Текст книги "Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине"

3. Война и рабство

В начале XV века, когда Европа только-только распробовала сахар, его производство в Египте потерпело крах. Именно в этот критически важный момент сахар на долгие века стал неотъемлемой частью атлантической истории Европы. Сперва возродились прежние места сахарного производства в западном Средиземноморье, затем появились новые. Впрочем, сахарная экспансия быстро достигла своих пределов, поскольку условия европейского климата позволяли выращивать тростник только на южных островах и побережье Средиземного моря. Вскоре крупнейшим производителем сахара для европейского рынка оказалась Мадейра. Это типично для капиталистического товарного производства: сталкиваясь с экологическими ограничениями какой-либо области, оно преодолевает их путем перебазирования; для обозначения этого феномена географ Дэвид Харви даже создал специальный термин – «пространственное решение» (англ. spatial fix)¹. Пожалуй, самое важное пространственное решение в истории сахарной промышленности было принято, когда сократились поставки сахара с Мадейры, и новые «сахарные рубежи» продвинулись в мир, лишь недавно открытый европейцами. Незадолго до начала XVI века, во время своего второго плавания, Христофор Колумб посадил немного сахарного тростника на острове Эспаньола и отправил на материк восторженную весть о том, что на этом острове он вырастает слаще и толще, чем на Сицилии или в Андалусии². Двадцать лет спустя первый сахар с Эспаньолы пришел в Испанию – как раз вовремя, чтобы его успел попробовать король Фердинанд, лежавший на смертном одре.

Сахар соединил многочисленные узловые точки в необъятной империи, находящейся под властью внука Фердинанда, Карла V. Когда В 1519 году девятнадцатилетний монарх стал коронованным императором Священной Римской империи германской нации, он уже задолжал огромное количество денег семьям Вельзеров и Фуггеров – династиям банкиров, которые щедро финансировали его приход к власти. Кроме того, Вельзеры также были спонсорами расширения владений Карла V на американский континент, за что получили важные коммерческие привилегии, а именно практическую монополию на работорговлю в Испанской Америке. В дополнение к этому, Вельзеры поддерживали торговые учреждения в Сан-Доминго, столице Эспаньолы, куда они на кораблях привозили тысячи рабов для труда на сахарных мельницах, а забирали готовый сахар³.

В свое время плантации на Эспаньоле были крупнейшими в мире; на них применялись мельницы нового типа, дробящая способность которых вдвое превышала показатели trapetto, древних бегунковых мельниц. Новая модель представляла собой горизонтальную мельницу с двумя валками, и изначально происходила из западной Индии XIII–XIV веков. Существует мнение, что на Эспаньолу ее могли привезти португальцы, в свое время основавшие поселения в Гоа – прибрежном регионе Индии. Более вероятной является версия, согласно которой эта горизонтальная мельница с двумя валками была изобретена на Мадейре, а затем попала на Эспаньолу через Канарские острова. Горизонтальные валки с выступающими железными стержнями, увеличивающими дробящую силу, превосходно подходили для работы с водяной энергией, а поскольку мельницы на Эспаньоле старались располагать вдоль рек, плантаторы были избавлены от проблем, связаных с наземной транспортировкой⁴.

Мельницы строились по всей Новой Испании – на территории современных Мексики, Колумбии и Перу – а также в Пуэрто-Рико. После своего беспощадного завоевания конкистадоры начали засаживать в своих новообретенных имениях стебли сахарного тростника⁵. В середине XVI века в испанских владениях на американском континенте могло изготавливаться 2000–2500 тонн сахара, что по-прежнему не превышало объема производства на Канарских островах или на португальском сахарном острове Сан-Томе в Гвинейском заливе⁶. Производству на Эспаньоле чрезвычайно препятствовали рабы и те, кто сбежал от рабства (известные как мароны), которые поджигали мельницы и уводили скот. Французские и британские корсары тоже регулярно устраивали набеги на остров и уничтожали на нем сахарные участки. Тем временем плантаторы обошли монополию Севильи на покупку испанского сахара, продавая его британским контрабандистам, которые привозили сахар в Лондон. Все эти факторы объясняют, почему с середины XVI века испанский импорт сахара с американского континента находился в состоянии застоя⁷.

Доминирующими производителями сахара в Атлантике стали португальцы, а вовсе не испанцы, хоть они и были намного могущественнее. В самом начале XVI столетия португальский королевский дом и придворные привлекли капитал из Германии и Антверпена, чтобы развить Сан-Томе и превратить его в крупного, основанного на рабском труде, производителя сахара, во многом похожего на Эспаньолу⁸. Удивительно то, почему производство сахара не перешло с Сан-Томе в Западную Африку, а вместо этого пересекло Атлантический океан, особенно если учесть, что в Западной Африке уже существовало плантационное сельское хозяйство. Возможно, это объясняется тем, что природные условия большей части Западной Африки не подходили для выращивания сахарного тростника, поскольку осадки, выпадающие на протяжении года, пропитывали почву и делали ее слишком кислотной. Такая почва хорошо подходила для пальм, но убивала сахарный тростник, который лучше всего растет в муссонном климате в сухое время года. Кроме того, лошади, вращавшие мельницы в Экваториальной Африке, вымирали, зараженные мухой цеце⁹. Создается впечатление, что именно природные условия стали причиной, по которой сахарное производство, а вместе с ним – миллионы племенных африканцев, были перенесены на другой берег Атлантики.

Бразильская сахарная мельница, ок. 1816. Три вертикально расположенных катка – деталь устройства, благодаря которому в XVI–XVII веках Бразилия стала колонией, доминирующей в сахарном производстве

Длинная береговая линия Бразилии стала доминирующим поясом сахарного тростника в атлантическом мире. Обширная площадь бразильских берегов открывала массу возможностей для плантаторов. Не прошло и века с тех пор, как первый португалец ступил на землю Бразилии, а она уже производила около 7500 тонн сахара ежегодно – в полтора раза больше, чем изготавливали все колонии Сицилии, Пиренейского полуострова, Португалии и Испании. Сотни кораблей везли сахар из Бразилии в Португалию, а оттуда в другие европейские порты, в частности в Антверпен. На самом деле, своим процветанием бразильский «сахарный рубеж» был по большей части обязан именно торговцам Антверпена, благодаря которым Нидерланды получили монополию на торговлю сахаром от португальского короля и тем самым сделали город центром сахароварения в северной Европе. Именно они обеспечили большую часть капитала для плантаций в Бразилии, отгружая половину производимого там сахара на корабли, следующие в Европу. Довольно много плантаций, особенно в Пернамбуку и Баии – главных центрах сахарного производства – принадлежали именно владельцам из Нидерландов. Их ряды были усилены еврейскими купцами, сумевшими спастись от преследований на Пиренейском полуострове и построить новую жизнь в Бразилии¹⁰.

Открытие бразильского «сахарного рубежа», изобилующего плодородной почвой и благоприятными тропическими условиями, привело к тому, что инвесторы начали возводить огромные мельницы, мощность дробления которых превосходила те, что были прежде известны миру. Эти мельницы состояли из трех вертикально расположенных катков, и, вероятно, были обязаны этим устройством выходцам из Испанской Америки. Такое устройство мельницы позволяло обрабатывать тростник быстрее и более тщательно, что, в свою очередь, способствовало извлечению из тростника больших объемов сока¹¹. Большинство плантаторов не могли себе позволить высокомощную мельницу, но обладали большим количеством плодородной земли – как и прежде на Мадейре, где крупные мельницы находились в окружении мелких земельных участков. К середине XVII века примерно 87 % сахарного тростника, который перемалывали в Пернамбуку, выращивали португальские земледельцы (lavradores), владевшие небольшими участками земли, рабами и скотом и доставлявшие свой тростник на ближайшую мельницу (engenho)¹². Изобилие природных ресурсов сформировало иную форму капитализма, менее развитую, чем на Канарских островах, Эспаньоле и Сан-Томе, где землю с водой предоставлялась в первую очередь торговцам, способным профинансировать работу мельницы, и, таким образом, вытеснявшим мелких европейских землевладельцев.

Спрос на рабский труд в Бразилии был постоянным. К середине XVII века объемы продукции достигли невероятно высокого уровня в 30 тысяч тонн сахара ежегодно, при этом изготовление каждой тонны требовало труда нескольких рабов. Лишь немногие из них были американскими индейцами; большинство из них были выходцами из Африки, и за целый век миллион африканцев было взято в плен и перевезено на бразильский «сахарный рубеж»¹³.

Нидерланды в погоне за европейской сахарной монополией

Пока французские и британские корсары терзали испанские владения в Карибском море в своей войне против доминирования Габсбургов над Европой, сахар стал невероятно важным товаром. Этому конфликту предстояло изменить облик атлантического мира и сделать его ареной, привлекавшей торговцев со всей Европы. Соперники вели яростную борьбу, ведомые уверенностью в том, что уничтожение колоний противника не менее важно, чем развитие собственных. Их манил грандиозный трофей – почти недостижимая сахарная монополия, к которой Голландской республике удалось лишь приблизиться.

Антверпен, крупнейший город Нидерландов, был центром европейской торговли сахаром на протяжении большей части XVI века. Кроме того, он героически возглавил протестантское восстание против испанского короля Филиппа II, поднятое в 1568 году. Роль Антверпена как столицы восстания серьезно подорвала положение города на европейском сахарном рынке, особенно после того как в 1585 году он был захвачен испанскими войсками. Оттуда торговцы сахаром и сахаровары перебрались в другие, не столь беспокойные места – например, в Кёльн и Гамбург. Кроме того, Антверпен почувствовал угрозу, исходящую от Амстердама, успевшего превратиться в ключевой рынок европейской торговли зерном и обладавшего технологически превосходящим флотом.

Даже в самые жестокие годы голландской Восьмидесятилетней войны (1568–1648) против испанских правителей торговля с Пиренейским полуостровом продолжалась. Голландские корабли доставляли в Лиссабон зерно и возвращались домой с солью и сахаром на борту. В 1620-х годах население португальской столицы составляло 165 000 человек, и прокормить такое количество людей только за счет прибрежной территории не представлялось возможным. Сети торговцев, организованные во множестве европейских городов, таких как Лиссабон, Антверпен, Амстердам, Кёльн и Гамбург, обходили эмбарго, и морская торговля сахаром процветала несмотря на то, что наемники разоряли европейские деревни в войнах против дома Габсбургов.

Когда в начале XVII века война между Голландской республикой и Испанией зашла в тупик, Антверпен было решено оставить под испанским правлением. Выход города к морю блокировали корабли Голландской республики, и это означало, что он больше не может быть центром европейской торговли сахаром. К моменту подписания голландцами договора о перемирии с Испанией в 1609 году, Амстердам уже обрабатывал половину сахарного экспорта Бразилии¹⁴. Но голландцы хотели большего: в 1621 году, когда их Двенадцатилетнее перемирие с Испанией закончилось, они основали Голландскую Вест-Индскую компанию, сделавшую своей целью богатые сахарные земли Бразилии в дополнение к испанским флотилиям, возившим серебро из Потоси. После оккупации Баии в 1624–1625 годах Голландская Вест-Индская компания в 1630 году перебралась в Ресифи, где закрепилась уже более прочно, и когда в 1637 году она захватила прибрежную территорию Ресифи – Пернамбуку – казалось, что поставки сахара ей гарантированы; кроме того, компания обрела контроль над Элминой, центральным португальским перевалочным пунктом в Западной Африке, тем самым обеспечив постоянный приток африканских рабов. Одновременно с этим Голландская Ост-Индская компания установила свой «сахарный рубеж» на Тайване, и ее директора, известные как Семнадцать джентльменов, сообщили в Батавию о том, что готовы экспортировать в Нидерланды любое количество сахара¹⁵.

Эти завоевательные успехи внесли важный вклад в сахарную торговлю Амстердама, но ключевую роль сыграла городская община евреев-сефардов, состоявшая в тесном контакте с криптоиудейскими общинами в Баии и Антверпене. Возможно, это не совпадение, что спустя два года после того, как Голландская Вест-Индская компания покорила Ресифи, евреям стало доступно получение гражданства Амстердама, что еще больше подтолкнуло их к торговле сахаром и, в частности, вложению денег в сахарорафинадные заводы. К середине XVII века голландские рафинадные заводы, три четверти из которых находилось в Амстердаме, обеспечивали европейских клиентов половиной потребляемого ими сахара¹⁶. Фабрики высотой в шесть, а то и семь этажей, оснащенные высокими трубами, начали появляться вдоль амстердамских каналов, несмотря на крайне высокий риск пожаров из-за огромного количества сжигаемого в них топлива. На многих заводах случались возгорания, уничтожавшие и сами здания, и еще более ценный запас хранившегося в них сахара¹⁷.

Когда Голландская Вест-Индская компания подчинила себе часть португальской Бразилии, она, должно быть, даже не понимала, что находится на пути становления рабовладельцем: на самом деле понятие рабства в то время было чуждо голландцам. Несмотря на то что порабощение по-прежнему практиковалось в бассейне Средиземноморья и рабство как институт все еще существовало в Испании и Португалии, у северо-западных народах Европы оно исчезло еще в Средних веках. В то время, когда Голландская республика начала строить свою огромную морскую империю, рабство было понятием, прямо противоположным той свободе, за которую голландцы сражались с таким трудом. Вильгельм Оранский, отец голландской нации, призывая к отделению Нидерландов, обвинял испанских повелителей, помимо прочего, в том, что они были рабовладельцами и убили двадцать миллионов американских индейцев. Это объясняет, почему в свои ранние годы Голландская Вест-Индская компания не была тем печально известным рабовладельцем, которым ей предстояло стать впоследствии, и по-прежнему придерживалась убеждения в том, что христиане не должны заниматься работорговлей¹⁸.

В XVII–XVIII веках Амстердам был центром сахароварения в Европе. Представленный на этом рисунке 1812 года интерьер сахарного завода «Гранат» (De Granaatappel) был типичным для подобных рафинадных заводов, которых в городе насчитывалось около сотни. Многие из них располагались вдоль каналов

Но без рабского труда остановились бы сахарные заводы в Бразилии. Голландская Вест-Индская компания отвергла все моральные колебания, связанные с рабовладением, и сама стала крупным работорговцем¹⁹. Голландцы оказались беспощадными рабовладельцами, не сдерживаемыми никакими законами, которые бы защищали рабов. В отличие от испанцев и португальцев, их не сковывала ни правовая система Пиренейского полуострова в отношении рабов, ни католические законы, предписывающие их крещение. И хотя испанские и португальские плантации тоже часто игнорировали средневековые и католические правила, для голландцев и, в данном случае, для британцев никаких постановлений просто не существовало; они не знали границ, относились к порабощенным людям как к товару и отказывали им в праве считаться личностями, наделенными человеческой душой.

Голландцы значительно увеличили производство сахара, выйдя на пик в 6600 тонн ежегодно в Пернамбуку в правление Иоганна Морица, управляющего голландскими владениями в Бразилии с 1637 по 1644 год²⁰. Впрочем, их верховенству в мировой сахарной торговле, завоеванному с таким трудом, не суждено было продлиться долго. В 1645 году в голландской Бразилии произошло крупное восстание португальских плантаторов, отягощенных большими долгами, и поставки сахара в Амстердам сократились до жалких тысячи тонн²¹. Тем временем тайваньский «сахарный рубеж» обернулся разочарованием. Голландской Вест-Индской компании не удавалось извлечь из этого острова более 2100 тонн сахара в год – объем намного меньший, чем тот, что в середине XVII века могла поставить Бразилия²². Теперь компания занялась увеличением производства сахара на Яве и на Маврикии. Впрочем, Маврикий не мог похвастаться большими объемами производства, да и Ява никоим образом не компенсировала потери голландцев в Бразилии.

Шансы Голландской республики на монополизацию сахарной торговли в Европе сократились в середине XVII века – к этому времени ее эпоха как мировой экономической и морской державы закончилась. В Атлантике все большую конкуренцию ей составляли французы и британцы. В 1626 году британские корсары отобрали у Испании карибский остров Сен-Кристофер с благословления кардинала Ришельё, первого министра Людовика XIII. Девять лет спустя то же самое произошло с Мартиникой и несколькими меньшими островами. В год между теми, когда голландцы завоевали Баию, а французы захватили Сан-Кристофер, Генри Пауэлл ступил на все еще густо поросший лесом Барбадос и привез с собой целый ассортимент сельскохозяйственных культур, в том числе табак, индиго и сахарный тростник²³.

Вначале голландцы и британцы сотрудничали в Карибском регионе, что привело к поразительно быстрому превращению Барбадоса в сахарный остров. Для голландцев Барбадос открывал новые возможности – особенно после того, как крупные восстания в 1640-х годах сделали их положение в Бразилии еще более шатким. Им пришлось искать новых поставщиков для своих рафинадных заводов в Амстердаме, а также новых покупателей для пленных рабов из Африки. В конце концов, в то время Голландская Вест-Индская компания захватила 20 % работорговли в Атлантике²⁴. Сокращающийся экспорт из Бразилии побудил плантаторов на Барбадосе отказаться от индиго и табака в пользу сахара. Так Джеймс Дракс и несколько его товарищей, тоже барбадосских плантаторов, обратили внимание на Пернамбуку, где хотели добыть немного тростника и получить у голландцев совет, как построить маленькую сахарную мельницу²⁵. В течение следующих нескольких лет Барбадос превратился в настоящий сахарный остров, оснащенный улучшенными мельницы с валками с железными выступами или с железным покрытием, а также варочными отделениями с рядами котлов и стойками конусов, полных сахара, выделяющего мелассу²⁶.

Англо-голландское партнерство распалось, как только Оливер Кромвель обрел полную власть над Англией. Он смотрел на свою страну и Голландскую республику как на братские протестантские нации, объединенные в общей борьбе против католичества. Кромвель обратился к Голландии с предложением по разделу территорий, в рамках которого англичанам доставались все земли к западу от Испании, а голландцам – испанские и португальские владения в Азии и Африке. Голландцы с удивлением и недовольством восприняли тот факт, что их английские собратья в своем великом плане отвели им такую скромную роль. Получив от голландцев категорический отказ, Англия в 1651 году издала Навигационный акт, призванный запретить наиболее конкурентоспособным голландским кораблям вход в английские гавани и в порты английских колоний, что, в свою очередь, привело к первой Англо-голландской войне 1652–1654 годов. Эта война не только истощила ресурсы обеих сторон, но и предоставила португальцам прекрасную возможность вновь захватить занятую голландцами Бразилию. После отчаянных прошений, поданных делегацией из Ресифи, столицы голландских владений в Бразилии, голландские Генеральные штаты отправили в Пернамбуку спешно собранный флот. Флот пришел слишком поздно – все, что ему оставалось сделать – эвакуировать голландских жителей на переполненных кораблях.

Все же ни потеря Бразилии, ни английский Навигационный акт не сумели значительно ослабить позиции Амстердама в европейской торговле сахаром. Все эти войны, призванные монополизировать производство сахара и сахарные рынки, просто нарушили, но не изменили кардинально межгосударственные продуктовые цепи. По сути, Амстердамская сахарная торговля полагалась не на морские завоевания, а на прочную торговую сеть евреев-сефардов, распространившуюся по всему Карибскому региону до Азорских островов и Лондона²⁷. Более того, поскольку в Лондоне в тот момент располагалось лишь несколько рафинадных заводов, Амстердам мог поглощать значительные объемы сахара из Вест-Индии либо через лондонских торговцев, либо через карибские контрабандные пути, которые уклонялись от Навигационного акта. Важным участником этой незаконной торговли был даже сам Кристофер Кодрингтон, заместитель губернатора Барбадоса. Он использовал не только свои собственные пять кораблей, но также корабли флота, находящиеся под его командованием, чтобы торговать с Кюрасао и другой голландской колонией, Синт-Эстатиус, занимавшей центральное место в торговле сахаром в регионе²⁸.

Примерно к 1660 году флот из сотни кораблей незаконно доставлял сахар в Амстердам, а сахарная промышленность по-прежнему была крупнейшей отраслью экономики города²⁹. Почти десять тысяч тонн сахара приходило из Лондона, и еще 3500 тонн – из Бразилии, а также, разными дорогами, с французских и английских карибских островов; кроме того, некоторое количество сахара прибывало из Азии на борту кораблей, принадлежавших Голландской Ост-Индской компании. И хотя к 1713 году Амстердаму было суждено утратить свою роль центра очистки сахара, поступавшего из Вест-Индии, со временем эти потери компенсировал огромный приток неочищенного сахара, поставляемого с французских Антильских островов, в особенности с Сан-Доминго. Эти грузы либо покупались во Франции законным путем, либо приобретались в Карибском регионе незаконно³⁰. Действия буржуазных диаспор, занятых в контрабанде и торговле, во многом подорвали политику торговых ограничений.

Англия и Франция: сахарные революции

Война, которую вели против Габсбургов французы, англичане и голландцы, а также присутствие голландев в Бразилии и их последовавшее за этим изгнание открыли в сахарном производстве новую главу, ознаменованную трудом африканских рабов на Карибских островах.

Из острова, на котором английские поселенцы и заключенные выращивали разнообразные культуры, Барбадос превратился в центр сахарного производства, зависящий от труда африканских рабов. В 1660-х годах он стал вторым после Бразилии экспортером сахара в Атлантике, но, достигши своего предела, оказался слишком мал, чтобы подстроиться под стремительно возраставшую власть поселившихся там британских плантаторов, которые, в итоге, начали заселять другие Карибские острова.

То, что через пару десятилетий Барбадос не был экологически истощен и заброшен, произошло лишь потому, что плантаторы сумели преодолеть естественные ограничения острова – и тем самым сделать из него модель для всего карибского региона³¹. Когда на острове начали истощаться леса, плантаторы стали импортировать из Новой Англии древесину, служившую для строительства, а из Англии – уголь для обогрева жилищ. В качестве топлива для производства сахара им послужила высушенная на солнце багасса, широко доступная в относительно сухом климате острова. Не менее важным было и внедрение мощных мельниц: к 1670 году примерно четыреста пар крыльев вращали дробящие катки мельниц Барбадоса, позволяя по большей части обходиться без широкого разведения скота, для которого на острове было слишком мало места³². Мельницам предстояло пережить Промышленную революцию, в ходе которой дробилки сахарного тростника на паровой тяге распространились по всему свету. Даже накануне Первой мировой войны 219 сахарных участков на Барбадосе приводили мельницы в движение с помощью ветра³³.

Помимо этого, барбадосские плантаторы также сталкивались с суровыми экологическими трудностями. Чтобы предотвратить сокращение урожая, вызванное стремительной деградацией почвы и эрозией, они внедрили так называемое «рытье ям под тростник» (англ. Cane holing), суть которого заключалась в посадке тростника квадратами, при этом разделенные на команды рабы двигались по полю в определенном ритме, что позволяло использовать навоз наилучшим образом. Эта практика распространилась по всей Вест-Индии и быстро стала стандартной на карибских сахарных плантациях³⁴. Севооборот с другими продовольственными культурами (такими как ямс) позволял земле восстановиться после истощающей культивации сахарного тростника, хотя этого все еще было недостаточно, чтобы задержать деградацию почвы. Барбадосские плантаторы шли на отчаянные меры, чтобы поддержать производство; они даже прибегли к импорту компоста с Суринама, который ненадолго оказался в числе английских владений³⁵.

На Барбадосе сошлись воедино пять веков сахарного производства. Трехвалковые мельницы пришли из португальской Бразилии, а использование множества котлов для сбережения топлива, скорее всего, первыми начали голландцы, встревоженные быстрым уничтожением лесов в Пернамбуку, при этом они, в свою очередь, могли узнать об этой технике от китайских сахароваров в их азиатских владениях³⁶. Такие полевые практики, как севооборот и удобрение навозом, широко использовались уже в средневековом Египте и Китае. Сжигание багассы не применяли в Бразилии, где леса по-прежнему росли изобильно, но, видимо, его за много столетий до этого практиковали в Египте³⁷.

Барбадосские плантаторы также внесли свои собственные инновации, позволившие выжать максимум из этого крошечного острова и рабов. Их полное объединение мельницы и поля, а также жесткое разделение работников распределение обязанностей по времени стало важным поворотным моментом в культивации сахара. Их методы кардинально отличались от того, как Генри Дракс и другие плантаторы организовывали производство табака. Табак выращивался на маленьких участках земли, возделываемых белыми работниками, заключение договора с которыми обходилось вдвое дешевле, чем покупка африканских рабов. Произошедшее впоследствии восстание недовольных работников, которым нехватка места на острове больше не позволяла стать фермерами, сделало этот источник труда менее привлекательным. В итоге изобилие поставок африканских рабов склонило чашу весов в сторону отказа от белых работников на плантациях³⁸. В отличие от Бразилии, белые фермеры, выращивающие сахарный тростник, не стали частью барбадосской сахарной экономики.

Остров вернулся к старой средиземноморской модели, в рамках которой экологические ограничения уже вынужденно привели к подчинению труда капиталу. Но теперь это произошло с полным превращением продукта в товар, приводящим к обезличиванию рабочих. По словам Барри Хигмана, это была «сахарная революция» и, прежде всего, революция в социальных отношениях³⁹. В то время как ввоз рабов увеличился в 1660-х годах более чем вдвое, значительная часть белых поселенцев, для которых больше не оставалось работы на Барбадосе, перебрались на другие карибские острова и в Северную Америку. Прочное разделение по расовому признаку пролегло между владельцами плантаций и их белыми начальниками с одной стороны и их рабочими с другой: капитал был белым, труд – черным. Голландцы, поставляющие африканских рабов, а также английские плантаторы, покидающие Барбадос, и евреи-сефарды, изгнанные из Бразилии, привели барбадосскую сахарную революцию и в другие части карибского региона. Сперва она распространилась на голландский Суринам, который с 1652 по 1667 год принадлежал англичанам, а потом на Ямайку, отвоеванную у испанцев в 1655 году и впоследствии ставшую важнейшим плантаторским островом Британии⁴⁰. Другие заметные барбадосские плантаторы, в том числе и вышеупомянутый Кристофер Кодрингтон, уехали на Антигуа.

Тем временем евреи и голландцы, бежавшие из Бразилии, основали новые колонии вдоль побережья Гвианы. Этот процесс начался уже тогда, когда сотни евреев-сефардов, вновь обратившихся к своей изначальной религии – им позволили сделать это в голландском Пернамбуку, – покинули Бразилию в страхе за свое будущее, после того, как управляющий голландскими владениями в Бразилии Иоганн Мориц был отозван в Европу в 1644 году. Вторая группа евреев-сефардов уехала десять лет спустя, после ухода из Бразилии Голландской Вест-Индской компании. Некоторые из них отправились в Голландскую республику, а некоторые – в голландские колонии на побережье Гвианы и на Карибы – в особенности на Барбадос и Французские Антильские острова. К ним присоединились еврейские эмигранты, бежавшие с Пиренейского полуострова от новой волны гонений, а также евреи из Гамбурга и Ливорно⁴¹.

В конце концов голландская Бразилия и волна миграции, последовавшая за ее падением, стали причиной революции на Французских Антильских островах, изначально, как и Барбадос, производивших табак, какао и индиго. Один из французских сахароделов, живущих в Пернамбуку, был назначен на должность управляющего Французскими Антильскими островами, получив задание устроить сахарную плантацию на острове Сен-Кристофер. В 1646 году на плантации уже шла работа: на ней трудилась сотня рабов и двести ремесленников, а также множество наемных и других работников⁴². Восемь лет спустя голландские корабли, набитые эвакуированными из Пернамбуку, прибыли на Мартинику, но вмешательство иезуитов, живущих на острове, отбросило их еще дальше – на французские Антильские острова. Иезуитам не понравилось присутствие знаменитых сахароделов, поскольку те были евреями и протестантами, и они вынудили управляющего изгнать новоприбывших на более гостеприимную Гваделупу⁴³.

Изначально Французские Антильские острова, как, преимущественно, и Барбадос, были населены работниками, которых принуждали к труду силой – по-французски их называли engagé. Им приходилось на протяжении нескольких лет работать на плантатора, выращивавшего табак или индиго, прежде чем получить право на свой собственный участок. Это было частью французской политики, призванной укрепить уязвимые поселения при помощи колонистов. Вместе с переходом острова на выращивание сахара и притоком африканских рабов, которых поставляли голландцы, эти engagé были вытеснены из системы производства и утратили доступ к земле на Французских Антильских островах. Вскоре производство сахара на Гваделупе стало настолько обильным, что Жан-Батист Кольбер, министр финансов при правительстве Людовика XIV, известный как отец французского меркантилизма, получил донесение о надвигающейся нехватке кораблей для перевозки сахара во Францию. Скорее всего, решить эту проблему удалось при помощи контрабандистов. Но по-настоящему производство резко возросших объемов сахара сократились в тот момент, когда на Французских Антильских островах перестало хватать кораблей для перевозки рабов, необходимых для того, чтобы удовлетворить растущие аппетиты плантаторов⁴⁴.