Текст книги "Мегера. Роман о женщинах"

Глава 22. Алёна

Проснулась Алёна от пришедшей эсэмэски. Она была от Вацлава. «С добрым утром, любимая. Буду вечером», – написал он. «С добрым утром, любимый», – ответила Алёна и поставила дюжину сердечек.

Встала. Умылась. Позавтракала.

«Как хорошо, что рядом есть любимый мужчина», – подумала Алёна.

Она вышла на балкон. Солнце уже поднялось над Прагой, согрело её после ночной прохлады. Через мостик бежали в школу ученики. Внизу, под самыми окнами, о чём-то разговаривали мамаши с колясками. В сторону панельных домов проехал автобус.

Всё было обычно. Мирно. Никто никого не мучил. Никого не били. Не морили голодом. Люди внизу были счастливы. Но они об этом не знали.

Алёна нахмурилась. Быстро оделась. Привела себя в порядок. Накрасилась.

Вышла на улицу и быстрым шагом пошла к уже знакомому дому.

Обычный панельный дом. Девять этажей. На углу улицы. Бетонные ступеньки у подъезда. Ряд кнопок у домофона. Около каждой кнопки фамилия жильца.

Форманова была третьей сверху. Первый или второй этаж, решила Алёна.

В самом конце списка стояла русская фамилия. Поляков.

Алёна задумалась. Потопталась около закрытой двери. Посмотрела на окна, стараясь определить, в какой квартире живёт её старая знакомая Марта. Спустилась с крыльца. Постояла на нижней ступеньке. Вновь поднялась к двери. Хотела нажать на кнопку с фамилией Форманова. Но что она скажет? Как выманит старуху из квартиры?

Алёна развернулась, чтобы уйти. И увидела, как по ступенькам ей навстречу поднимается Марта. Судя по пакету в руке, божий одуванчик ходила за молоком в близлежащий магазин.

– Добрый день, – сказала Алёна.

– Добрый день, – отозвалась Марта, – опять я вас встретила. Вы же тут не живёте?

– Я в гости пришла, к знакомым, – как можно шире улыбнулась Алёна, – давайте я вам помогу.

– Да мне не тяжело, – ответила Марта, но пакет с бутылками передала, – а что за знакомые?

– Поляковы, – ответила Алёна, – я к ним пришла, а их дома нет. Что делать, не знаю. Я издалека приехала. Теперь обратно на автобусе ехать.

Алёна тараторила без умолку, судорожно думая, как бы попасть в квартиру к Марте.

– У Поляковых сын красивый, – открывая дверь подъезда, сказала Марта, – вы к нему, наверное. Очень вежливый и порядочный парнишка.

– Извините, – перебила её Алёна, – вы не могли бы дать мне попить? Меня что-то мутит. И день жаркий. А я беременная.

– Ой, конечно, проходите, – Марта засуетилась, пропуская девушку вперёд, – сейчас, сейчас. Я на первом этаже живу.

Уловка Алёны достигла своей цели. Это оказалось так просто. Дать человеку немного денег накануне, а на следующий день попросить попить. И вот ты у него в квартире.

Алёна прижала руку к правому боку. Осторожно шагнула в прохладу подъезда.

Квартира Марты находилась в конце коридора, прямо напротив лифта. Обычная дверь, покрашенная коричневой краской. Два замка. Марта вначале открыла верхний, потом нижний. Юркнула в квартиру, чуть было не захлопнув дверь перед замешкавшейся Алёной.

– Ой, я в прихожей подожду, можно? – спросила Алёна, протискиваясь вслед за Мартой в квартиру.

Протиснулась и сразу же села на стоящий возле двери пуфик.

Марта скинула ботиночки, прошла по коридору и скрылась за поворотом. Квартира была обычная. Судя по всему, двухкомнатная. Слева две белые двери – туалет и ванная. Прямо – чуть приоткрытая дверь в комнату. За углом коридора ещё одна дверь, в большую комнату.

Алёна прошла вслед за Мартой по коридору, зашла в большую комнату. В комнате стояла стенка, диван, маленький журнальный столик. Марта вышла слева, из небольшой кухоньки, держа в руках стакан с водой.

– Спасибо, – сказала Алёна и жадно выпила всю воду.

Как будто пыталась утолить жажду Сары.

– Пожалуйста, – отозвалась Марта, поджав губы. – Ещё воды?

Ей не понравилось, что Алёна прошла вслед за ней вглубь квартиры.

Но Алёна не ответила. Она смотрела на стену над диванчиком. На стене висел портрет белокурой девочки в римской тоге. Алёна сделала шаг к портрету дочери Сары. Ещё один шаг. В груди заболело.

– Это дочка моя, Дадулка, – отозвалась стоящая сзади Марта, – она погибла в войну. Её немцы забрали.

Алёна медленно повернулась к Марте.

– Дочка? – спросила она, стараясь приветливо улыбнуться. – У вас была дочка?

– Да, – кивнула Марта, – дочка. А после войны, в пятьдесят девятом, у меня родился сын. Поздний ребёнок.

– Сын? – опять переспросила Алёна. – Но ты же не могла рожать, Марта. И Дадулка не твоя дочь. Что ты врёшь?

Марта запнулась. Подалась назад. Выставила перед собой руку с пустым стаканом, словно защищаясь.

– Откуда вы знаете моё имя, молодая девушка? – спросила она испуганно. – Кто вы? Я позвоню в полицию.

Алёна ударила Марту по руке. Стакан выпал и звеня покатился куда-то под столик. Марта развернулась, чтобы убежать, но Алёна перехватила её в коридорчике. Схватила лёгкое старушечье тело и кинула на дверь в маленькую комнату. Это оказалась спальня. Шкаф, стол, стул. Большая полуторная кровать. Тумбочка с несколькими фотографиями в рамках.

Алёна затащила Марту на кровать, кинула её на спину. Сама забралась ей на грудь, уселась верхом, стараясь не раздавить бывшую соседку Сары. Ногами она обхватила тело старушки, руками держала запястья Марты.

– Помогите! – внезапно закричала Марта.

Алёна ударила Марту по лицу. Марта сразу же замолчала, как будто у неё выключили звук. Из разбитой губы у неё потекла кровь.

– Я всё отдам, – зашептала она, – не бейте меня. Пожалуйста. У меня есть деньги. Немного, но есть. В шкафчике. Между постельным бельём двадцать тысяч крон.

– Мне не нужны деньги, – ответила Алёна, – мне нужны ответы. На мои вопросы. Ответишь правду – я тебя отпущу. Не ответишь – убью.

– Кто вы? – заплакала Марта. – Какие вопросы? Я ничего не знаю.

– Я Сара Свободова, – ответила Алёна, – твоя подружка. Помнишь меня?

– Сара умерла, давно, – ответила Марта, перестав плакать, – очень давно умерла. Её нет.

– А почему я тогда так много о тебе знаю? – спросила Алёна. – Я знаю, что ты из еды любила в начале войны. Я знаю, что именно ты нарисовала портрет Дадулки. Ты мне рассказывала свои бабские секреты. Мы с тобой были лучшие подруги. Ты мне даже рассказала, как в первую брачную ночь у твоего мужа не получалось, потому что он много выпил. И он потом месяц к тебе не подходил.

Глаза у Марты расширились. Она громко икнула.

– Мой первый муж тоже умер, – сказала она, – я потом вышла замуж за другого человека. Мы очень хотели детей. Я ездила лечиться во Франтишковы Лазни. И меня вылечили от бесплодия. У меня родился сын и…

– Меня не интересует твой сын, – прервала Алёна Марту, – давай ты вспомнишь сорок второй год. Сара отдала тебе дочку. А саму Сару забрали в гестапо. Куда ты дела Дадулку? Она же была у тебя дома. О ней никто не знал, кроме Либора и тебя.

– Это было давно, – опять заплакала Марта, – я ничего не помню.

– Не ври, – не сдавалась Алёна, – всё ты помнишь. Что стало с Дадулкой?

– Мне больно рукам, – застонала Марта, – и мне нечем дышать. Отпустите меня, я всё расскажу. Пожалуйста. Не надо.

Алёна отпустила руки Марты. Но лишь для того, чтобы взять ту за горло.

– Её немцы забрали, – вдруг быстро заговорила Марта, – они обещали мне, что девочка останется со мной. Но на следующий день пришли и забрали. Я плакала. Я просила. Они мне обещали. Но они сказали, что детям-евреям место в гетто. И увезли Дадулку. Несмотря на договорённость.

– На какую договорённость? – спросила Алёна, сползая с Марты. – О чём и когда ты договаривалась с немцами?

У Марты была неестественно вывернута правая рука, и она тяжело дышала. И говорила тяжело и быстро, как будто в бреду.

– Они вначале пришли с проверкой. Спрашивали про Свободову, – продолжила говорить Марта, – я им сказала, что Сара еврейка. И они обещали, что девочка останется со мной. А потом обманули.

– Что? – Алёну чуть не стошнило от этого внезапного признания. Её замутило, захотелось в туалет.

– Прости меня, – сказала Марта, – я не знаю, кто ты. Может, и Сара. Но я не хотела. Тогда евреям нельзя было жить с нами. Я думала, что они заберут Сару и оставят мне Дадулку. А они обманули меня.

Алёна слезла с кровати. Прошла на кухню. Попила воды из-под крана. Искать стакан не было ни сил, ни желания.

Вернулась в спаленку. Марта лежала на прежнем месте, баюкая искалеченную руку.

– Что стало с моей дочкой? – спросила Алёна.

Марта вздрогнула.

– Я потом узнавала, – ответила, – её забрали в Терезин. В гетто. Я ей возила одежду и гостинцы. Она там была в детском саду. Какая-то семья за ней присматривала. Когда муж узнал, он меня чуть не убил. Запретил даже думать о ней.

– И что было потом? – продолжила допрос Алёна. – Судя по портрету, ты не забыла Дадулку.

Ей вдруг стало грустно. Оказывается, Дадулка была совсем недалеко от своей матери. На расстоянии нескольких километров. Замок был тюрьмой. А сам город Терезин нацисты оборудовали под гетто. Выкупили дома у живших там чехов. И заселили их еврейскими женщинами, мужчинами и детьми. Сделали образцово-показательное гетто.

– Я узнала после войны, – сказала Марта, – её вывезли в Дахау в 1943 году. Она в списках. В шкафу есть папка. Там копия этого списка. Они меня обманули. И муж меня обманул. Взял и умер. А его товарищ на мне женился. Пан Форман. Он был хороший человек. Я ему родила сына, Франтишка. Франтишек выучился в университете на инженера. У него тоже сын родился. У меня сейчас правнук есть. Взрослый. Как ты.

– Ты убила моего ребёнка, – сказала Алёна, – и ты мне хвастаешься своими правнуками.

– Ты не Сара, – закашлялась Марта, – ты не она. Сара умерла. А тебя накажут. Поймают и накажут за то, что ты меня мучила.

– А кто накажет тебя, – спросила Алёна, схватив старуху за горло, – кто накажет тебя? Ты прожила много лет. Подарила жизнь другим своим детям и внукам. А как же Сара? Как же её нерождённые внуки? У неё могли быть тоже внуки и правнуки. А ты её просто сдала.

– Время было такое, – тихо ответила Марта, – немцы убивали евреев. Нельзя им было жить.

– У тебя один правнук? – спросила Алёна. – Другие есть? Внуки или правнуки?

– Один, – ответила Марта, – он очень красивый и умный мальчик.

– Я убью его, – просто сказала Алёна, – за то, что ты убила мою дочь.

– Нет, – крикнула Марта.

Крикнула. Попыталась вскочить. Но тут же завалилась набок. Захрипела. Задёргала ногой. Алёна отошла от кровати. Спиной оперлась о шкаф. С удивлением и какой-то брезгливостью смотрела, как умирает Марта.

И Марта умерла. Вдруг затихла. Пукнула, внезапно громко и неуместно. И умерла.

Алёна оторвалась от шкафа. Потрогала тело. Толкнула его. Осторожно, на цыпочках, вышла в коридор. В ванной взяла полотенце. Протёрла всё, за что она хваталась руками. Нашла даже закатившийся под столик стакан. Положила его в пустой пакет, лежавший на кухне.

В спаленке протёрла дверную ручку и спинку кровати. Открыла шкаф. Достала из стопки белья конверт с деньгами. Закрыла шкаф. Протёрла его дверцу.

Уже уходя, оглянулась. На тумбочке стояли три фотографии. Две – групповые портреты. И одна – мальчика. Мальчиком был Вацлав. Моложе, чем нынешний Вацлав. Лет на пять. Но всё-таки Вацлав. Её любимый Вацлав.

Алёна вышла из квартиры. Захлопнула за собой дверь. Затем вышла из подъезда. Не спеша, размахивая пакетом с полотенцем и стаканом, прошла два квартала. Выкинула пакет в мусорный бак.

Алёна шла куда глаза глядят. Панельные дома сменились дачными хижинками. После хижинок пошёл лес. И дорога вдоль сосен.

Телефонный звонок заставил Алёну подпрыгнуть. Она достала телефон, посмотрела, кто звонит. Вацлав.

– Да, любимый, – ответила Алёна.

– Привет, любимая, – раздался в трубке родной голос, – ты что такая грустная?

– Я не грустная, я устала, – ответила Алёна.

Ей хотелось плакать.

– Я приеду вечером и заберу всю твою усталость, – продолжал звучать голос в трубке, разрывая сердце Алёны на мелкие кусочки, – около семи вечера. Можем сходить в кино. А можем устроить романтический ужин.

– Сегодня не получится, – выдохнула Алёна, – у меня важная встреча в другом городе.

– В каком? – удивился голос.

– В Мюнхене, – на ходу придумывая, сказала Алёна, – важная встреча. Я не буду ночевать дома. Так что сегодня не приезжай. Извини, что так получилось. Не смогла предупредить. Я тебе завтра всё расскажу.

– Да, конечно, – голос в трубке потух, – позвони мне, как освободишься. Люблю. Целую.

– Милый, а как твоя фамилия? – спросила Алёна.

– Зачем тебе? – удивился Вацлав.

– Открытку хочу тебе послать, – ответила Алёна, – из Мюнхена. Адрес пошли эсэмэской.

– Форман моя фамилия, – засмеялся Вацлав, – а адрес сброшу позже. Всё. Мне пора. Целую.

– Целую, – эхом отозвалась Алёна и отключила телефон.

Совсем.

Подошла к информационному стенду, стоящему на пересечении двух тропинок. Оказалось, что она зашла на территорию заповедника. Прокопске удоли.

Алёна сориентировалась, куда ей идти. И медленно побрела домой, по пути делая остановки и прислушиваясь к шуму деревьев.

Обратная дорога оказалась очень длинной. Алёна вышла из леса недалеко от торгового центра. Зашла в него. Побродила по магазинам. Купила себе маечку, заплатив за покупку деньгами из квартиры Марты.

Думала Алёна о чём угодно, только не о том, что произошло утром. Мозг как будто поставил какой-то барьер в воспоминаниях. Как будто на время отсёк произошедшее, чтобы успокоиться и переварить полученную из прошлого информацию.

Пришла СМС от Вацлава. Любит, целует. И смайлики. Сердечки. Много сердечек.

Алёна вышла из торгового центра. Дошла до автобусной остановки. Постояла там, разглядывая людей, спешащих куда-то по своим делам. Доехала до дома.

Подумав, зашла в кофейню на первом этаже. Выпила чашку капучино. На улице стемнело. Зажглись фонари. Жара спала.

Алёна расплатилась и поднялась к себе в квартиру. Не зажигая свет, разделась. Легла в кровать.

Лежала и думала, что если бы не Марта, то она бы была сейчас не одна. А с Вацлавом. Со своим любимым мужчиной.

Если бы не Марта, маленькая Дадулка не поехала бы с незнакомыми людьми в Дахау. А выросла бы. Вышла бы замуж. Если бы. Если бы не Марта. Глупая и завистливая Марта.

Снилась Алёне Сара. Это было первый раз за всё время. Обычно её женщины никогда не снились друг другу. У каждой были свои жизни и свои сны.

А тут вдруг Сара. Беременная. Сара шла по Праге, где-то в центре. С громадным животом. В одной руке сумочка. Другая рука поддерживает живот. Сара идёт по улице навстречу Алёне и улыбается. Улыбкой женщины, которая через несколько дней родит ребёнка. У них особенные улыбки, у беременных. Радостные, чуть уставшие. И счастливые.

Глава 23. Агриппина

Агриппина проснулась и долго лежала, глядя вверх, в потолок. Рядом посапывала Юнона. Маленький родной комочек.

Агриппина осторожно встала. Вышла из комнаты, завернувшись в одеяло.

Солнце уже встало над Римом. С улицы слышался шум повозок и голоса. Из кухни пахло кашей.

– Вторая, меня надо умыть, одеть и причесать, – сказала она подошедшей рабыне, – но вначале покормить. Что у нас на завтрак?

– Каша и яйца, – ответила Вторая, – можем сделать омлет или сварить вкрутую. И ещё с рынка принесли крольчатину. Готовить?

– Кроликов на вечер, – подумав, ответила Агриппина, – а сейчас омлет с хлебом. Я иду в гости к чревоугодникам. Надо оставить достаточно места для еды.

Рабыня улыбнулась и отправилась на кухню. А Агриппина – приводить себя в порядок. Она почистила зубы. Её помыли. Причесали. Затем был завтрак.

Агриппина несколько минут колебалась, что надевать: простую тунику или тогу. Но в конце концов решила, что день сегодня праздничный и стоит завернуться в тогу. Её и завернули. Сама бы она этого не сделала. Очень сложно, да и отвыкла она одеваться сама. Тога – это одежда для богатых.

К этому времени проснулась Юнона.

– Остаёшься дома, – сказала ей Агриппина, – холодную воду не пить, слушаться няньку.

– А ты мне подарок принесёшь? – спросила хитрая Юнона.

– Принесу, принесу, – рассмеялась Агриппина, залезая на носилки.

К дому Юлии она прибыла быстро. На улицах Рима сегодня было мало людей. Основная масса народа пошла на гладиаторские бои.

Агриппина зашла в дом к Юлии и сразу же попала в её объятия.

– Как здорово, что ты пришла, – воскликнула она, – а то я уже и не знаю, что делать с твоим Клавдием.

– Клавдий? Он тут? – нахмурилась Агриппина.

– Прости, но он у меня вчера целый день провёл, – виновато потупилась Юлия, – мой муж уже стал подшучивать на эту тему. А Клавдий только о тебе и говорит. Как в бреду. Чем ты его приворожила?

– У любовной лихорадки нет причины, – усмехнулась Агриппина, – любовь не выбирает. А уж когда мальчик влюбляется в женщину гораздо старше его, это обычное явление. Ты же сама ставила в своём театре пьесу про Эдипа. А жизнь бывает гораздо замысловатее пьесы.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила Юлия. – Примешь его ухаживания?

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказала Агриппина, – одно дело переспать с рабом – и совсем другое с равным тебе. Люди этого не любят. Репутация строится годами, а может рухнуть за одно мгновенье.

– Когда нас, римских женщин, что-то останавливало? – усмехнулась Юлия. – Тебе не обязательно ходить с Клавдием под ручку по городу. А твоего мужа мы можем отправить ещё в какой-нибудь поход. Ты же знаешь, мой супруг это может устроить.

Агриппина рассмеялась. Женщины вошли в дом. В большой и длинной комнате стояло несколько столов. В самом дальнем углу какой-то человек что-то раскладывал на одном из столов. У входа в комнату стоял Клавдий. Держался он спокойно и уверенно. Но всё-таки было видно, что он нервничает.

– Приветствую тебя, Агриппина, – сказал он и покраснел.

Агриппина подошла к нему, взяла за локоть и отвела в сторонку.

– Я хотела извиниться за то, что посмеялась над тобой несколько дней назад, – сказала она вполголоса, – но больше никогда не приходи ко мне домой без приглашения. Хорошо?

– Хорошо, – ответил охрипшим голосом юноша, – я понял. Я буду посылать к тебе Фортунату.

– Пусть она живёт у тебя, – сказала Агриппина, – не обижай её.

– Вы сюда шептаться пришли или будем рассматривать то, что принёс ювелир? – прервала их разговор Юлия.

– Сейчас, я потороплю его, – спохватился Клавдий и пошёл к человеку в другой конец комнаты.

– Ты сегодня благосклонна к нему, – стараясь, чтобы не услышал Клавдий, сказала Юлия, – а ведь недавно даже слышать о нём не могла.

– Обычное дело, – так же тихо ответила Агриппина, – приблизить мужчину, оттолкнуть, приблизить, оттолкнуть. И через некоторое время он будет целовать твои ноги и выполнять все твои безумства.

Юлия засмеялась.

– Восхищаюсь тобой, – сказала она, – ты не только хороша внешне, но и умна. И хитра. Я многому у тебя научусь.

Клавдий вернулся.

– Мой ювелир принёс свои работы, – сказал он, – я прошу каждую из дам выбрать что-нибудь себе на память. Одно условие: только одну вещицу.

Все трое подошли к столу, на котором были разложены различные дамские украшения. Серьги, браслеты, кольца. Сам мастер стоял в сторонке, с улыбкой глядя на женщин. Был он довольно молод. Простая синяя туника. Кожаные сандалии.

Юлия сразу же схватила огромные золотые серьги с сапфирами.

– Я выбрала, – заявила она.

– Примите их в дар в знак моего восхищения, – чуть поморщившись, высокопарно сказал Клавдий.

– Они тебе не идут, очень большие, – сказала подруге Агриппина.

– Зато дорогие, – парировала Юлия, – ты себе выбирай.

Агриппина прошлась вдоль стола, разглядывая разложенные на нём украшения. Ювелир был довольно искусным мастером.

Внезапно Агриппина остановилась. Протянула руку и взяла со стола кольцо.

Кольцо было массивное, мужское. Сам обод в виде свернувшейся змеи. И женское лицо в обрамлении змей на месте печатки.

У Агриппины перехватило дыхание. Она осторожно взяла кольцо. Примерила его на безымянный палец. Не подошло. Еле-еле влезло на мизинец. Хотя кольцо и было явно мужское, но отверстие в нём было под женский или детский палец.

– Я беру это кольцо, – сказала Агриппина.

Ювелир качнулся было вперёд, к Агриппине, но потом вернулся на прежнее место.

– Может быть, что-то другое, с камнями? – спросил Клавдий. – Тут есть очень красивые вещи. Я думал, вот эти серёжки подойдут.

– Это Мегера? – спросила Агриппина у ювелира, игнорируя Клавдия.

– Это Фурина, богиня мести, – ответил тот, – Мегерой её называют греки. Я рад, что тебе понравилось это кольцо. Я на его изготовление потратил очень много времени.

– У меня самый лучший ювелир в Риме, – встрял в разговор Клавдий.

– Спасибо за подарок, – улыбнулась ему Агриппина, – я буду носить его с благодарностью.

Клавдий расцвёл от слов Агриппины.

– Это я сказал ювелиру взять с собой это кольцо, – сказал он, – меня озадачила твоя просьба. И мне сказали, что такой богини, как Мегера, нет. Есть Фурина. Ты не отказалась от мысли построить храм этой богини?

– Нет, не отказалась, – ответила Агриппина, – или Фортуната тебе недостаточно точно донесла мои слова? Как только построишь храм, я подарю тебе себя.

– Построю, – Клавдий опять улыбнулся, – всё для тебя сделаю.

– Вот и хорошо, – сказала Агриппина, – а теперь мне надо идти. Меня дома ждёт дочка.

– Но ты только что пришла! – воскликнул Клавдий. – Побудь ещё хотя бы некоторое время с нами. Я ждал тебя.

– А меня ждёт дочь, – повторила Агриппина и вышла из комнаты.

Во дворе её уже поджидали рабы с носилками.

До дома добрались так же быстро.

Юнона выбежала навстречу матери.

– Я по тебе соскучилась, – заявила дочь.

– И я по тебе соскучилась, – ответила Агриппина, – очень и очень сильно.

Агриппина провела рукой по голове Юноны. Кольцо царапнуло нежную кожу ребёнка, оставив красную полоску.

– Ой, – сказала Юнона, – ты царапаешься.

– Это не я, – Агриппина показала кольцо дочери, – это змейка тебя укусила. Правда, очень красивое кольцо?

– Нет, – нахмурилась Юнона, – оно злое. Оно кусается. А когда змеи кусаются, люди умирают.

Агриппина вздохнула. Прошла с дочерью в атриум. На стульчике сидел Феодор. Как будто никуда не уходил.

– Иди к няне, – сказала Агриппина, – пусть промоет твою царапину на щеке и положит на неё подорожник.

– А что такое подорожник? – спросила Юнона.

– Травка такая, – ответила Агриппина, – нянька знает, что это такое. Иди.

Юнона убежала к няне. А Агриппина подошла к Феодору.

– Я зашёл попрощаться, – сказал тот, примиряюще подняв руки, – я уезжаю. Поеду к морю. А то что-то меня кашель совсем замучил. В Риме очень пыльно. Пыль везде. Нечем дышать. А на море хорошо.

Выглядел он и вправду не очень. Лицо посерело. Речь была медленной. Движения неторопливые.

– Я распоряжусь, и тебе дадут еды и немного денег, – сказала Агриппина.

– Спасибо большое, – поклонился Феодор, – я очень привязался к тебе и к твоей дочери. Я желаю вам счастья.

– Я и так счастлива, – усмехнулась Агриппина, – посмотри на меня. У меня всё есть. Здоровье, богатство, любимый и любящий муж. Желанные дети.

– Счастливая женщина не будет просить построить храм в честь богини мести, – тихо сказал Феодор, – она не будет дружить с блудливой женщиной и принимать подарки от посторонних мужчин.

– Опять ты за своё, – с раздражением сказала Агриппина, – опять твои нравоучения.

– Молчу, молчу, – старый грек опять поднял свои руки вверх, – извини. Привычка. Всё равно ты к моим словам не прислушиваешься.

– Вот именно, – буркнула Агриппина, – я взрослая женщина, и меня уже не переделаешь.

– Согласен, – кивнул Феодор головой, – но всё-таки помни. Месть убивает прежде всего того, кто мстит.

– И что же теперь делать? – с усмешкой спросила Агриппина. – Прощать всем?

– Иногда стоит и прощать, – помолчав, ответил Феодор.

– Ну уж нет, – возразила Агриппина, – прощать – это удел слабых. Хватит. Прощай, старик.

Она резко оборвала разговор. Позвала рабыню. Велела ей собрать мешок с сушёным мясом и фруктами. Положила туда немного денег. Отдала это Феодору. Тот кивнул с благодарностью. И молча вышел на улицу.

А Агриппина остаток дня провозилась с дочкой.

Она была права. Она взрослая и богатая женщина. Счастливая и независимая.

А Клавдий в конце концов построил храм богини мести. Его развалины до сих пор можно увидеть на окраине Рима.