Текст книги "Маятник Фуко"

28

Есть корпус, который объемлет весь единый мир, и представляйте его в круговой форме, ибо это есть форма Всего… Вообрази теперь, что в кругу этого корпуса пребывают 36 деканов, в центре между кругом всеобщим и кругом солнопутья, разделяя эти два круга и, скажем иначе, ограничивая зодиак, увлекаемые вдоль зодиака с планетами… Смена царей, рост городов, голод, чума, отливы морей, земной трус, ничто из этого не бывает помимо влияния деканов…

Герметический корпус.

Corpus Hermeticum, Stobaeus, excerptum VI

– Да что это за сокровища такие?

– Вы представляете себе, что за невероятная эпоха второе и третье столетия после пришествия Христа? Ее величие не в роскошах империи на излете владычества, а в том, что попутно расцветало в Средиземноморском бассейне. В Риме преторианцы потрошили императоров, а в Средиземноморье цвела эпоха Апулея, вершились мистерии Изиды, наблюдался великий возврат духовности – неоплатонизм, гностицизм… Благословенные времена, когда христиане еще не захватили власть в свои руки и не приговаривали к смерти еретиков. О дивная эпоха, царствование «нуса», поэзия экстаза, присутствие явлений, эманаций, даймонов и аггельских когорт. Это знание диффузное, несвязное, древнее, как древен мир, оно восходит ко временам ранее Пифагора, к брахманам Индии, к евреям, к волхвам, к гимнософистам и даже к варварам самого крайнего севера, к друидам Галлий и британских островов. В свое время греки называли их варварами, потому что те бормотали бур-бур, вар-вар, не умели изъясниться, их наречия для изнеженного уха звучали как песий лай. А в ту эпоху, о которой сейчас речь, наоборот, люди пришли к выводу, что варвары гораздо более сведущи, чем эллины, именно потому, что их языки скрытны. Вы думаете, все, кто будет плясать сегодня, знают тайный смысл всех песен и магических имен? К счастию, нет. Каждое непонятное слово для них – упражнение для дыхания, мистические вокализы. О, эпоха Антонинов… Мир был полон поразительных совпадений и тончайших подобий, следовало проницать их, проницаться ими, обращаться ко снам, оракулам, волшбе, что позволяло воздействовать на природу и на ее силы, подвигая подобное подобным. Мудрость неуловима, летуча, не подвластна ни единой мере. Вот почему в ту эпоху богом-победителем был Гермес, строитель уловок, бог перекрестков и воров, одушевитель писательства, искусства уклончивого и гибкого, изобретатель навигации, уводящей далеко за границы, туда, где смешиваются горизонты, первооткрыватель подъемных лебедок, помогающих отрывать камни от почвы, создатель оружия, умеющего претворять жизнь в смерть, мастер водяных насосов, вздымающих в воздух жидкую стихию, покровитель философии, которая обманывает и манит… Знаете, где живет Гермес в наше время? Да вы его видели тут, за дверью, его называют Эшу, он у богов на посылках, посредник, коммерсант, не ведающий различий между добром и злом.

Взгляд его стал лукавым, почти вызывающим. – Вот вы думаете, что как Гермес спор с куплей, так и я слишком шустро распределяю богов. Ну, посмотрите вот книжонку, которую я купил сегодня в простецкой лавочке в Пелуриньо. Колдовство и мистерии Киприана, рецепты пойл, вызывающих любовь, умерщвляющих врагов, обращения к ангелам и к Пречистой Деве. Типичный лубок для здешних мистиков темного окраса… Так вот, этот Киприан – святой Киприан Антиохийский, о котором в серебряные века сложили громадную литературу. Родители хотели, чтобы он обучился и знал бы все, что в земле, в воздухе и в водах моря, и посылали его в самые далекие страны познавать все на свете чудеса, чтобы он внял рождение и распад травы и внял достоинства растений и зверей, не по естественной истории, а по оккультной науке, погребенной в глубине архаических и дальних ладов. И Киприан обещался в Дельфах Аполлону и змеиному действу, и познал мистерии Митры, в пятнадцать лет, на горе Олимп, наставляемый пятнадцатью иерофантами, и присутствовал при ритуальных кличах к Князю Сего Мира, дабы возгосподствовать над его кознями; в Аргосе был инициирован в мистерии Геры, во Фригии узнал авгурское искусство прорицания по требухе, и не было с оных пор такого на земле, в море и в воздухе, что не было бы ведомо ему, ни призрака, ни предмета изучения, ни изощрения любого, ни даже искусства чародейски извращать письмена. В подземных храмах Мемфиса он изучает, как демоны общаются с вещами земли, какие места ненавидят, какие предметы они любят и как обитают во мраке, и с каким сопротивлением встречаются в определенных владениях, и как умеют владеть душами и телами, и для чего употребляют высшее знание, память, страх, обольщение, и искусство совершать земные подвижки и направлять течения под землей… Потом, увы, Киприан обратился, но что-то от обретенного опыта при нем осталось, и это передается и встречает нас вот тут, на устах и в умах оборванцев, которых вы считаете идолопоклонниками. Моя милая, недавно вы глядели на меня как на обломок рухнувших времен. Но кто на самом деле – вы или я? Кто живет в прошлом? Вы, желающая привести свою страну ко всем ужасам трудящегося, индустриального века, или я, желающий, чтобы наша бедная Европа снова переняла естественность и веру у детей рабов?

– Господи Иисусе! – злобно парировала Ампаро. – Вам известно, что эти культы нужны, чтоб рабы сидели и не рыпались…

– Не совсем. Чтоб сидели и выжидали. Без выжидания не бывает и рая, так ведь поучаете вы, европейцы?

– Это я европеец?

– Цвет кожи не считается. Считается вера в Предание. Чтобы снова научить выжиданию Запад, парализованный благополучием, здешние расплачиваются, и немалыми муками. Но они не разучаются понимать язык духов природы, воздуха, вод и ветров.

– А, вы снова взялись эксплуатировать нас!

– Снова?

– Вам следовало бы помнить урок восемьдесят девятого, граф. Когда нам уж невтерпеж, вжик! – И, улыбаясь словно ангел, она чиркнула точеной вытянутой ладонью поперек шеи. В Ампаро для меня желанными были даже зубы.

– Какая драма. – Алье вытянул из кармана свою табакерочку и ласкал ее сдвинутыми пальцами. – Значит, меня расшифровали? Но ведь в восемьдесят девятом головы срезались с плеч не рабами, а теми самыми буржуями, которых вы, наверно, ненавидите. Добавлю: Сен-Жермену за столько-то веков привелось видеть много голов, и как они катились с плеч и как возвращались на свои плечи. Но вот к нам идет мать святого, иалориша.

Встреча с аббатисой здешнего террейро состоялась в спокойной, сердечной, народной и в то же время интеллигентной обстановке. Это была огромная негритянка с эмалевыми зубами. На первый взгляд – торговка. А поговорив немного, начинаете понимать, почему именно такие бабы главенствуют в культурной жизни Салвадора.

– К примеру, ориша – это существа или силы? – спросил я ее. Мать святого ответила, что конечно же это силы: вода, ветер, листья, радуга. Но как разубедить простонародье, если оно находит в них воплощения воинов, женщин, святых католической церкви? Вот вы, сказала она, не почитаете ли космическую силу в обличии девственниц? Самое важное – уважать силу, а облик ее воплощения в каждом случае должен соответствовать возможностям восприятия.

Потом она вывела нас в сад на заднем дворе, чтобы осмотреть часовни до начала священнодействия. В саду нам показали дома ориша. Команда негритяночек в баиянских костюмах суетилась там в пылу последних приготовлений.

Дома ориша были разбросаны по саду в беспорядке, как капеллы на святой горе, и на каждом было вывешено изображение соответствующего святого. Внутри каждой хижины, если заглянуть, выделялись резкие, яркие цвета венков, статуй, свежеприготовленных лакомств, поднесенных богам. Белый для Ошала, голубой и розовый для Иеманжи, красный и белый для Шанго, желтый и золотой для Огуна… Посвященные становились на колени, целовали порог, осеняли себя прикосновением ко лбу и за ухом.

Все же, думал я, Иеманжа – это то же, что Пречистая Дева Непорочного Зачатия, или нет? Шанго – святой Иероним?

– Не задавайте чересчур трудных вопросов, – предостерег меня Алье. – В случае умбанды ответить было бы еще сложнее. В родословную Ошала входят святой Антоний и святые Косма и Дамиан. Иеманжа включает в себя сирен, ундин, кабокло, как морских, так и речных, поверия о духе моряков, о путеводных звездах. В восточную линию входят инды, врачи, ученые, арабы и марокканцы, японцы, китайцы, монголы, египтяне, ацтеки, инки, жители Карибского региона, римляне. В генеалогии Ошосси присутствуют солнце, луна, кабокло водопадов и кабокло негров. В линии Огуна преобладают Огун Бейра-Мар, Ромпе-Мато, Иара, Меже, Наруээ… В общем, в разных случаях по-разному.

– Господи Иисусе, – снова выдохнула Ампаро.

– Господи Ошала, – поправил я ее в нежное ушко. – Не переживай, но пасаран.

Иалориша показала нам маски, которые тем временем приспешники вносили в храм. Это были соломенные не то баутты, не то капюшоны, которыми должны были облекаться медиумы по мере погружения в транс и отдачи себя божествам. Требование стыдливости, пояснила она. Есть террейро, на которых избранные танцуют с обнаженным лицом, являя окружающим свою страстность. Однако правильнее, когда посвященный защищен, уважен, отгорожен от любопытства профанов или в любом случае от тех, кто не может понять внутреннего их ликования и блаженства. Таков обычай их террейро, добавила она, и именно поэтому посторонних стараются не допускать. Однако кто знает, может быть в будущем… – И она предложила не прощаться окончательно.

Кроме того, она захотела угостить нас, разумеется не из жертвенной корзины, а из кухонных их запасов, кое-какой «божественной снедью». Нас проводили на заднюю часть террейро, где нас ожидало многоцветье: тапиока, пимента, кокосы, амендоим, имбирь, мокека де сири моле, ватапа, эфа, каруру, черная фасоль с фарофой, и тягучий запах африканских специй, и тропические ароматы, слащавые и крепкие, которые мы покаянно дегустировали, сознавая, что принимаем участие в пире древних богов Судана. Все это правильно, говорила иалориша, потому что каждый из нас, не сознавая, является сыном какого-то ориша, и даже очень часто можно точно сказать, какого. Я потребовал, чтобы мне сказали, чей же я сын. Иалориша поначалу уклонялась, говоря, что трудно так вот сразу установить с точностью, но потом поглядела на ладонь моей руки, погладила ее пальцами, заглянула мне в глаза и сказала: «Ты сын Ошала».

Я загордился. Ампаро, прекратив топорщиться, сказала, что и насчет Алье не мешало бы понять, чей он сын, но он ответил, что предпочитает не знать.

Дома Ампаро сказала мне: – Ты его руку видел? Вместо линии жизни цепочка прерывистых линий. Как ручеек уходит под камень и вытекает снова метром ниже наружу. Судя по линии, он умирал много раз.

– Чемпион по метемпсихозу на длинной дистанции.

– Но пасаран, – засмеялась Ампаро.

29

Уже из одного того обстоятельства, что они меняют и укрывают свои имена, и лгут о своем возрасте, и, по собственному признанию, приходят неузнанными, – ни один логик не станет опровергать, что необходимо вытекает, что они действительно существуют.

Генрих Нейгауз, Благочестивое и наипоследнейшее предостережение о членах Братства Розы и Креста, именно: существуют ли они? каковы они? и что за имена они себе приписывают.

Heinrich Neuhaus, Pia ed ultimissima admonestatio de Fratribus Roseae-Crucis, nimirum: an sint? quales sint? unde nomen illud sibi asciverint,

Danzig, Schmidlin, 1618 – ed. fr. 1623, p. 5

Говорил Диоталлеви, что Хесед – это сефира благодати и любови, белый пламень, ветерок с юга. Позавчера в перископе мне думалось, что последние дни, проведенные в Баии, когда я был с Ампаро, протекали именно под этим знаком.

Я вспоминал – сколько же вещей вспоминается одновременно тому, кто ждет, зажатый в тесноте, в темном месте, час за часом, – один из тех последних золотых вечеров. Ноги у нас гудели от нескончаемых баиянских маршрутов, и мы улеглись рано, но не спали. Ампаро угнездилась на подушках, свернувшись клубком, и притворялась, будто читает один из моих учебников по умбанде, который находился у нее где-то между пяток. Но я мешал ей многими способами, а кроме того, в частности, громко делился впечатлениями о моих розенкрейцерах, так как именно эту монографию я наконец вознамерился изучить. Вечер был чудесен, но, как выразился бы Бельбо в своих упражнениях по чистописанию, «не чувствовалось дуновения ветерка». Гостиница у нас была первоклассная, под окном шелестело море, а в полурастворенном предбанничке возвышалась огромная корзина тропических фруктов, которые мы утром притащили с рынка.

– Не спи, а слушай. В 1614 году в Германии выходит анонимное сочинение «Allgemeine und general Reformation», или же «Всеохватная и всеобщая Реформа всего целого Мира, совокупно со Славою Братства – Fama Fraternitatis – Глубокоуважаемого Братства Розенкрейцеров, се обращение ко всем ученым и к правителям Европы, купно с краткой отповедью Господина Хазельмайера, который за отповедь был ввергнут Иезуитами в узилище и прикован железами на галере. Ныне выдано в печати и для каждого искреннего сердца отверзнуто. Выдано в Касселе Вильгельмом Весселем».

– Длинноватенькое название у кессельвесселя.

– В семнадцатом веке носили длинное. Заказывали Лине Вертмюллер… Кессельвессель – сатирическое сочинение вроде сказочки о всемирном переустройстве человечества и списано, кажется, с «Парнасских Ведомостей» Траяно Боккалини. Однако туда приплетен еще небольшой трактатик на дюжину страниц – эта самая «Слава Братства», которую на следующий год перепубликовали отдельным изданием и присовокупили другой манифест, на этот раз по-латыни, «Confessio fraternitatis Roseae Crucis, ad eruditos Europae» – «Исповедание Братства Розового Креста, всем эрудитам Европы». В обоих текстах Братство Розенкрейцеров заявляет о себе и о своем учредителе, таинственном С. R. Только потом, по другим источникам, будет выяснено или решено, что его имя Христиан Розенкрейц.

– А в книге нет полного имени?

– Там у них в заводе только сокращения. Вежливое обращение – G. G. М. Р. I. и так далее, но можно зваться и по-семейному просто P. D. В книге рассказано о годах учения С. R., как он сперва путешествует к Гробу Господню, потом в Дамаск, потом в Египет, а затем в Фес, который, похоже, в ту эпоху являлся святилищем магометанского знания. Там наш герой Христиан, который уже знает латынь и греческий, изучает восточные языки, физику, математику, науки о природе, и впитывает тысячелетнюю премудрость арабов и африканцев вплоть до Каббалы и до магии, и переводит на латинский мистическую «Книгу М», и тем познает любые тайны макро– и микрокосма. Тогда уже два века как было в большой моде все восточное. Чем непонятнее, тем лучше.

– Известный прием. Бедность, недовольство, эксплуатация? Заказывайте чашу таинства! На, держи. – Она протянула мне самокрутку. – Из самолучшей травки.

– Видишь, и ты норовишь забыться.

– Но я же сознаю, что это химический эффект. Никакого таинства, а улетают все, даже кто не знает еврейского. Ползи сюда.

– Погоди… Затем Розенкрейц переезжает в Испанию, и там тоже собирает все самое оккультное, и говорит, что придвигается все ближе к Центру Всяческого Знания. По мере этих своих путешествий, которые были обычным джентльменским набором в то время, он решает, что надо бы создать в Европе общество, которое наставляло бы правителей на путь мудрости и добра.

– Оригинальная мысль. Стоило тратить время на учебу. Я хочу холодную мамайю.

– В холодильнике. Пойди сама, пожалуйста, дай поработать.

– Кто работает – тот муравей, а муравей должен запасать провизию. Пусть муравей идет за мамайей.

– Мамайя – признак бытового разложения. Пусть стрекоза сама себе ее тащит. Или давай я пойду, а ты почитай.

– Боже упаси. Ненавижу культуру белого человека. Лучше уж пойти.

Ампаро направилась в предбанник, а я вожделел ее на фоне окон. Тем временем С. R. воротился в родную Германию, где занялся не трансмутацией металлов, хотя квалификация ему вполне бы позволяла, а возрождением духовности. Он основал там братство, изобретя магический язык и письменность, которая призвана была служить основой для образования братьев, имеющих прийти.

– Нет, нет, книга испачкается, положи мне прямо в рот, ну, не надо, пожалуйста, что за глупости, вот так. Господи, какая же вкусная мамайя, розенкрейцерская мутти-я-йя… А знаешь, в первые годы первые розенкрейцеры написали такое, что могло бы просветить мир, алчущий истин?

– Что же они написали?

– То-то и штука, что манифест этого не открывает. Обознатушки-перепрятушки. Потому что эта истина такая важная, такая важная, что открывать ее никак нельзя.

– Сволочи. И ты тоже.

– Нет, нет, я не виноват, перестань, щекотно! В общем, розенкрейцеры, как они преумножились, тут же они решили разъехаться во все концы света и дали обет бесплатно лечить болящих, не носить одежд, по которым их могут опознать, прилаживаться к обычаям каждого государства, встречаться между собою ежегодно и оставаться в глубокой тайне сотню лет.

– Но извини, какой реформы им было надо, если ее как раз в то время проводили? Лютер-то зачем старался?

– Да нет, выходит, что розенкрейцеры – это еще до протестантства. Тут сказано в примечании, что из внимательного изучения «Fama» и «Confessio» очевидно…

– Кому очевидно?

– Говорят очевидно, значит, должно быть и твоим очам видно. Не приставай. Эй! Прекрати немедленно! Идет серьезный разговор, понимаешь…

– Понимаешь, это ты не понимаешь…

– Я сейчас отползу, с тобой опасно… Очевидно, как было заявлено! что предтеча розенкрейцерства – Христиан, как ты уже догадалась, Розенкрейц! Родился в 1378 году и умер в 1484-м в цветущем возрасте ста шести годов, и нетрудно догадаться, что его секретное общество способствовало проведению реформы, которая как раз по выходе манифестов, в 1615-м, праздновала как раз таки столетний юбилей, заметь – именно сто лет. Плюс к этому имей в виду, что на гербе Лютера помещены роза и крест.

– Простенько и со вкусом.

– А что ты хотела бы, чтобы Лютер держал у себя на гербе – горящую жирафу или растаявшие часы? Всякому дизайну свое время. Всяк шесток знай свой свер… Знаю, какой тебя шесток интересует… Слушай лучше. Около 1604 года розенкрейцеры ремонтировали свой дворец или, как его, тайный замок. И там они обнаружили плиту, в середине которой был забит большой-большой гвоздь. Дерни за гвоздик – плита вынулась, а за нею оказалась большая-большая дверь, а на двери было написано большими-большими буквами POST CXX ANNOS PATEBO.

Хоть я и был подготовлен письмом Бельбо, все же я подскочил.

– Ого!

– Что с тобой?

– Тот же текст в тамплиерском завещании… Я тебе никогда не рассказывал один случай, с одним полковником…

– Ну так значит тамплиеры сперли у розенкрейцеров.

– Да тамплиеры были раньше…

– Значит, розенкрейцеры сперли у тамплиеров.

– Радость моя, без тебя я бы сел и заплакал.

– Радость моя, тебя сглазил этот Алье, ты тоже начал ждать откровения.

– Ничего я не жду.

– Ну и молодец, а то будь начеку – опиум народов!

– Пуэбло унидо хамас сера венсидо?[44]44
  El pueblo unido jamás será vencido – Народ, будь един – и ты непобедим (исп.) – лозунг левых манифестаций.


[Закрыть]

– Смейся, смейся. Лучше расскажи, что дальше писали эти идиоты.

– Эти идиоты, как объяснил Алье, стажировались у вас в Африке.

– На стажировке их обучали утрамбовывать в трюмы таких, как я.

– Скажи спасибо, что тебя вовремя утрамбовали и вывезли в Бразилию, а то жить бы тебе в Претории, бедная чернавочка. – После поцелуев я продолжал: – За большой-большой дверью обнаружилась гробница о семи углах и – кто б мог подумать – семи сторонах! великолепно освещенная искусственным солнцем. В середине был круглый алтарь, весь разузоренный девизами и эмблемами, например nequaquam vacuum…

– Не-ква-ква? Кря-кря?

– Это латынь, глупая макака. Означает: пустоты не существует.

– Ну это еще слава богу. А я боялась…

– Можешь включить вентилятор, анимула вагула бландула?[45]45
  Animula vagula blandula — душенька летучая чудная (лат.) – из стихотворения императора Адриана (II в. н. э.).


[Закрыть]

– Сейчас зима.

– Это у вас на обратном полушарии, дитя мое. Сейчас не может быть зима, сейчас июль. Очень тебя прошу, включи вентилятор, не потому что женщина должна обслуживать, а потому что он с твоей стороны. Мерси. Так вот, под алтарем находилось нетленное тело первооснователя. В руке оно держало «Книгу I», исполненную невыразимой премудрости. Жалко, что миру эта книга не может быть открыта, – добавляет манифест, – а то бы такое было! такое было!

– Ой.

– Вот именно. В конце манифеста обещается некое сокровище – его еще предстоит обнаружить – и потрясающие откровения в области взаимоотношений между макро– и микромиром. Не думайте только, что имеете дело с ничтожными алхимиками, которые только и способны научить, как делать золото. Мы предлагаем вам действительно стоящую штуку! Мы метим гораздо выше, во всех смыслах! Мы распространяем наш буклет «Fama» на пяти языках, не говоря уж о «Confessio» – в самом скором времени поступит в продажу! Ждем ответов и впечатлений от ученых и от неучей. Пишите и звоните нам по телефону, сообщайте о себе, а мы рассмотрим, подходит ли ваша кандидатура для участия в наших тайнах, которые пока что мы вам только приоткрыли! Sub umbra alarum tuarum Iehova.

– Это еще что?

– Под сению крил твоих, Господи. Заставка конца передачи. Переходим на прием. В общем, создается впечатление, что этим розенкрейцерам неймется поделиться тем, что они открыли, и ищут они только достойного собеседника. Но пока что ни гу-гу о том, что же это такое.

– Как на объявлениях, где под фотографией подписано: пришлите десять долларов, и я научу, как стать миллионерами.

– Он, кстати, и действительно может научить. Делать как он. А лучше как я…

– Лучше бы читал дальше. От тебя спасенья нет, можно подумать, ты меня до сих пор никогда не видел.

– Каждый раз с тобой как первый раз.

– Даже еще хуже. В первый раз я не доверяю посторонним мужчинам. И еще скажи пожалуйста, ты что, решил в этом специализироваться? То тамплиеры, теперь розенкрейцеры… Ты, скажем, Плеханова отчего не читаешь?

– Я через сто двадцать лет поеду искать его гробницу. Если Сталин ее не закатал бульдозером…

– Вот балда. Не читай минутку, я схожу в ванную.