Текст книги "Мегера. Роман о женщинах"

Глава 8. Агриппина

Баня в Риме была не просто местом, где было можно помыться. В бане можно было получить тысячу и одно удовольствие. В бане можно было поесть и поспать. Решить государственные и личные дела. Купить и продать. Взять в долг или заложить дом.

Баня в Риме была клубом. Где развлечения переплетались с политикой, а серьёзные дела делались в лёгкой атмосфере неги и расслабленности.

Именно в одну из таких бань сегодня направилась Агриппина. С собой она взяла рабыню Фортунату и молодого раба по имени Феликс. Он служил Агриппине для любовных утех в то время, когда Виктора не было дома. Когда же муж приезжал, то молодой раб отправлялся в рыбацкий посёлок, находящийся недалеко от Рима.

В то время к сексу в обществе относились просто. Так же, как и к другим физиологическим потребностям человека. Так же, как к потребности попить или поесть. И для богатых дам, таких как Агриппина, было в порядке вещей иметь при себе молодого раба, который служил им для удовлетворения их сексуальных желаний.

Кроме этого, при банях всегда было на подхвате несколько мужчин, готовых исполнить любые желания богатых посетительниц этих заведений. Но Агриппина была брезглива и поэтому пользовалась только услугами Феликса, который был влюблён в свою госпожу.

Агриппина вошла в помещение бани с рабыней. Феликс остался ждать возле входа. Фортуната помогла Агриппине раздеться в небольшой комнате без окон. Агриппина накинула на себя простыню и вошла в зал с бассейном. В нём плескались пять женщин.

На ступенях, ведущих в воду, её уже ждала давняя подруга, Юлия. Они обнялись.

– Пойдём в другой зал, где вода потеплее. И где ушей поменьше, – шепнула Юлия.

Перешли в другой зал. Он был пуст. Сбросили простыни и окунулись в тёплую воду.

Юлия была на пять лет моложе Агриппины. Но выглядела постарше. Выделяющийся животик говорил о чревоугодии. А валики на талии и слишком толстые бёдра – о малоподвижном образе жизни. Но лицо у Юлии было безукоризненно красивым. Чёрные, как маслины, глаза. Светлые волосы. Идеальной формы нос и губы. И ни одной морщины.

– Ты очень хорошо выглядишь, – сказала ей Агриппина.

– Я по сравнению с тобой толстая корова, – засмеялась Юлия, – поэтому и прячусь от людей, когда мы вместе.

– Не наговаривай на себя, – ответила ей Агриппина, – ты самая красивая женщина в Риме. И знаешь об этом.

Юлия улыбнулась. Обняла Агриппину.

– Пойдём в воду, – прошептала на ухо.

Женщины, взявшись за руки, вошли в бассейн. Окунулись. Агриппина приобняла Юлию.

– Я захватила с собой подарок для тебя, – улыбнулась Агриппина, – масла и благовония в корзинке у Фортунаты.

– Спасибо, дорогая, – поблагодарила Юлия, – я не люблю ходить к твоему греку. Он плебей.

– Но у нас же в Риме все граждане равны между собой, – возразила подруге Агриппина, лукаво усмехнувшись.

– Мы с тобой равнее всех остальных, – сказала Юлия, окунувшись в воду до подбородка, – мы с тобой истинные римлянки. Наши предки жили тут тысячи лет. Все остальные пришли позже. В нас течёт особенная кровь. А сказки про равенство рассказывай другим людям. Не мне.

– Я не рассказываю тебе сказки, – Агриппина погладила подругу по щеке, – нам с тобой просто повезло родиться в богатых семьях. В богатых и почитаемых. И от нас уже зависит, как дальше сложится наша жизнь.

– Все наши жизни подчинены воле богов, – серьёзно сказала Юлия, – и раз боги решили, что ты должна быть приближённой к ним, то так оно и будет. Девять человек из десяти обыкновенные плебеи, толпа. И лишь избранные, как ты и я, мы настоящие люди.

– А что же с другими людьми делать? – спросила Агриппина.

– Использовать, – хищно улыбнулась Юлия, – кого-то для работы, кого-то для утех. Все должны работать на нас. А мы ими повелеваем.

– А если они не захотят? – тихо спросила Агриппина. – Если они сами захотят стать равными среди равных?

– Такого никогда не будет, – рассмеялась Юлия, – всегда кто-то повелевает кем-то. Всегда есть стадо и пастухи. А если овцы взбунтуются, то пастух их зарежет. Твой муж и твой сын направились в Иудею. К овцам. И на поясах у них висят мечи. Символы власти. И если какая-то из иудейских овец захочет иметь твоё богатство и твои привилегии, то твой муж или твой сын без промедления перережут ей горло.

– Там нет войны, – возразила Агриппина, – они не будут никого убивать.

– Если возникнет угроза Римской империи, то они будут убивать, – спокойно сказала Юлия, – убивать и сжигать всё на своём пути. Потому что они чистокровные дети Рима. А не какие-то простолюдины.

Агриппина поёжилась.

– Пошли в другой зал, – попросила она Юлию, – где вода погорячее.

Юлия кивнула, и подруги перешли в следующее помещение, где также был бассейн, но уже с горячей водой. Там плескались две молодые девушки.

– Уходите отсюда, – сказала им Юлия.

Те замешкались вначале, но потом одна из них что-то шепнула другой, и они вылезли из бассейна.

– Зачем ты их выгнала? – спросила Агриппина.

– Демонстрирую свою власть, – усмехнулась Юлия и вошла в воду, – мы же с тобой богини. Не место двум девкам рядом с двумя богинями.

– Да они такие же, как и мы, только моложе, – возразила Агриппина, – нам просто повезло родиться в богатых и уважаемых семьях.

– Так решили боги, – сказала Юлия, – боги решили, что мы с тобой выше обычных людей. Боги решили, чтобы мы не родились рабами. И нам стоит только благодарить их за это. И мы будем править Римом и всеми людьми в империи вечно.

– Нет, Юлия, – ответила Агриппина, – ничего нет вечного на этой земле. И когда-нибудь и Рим станет обычным городом с обычными людьми. И не боги его разрушат, а люди.

– Ты пророк? – спросила Юлия. – Я думала, ты просто женщина. А ты, оказывается, ещё и обладаешь даром предвиденья.

– Я многое знаю, – улыбнулась подруге Агриппина, – то, что будет с Римом, я знаю на столетия вперёд. А не говорю об этом, чтобы не повторить судьбу Кассандры. Да и незачем людям знать своё будущее. Всё равно ведь поступят по-своему.

– Это точно, – кивнула Юлия.

– Ты мне скажи лучше, – продолжила Агриппина, – чего ты хочешь? Я давно обратила внимание, что ты если чего захочешь, так говоришь и говоришь. Заговорить пытаешься. И, судя по всему, корзинки с маслами тебе будет мало.

– Пророчица, – улыбнулась Юлия, – всё ты знаешь наперёд. Обо всём догадываешься. А в наше время умных и проницательных женщин мало. В основном жадные и недалёкие дуры.

– Не увиливай, – попросила Агриппина, отплыв к противоположному бортику.

Юлия поплыла за ней следом. Бассейн был небольшой, метров десять в длину. Вода была очень тёплой, почти горячей.

– Хорошо, – сказала Юлия, приблизившись к Агриппине, – у меня к тебе небольшая просьба. Продай мне своего раба, Феликса. Он у тебя где-то у рыбаков сейчас.

Агриппина удивлённо посмотрела на подругу.

– Зачем тебе мой раб? – спросила. – Ты же знаешь, для чего он мне нужен. Второго такого послушного найти и воспитать трудно. Он мне предан. А преданный раб в наше время редкость.

– Хочу его, – вмиг став серьёзной, сказала Юлия, – как увидела его первый раз, так сразу и захотела. И чем дальше, тем больше. Никто уже не интересен. Ни муж, ни любовники. Хочу твоего Феликса. Он у тебя красивый. Не хочешь насовсем, сдай в аренду. Я наиграюсь и верну.

– Ты же знаешь, – улыбнулась Агриппина, – я назад использованную вещь не возьму. Даже от подруги.

– Не хочешь продавать? – нахмурилась Юлия.

– Продавать я тебе ничего не буду, – сказала Агриппина, – я его тебе подарю. Он сегодня со мной. Ждёт возле бани. Утром приехал.

– Правда? – не могла скрыть радости Юлия. – Ты мне подаришь своего мужчину?

– Для тебя, дорогая, всё что угодно, – рассмеялась Агриппина.

Хотя ей очень не хотелось отдавать сумасбродной подруге Феликса. Она привязалась к этому рабу. Но Юлия была не простой подружкой. Её муж был сенатором и имел очень большое влияние в Риме. Не говоря уже о его богатстве.

– Я тебя отблагодарю когда-нибудь, – пообещала Юлия.

Они ещё немного поплескались в бассейне. Вылезли. Завернувшись в простыни, прошли в отдельную комнату, где перекусили свежими фруктами. Агриппина была настроена провести в бане целый день, но Юлии не терпелось воспользоваться подарком.

– Приведи сюда Феликса, – велела Фортунате Агриппина.

Та кивнула. Вышла. Через минуту вернулась с Феликсом. Он был действительно красив. Смуглая кожа, правильные черты лица. Стройное молодое тело. У Юлии были десятки таких же рабов, но она почему-то выбрала Феликса.

– Я подарила тебя Юлии, отныне она твоя госпожа, – сказала Агриппина, – подойди к ней.

Глаза у Феликса расширились.

– Я чем-то прогневил вас, Агриппина? – спросил он. – За что?

– А он строптив, – рассмеялась Юлия, – ты совсем его разбаловала. Подойди сюда, раб. Разденься.

Феликс подошёл к лежащей на скамье Юлии. Она сбросила простыню.

– Ложись рядом, – приказала ему.

Феликс испуганно глянул на Юлию, потом беспомощно оглянулся на Агриппину.

– Раздевайся и ложись, – крикнула Юлия, – ты сейчас будешь меня ублажать.

Феликс разделся. Агриппина встала.

– Я не хочу на это смотреть, – сказала она подруге, – я хочу домой. Очень рада тебя была видеть.

Юлия захохотала.

– Иди, иди, я тебя отлично понимаю, – махнула она рукой, – спасибо за подарки.

Агриппина вышла из комнаты, где остались Юлия и Феликс, зашла в другую. Там с помощью Фортунаты переоделась, рабыня расчесала её. И Агриппина отправилась домой.

Дома она позвала старшего над рабами и велела ему найти для неё молодого мужчину. Желательно не из Рима.

– А как же Феликс? – спросил старший.

– Я его подарила, – ответила Агриппина, – мне нужна замена. Желательно побыстрее. Из молодых рабов, и чтобы был здоровый.

– Хорошо, – поклонился ей старший, – я всё сделаю.

А Агриппина до вечера провозилась с Юноной, рассказывая ей о том, как возник Рим, о его императорах и героях, о богах и богинях.

Мужчин рядом не было. И ей было хорошо с дочкой.

Глава 9. Сара

Прошло несколько дней. Ничто не напоминало о происшедшем. Кроме усилившихся патрулей на улице и пугливых разговоров.

3 июня рано утром Сара постучалась к соседке, сдала сонную Дадулку с рук на руки. Марта кивнула, заверила, что девочка будет накормлена и напоена. Шуток про вторник не было. Сара вернулась в квартиру и села на кровать. Она ждала Либора.

Либор не приехал. По улице несколько раз проезжали машины. Но это были чужие машины, а не знакомый грузовик. Сара сидела сгорбившись и ждала. Мужчину. Своего мужчину, который бы помог ей, подсказал и защитил. Ведь он же был полицейский. Но Либор так и не приехал. Сара начала собираться на работу.

Собралась, закрыла за собой дверь в квартиру и поехала в больницу трамваем, который не спеша покатил её к родной Буловке. Сара сидела у окна, и на душе у неё было неспокойно. Она знала, что завтра Рейнхард Гейдрих умрёт. И что на страну обрушится лавина репрессий. И она боялась этого. Боялась за себя, за свою дочку.

В другой жизни Алёна прочитала в интернете о покушении на Рейнхарда Гейдриха, о парашютистах, о деревнях Лидице и Лежаки, стёртых с лица земли. И эти знания сжимали сердце Сары от страха за себя и за своих близких. За Дадулку, за Марту, за Либора.

Трамвай остановился. Кондуктор объявил – больница. Сара спрыгнула с подножки трамвая и почти побежала к больнице. Переоделась. Сразу же начала работать. Две женщины рожали практически одновременно. С ними Сара провозилась до самого вечера. Поужинали. У одной из медсестёр был день рождения, и она принесла с собой несколько калачей с черешней. Очень вкусных.

Посидели в сестринской, хвалясь блюдами собственного изготовления и делясь рецептами. Потом, ближе к полуночи, привезли роженицу, которая легко и быстро разродилась крепеньким мальчиком.

Привычная работа. Слаженная команда. Всё как обычно.

Утром, после смены, их всех задержали.

– Отдыхайте, – сказал заведующий, – новая смена пусть работает, тем более у них есть чем заняться. А вы отдыхайте.

Ближе к обеду стало известно, что раненный неделю назад рейхспротектор Богемии и Моравии скончался. И что сегодня же будет митинг в память о Рейнхарде Гейдрихе. О великом человеке, личном друге фюрера и прочая, прочая, прочая.

Никто не возмутился. Все с пониманием отнеслись к предстоящему мероприятию. Несмотря на то, что почти все проработали в больнице почти сутки. Да и как можно было возмущаться? По городу катилась волна арестов, и человека могли забрать в полицию или, ещё хуже, в гестапо только из-за подозрения на связь с Сопротивлением. Сара лишь попросила позвонить пану Новотному, живущему в доме напротив, чтобы он предупредил Марту о том, что Сара задержится до вечера. Заведующий разрешил. Сразу же в его кабинете возникла очередь к телефону.

Пан Новотный заверил Сару, что немедленно спустится вниз, перейдёт дорогу и предупредит соседку. Сара поблагодарила его и повесила трубку.

К зданию больницы подъехал автобус. На нём свежей краской было написано Elektrizitätsunternehmungen der Hauptstadt Prag.

– Скоро мы чешский язык забудем, – произнесла Сара вполголоса.

Заведующий покосился на неё, но ничего не сказал.

Погрузились в автобус. Поехали в сторону центра. Ехали долго, какими-то кружными путями и неизвестными улочками. Наконец автобус остановился где-то в районе Житной. Вышли и нестройной толпой пошли в сторону Вацлавской площади. Народу на улице было много. И по мере приближения к Вацлавке всё больше и больше.

Прошли по улице Ве Смечках. На подходе к площади остановились. Впереди стояла толпа. Море голов. Постепенно сзади стали подходить ещё люди. Сара оторвалась от своей группы. Она протиснулась поближе к площади, но так и не смогла пройти дальше. Попыталась вернуться к своим. Тоже не смогла. Сара оказалась зажатой между толстой тёткой непонятного возраста и пожилым мужчиной в очках и костюме. Впереди неё стоял рослый мужчина лет тридцати в рабочей одежде. Пахло от мужчины ужасно: смесью застарелого пота, чеснока и краски. Кто стоял сзади, Сара не видела. В спину ей упирались чьи-то руки.

Около конной статуи Карлу IV на трибуне устанавливали громкоговорители. Установили, проверили звук.

Раздались речи. О том, что это подлое убийство не пройдёт безнаказанным. О том, что весь чешский народ скорбит вместе с немецким народом. О том, что тех, кто укрывает предателей, найдут и казнят.

– Уже десять тысяч человек расстреляли, – вдруг сказала толстая тётка, – мне брат рассказывал. За Прагой роют огромные ямы и там убитых закапывают. В сторону Колина.

Пожилой в очках хмыкнул. Хотел что-то сказать, но промолчал. Зато мужчина в спецовке повернулся в сторону тётки.

– Не выдумывайте, пани, – сказал басом, распространяя вокруг себя запах пота и чеснока, – какие десять тысяч человек? Может, парочку и убили. До сих пор не могут найти, кто бомбу кинул. И не найдут.

– Почему это не найдут? – спросил кто-то сбоку от мужчины в спецовке.

– Потому что чехи своего не выдадут, – убеждённо сказал мужчина.

– Да что вы такое говорите? – разволновалась тётка. – За такие слова могут в полицию забрать.

– Кто заберёт? Ваш брат заберёт? Который ямы для покойников копает? – мужчина полностью развернулся в сторону тётки. Запах от него стал невыносим.

– Мой брат ничего не копает, – зашипела тётка, – он слышал, как его начальство говорило об этих ямах под Колином. Он ничего не копает. Он в полиции ещё при Масарике служил.

И замолчала обиженно.

– Пожалуйста, – попросила Сара, – не ругайтесь. И если можно, подвиньтесь, мне воздуха не хватает.

– Куда тут двигаться? – подал голос пожилой. – И так стоим друг у друга на головах почти.

Мужчина в спецовке повернулся в сторону Сары, оценивающе посмотрел на неё. Сам он был довольно привлекательным. Но запах немытого тела сводил эту привлекательность на нет.

– Вы же молодая женщина, – сказал Саре, улыбнувшись, – а такая слабая.

– Я смену в больнице проработала, – ответила Сара, стараясь дышать ртом, – я устала. У меня была тяжёлая ночь.

– Ну, я тоже не с дивана встал, – рассмеялся мужчина, – с завода всех погрузили и сюда привезли. Послушать наших политиков.

С трибуны в это время раздалась немецкая речь. Говорили о том же. О том, что убийство не останется безнаказанным. О том, что найдут и казнят.

– Вот, и не наших тоже послушать придётся, – кивнул головой мужчина в сторону площади. За изгибом улицы трибуну не было видно, но слова доносились отчётливо.

Сару замутило. Ей захотелось убежать от толпы, от этого запаха, от криков с трибуны и гомона толпы.

– Мне плохо, – вдруг закричала она, – мне очень плохо. Я беременная. Мне нужен покой.

Стоящая рядом тётка охнула и отодвинулась от Сары. Пожилой же, наоборот, придвинулся к ней и взял за руку.

– Помогите женщине, – скомандовал мужчина в спецовке кому-то.

Сару сзади взяли за плечи, развернули и медленно протиснули к ближайшему подъезду. Там её провели во внутренний дворик, который хоть и был заполнен, но не было такой давки, как на улице. Пожилой, держащий Сару за руку, увязался с ней.

– На каком вы месяце? – спросил участливо, подав Саре носовой платок.

Неделя, чуть было не ляпнула Сара. Но вовремя остановилась.

– Самое начало, – ответила пожилому, вытирая пот со лба. Платок пах лавандой.

– У меня сын вашего возраста, – сказал пожилой, – только не женат ещё. Никак не может найти подходящую партию. Девушки какие-то пошли избалованные и меркантильные. А он инженер на заводе. До войны велосипеды делали, сейчас запчасти для танков.

– Велосипеды – это хорошо, – задумчиво сказала Сара, – а девушки всегда одинаковые были.

– Не скажите, – возразил пожилой, – во времена моей молодости люди верили в любовь и чувства были настоящие. А сейчас только выгоду все ищут.

– Вы не знаете, сколько ещё продлится митинг? – спросила Сара.

– Не знаю, – ответил пожилой, – пока все не наговорятся. Ума не приложу, как отсюда выбираться. Вы видели, сколько людей собралось? Никогда не видел такое скопление народа.

– У меня дети дома одни, – заявила стоявшая рядом женщина средних лет.

– И у меня, – отозвался кто-то ещё.

– А у меня дочка у соседки, – сказала Сара, – но всё равно тревожно за неё.

– А я с собой взяла, – отозвалась стоящая неподалёку молодая женщина с годовалым ребёнком на руках.

Сара огляделась. В основном дворик заполнили женщины. Некоторые были с детьми. Было несколько мужчин, но в основном пожилого возраста. Ворота на улицу были закрыты. Иногда они приоткрывались и впускали очередного измученного толпой человека.

В углу двора была дверь, ведущая в туалет. Там стояла очередь из мужчин и женщин. Первый этаж дома занимала типография. В окна были видны типографские станки. Но они не работали. Несколько рабочих курили у открытого окна.

Распахнулась внутренняя дверь, и вышел невысокий человек в костюме. Он поднялся на стул.

– Я инженер Блахо, – представился он, – большая просьба не ломать оборудование и не трогать книги. Они отгружены в дальнем конце двора. Туалет открыт. Пользуйтесь им, но только аккуратно. Кто хочет пить, вода есть в бухгалтерии. Для этого надо подняться на один этаж вверх по лестнице. Но не стойте там.

– А поесть у вас не найдётся? – вдруг раздался озорной голос.

Инженер вздрогнул. В толпе рассмеялись.

– Поесть у нас нет, – улыбнулся инженер, – у нас типография. Только книги.

– Тогда дайте что-нибудь почитать, – не унимался голос.

– Мы печатаем книжки для слепых, – повысив голос, сказал инженер, – я думаю, что мало кто знает азбуку для слепых. И я разрешил пустить во двор женщин, детей и стариков. А не весельчаков. Если у вас хорошее настроение, то идите на улицу. Там вам его испортят.

– Извините, – покаянно произнёс голос.

Инженер Блахо строго окинул толпу взглядом, слез со стула и ушёл.

– Неужели кто-то ещё заботится о слепых? – удивился пожилой. – Я думал, что всё производство переделано на военные нужды.

– До них просто немцы ещё не добрались, – ответила женщина с ребёнком. – Быстрей бы уже война закончилась.

– А чем вам война мешает? – возразила ей стоящая рядом соседка. – Работа есть. Что покушать есть. Война где-то там далеко. У нас войны никогда не будет. Мы под защитой Германии.

– Мы рабы, – глухо сказал пожилой, – мы протекторат. Делаем то, что нам скажут. Это не защита, это рабство.

Все замолчали. Пожилой тоже помолчал минуту и продолжил.

– Была у нас Республика. Впервые за всё время, – с горечью сказал он, – впервые за всю историю у нас была своя страна. И вот вместо Республики сделали протекторат. И вы радуетесь этому.

Люди замерли. Лишь с улицы через ворота проникал гул толпы.

– Всё мы помним, – вдруг сказал кто-то, кого Сара не рассмотрела из-за стоящих рядом людей, – просто не надо при посторонних людях такие вещи говорить. Сейчас из-за любого доноса могут арестовать. Вы не думайте, все всё помнят. И не забудут. Свобода не забывается.

Толпа вдруг загудела. Люди стали вполголоса переговариваться. Пожилой как-то засуетился, бочком протиснулся к воротам и выбрался на улицу.

Остальные люди пробыли во дворе ещё примерно часа полтора. Потом потихоньку начали расходиться. Вышла и Сара. Толпа на улице сильно поредела.

Она пешком дошла до нужной остановки трамвая. Долго ждала его. Потом так же долго ехала.

Постучала к соседке, когда уже начало смеркаться. Долго извинялась перед Мартой, прижимая к груди счастливую Дадулку.

– Я всё понимаю, – перебила Марта Сару, – всё нормально. Ты молодец, что позвонила пану Новотному. А то бы мы с Дадулкой бы переживали за тебя.

– А мы с Мартой готовили обед сегодня, – прошептала дочка Саре, обнимая её за шею.

– Молодцы, – похвалила её Сара.

Она распрощалась с Мартой и пошла к себе, неся на руках дочку.

Несмотря на усталость и прошлую бессонную ночь, дома они поиграли в куклы, после чего Сара уложила дочку спать. И долго рассказывала сказку, которую сочиняла на ходу. Про ангела и про маленькую девочку. Про добрых волшебников и злых разбойников.

Дадулка слушала-слушала сказку, да и уснула. Сара прикрыла девочку одеялом, погладила по лбу.

– Скоро, зимой, у тебя родится брат, – сказала тихо и поцеловала дочку.