несмотря на то, что бóльшая часть европейских держав к 1820 году поддержали британский запрет, оказалось очень сложно пресекать атлантическую работорговлю в Бразилии и на Кубе. Куба стала крупнейшим экспортером сахара в мире именно благодаря тому, что продолжала ввозить огромное количество африканских рабов. Несмотря на героическое сопротивление африканцев и неустанные усилия борцов с рабством, оно продолжало преобладать на тростниковых полях Америки.

Другие трудовые системы, постепенно приходившие на смену рабству или возникавшие наряду с ним, как правило, тоже использовали подневольный труд. Особенно ярко это проявилось на Яве, где колониальное правительство потребовало более чем от 60 % островных крестьянских хозяйств выращивать сахарный тростник, индиго или кофе за минимальную цену. Куба и Ява стали лидерами в экспорте сахара, и с 1860-х по 1920-е годы объемы производства на этих островах составляли почти половину мирового экспорта тростникового сахара⁵. Обе добились успеха в тропической промышленной революции, которая была бы невозможна без рабства на Кубе и подневольного труда на Яве.

Улучшение и сопротивление

После того как Соединенное Королевство наложило запрет на работорговлю, власти британских и голландских колоний в Вест-Индии, а также Французских Антильских островов начали соблюдать правила, призванные улучшить условия содержания рабов, а также проводить политику, которая получила название «улучшение» и смягчила наиболее суровые обезличивающие аспекты капиталистического рабства. В рабах признали людей – и это был ключевой шаг, повлекший за собой запрет на разлучение семей с детьми, не достигшими подросткового возраста. Кроме того, в ходе «улучшения» рабы получили право выступать свидетелями на суде и обладать собственным имуществом. Еще одной важной переменой было разрешение проводить на плантациях религиозные службы, поскольку до конца XVIII века на бóльшую часть британских и голландских плантаций духовенство просто не допускали.

Сообщества свободных чернокожих и домашних рабов, а также церковь заметно повлияли на культуру рабов на плантациях: они слушали европейскую музыку, одевались в европейскую одежду и брали христианские имена⁶. В то же время вокальные гармонии африканской креольской музыки до глубины души поражали европейцев, посещавших церковные службы в Вест-Индии. На плантациях празднества становились частью цикла уборки урожая. В Вест-Индии праздник урожая – окончание сезона помола – был введен, вероятно, в 1819 году как выходной день с сытной трапезой⁷. В Луизиане плантаторы разрешали своим рабам праздновать завершение жатвы и 4 июля, танцуя кадриль. Конечно, эти праздники представляли собой своеобразную доработку, интерпретацию уже существующих французских и европейских развлечений. Они не были новомодными, но тем не менее помогали преодолеть границы «белой» исключительности⁸. В Суринаме три или четыре раза в год рабы устраивали праздники, надевая вместо лохмотьев, которые носили на плантациях, свою лучшую одежду⁹. На Французских Антильских островах рабы могли надевать лучший костюм по воскресеньям, как отмечал Виктор Шёльшер: «По воскресеньям мы видим их в сюртуках или просто в очень хорошо скроенной одежде, вроде сатинового жилета, сорочки с оборками, ботинок и незаменимого зонтика; они полностью переняли нашу манеру одеваться, и в этих костюмах они становятся совершенно неузнаваемыми»¹⁰.

Ношение подобной одежды было бегством от ежедневной реальности, заставляющей рабов ходить в жалком тряпье. Дети носили джутовые мешки, прорезая в них дыры для шеи и рук, а взрослые ходили в невыносимо тяжелой обуви¹¹. Воскресный костюм и повседневные лохмотья рабов были прекрасной метафорой растущей пропасти между желаниями и реальностью. Постепенное перенимание европейских атрибутов, проникновение христианской религии в колонии, где священников прежде не жаловали, а также незначительное признание личности рабов со стороны колониальных властей и плантаторов плохо сочетались с принуждением делать все больше сахара, которое приводило к сокращению количества рабов и тем самым усугубляло страдания на плантациях. А тем временем растущая грамотность среди свободных общин чернокожих и проникновение на плантации новостей о прогрессе движения за отмену рабства создавали атмосферу ожидания.

Вести о восстании на Сан-Доминго в 1791 году немедленно распространились по всем Карибским островам, а также в Суринаме, равно как и новости об отмене рабства во французских колониях двумя годами позже¹². Восстание на Барбадосе в 1816 году, окончившееся тем, что сотни рабов расстались с жизнью, было подогрето вестью о регистрации в империи «Билля о рабах», который Уильям Уилберфорс, ведущий борец за отмену рабства, пытался провести в парламенте годом ранее, чтобы помешать непрестанной незаконной работорговле¹³. Билль не прошел, а гнев плантаторов выплеснулся на страницы барбадосских газет. Новости достигли рабов, находившихся на острове, – по-иному и не могло случиться – и переплелись с нарастающими слухами о том, что солдаты с Гаити готовы были поддержать африканцев в любом бунте¹⁴.

В Демераре новости о том, что плантаторы сопротивляются лондонскому циркуляру об «улучшении», в 1823 году привели к массовому восстанию, охватившему десятки плантаций¹⁵. Ему предстояло придать британскому движению за отмену рабства новый, радикальный импульс. Помимо внушительных масштабов самого восстания, большую роль также играл тот факт, что произошло оно в поместье, которым владел Джон Гладстон, выдающийся ливерпульский торговец – и это спровоцировало новый раунд публичных дебатов¹⁶. Среди прочего Гладстон и его сыновья владели шестью поместьями в Демераре и еще пятью – на Ямайке. Все они в свое время были изъяты у должников, которые не справились с обязательствами по выплатам, и находились в управлении поверенных, которые беспощадно эксплуатировали рабов в примитивных и опасных для жизни условиях, вызывавших массовые вспышки дизентерии. В общем, условия на диких сахарных поместьях Демерары были ужасны, и смертность там в два-три раза превышала аналогичные показатели на других плантациях в Вест-Индии. Естественно, никто там не заботился о здоровье рабов – только об увеличении производства, и это при том, что рабов становилось все меньше¹⁷.

От улучшения условий до отмены рабства

Восстание в Демераре нашло отклик в Британии и придало новый импульс движению за отмену рабства во многом благодаря Джеймсу Кропперу, торговцу-квакеру из Ливерпуля. Его появление на этой арене было несколько драматичным, поскольку Кроппер, чья газетная статья «Неуместность рабства» («Impolicy of Slavery») в 1823 году раздалась трубным гласом, был другом Гладстона. Хотя он и не стал нападать непосредственно на Гладстона, Кроппер столь явно ссылался на жестокость и насильственную природу рабства, а также на пагубную роль плантаторов, живших вне своих владений, что читатели вряд ли могли не сложить два и два.

Последовавшая полемика между Гладстоном и Кроппером направила движение аболиционистов в новое, более радикальное русло и сделала отмену рабства самоцелью. Движение отказалось от постепенной отмены, предложенной Уилберфорсом, который рассчитывал на то, что плантаторы в британском парламенте поддержат его и заставят правительство пресечь незаконную работорговлю, осуществляемую иными европейскими странами (прежде всего главным конкурентом британцев, Испанией, ввозившей рабов на Кубу), а также улучшить условия содержания рабов в Вест-Индии. Господствующей стала линия Кроппера, которую с самого начала поддержал его друг – Захария Маколей, бывший губернатор Сьерра-Леоне и ведущий аболиционист. Вместе с Уилберфорсом Маколей основал «Общество смягчения и постепенной отмены рабства» (позже – «Противоневольническое общество»), а теперь объединил свои силы с Кроппером. Уже в конце 1822 года Маколей отмечал, что протекционистские меры в отношении «рабского» сахара из Вест-Индии лишь мешают проникнуть в страну сахару из Ост-Индии, поскольку, как всем было очевидно, индийцы производили сахар по меньшей цене¹⁸. Маколей оказался прав: в порте Калькутты продавался самый дешевый сахар на свете, но британское правительство собственными руками лишило себя этого преимущества, наложив на индийский сахар фиксированную дополнительную пошлину в британских портах¹⁹. Тем временем цены на лондонском рынке поднялись – из-за того, что импорт из Вест-Индии находился в стагнации, на что указывали защитники сахара, производимого в Ост-Индии²⁰. Как говорил сам Кроппер, «огромная масса бедных людей получают [сахар] только в очень ограниченном количестве». Индийцы, в свою очередь, могли производить для Британии и сахар, и ткань по более низким ценам. И Британия была в этом заинтересована, поскольку могла продавать эти ткани на новых рынках, и азиатские фермеры тоже имели бы с этого свою выгоду²¹.

В ходе массовой кампании за отмену рабства в 1820-х годах многие британцы подавали сахар в сахарницах с надписями, убеждавшими гостей в том, что продукт, находившийся внутри, не был произведен рабским трудом

Пока Кроппер обличал одного за другим владельцев плантаций, доводы в защиту ост-индского сахара стали звучать непрестанно благодаря Маколею, основавшему в 1825 году «Противоневольнический ежемесячный обозреватель». Этот журнал документировал те зверства и ужасы, через которые проходили рабы на сахарных плантациях от Бербиса до Маврикия – другими словами, по всей Британской империи. Миф о том, что гражданские чиновники и плантаторы заботились о своих рабах, был разрушен. В журнале было подробно описано, как пытали рабов на сахарных плантациях Маврикия, и приводились убедительные доводы, согласно которым увеличение рабского населения на этом острове не могло возникнуть само собой – оно было страшным последствием незаконного ввоза рабов с Мадагаскара и восточного побережья Африки²².

Теперь, с отходом от умеренной политики Уилберфорса, женщины стали играть ключевую роль в борьбе против рабства. Они распространяли новости, отказывались покупать сахар из Вест-Индии, а сахар из Ост-Индии расхваливали везде, где только могли. Во многих домах на столе можно было увидеть сахарницы с надписью «Сахар из Ост-Индии – произведен без использования рабского труда»²³. В своей знаменитой статье Элизабет Хейрик – художница, учительница, сторонница квакеров и одна из ранних представительниц Противоневольнического движения – осудила полумеры Уилберфорса и его помощников, а также их уважение к надменным вест-индийским плантаторам. Всем была ясна цель этой статьи, опубликованной в 1824 году под заголовком «Отмена рабства – немедленно, а не постепенно!» («Immediate not Gradual Abolition»), а также шаги, к которым она призывала: «Отказ от одного-единственного предмета роскоши уничтожит рабство в Вест-Индии! Но и отказом это назвать нельзя – нам требуется лишь заменить сахар из Вест-Индии на сахар из Ост-Индии, – и атмосфера в Британии моментально очистится от ядовитой заразы рабства»²⁴.

Призыв к замене вест-индского сахара на ост-индский теперь звучал вместо призыва к отказу, на котором изначально, еще в конце XVIII века, настаивали квакеры. В 1791 году Уильям Фокс, автор ряда радикальных статей, опубликовал «Обращение к народу Великобритании об уместности воздержания от потребления сахара и рома из Вест-Индии» (An Address to the People of Great Britain, on the Propriety of Refraining from the Use of West India Sugar and Rum), в котором призвал бойкотировать «рабский» сахар. Всего за несколько месяцев статья разлетелась тиражом в пятьдесят тысяч копий, благодаря чему к Фоксу примкнуло, по некоторым оценкам, триста тысяч последователей. «Воздержание», как его понимал Фокс, представляло собой чашку горького чая во имя справедливой цели. В 1820-х годах девизом, объединяющим борцов с рабством, стала именно замена, а не полный отказ от сахара, поскольку это был более практичный и, следовательно, более разумный подход.

В 1831 году, на Рождество, ямайские рабы начали поджигать плантации и особняки владельцев. Восстание, в котором приняло участие 30 тысяч человек, было жестоко подавлено, однако стало переломным моментом в кампании за отмену рабства в Британской империи

Статья Хейрик нашла широкий отклик в Британии, а также добралась и до Пенсильвании, где мысль об альтернативе вест-индскому сахару вдохновила представителей местного движения за свободное производство открывать свои магазины по продаже сахара. Они приобретали сахар у поставщиков, производящих его на добровольной основе – на Гаити, на Филиппинах и ближе к дому – во Флориде; им даже удавалось закупать сахар, сделанный не из тростника, а из других растений²⁵. Так по обе стороны Атлантики люди начинали осознавать, какое влияние давал им статус потребителя.

Кроппер, Маколей и Хейрик вывели эту битву из чисто моральной плоскости в экономическую и фактическую. Слова «смягчение условий» и «постепенное» исчезли из текстов Противоневольнического общества. В начале 1830-х годов в Парламент хлынули примерно пять тысяч петиций, которые подписали в общей сложности четыреста тысяч женщин и девятьсот тысяч мужчин. Движение поддерживалось стремительной урбанизацией Британии и непрестанно возрастающим обращением газет. Пылкими борцами за отмену рабства были такие квакеры-предприниматели, как Джозайя (Иосия) Веджвуд, – именно с их заводов в дома англичан поступали сахарницы с надписью «Сахар из Ост-Индии – произведен без использования рабского труда»²⁶.

События в Британии вдохновили рабов на то, чтобы самим бороться за свою свободу. Новости о безрезультатных дебатах об освобождении в британском парламенте, вероятно, распространились на плантациях через свободных чернокожих жителей. Это привело к широкомасштабному восстанию, поднятому на Рождество 1831 года на Ямайке и продлившемуся одиннадцать дней. В историю оно вошло как Баптистская война, или Рождественское восстание; в нем приняли участие примерно тридцать тысяч рабов, предавших огню многие плантации и особняки плантаторов. Оно было подавлено лишь после того, как двести восставших погибли, а еще пятьсот – казнены. Количество вовлеченных в это восстание и последовавшую за ним резню было зловещим – и кровавым – предзнаменованием.

Эта трагедия убедила Лондон в том, что отмену рабства больше нельзя откладывать, и в 1834 году оно было отменено во всей Британской империи. Это имело огромные последствия для производства сахара, поскольку из 667 925 рабов в британской Вест-Индии большинство работали именно на сахарных плантациях, прежде всего на Ямайке и Барбадосе, и в меньшей степени в Британской Гвиане²⁷. Впрочем, отмена рабства не принесла рабам немедленной свободы. Сперва им требовалось пройти период «обучения», который продлился до 1838 года и на протяжении которого им по-прежнему приходилось трудиться во владениях их бывших хозяев. После этого «обучения» бóльшая часть работников хотела только одного: убежать. Практически во всей Вест-Индии возникла нехватка рабочих рук; примечательным исключением был Барбадос, поскольку почти вся пахотная земля на острове принадлежала плантаторам. Жалованье там было ниже, чем почти где бы то ни было в Вест-Индии, и составляло лишь треть того, что платили, например, в Британской Гвиане. Вопиющая бедность бросалась в глаза любого гостя, который выходил на полуразрушенные улицы Бриджтауна – столицы Барбадоса. Эмиграция и поиск заработка, к примеру на строительстве Панамской железной дороги, казались единственным выходом из этих страданий²⁸.

На Ямайке, крупнейшем острове Британской Вест-Индии, было намного больше места для основания свободных деревень и ферм, чем на Барбадосе. В конце 1840-х годов примерно две трети бывших рабов ушли из поместий²⁹. Самые богатые владельцы плантаций пытались справиться с нехваткой рабочих рук при помощи механизации: из Англии они заказывали легкие рельсы и дорогое оборудование, даже несмотря на то, что надежность этих машин оставляла желать лучшего. Плантаторы по-прежнему уверенно смотрели в будущее, надеясь на то, что им удастся избежать конкуренции, поскольку британский рынок оставался закрыт для иностранного сахара. Разумеется, они почувствовали себя преданными, когда в 1846 году британское правительство лишило их этой защиты, тем самым подтолкнув мировые цены на сахар к коллапсу. Еще больше разрушений принесла опустошительная засуха, за которой последовали холера и оспа, унесшая десятую часть населения Ямайки³⁰.

Производство сахара на Ямайке, в 1820-х годах все еще составлявшее почти 90 тысяч тонн, тридцать лет спустя упало до четверти от своего прежнего уровня³¹. Плантации были заброшены или поделены на участки, а затем проданы ямайцам, купившим их на средства, заработанные на строительстве Панамской железной дороги. К 1860 году на Ямайке насчитывалось пятьдесят тысяч небольших земельных участков, и в последующие десятилетия их число продолжало увеличиваться. Тем не менее, многие ямайские семьи не могли прокормить себя земельным трудом, и спад в сахарной отрасли привел к повсеместной нищете³². Страдания усилились и по вине плантаторов и чиновников острова, не желавших модернизировать систему плантаций и, в отличие от французских борцов с рабством, не способных понять, как мелкие фермы, выращивавшие сахарный тростник, могут работать вместе с современными заводами. В 1865 году разоренные и отчаявшиеся ямайцы подняли восстание в Морант-Бее, которое было жестоко подавлено и привело к сотням жертв.

Крестьянское производство в конце концов сделало сельскую экономику Ямайки менее уязвимой и позволило ей отойти от монокультурного хозяйства, продолжавшего преобладать на других островах Вест-Индии. Многие потомки бывших рабов начали выращивать фрукты для рынка США, благодаря чему дела у них пошли намного лучше, чем у работников в сахарных поместьях, как это следует из вывода Британской королевской комиссии, наблюдавшей за ужасными условиями жизни в Вест-Индии в 1897 году³³. Спад в сахарной отрасли Ямайки произошел из-за ошибки плантаторов, которые сочли, что могут контролировать рабочую силу и оставаться под защитой британских пошлин точно так же, как делали это и в предыдущие два столетия. Вопреки их ожиданиям, Британия превратилась в индустриальное общество, ключевым образом заинтересованное в дешевом сахаре, на что и указывал Кроппер. В 1846 году Британия открыла свои рынки для новых производителей, в том числе и тех, что держали рабов на Кубе. В их лице Британия надеялась найти замену Ямайке – одному из самых важных своих «сахарных островов». В дальнейшем это повлекло за собой уничтожение инвестиций, сделанных Британией в Индии и направленных на внедрение промышленного сахарного производства на базе паровых дробилок и вакуумных варочных котлов.

Бум и спад промышленного сахарного производства в Индии

В 1790-х годах британские торговцы начали экспортировать первые значительные объемы сахара из Индии. Бóльшая часть этих поставок не доходила до британских таможен, а шла на рынки Европы, в частности в Гамбург. Отмена рабства в Британской империи полностью изменила правила игры. В 1834 году ливерпульские коммерсанты, имевшие связи с британской хлопковой промышленностью, начали инвестировать в Индию, которую рассматривали как важный рынок для своих дешевых тканей промышленного производства. Среди них выделялся Джон Гладстон. Его переориентация на Индию может показаться неожиданной – особенно если учесть, что он первым начал использовать вакуумные варочные котлы на своих заводах в Демераре и одним из первых привез на Карибы индийцев, связанных договором об отдаче в ученичество. Возможно, Гладстон решил, что будет безопаснее и, вероятно, выгоднее не привозить индийцев на свои карибские заводы, а перевезти сами заводы и Индию. Так, в 1840 году он продал бóльшую часть своих поместий в Демераре и на Ямайке и переправил многих своих работников из Вест-Индии в Индию, где их уже ждал оснащенный новейшей техникой завод по производству пальмового сахара в Чоугчхе. Это был крупнейший в мире сахарный завод своего времени, способный производить до семи тысяч тонн сахара ежегодно, что равнялось трети всего производства Барбадоса³⁴.

С середины 1830-х годов для британских сахаропромышленников в Индии началось настоящее золотое десятилетие. Как и их «коллеги» на Барбадосе и Ямайке, они полагали, что премьер-министр Роберт Пиль будет непреклонно поддерживать колониальные интересы страны и сохранит запрет на «рабский» сахар из Кубы и Бразилии, не позволив тому попасть на британские рынки. Благодаря щедрым вливаниям капитала, предоставленного торговыми домами Ливерпуля и Калькутты, в Индии появились десятки заводов с самой передовой техникой. Один из авторов статей в газете Friend of India («Друг Индии») уверял, и не без оснований, что плантации Вест-Индии, выживание которых зависело от «нелепой» системы ввоза рабочей силы из Индии, вскоре канут в Лету³⁵.

Впрочем, денег и машин было недостаточно, чтобы изменить положение дел, при котором сахар в Индии всегда производили крестьяне, моловшие свой собственный сахарный тростник. Даже такой влиятельный местный землевладелец, как Дварнакатх Тагор, дед знаменитого поэта, получившего Нобелевскую премию, не смог заставить их выращивать тростник и привозить стебли на его завод. Все деньги, которые Тагор вложил в производство в 1840-х годах, все его усилия по найму британских техников с опытом работы в Вест-Индии и все корабли, которые он отправлял за сахарным тростником на Маврикий, – все было напрасно. Индийским крестьянам приходилось платить землевладельцам арендную плату, но они не были обязаны выращивать для них те или иные злаковые культуры. Они по-прежнему производили свой сахар-сырец, гур, и крепко держались за свою независимость, пренебрегая сотрудничеством с заводами, предлагавшими им цену, почти равную той, какую они могли получить за свой тростниковый или пальмовый гур. Здесь капитализм встретил отпор, и промышленники могли выжить только благодаря тому, что перешли от помола сахарного тростника к переработке крестьянского сахара.

Впрочем, было и одно исключение. В Тирхуте, на границе с Непалом, плантаторы получали рабов в комплекте с землей, которую они арендовали у местных махараджей. Вскоре там появилось девятнадцать сахарных заводов, и их высокие трубы маячили над горизонтом. Но в Тирхут еще не проложили железную дорогу из Калькутты, и производимый там сахар мог покинуть Индию только по реке Ганг. Это вело к тяжелым убыткам, вызванным воровством и протечками в плохо оснащенных лодках, нередко приводящими к тому, что весь груз просто уходил под воду, как вспоминал один из современников³⁶.

Поиск альтернативных мест для производства сахара показал, что у британских инвесторов не так много вариантов в Азии помимо Индии. Подходящие условия предоставлял Маврикий, но он уже находился в руках франко-маврикийских владельцев плантаций. Цейлон не подходил для производства сахара, а Малакка была хоть и весьма перспективной, но все еще неисследованной территорией. Леонард Рей, последовательно настаивавший на том, чтобы карибская плантационная модель была перенесена в Азию, решил попытать удачу в малайской провинции Уэлсли, но был остановлен обилием болот и пиратов на побережье. До конца XIX века бóльшая часть сахара на Малакке и в Пинанге поступала от китайских помольщиков, а европейцы играли в этом процессе не такую значительную роль. Сам Рей со временем уехал в Южную Африку, а в конце концов ему предстояло осесть в США³⁷.

Хотя значительное перемещение производства сахара из атлантического региона в Азию действительно имело место, происходило оно не так быстро, как рассчитывали британские борцы за отмену рабства. Это стало проблемой, поскольку британский рынок был закрыт для поставок «рабского» сахара после принятия Закона об отмене рабства в 1834 году. В то время как сахар для обычных людей того времени оставался дорогим товаром, голод и высокие цены на еду уже порождали волнения среди стремительно растущего городского пролетариата³⁸. Промышленные интересы и голодные бунты объединились в движение, призывающее к свободной торговле и снижению пошлины на импорт продовольствия. Это движение стало известно как кобденизм, по имени промышленника и государственного деятеля Ричарда Кобдена. Остро чувствующий потребности своей страны премьер-министр Роберт Пиль, принадлежавший к партии тори, не оправдал свою репутацию стойкого защитника интересов Вест-Индии, и в 1844 году провел в Парламенте законопроект о снижении пошлин на сахар, поступающий из-за пределов британских колоний и производимый без использования рабского труда. Спустя два года Джон Рассел, премьер-министр из партии вигов, пересек «красную черту», о чем десять лет назад никто не мог и помыслить: в перечень товаров, на которые снижались пошлины, он внес «рабский» сахар. Этот шаг был продиктован необходимостью поддержать британское производство, оказавшееся уязвимым из-за конкуренции с расцветающей немецкой промышленной экономикой. Это привело к тому, что к 1856 году 40 % сахара, потребляемого в Британии, производилось рабами³⁹.

Уравнивание пошлин в 1869 году привело к стремительному снижению цен на сахар на лондонском рынке – и это стало последним гвоздем в крышку гроба ямайской промышленности. В Индии заводы не могли снижать себестоимость, поскольку им приходилось конкурировать за сахарный тростник с представителями мастерских, производящих кхандсари. Такие мастерские, как правило, имели во всех деревнях своих посредников, что позволяло скупать тростник прямо с полей. В результате огромные надежды на то, что индийский сахар, произведенный на заводах, заменит «рабский», были разрушены. Отказ Британии от сахарных заводов и в Индии, и на Ямайке, крупнейшей вест-индийской сахарной колонии, ради открытия британского рынка для поставщиков «рабского» сахара – это почти забытая страница истории. Но ямайские плантаторы всегда помнили об этом, и Роберт Пиль выступал для них не кем иным, как предателем⁴⁰.

Некоторым заводам в Индии удалось пережить резкое падение цен на сахар, случившееся в середине XIX столетия. В Южной Бенгалии упорные предприниматели делали гур из пальмового сахара, который добывали с деревьев, росших вдоль дорог и на границах полей, не подлежащих высокой арендной плате⁴¹. Еще несколько сумели справиться с трудностями благодаря превосходным контактам с важнейшими землевладельцами в окрестностях их заводов. Одним из таких предпринимателей был Фредерик Минчин – ирландец, женившийся на индианке и владевший сахарным заводом «Аска» в Ориссе. В отличие от тростникового или пальмового индийского сахара, очищенного традиционным способом, сахар Минчина не доходил до Англии. Опять же, разнообразные виды сахара, называемые общим словом кхандсари, не считались очищенными и поэтому – как и относительно неочищенный барбадосский сахар – подпадали под менее высокие пошлины. Их охотно ввозили в Британию, пока в 1880-х годах их не вытеснил с рынка немецкий свекловичный сахар, продаваемый по ничтожно низкой цене.

Великобритания ищет сахар

Допустив на свой рынок «рабский» сахар из Бразилии и с Кубы, Великобритания, можно сказать, пошла на тактическую уловку, предоставляющую дополнительный рычаг влияния, который позволял прекратить атлантическую работорговлю. В конце концов, в 1845 году Великобритания подписала с Испанией третье двустороннее соглашение о запрете работорговли. Вместе с тем она обновила первое соглашение от 1817 года, которое, по большей части, никто не соблюдал, и второе, от 1835 года, от исполнения которого также широко уклонялись. Новое соглашение содержало важную уступку, на которую пошло испанское правительство, разрешившее британскому флоту перехватывать и наказывать корабли рабовладельцев, направляющихся на Кубу, – впрочем, особого эффекта это не принесло. Хотя Британия посылала свои корабли в рейды по бразильским территориальным водам, в результате принудив страну к прекращению работорговли, закрепленному во втором соглашении в 1851 году, к Кубе она отнеслась более мягко. Британия не хотела отдавать кубинскую элиту в объятия США, ведь влиятельные американские политики уже выказывали желание купить остров у Испании. Рычагов влияния у Британии почти не было, за исключением того, что Испании требовалась поддержка на случай, если США против ее воли вдруг захотят получить власть над Кубой⁴².