Текст книги "Мегера. Роман о женщинах"

Глава 20. Агриппина

Разбудила Агриппину Юнона. Она пробралась к матери. Залезла к ней под бочок. Начала щекотать под мышками. Сопеть в ухо.

– Я сейчас кого-то съем, – сонно пробурчала Агриппина, – кого-то маленького и вкусного.

Юнона засмеялась.

– Вставай, мамочка, – опять зашептала она в ухо уже проснувшейся Агриппине, – вставай. Скоро солнышко встанет. И нам пора. Только не ешь меня.

– Нет, съем, – Агриппина сгребла в охапку тёплый комочек, затормошила его, защекотала.

Юнона засмеялась, попыталась выбраться из цепких рук матери. Та на мгновенье поддалась, ослабила хватку. Но стоило Юноне попытаться уползти, как Агриппина снова схватила дочку. Прижала к себе, расцеловала.

Так они возились минут десять, щекоча и целуя друг друга.

Наконец Юнона выдохлась.

– Я невкусная, – заявила она, – я устала.

– Иди умывайся, – велела ей Агриппина, – и скажи рабыне, пусть тебя расчешет. Я хочу видеть тебя к завтраку красивой девочкой.

Юнона тяжело вздохнула и отправилась умываться и чистить зубы.

В комнату заглянула рабыня.

– Госпожа, – волнуясь, сказала она, – в атриуме вас ждёт Фортуната. Она пришла несколько минут назад.

Агриппина нахмурилась. Утреннее радостное настроение, подаренное ей дочерью, мгновенно улетучилось.

– А тебя как зовут? – спросила она.

– Вы меня никак не зовёте, – ответила рабыня. – Или вам интересно, как меня назвала мать?

– Не интересно, – ответила Агриппина, – будешь носить имя Вторая. Ясно?

– Да, госпожа, – ответила рабыня. – Что делать Фортунате?

– Пусть ждёт, – распорядилась Агриппина, – а ты принеси мне воду и полотенца. И захвати гребень. Я должна подавать пример дочери.

Агриппина не торопясь умылась. Рабыня расчесала ей волосы. Потом Агриппину одели в домашнюю тогу.

Фортуната ждала свою госпожу в атриуме. Недалеко на стульчике примостился старый грек Феодор. Он сидел тихо. Казалось, что спал.

– Почему ты вернулась? – спросила Агриппина рабыню.

– Я всё сделала, как вы велели, госпожа, – ответила Фортуната, – я легла с Клавдием сегодня ночью.

– Так быстро? – усмехнулась Агриппина. – Я тебе приказывала не ублажать его, а влюбить в себя. Это разные вещи. Может, мне тебя лучше направить к Юлии? У неё есть рабыни, которые занимаются проституцией и приносят ей неплохой доход. Думаю, ты бы там прижилась.

– Клавдий послал меня с сообщением, – сказала Фортуната, – я пришла сегодня не по своей воле. По его.

– Рассказывай, – велела Агриппина.

Фортуната глубоко вздохнула.

– Клавдий передаёт, что он не отступится от вас, – замогильным голосом начала Фортуната, – что он видит все ваши женские уловки. И что он знает, зачем вы послали меня к нему.

– И зачем я тебя послала к нему? – спросила Агриппина.

– Я сказала, чтобы ты узнали о нём, – подняв голову, сказала Фортуната, – он думает, чтобы я следила за ним. И он сказал, что убьёт меня.

– Молодец, – кивнула Агриппина, – продолжай.

– Это всё, – опять наклонив голову, сказала Фортуната, – простите меня, госпожа. Я вела себя непозволительно.

– Мы говорим не о тебе, – сказала Агриппина, – а о Клавдии. О юном Клавдии. Передай ему, что я стану его, когда он построит храм в мою честь.

– Но храмы строят для богов, – вдруг очнулся до сих пор молчавший старый грек, – он не может построить храм в честь простой женщины.

– Я не простая женщина, – сказала, улыбнувшись, Агриппина, – в меня влюбляются юноши. Я почти богиня. Но ты прав. Не стоит гневить богов. Поэтому пусть построит храм в честь богини мести. В честь Мегеры. Самой страшной из сестёр.

– Но он меня убьёт, – заплакала Фортуната, – он издевался надо мной. Он бил меня. Из-за того, что вы его унизили. Не наказывайте меня так.

– Убьёт так убьёт, – пожала плечами Агриппина, – это и будет твоё наказание. Рабов надо наказывать. Иди. Нечего тут сидеть без дела.

Фортуната встала. Хотела сказать что-то. Но сдержалась. Поклонилась и ушла.

– Зря, – вновь подал голос Феодор, – она преданная тебе рабыня. И хороший человек. А ты даёшь ей наказание, несоизмеримое с её проступком.

– Она моя собственность, – сказала Агриппина, – как хочу, так и наказываю. Я хозяйка этого дома. И мне одной приходится вести дела. Отбиваться от назойливых ухажёров. Следить, чтобы мой ребёнок был здоров и сыт.

– Хорошо, – согласно кивнул головой Феодор, – но почему храм Мегеры? Почему не Юноны?

Агриппина встала. Подошла к греку вплотную. Лицо её покраснело.

– Потому что я хочу мести, – сказала она зло, – я хочу отомстить. Не в этой, а в другой своей жизни. Мне в Риме повезло, что я родилась в богатой семье. Мне повезло, что я родилась римлянкой. Я богата и красива.

– Так пусть будет храм Юноны, богини семьи, – попробовал возразить Феодор, – зачем тебе мстить? У тебя самое важное – это твоя семья.

– Семья? – засмеялась Агриппина. – Где моя семья? Мой муж всю жизнь посвятил военному делу. Он не бывает дома месяцами. А теперь он забрал с собой и сына. Это разве семья?

Агриппина развернулась. Уселась на свой стул напротив грека.

– Я завидую своей соседке, – продолжила Агриппина, – у неё муж хоть и пьяница, но целыми днями дома. И делает всё, чтобы угодить своей жене. А мой всегда в разъездах. Вот и сейчас. Вместо того, чтобы быть дома и уделять внимание своей семье – мне, дочери и сыну, – он отправился зачем-то в Иерусалим. В поход. Вместо того, чтобы поставить на место зарвавшегося Клавдия, он где-то скачет на своём коне вместе с сыном. А я тут одна.

– Но он же мужчина, – попробовал вновь возразить грек, – если он будет сидеть около тебя, то ты первая начнёшь его презирать. Он из походов привозит золото и драгоценности, которые носишь ты.

– Мне не нужны драгоценности, – перебила его Агриппина, – мне нужен рядом со мной послушный и ласковый мужчина. Мне уже почти сорок лет. Ещё немного, и моя кожа окончательно постареет. И никакие кремы ей не помогут. Я хочу жить сейчас. Завтра может быть уже поздно.

– И поэтому ты хочешь воздвигнуть храм Мегере? – усмехнулся Феодор. – Точнее говоря, просишь о этом юношу, влюблённого в тебя.

– А почему нет? – улыбнулась Агриппина. – Всегда надо иметь выгоду от тех, кто любит тебя. Любовь может пройти, а вот материальные блага останутся. Вот увидишь, кроме храма он мне принесёт и золото, и драгоценности. Влюблённые безумны.

– Но зачем тебе богатенький избалованный мальчик, – опять спросил Феодор, – зачем? Тебе мало тех благ, что у тебя есть?

– Благ никогда не бывает много, – ответила Агриппина и отвернулась. – Мне надоела наша беседа. Ты меня не понимаешь. Человек может умереть в любой момент. И я хочу до этого момента получать удовольствие от жизни.

– И от мести, – эхом отозвался грек.

– Да, – кивнула Агриппина, – и от чужой смерти. От смерти своих врагов.

Агриппина встала. Поднялся и Феодор.

– Когда мне понадобится твой совет, я за тобой пришлю, – насмешливо сказала Агриппина.

Феодор молча поклонился и ушёл, шаркая ногами.

Агриппина же отправилась завтракать. Накормила маленькую Юнону. Затем провозилась с ней до самого обеда. Вначале они рисовали. Затем кормили рыбок. Играли в прятки.

Под вечер пришёл раб от Юлии. Феликс.

– У меня сообщение от моей госпожи, – сказал он, – она зовёт вас к себе в гости. Сегодня и завтра она будет дома весь день.

Агриппина внимательно посмотрела на своего бывшего любимчика.

– Сегодня уже поздно, – сказала она, – а завтра я с удовольствием приду навестить свою подругу. Как тебе у неё живётся?

– Она добра ко мне, – ответил Феликс.

– Это хорошо, – улыбнулась Агриппина. – Пойдём ко мне в спальню. Я думаю, Юлия не будет против того, чтобы ты удовлетворил свою бывшую госпожу.

– Я думаю, что нет, – усмехнулся Феликс, – она хвастается мной перед другими. Как будто я породистый скакун.

– Дохвастается она, – пробурчала Агриппина, – открутит её муж ей голову. Совсем она ничего не боится.

– Не открутит, – вздохнул Феликс, – он участвует в наших забавах. Он толстый, много ест. И поэтому в постели не очень активный. Но ему нравится смотреть.

– Так вы втроём спите? – удивилась Агриппина. – В этом городе остались ещё нормальные люди?

– Только это секрет, – спохватился Феликс, – не рассказывайте никому, госпожа. Пожалуйста.

– Пошли, – Агриппина нетерпеливо схватила своего бывшего раба за руку, – потом мне расскажешь. Сейчас займись делом.

Она прошла с Феликсом в супружескую спальню, на ходу дав распоряжение не пускать сюда носившуюся по всему дому маленькую Юнону.

Обычно для любовных утех она использовала маленькую комнатку возле кухни. Супружеская спальня для неё была священна.

Но только не сегодня. Зачем сдерживать себя, если все кругом и так погрязли в грехе? Никому до неё нет дела. Муж далеко. Дочка занята с нянькой. Надо наслаждаться жизнью, пока это возможно.

Феликс помедлил на пороге спальни. Но всё-таки вошёл. Разделся. Лёг.

Отпустила его Агриппина спустя час. Измочаленного и выжатого, как долька лимона.

Агриппина приняла ванну после посещения бывшего раба. Вымылась до блеска. Рабыни натёрли её маслом. Принесли сушёный виноград и лепёшки.

Агриппина легла отдыхать. Тело гудело после сексуальных упражнений.

Прибежала Юнона.

– Мамочка, ты заболела? – спросила она.

– Почему ты так решила? – в свою очередь спросила Агриппина.

– Ты в постели лежишь и пахнешь, – ответила дочка.

Агриппина рассмеялась.

– Лежать в постели – это ещё не значит болеть, – сказала она, – вот если ты лежишь и плохо пахнешь, тогда ты точно заболела. А я пахну хорошо. Да?

– Ты вкусно пахнешь, – согласилась Юнона.

– Тогда залезай ко мне, – велела Агриппина, – я тебе подарю часть своего запаха.

Юнона забралась к матери под одеяло. Они обнялись.

Долго шептались. Дочка рассказывала, что она с нянькой сегодня делала. Агриппина вспомнила сказку про Красную Шапочку. Рассказала её, немного переделав на римский лад.

Так они и уснули обнявшись. Мать и дочь.

Глава 21. Сара

Раннее утро. Подъём. Заправка постелей. Точнее, нар. Уборная, умывальники.

Умыться. Почистить зубы. Кому повезло, тот даже накрасился.

Всё тело после вчерашней работы болело. Сара с удовольствием ополоснула лицо холодной водой. Расчесала волосы. За окном шёл дождь. Мелкий и противный. Совсем не летний.

Рядом с Сарой расчёсывала волосы Барбора Гулкова. Расчёсывала и потом внимательно разглядывала гребень.

– Что случилось? – спросила её Сара.

– Вши, – ответила Барбора, – я их с детства ненавижу. А они меня любят. Вчера, видимо, от белья перебрались. Всё утро голова чесалась.

Сара испуганно посмотрела на Барбору. Та спала через одного человека от неё. Саре показалось, что и у неё начала чесаться голова. Что и по её волосам бегают маленькие продолговатые комочки.

– Строиться, – раздалась команда, – строиться быстрее.

Женщины, торопясь и спотыкаясь, выстроились вдоль нар.

В помещение вошёл офицер в сопровождении парочки охранников и женщины в штатском. На их одежде в тусклом свете ламп поблёскивали дождинки.

– Комендант, – прошелестело по бараку.

Все притихли. Строй дрогнул и стал более-менее ровным.

Комендант вблизи оказался человеком среднего роста с правильными чертами лица. Безукоризненно подогнанная форма делала его красавцем. Он вполголоса что-то говорил переводчице, низенькой толстушке с конопатым лицом. Та транслировала его слова на чешском языке.

– Есть, кто работал в ресторанах? Поваром или кондитером? – спросила переводчица.

Поднялось две руки.

– Кем и где работала? – спросила переводчица у одной из поднявших руку.

– Кафе «Славия», кондитерский цех, – чётко ответила та.

Толстушка вполголоса перевела ответ коменданту.

Тот удовлетворённо кивнул головой и улыбнулся.

– Отойди в сторонку, – велела переводчица. И обращаясь к другой женщине, поднявшей руку: – Ты где работала?

– Помощником повара в ресторане на Карлине, – тихо ответила та, – я в основном на заготовке была. Картошку чистила, тесто месила.

Толстушка перевела. Комендант поморщился, но так же благосклонно кивнул: подходит.

– Я тоже могу картошку чистить, – вдруг сказала стоявшая рядом с Сарой Дагмар, – возьмите меня на кухню, пожалуйста.

– Молчать, – рявкнула переводчица. – Я спросила, кто в ресторанах работал, а не где вы тут собираетесь трудиться. Ты у меня сейчас ров пойдёшь расчищать вместе с мужиками.

Дагмар побледнела от страха. На её лбу выступила испарина. Губы задрожали.

Комендант одобрительно похлопал толстуху по плечу. Что-то сказал ей еле слышно, наклонившись. Та кивнула, улыбнулась коменданту. Повернулась к строю заключённых. Лицо вмиг из приветливого стало злым и некрасивым.

– Кто работал в больнице? – последовал новый вопрос.

Поднялось три руки. Сара помедлила и также подняла правую руку.

– Где и кем? – спросила толстушка.

– Старшая сестра в Виноградской больнице, – доложила первая, худая особа в мятом платье.

– Стоматолог, частная практика на Подоли, – ответила вторая, дородная тётка лет сорока.

– Помощница хирурга в больнице на Виноградах, – сказала третья женщина, такая же худая, как её коллега.

– Не кормят вас там, на Виноградах, что ли, – пошутила переводчица – и уже Саре: – А ты где работала?

– Гинеколог, больница Брумловка, – коротко по-немецки ответила Сара.

– Все четверо отойдите в сторонку, – после коротких переговоров с комендантом велела переводчица, – остальных после завтрака распределит старшая по бараку.

Комендант кивнул и вдруг начал говорить. Говоря, он прохаживался вдоль шеренги заключённых, не смотря на них. Говорил он короткими фразами, делая паузы. Толстушка стояла перед строем и переводила на чешский язык то, что вещал комендант.

– Дисциплина прежде всего, – говорил комендант, – дисциплина и работа. Вы должны работать и не жаловаться. Вы должны трудом искупить свою вину. Кто будет лениться, тот будет наказан. Карцер. Кто будет нарушать порядок, тот будет наказан. Карцер. Кто будет помогать начальству наводить порядок, тот будет поощрён.

Дагмар подняла руку.

«Дура, – подумала Сара, – вот же дура. Опять что-нибудь ляпнет, и её точно первую в карцер отведут».

Комендант остановился напротив Дагмар, с интересом глядя на поднятую руку.

– Чего тебе? – спросила подскочившая к Дагмар переводчица.

– Я хочу сообщить о нарушении, – ответила Дагмар.

Лицо её стало совсем белым. Поднятая рука заметно дрожала.

Толстушка перевела коменданту слова Дагмар.

– Говори, – велел тот.

– Одна из заключённых прячет в подушке деньги, – охрипшим голосом сказала Дагмар.

– Кто? – быстро спросила переводчица.

– Сара Свободова, – Дагмар повернула поднятую руку в направлении Сары, – вон она.

«За что? – подумала Сара. – Что я ей такого плохого сделала? За что она меня так? Зачем? Боже мой, за что?»

В ушах появился какой-то гул. Голоса стали чуть приглушённее. Сара покачнулась.

Лицо её стало белеть, как будто бледность от Дагмар перетекла к ней. Лицо Дагмар, наоборот, стало постепенно краснеть.

– Я видела, – сказала Дагмар, – она ночью в подушку прятала деньги. У неё на себе что-то есть.

– Где её место? – спросила переводчица.

Дагмар показала. Два охранника перевернули, распотрошили подушку и одеяло. Нашли пачку денег. Отдали коменданту.

– Молодец, – похвалил тот Дагмар, – будешь старшей с сегодняшнего дня. Ты очень хорошо делаешь.

– И она говорила, – продолжила Дагмар, – что война будет ещё три года. Что она это точно знает. И что мы не победим.

Сказала и сама испугалась того, что сказала. Толстушка так же испуганно перевела обвинения Дагмар.

– Новоявленная Кассандра, – усмехнулся комендант, рассматривая Сару. – А ты знаешь, что случилось с Кассандрой?

– Её растерзала толпа, – ответила Сара, – когда пророчество сбылось.

– Какие умные гинекологи в этой глуши, – зло бросил комендант. – В кабинет её. Остальные работать.

Подошли два охранника. Взяли Сару за руки и повели вон из барака.

– Я необутая, – сказала Сара, – я босиком.

– Тебе там обувь не понадобится, – бросил один из охранников и больно толкнул Сару.

– Только не бейте, – попросила та, – я пойду. Только не делайте мне больно.

Во дворе всё так же противно моросил дождь. Сара мгновенно промокла. Её начала бить крупная дрожь. То ли от страха, то ли от холода. Впереди, под зонтом, шёл комендант. Рядом с ним смешно семенила толстая переводчица.

Сару завели в помещение, где ей присвоили номер при приезде. Велели сесть на скамью. Напротив уселся коренастый охранник, не сводящий с Сары взгляд.

Через несколько минут вошёл комендант с каким-то человеком. Человек был в гражданском, невысокого роста, с блестящей от дождя лысиной. В руке он держал полотняную сумку.

– Вы её принимали несколько дней назад? – спросил комендант. – Почему она смогла пронести с собой в крепость деньги?

– Женщинам личный досмотр не делали, – ответил лысый, – указаний не поступало.

– Теперь будете делать, – буркнул комендант, – вот вам первая пациентка. Можете приступать к досмотру.

Лысый кивнул. Положил сумку на стол. Достал из неё тетрадку, карандаш, какие-то тряпки, флакончик с жидкостью и знакомое Саре по работе гинекологическое зеркало Куско. Вслед за расширителем из сумки лысый достал ректальный расширитель.

Увидев весь этот набор инструментов, Сара затряслась.

– Я сама, – сказала она, – я всё отдам сама. Не надо меня досматривать.

Она встала, задрала платье. Сняла с себя трусики. Сделала шаг вперёд. Положила трусики на стол. Кармашком кверху.

– Раздевайся, – скомандовал лысый, что-то записывая в тетрадь.

Сара хотела что-то сказать, но споткнулась о ледяной взгляд коменданта.

Она сняла с себя всю одежду. Аккуратно положила её на свободный стул. Осталась только в бюстгальтере.

– Всё снимай, – сказал лысый, тщательно ощупывая всю Сарину одежду. Каждый шовчик, каждую складку. Трусики он брезгливо отодвинул в сторонку.

– У меня больше ничего нет, – прошептала Сара, снимая с себя лифчик, – я всё отдала. В кармашке последнее.

– Ляг на лавку и раздвинь ноги, – велел между тем лысый.

Сара легла. Зажмурилась. Подняла и раздвинула ноги.

Лысый вставил зеркало в Сару, покрутил колёсико. Холодный металл неприятно и больно впился в нежную кожу.

Сара вспомнила, как всегда клала гинекологическое зеркало в тёплую воду, чтобы пришедшим к ней женщинам было комфортно. Многие посмеивались над этой её привычкой и считали блажью.

Лысый выдернул зеркало. Сара вскрикнула от боли.

– Встать, – скомандовал лысый, – нагнуться и раздвинуть руками ягодицы.

Сара, как в тумане, встала. Нагнулась. Уперлась головой в стену. Руки положила себе на попу.

Лысый шлёпнул Сару по спине. Ввёл в задний проход расширитель. Надавил.

– Больно, больно, – не выдержала Сара, – больно мне.

– Молчи, дура, – отозвался лысый.

Он вытащил инструмент. Кинул Саре платье.

– Одевайся, – скомандовал, – быстро.

Сара натянула на себя платье прямо на голое тело. Схватила лифчик, майку.

Зад болел. Невыносимо.

Лысый протёр использованный инструмент тряпкой. Тряпку выбросил в мусорное ведро, стоящее в углу кабинета.

Затем он аккуратно отпорол кармашек на трусиках Сары. Пересчитал драгоценности, всё записал в тетрадку.

– Опись надо составить, – сказал коменданту, старательно выводя буквы на белой линованной бумаге.

– Сейчас и составим, – отозвался тот, – заодно деньги, найденные в подушке, приобщим. Как фамилия заключённой?

– Её номер 900, – ответил лысый, – для фамилии много чести.

Сара стояла около стола, стараясь не шевелиться. Боль пульсировала в ней, то затихая, то вгрызаясь в потревоженные внутренности. По правой ноге что-то потекло.

«Кровь, – подумала Сара, – этот мясник мне что-то порвал внутри. Надо бы промыть, чтобы не было заражения».

Комендант открыл дверь. Позвал кого-то. Вошёл один из охранников. Коренастый мужчина с круглым добродушным лицом.

– В карцер её, – велел комендант, – и узнайте, о чём этот 900-й номер ещё болтала. Я не потерплю у себя пропаганду.

Охранник подошёл к Саре, взял её за локоть. Повёл на выход.

За порогом было мокро. Но дождь прошёл. Из-за туч выглянуло солнце.

Прошли по двору в сторону барака. Завернули за угол. Возле стены стояла бочка с дождевой водой.

– Я пить хочу, – сказала Сара конвоиру, – можно я попью? Пожалуйста.

Охранник воровато оглянулся.

– Пей, – разрешил он, – только быстро. А то попадёт обоим.

Сара шагнула к бочке. Наклонилась. Пересохшими губами втянула в себя холодную воду. Сделала глоток, другой. Стало легче. Дурнота прошла.

– Слушай, – спросил Сару охранник, – ты правда гадать можешь? Будущее видишь? Не скажешь, что со мной будет? И что с моей женой? Не гуляет она от меня?

Сара оглянулась. Охранник переступал с ноги на ногу, краснея от неловкости и от глупости самих вопросов. Сара вгляделась в его лицо. Кажется, она видела его глазами Алёны в 2015 году на плакате в этой же крепости. Но кто он и что с ним стало, она не помнила.

– Жена тут живёт? В красном доме? – наугад спросила Сара, вспомнив, что некоторые охранники с семьями жили на территории крепости.

– Да, тут, – подтвердил охранник.

– Нормально у вас всё, – успокоила Сара охранника, – до самой смерти будете вместе. Как иголка с ниткой. Только не бей заключённых. Это потом вам зачтётся. Проживёшь до 1960 года. Жена твоя на десять лет позже умрёт.

– Хорошо, хорошо, – оборвал охранник Сару, – пошли. По дороге доскажешь.

Идти и врать про счастливую жизнь своего конвоира пришлось недолго. В конце слепой улочки была кирпичная стена с дверью. За дверью оказалась комнатка в четверть квадратного метра. Даже не комната, а ниша.

Сара встала в неё. Повернулась лицом к выходу. Охранник закрыл дверь. Струганые доски прижались к лицу. Спину холодил кирпич.

Сесть не было никакой возможности. Оставалось только стоять.

И Сара стояла. Час, два, три. Потом она потеряла счёт времени.

Ноги нестерпимо болели. Из разорванной прямой кишки что-то постоянно стекало по ноге. Хотелось есть. Хотелось спать.

Сара умудрилась повиснуть на двери, дав немного отдыха своим ногам.

Днём из-за двери пекло солнышко. После утреннего дождя парило и было душно. От каменной стены за спиной несло холодом. Вечером холод усилился.

Чувство голода ушло. Лишь желудок ныл не переставая. Захотелось пить. Хоть глоточек. Хоть капельку воды.

Сара вспоминала стоящую неподалёку от карцера бочку с водой и жалела, что выпила из неё так мало воды. Эта проклятая бочка стояла у неё перед глазами, сводя с ума. Пить.

Мимо двери несколько раз проходили люди. Сара просила их дать ей немного напиться. Но они не слышали. Или делали вид, что не слышали. Голоса смолкали, шаги затихали вдали.

Заснула Сара глубокой ночью. Или не заснула, а потеряла сознание. Но она вдруг в один миг перестала чувствовать холод и жажду. Стоящая перед глазами темнота вдруг ухнула куда-то вниз. И Сара отключилась. До самого утра. Без снов.