Текст книги "Мегера. Роман о женщинах"

Глава 12. Сара

Сара утром позвонила в больницу и отпросилась с работы.

– Я заболеваю, – сказала она, – знобит меня сильно. Видимо, продуло во время митинга.

– Пей больше жидкости, – сказала ей на другом конце провода коллега, – и купи аптечный имбирь. Он помогает.

– Я знаю, – ответила Сара, – я отлежусь пару дней и выйду на работу. Не переживайте.

На самом деле её не знобило. Она была здорова. Но Саре было страшно. Надвигалось что-то нехорошее. На неё, на её Дадулочку и на её только что зачатого мальчика.

Сара отвела дочку к Марте. В последние дни она злоупотребляла вниманием соседки. Но та была не против. Марта обожала детей. И особенно маленькую белокурую Дагмар.

– Не переживай, – сказала она Саре, – мне всё равно делать нечего. Мы с дочкой обед приготовим.

Сару резануло слово «дочка», но она промолчала. Лишь присела перед Дадулкой.

– Мне надо кое-куда сходить, – сказала она девочке, – слушайся Марту. Будь хорошей девочкой.

– Хорошо, – Дадулка обняла Сару, – я буду послушной. Ты же не долго?

– Не долго, – ответила Сара, – часа через два я тебя заберу. И мы поедем путешествовать.

Дагмар радостно захлопала в ладоши.

– Куда это вы путешествовать собрались? – спросила Марта.

– Родственников надо навестить, – ответила Сара, – может, на лето Дадулку у них оставлю. В Праге сейчас неспокойно.

Лицо Марты скривилось. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь погладила дочку Сары по белокурой головке.

– Спасибо тебе, – сказала ей Сара, – ты всегда выручаешь меня.

– Мы же подруги, – улыбнулась ей в ответ Марта, – нам надо помогать друг другу.

Сара вернулась обратно к себе в квартиру. Закрыла дверь на ключ. Собрала чемодан. Свои и дочкины вещи. Всё только самое необходимое.

Достала нитки, иголку. Выбрала из нижнего белья трусы. Распорола другие. И в течение десяти минут пришила к передней части трусов небольшой карманчик.

Разделась. Примерила трусики. Подошла к зеркалу. Посмотрела на себя.

Молодая ещё женщина. Грудь слегка провисла. Но это не беда. С беременностью грудь нальётся и станет ещё красивее, чем сейчас.

Небольшой животик. Но это тоже не проблема. Главное, чтобы он был небольшим.

Сара покрутилась перед зеркалом, оценивая свою фигуру. Осмотром осталась довольна. Конечно, ей уже не угнаться за Алёной с её восемнадцатью годами. Но она намного привлекательней уже увядающей Агриппины.

А сейчас Саре надо уехать из опасной Праги. Затаиться. Она очень хорошо знала, что будет в Чехии после покушения на Гейдриха. Она знала про расстрелянную деревню Лидицы. Про штурм православного собора в самом центре Праги. Про убитых при этом штурме участников покушения. Про сотни схваченных и расстрелянных жителей Праги. Всю эту информацию Алёна накануне прочитала в интернете.

У Сары мелькнула мысль предупредить заговорщиков о предателе. Но она тут же отогнала эту дурную мысль. Ей надо было спасаться самой. Спасать себя и свою дочку. А не беспокоиться о чужих людях.

Сара отодвинула кровать. Под кроватью часть штукатурки отлетела, обнажив кирпичную кладку. Сара поддела ножом один из кирпичей. Вытащила его. За кирпичом оказалась небольшая ниша, в которой лежал холщовый мешочек.

Сара достала мешочек. Положила его на стол. Аккуратно вложила кирпич на место. Задвинула кровать. Прошлась по комнате в одних трусиках. Выглянула в окно на улицу. Там было пусто. Лишь на углу слонялся какой-то подросток, да вдалеке слышался шум машин.

Сара подошла к столу. Развязала тесёмки у мешочка. Вытряхнула его содержимое. На стол упали серьги, два золотых кольца, несколько алмазов. И небольшая пачка денег.

Небольшая заначка на чёрный день. Который, судя по всему, уже наступил.

Сара аккуратно переложила содержимое мешочка в карман на трусиках. Прошлась по комнате. Немного давили серёжки, царапая сквозь тонкий материал кожу лобка. Сара вынула их. Обернула в лоскутки материала, оставшегося от вторых трусиков.

Ещё раз прошлась. Вроде всё хорошо. Ничего не царапает. Всё лежит на своих местах.

Сара сняла трусики. Подумала немного. Располовинила пачку денег. Часть положила в сумочку. Часть засунула обратно. Зашила наглухо потайной карман.

Надела трусики. Затем бюстгальтер. Чулки. Платье. Туфли.

Тревога исчезла. Сара была готова бежать из Праги. Отсидеться где-нибудь. Родить сына. Дождаться весны 1945 года. Чтобы больше не прятаться.

И в этот момент в дверь постучали. Громко и властно.

Сара открыла дверь. На пороге стоял незнакомый немецкий офицер. Рядом топтался солдат.

– Фрау Свободова? – спросил офицер.

– Да, – упавшим голосом ответила Сара.

– Вам придётся проехать с нами, – сказал офицер.

И отступил в сторону, пропуская Сару.

Та вышла из квартиры. Закрыла дверь. И на негнущихся ногах вышла на улицу. Перед домом стоял легковой автомобиль. Чешского производства. Уже старенький и немного побитый.

Офицер открыл перед Сарою заднюю дверцу. Сара, как в тумане, залезла внутрь машины, села на скрипучее сиденье. Офицер сел впереди, рядом с водителем. Сопровождавший офицера солдат пристроился рядом с Сарой.

Тронулись.

– Куда вы меня везёте? – спросила Сара по-немецки.

– Вас допросят и отпустят, – не оборачиваясь, ответил офицер.

Сидящий рядом солдат виновато посмотрел на Сару. Был он молод и отчаянно потел в своём кителе.

Машина между тем проехала почти через весь город. Обогнула памятник Карлу IV и нырнула на улицу Лутзовову. Свернули на улицу Ёзефа Бреды. Подъехали к зданию гестапо, обвешанному красными флагами с нацистской символикой. Внутри у Сары всё оборвалось.

Её вывели из машины. Завели в здание через боковую дверь.

Раньше этот дом принадлежал богатому еврею. Дальнему Сариному родственнику. Она бывала здесь пару раз, на какие-то праздники. После присоединения Чехословакии к Великому рейху дом этот, стоявший недалеко от оперного театра, конфисковали. И отдали под нужды тайной полиции.

Сару провели какими-то коридорами. Завели в комнату с огромным окном на всю стену.

Перед окном стоял стол. За столом сидела немолодая уже женщина в обыкновенном штатском платье серого цвета. Волосы у женщины были завязаны в пучок.

Офицер подвёл Сару к столу. Передал даме с пучком какую-то бумагу и ушёл. Сопровождавший их с Сарой молоденький солдат остался. Он сел у входа в комнату и затих.

– Имя и фамилия? – спросила дама с пучком.

– Сара Свободова, – ответила Сара.

– Дата рождения, место рождения, – продолжила дама допрос, что-то записывая в бумаги.

Сара подробно отвечала на вопросы. Спокойно и громко. Хотя на самом деле ей хотелось кричать от страха.

– Что вы можете рассказать о покушении? – спросила дама с пучком.

Сара рассказала, что попросила знакомого подвезти её до больницы. Она рассказала, что услышала взрыв и чуть позже увидела автомобиль и раненого немецкого офицера.

Дама внимательно выслушала Сару и записала сказанное в протокол.

– Нам известно, что вы еврейка, – вдруг спросила она, – это правда?

– Нет, – тут же ответила Сара, – я чешка, я чистокровная чешка.

Дама внимательно посмотрела на Сару. Улыбнулась приветливо. Сара улыбнулась ей в ответ.

– Сара Мосова, дочка пражского книготорговца, – вдруг зло прошипела дама, – родилась в 1914 году в еврейском квартале. Да в тебе чешского только грязь на ногах.

Время остановилось. Сара на мгновенье даже перестала дышать.

Откуда они знают? Откуда?

– Я чистокровная чешка, – сказала Сара, – я чешка, я чешка.

Дама опять усмехнулась. Что-то записала в своих бумагах. Кивнула солдатику.

Тот подошёл сзади к Саре. Дотронулся до её плеча.

Сара обернулась. Вышла из кабинета вслед за своим конвоиром. Тот прошёл по коридору. Довёл Сару до лестницы. Передал её другому человеку. Тот был уже одет в чёрную форму.

Новый конвойный был чуть ниже Сары, с лицом, то ли изъеденным оспой, то ли усыпанным веснушками. В полутёмном коридоре было плохо видно.

– Ещё одну еврейскую шлюху поймали, – пробурчал он.

– Я чешка, – по-немецки сказала Сара, – это недоразумение. У меня все документы в порядке. Там сказано, что я чешка.

– Молчать! – рявкнул рябой и добавил чуть тише: – Это не моё дело. Кому надо, разберутся. Но сюда никто просто так не попадает.

Он взял Сару за локоть и повёл вниз по лестнице.

Они прошли какими-то коридорами через всё здание. Остановились возле обычной деревянной двери. Рябой отпер её ключом и втолкнул Сару внутрь.

В комнате было ещё темнее, чем в коридоре. Тусклая лампочка пряталась где-то слева от входа. Прямо перед Сарой был узкий проход между двумя рядами нар. В конце прохода виднелся стол. Справа от входа угол был отгорожен куском прорезиненной ткани. Оттуда нещадно воняло. Окна в комнате не было. Было душно и сыро.

– Проходи, – сказал чей-то женский голос по-чешски, – не стой на пороге.

Сара сделала несколько шагов. Глаза постепенно привыкли к полумраку.

На нарах сидели женщины. Три на нижнем ряду. Одна на верхнем, болтая ногами. Совсем ещё молоденькая. Те, что сидели внизу, были постарше Сары.

– За что тебя? – спросила одна из них.

– Они говорят, что я еврейка, – вдруг заплакала Сара, – говорят, что я подделала документы.

Сару усадили на нары. Кто-то из женщин погладил её по голове.

– Поплачь, поплачь, полегчает, – сказала одна из женщин.

Сара коснулась рукой нар. Дерево было липким, грязным. Как будто покрыто салом. Грязными были и платья у её сокамерниц. Да и пахло от женщин, мягко говоря, не очень хорошо. Смесь пота, мочи и страха. Весь воздух и предметы в камере были пропитаны этим запахом.

Женщин звали Ленка, Барбора и Маркета. Сидящую на верхних нарах – Дагмар.

– У меня так дочку зовут, – сказала Сара и опять заплакала.

– Всё хорошо с твоей дочкой будет, – сказал кто-то из женщин, – не думай пока про неё. Думай про хорошее.

Сара поплакала. Отдышалась.

– Что с нами будет? – спросила.

– Не знаем, – ответила самая старшая из женщин, Маркета, – я тут уже почти три недели. Кого-то приводят. Кого-то отводят. Вчера ещё все места были заняты. Сегодня с утра вот освободили. Говорят, в еврейское гетто отвезли.

– В Праге есть гетто? – удивилась Сара.

– Не в Праге, – поправила её Маркета, – в Терезине. По дороге в Германию есть городок. Вот там и устроили гетто. Говорят, туда свозят евреев.

– Терезин, – задумчиво сказала Сара, – где-то я это название уже слышала.

Раздался лязг открываемой двери. Принесли обед, который состоял из постного супа и нескольких кусочков хлеба.

Поели. Убрали за собой.

Затем дежурная по камере Дагмар под присмотром охраны вынесла ведро с помоями.

Страх постепенно ушёл. Никто Сару не бил. Никто на неё не кричал. Да, было душно и воняло. Но жить было можно.

Поговорили о погоде. О мужчинах. О том, кто и за кем был замужем.

Сара рассказала о Древнем Риме. О том, каких богов почитали римляне. О том, кто из этих богов за что отвечал.

Женщины слушали её разинув рты. А Сара рассказывала о своей богатой и беспечной жизни в Риме.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросила её Дагмар.

– Я увлекалась в школе Древним Римом, – соврала Сара, – читала про их жизнь много книг.

Внезапно лампочка под потолком мигнула несколько раз.

– Спать пора, – сказала Маркета, – завтра дорасскажешь про свой Рим. А сейчас свет выключат. Ложись вот на крайней койке. Тут вроде свежее воздух.

Женщины улеглись. Пожелали друг другу спокойной ночи.

Через несколько минут свет погас. Стало темно. Совсем. Лишь кто-то шевелился во сне и где-то что-то шуршало.

Сара закрыла глаза. Дневной страх навалился на неё с новой силой.

Где её дочь? Позаботится ли о ней Марта? И кто рассказал немцам о национальности Сары?

Вопросы теснились в голове. Наваливались один на другой. Мешали думать.

И Сара уснула.

Пока она спала, из угла камеры выбралась крыса. Она осторожно обошла спящих женщин, принюхиваясь. Задержалась около Сары. Около новенькой. Пахло от Сары вкусно. Но еды не было. Еду крыса обнаружила под подушкой у Дагмар. Кусочек сахара лежал у девушки под подушкой.

Умное животное осторожно вытащило этот кусочек сахара. Схватило своими острыми зубами и юркнуло в щель между полом и стеной.

Глава 13. Алёна

Алёна долго стояла под душем, как будто старалась смыть с себя запах камеры в здании гестапо, куда в 1942 году попала Сара. Вода была мягче питерской. И Алёне казалось, что кто-то мягкий и тёплый гладит её по голове, по плечам, по спине.

Выдернул Алёну из душа лишь телефонный звонок. Это был дедушка.

– Привет цветным жителям Праги, – крикнул он, когда Алёна сняла трубку, – как ты там, внученька?

– Долетела нормально, устроилась хорошо с помощью твоего друга, – отчиталась Алёна, – очень предупредительный пан. И квартирка свеженькая у него.

– Вот и отлично, – резюмировал дед, – наслаждайся свободой. Только не забудь позвонить родителям.

– Позвоню, обязательно, – буркнула в трубку Алёна.

И внезапно, без переходов, рассказала деду то, что произошло с Сарой.

Тот внимательно выслушал внучку. Крякнул. Помолчал.

– Сходи в пражский архив, – наконец сказал он, – насколько я знаю, там чуть ли не за 500 лет все жители записаны. Кто родился, когда родился. Женился, умер. Я позвоню Франте, попрошу его помочь. Заодно и узнаешь, существовала ли на самом деле Сара Свободова.

– Дед, ты самый умный, – съехидничала Алёна, – я вообще-то ради этого сюда и приехала. Просто не знала, с чего начать.

– Начни со звонка Франте, – сказал дед, – минут через десять. Я его предупрежу о твоём звонке.

– Хорошо, – сказала Алёна. – Дед, а что такое арбитраж трафика?

– Это когда в одном месте покупаешь дёшево, а в другом продаёшь дорого, – хмыкнул дед в трубку, – спекуляция посетителями в интернете.

– Понятно, – протянула Алёна, – опять купи-продай. Ничего нового в этом мире не придумано.

– Аха, – сказал дед, – всё старо как мир. И законы, и люди, и прибыль. Целую тебя.

И он отключился.

– Все меня бросили, – сказала Алёна, – и Виктор, и Либор. И вот даже дед передал какому-то пожилому извращенцу Франте.

Она высушила волосы, позавтракала. Набрала Франтишка Блахо.

– Добрый день, – отозвался он, – мне звонил ваш дедушка. Я в курсе про архив. Давайте встретимся на площади Черчилля через два часа. Возле забегаловки «Шницель кинг». Оттуда до архива рукой подать.

– Я не знаю, где площадь Черчилля, – сказала Алёна.

Во времена Сары такой площади не было.

– Воспользуйтесь интернетом, – раздражённо бросил Франтишек.

Алёна хотела ответить, что в новой квартире ещё не подключён интернет, но промолчала. Лишь подтвердила, что через два часа будет на месте.

Площадь Черчилля по карте оказалась недалеко от Главного вокзала. До места встречи Алёна добралась на трамвайчике. Франтишек уже ждал её. Был одет он в вельветовые штаны и вельветовый пиджак. Серая рубашка в тон костюму. И чёрный зонт.

Зонт был кстати. Сверху чем-то мелко и нудно капало.

– Добрый день, пан Блахо, – приветствовала его Алёна.

– Добрый день, Алёна, – улыбнулся Франтишек.

Он взял её под руку и повёл вверх по улице, в сторону телевышки.

Через пять минут они подошли к архиву. Это было обыкновенное административное здание с вертушкой на входе и бдительной вахтёршей. Франтишек объяснил вахтёрше, для чего они пришли. Та понимающе кивнула головой, как будто к ним каждый день ходят люди по поводу покушения на Гейдриха.

– Профессора, который занимается этой темой, сейчас нет в Праге, – сказала она, – я позову его помощника, пана Формана. Он на обеде, но сейчас должен подойти.

Форман оказался мужчиной средних лет в джинсах и майке, с небольшим пивным животиком. Он был гладко выбрит, в отличие от его коллеги, пана Вашека. Вашек носил густую бороду, но был одет так же, как и Форман. Они были чем-то неуловимо похожи, как два брата.

– Пройдёмте в наш кабинет, – предложил Форман, – там и поговорим.

– У меня дела, – вдруг встрепенулся Франтишек, – мне надо ехать. У меня встреча. Алёна, ты сама справишься?

– Да, конечно, – растерянно кивнула своему пожилому спутнику Алёна, – езжайте. Спасибо, что подсказали, где находится архив.

– Всегда рад помочь, – улыбнулся Франтишек, – всегда рад. Как решитесь поужинать со мной, звоните.

– Обязательно, – сказала Алёна и повернулась к двум ждущим её историкам: – Расскажите мне про покушение на Гейдриха. Вы же знаете, кто был свидетелем этого и кого осудили за покушение?

Как выяснилось, Форман и Вашек очень хорошо знали все детали этого самого покушения. Грубо говоря, они всю жизнь только этим и занимались. Рылись в архивных записях. Посылали запросы в различные инстанции. Исследовали свидетельские показания тех времён. И в итоге написали книгу. Большую, двухтомную книгу про покушение, где была подробно описана каждая минута, каждая секунда того майского утра 1942 года.

Алёна заинтересованно слушала двух историков, наперебой рассказывающих молодой девушке из России о покушении. Было забавно наблюдать, как два уже не молодых, тридцатипятилетних учёных, забыв обо всём, распинаются перед иностранкой, щеголяя своими познаниями в истории.

Алёна попросила книгу. Форман и Вашек принесли свой единственный экземпляр. Алёна попросила его на время. Не дали. Посоветовали, где можно купить. И потом принялись отвечать на вопросы.

Да, свидетелем покушения был полицейский по имени Либор Чёрный, 1919 года рождения. Именно он помог отвезти раненого в больницу на Буловке. Нет, сведений по свидетельнице Саре Свободовой не значится. Была рядом медсестра из больницы, но звали её по-другому.

– А как узнать, что стало с Либором? – спросила Алёна. – Где он жил и что с ним случилось в дальнейшем?

– С каким Либором? – удивился Вашек.

– С тем полицейским, – пояснила Алёна, – с паном Чёрным. Есть о нём сведения?

– Не знаем, – пожал плечами Форман, – это не к нам, это вам в другой архив надо. Где выдают сведения о гражданах Чехословакии. Стоит это, по-моему, сто крон за справку.

Алёна прервала свой допрос об обстоятельствах покушения. Попросила листочек бумаги. Переписала данные о Либоре Чёрном. Тут же записала адрес архива, где давались справки о гражданах.

Попросила вызвать такси. Два учёных такси вызвали и даже проводили Алёну до проходной. Помахали ей на прощание рукой и застыли, глядя, как машина увозит их посетительницу.

– Красивая, – вздохнул Вашек.

– Волосы необыкновенные, – поддержал коллегу Форман, – и говорит очень хорошо по-чешски. Немного старомодно, но произношение отличное.

– И красивая, – кивнул Вашек, – молодая и сексуальная.

Сзади недовольно хрюкнула бдительная вахтёрша.

– Пан Форман, – сказала она, – как там ваша дочка, младшенькая? Не болеет?

– Нет, всё хорошо, – встрепенулся Форман, – все живы и здоровы.

И историки вернулись на свои рабочие места.

А Алёна доехала по подсказанному ей адресу до здания государственного архива. Нашла нужную дверь. Подошла к окошечку. Как оказалось, успела она вовремя. До закрытия учреждения оставалось минут сорок.

– Я хотела бы получить справку, – сказала она немолодой женщине в окошке, – Сара Свободова, родилась 27 ноября 1913 года.

– Хорошо, – ответила женщина, – заполните формуляр и приходите через неделю.

– Неделя – это долго, – огорчилась Алёна, – а можно быстрее?

– Нельзя, – ответила женщина, – через неделю получите сведения о человеке. Только приходите пораньше, у нас будет короткий день.

– Хорошо, – сказала Алёна, – а можно ещё о другом человеке сведения?

И она продиктовала сведения о любовнике Сары, Либоре Чёрном.

– Можно, – женщина за стеклом помогла заполнить ещё один формуляр.

Алёна на мгновенье задумалась.

– Ещё об одном человеке надо узнать, – сказала она, – Марта Немцова, в девичестве Кубешкова. Родилась 13 января то ли 1915, то ли 1916 года. Я точно не помню.

Женщина за окошком с интересом взглянула на Алёну.

– Я приму два заказа на эту фамилию, – ответила, – приходите через неделю.

– Обязательно приду, – сказала Алёна.

Она вышла из здания. Прошлась по улицам.

Прага была всё такая же. Разве что машин стало больше да проводов между домами. И вместо брусчатки на улицах лежал асфальт. И одежда была другой.

А город остался прежним. Тёплым и домашним. Сара не любила грязный Рим. Хотя её дом в Риме среди других её домов был самым лучшим. Саре нравился Петербург, но там было зимой очень холодно. А холода ни одна из трёх женщин не любила.

Алёна пешком дошла до центра города. Прошла Мустек, поднялась к Музеуму. От него по Водичковой дошла до бывшего здания гестапо. В 2015 году в этом здании располагалось Министерство промышленности. Не было свастик, красно-чёрных знамён. Лишь гранитные стены, от которых до сих пор веяло ужасом.

Раздался телефонный звонок. Это был Вацлав.

– Я освободился, – сказал он, – ты дома? Я приеду?

– Я на Вацлавке, – ответила Алёна, – забери меня. Я буду ждать у коня.

– Ты быстро освоилась в новом для тебя городе, – хмыкнул в трубку Вацлав, – буду через десять минут. Жди Вацлава у Вацлава.

И он действительно приехал через десять минут. С цветами, гладко выбритый. Даже машина была помыта и вычищена до блеска.

– Заедем в магазин, – попросила Алёна, – я куплю что-нибудь на ужин. Ты голоден?

– Немножко, – скромно сказал Вацлав.

Заехали в Лиде. Купили хлеб, соль, муку, две форели, масло, бутылку белого вина, кило картошки. Небо над Прагой нахмурилось. Стало тяжело дышать. Но дождь всё никак не шёл.

В квартире Алёна сразу же стала у плиты и принялась потрошить рыбу. Вацлав подошёл сзади, обнял её.

– Я хочу тебя, – прошептал ей на ушко.

– Ты что вначале хочешь? – спросила у него Алёна. – Рыбу или меня?

– Тебя, – ответил Вацлав.

«Дежавю какое-то, – подумала Алёна, – во все времена мужчины хотят одного и того же и в одной и той же последовательности».

– Я тоже тебя хочу, – ответила она Вацлаву, – но не спеши. Давай поужинаем, а потом уже всё остальное. Открой пока вино, пусть оно подышит.

Вацлав послушно убрал руки. Нашёл в недрах кухонного шкафа штопор. Открыл бутылку с вином. Сел скромно на краешке стула и стал заворожённо следить, как Алёна жарит форель и картофель.

Сели за стол. Поужинали. Алёна с усмешкой наблюдала за тем, как нервничает Вацлав.

– Может, чашечку кофе? – предложила она.

– Спасибо, не хочу, – ответил Вацлав.

– Тогда давай ложиться спать, – просто сказала Алёна, – ты иди в ванную, прими душ. А я пока постелю. Твоё полотенце с рыбками.

Вацлав кивнул. Встал из-за стола и отправился в ванную комнату. Алёна убрала грязную посуду в посудомойку. Включила её. Достала из ящика две оплавленные свечи, найденные утром. И обнаружила, что нет ни спичек, ни зажигалки.

В это время из ванной вернулся Вацлав. Он был голый. Лишь вокруг талии обернулся полотенцем. С полотенца на Алёну весело смотрели рыбки из мультика.

– У тебя нет спичек? – спросила Вацлава Алёна. – Я хотела зажечь свечи. Чтобы было красиво.

– Нет, – ответил Вацлав, – но я сейчас спрошу у соседей.

Не успела Алёна открыть рот, как Вацлав выскользнул в коридор, на ходу нацепив свои кроссовки, стоявшие у двери.

– Извините, у вас нет спичек или зажигалки? – услышала Алёна голос Вацлава из коридора.

– Сумасшедший, – прошептала Алёна, стараясь не рассмеяться в голос.

Между тем Вацлав вернулся в Алёнину квартирку, гордо неся перед собой одноразовую зажигалку.

– Твоя соседка напротив хотела поменять её на полотенце, – сказал он, – еле-еле увернулся.

– Так и остался бы у соседки, – рассмеялась Алёна, – она обеспеченнее меня. У неё есть огонь.

Вацлав подошёл, обнял Алёну.

– Во-первых, – сказал он, – я не люблю курящих женщин. У меня аллергия на табак. А во-вторых, она совсем старушка. Ей лет тридцать пять – сорок.

Алёна отодвинулась от Вацлава.

– В тридцать восемь лет женщина в самом соку, – сказала она, – ты просто этого не понимаешь. Ложись. Я сейчас приду. В душ – и обратно к тебе.

– Нам нужен презерватив? – вдруг спросил Вацлав.

Спросил и покраснел.

– Нет, не нужен, – ответила Алёна, – я здорова. Ты, судя по всему, тоже. И у меня безопасные дни. Не переживай.

Алёна выскользнула из объятий и юркнула в ванную комнату. Разделась. Не спеша приняла душ. Намазала тело кремом.

Вернулась.

Вацлав лежал в кровати под одеялом. Алёна прильнула к нему. Поцеловала. Вацлав ответил. Сжал её в своих объятиях.

– Не спеши, – попросила Алёна, – не спеши. Будь терпелив и ласков. Я ведь ещё девственница.

– Не может быть, – ахнул Вацлав, – в нашем мире это невозможно.

– В этом мире всё возможно, – прошептала ему на ухо Алёна, – просто не спеши. Я помогу тебе. Просто будь осторожен.

– Почему я? – так же шёпотом спросил Вацлав. – Почему мне?

Алёна тихонько рассмеялась.

– Потому что я люблю тебя, глупенький, – прошептала она ему, – как только увидела тебя там, на кораблике.

За окном раздался звук, похожий на шёпот. Это начался дождь. Пражский летний дождик.

– И я тебя люблю, – отозвался Вацлав, – с той самой минуты, как увидел на кораблике.

Он осторожно поцеловал Алёну. Ослабил объятья.

– Не настолько осторожно, – опять рассмеялась Алёна.

Она притянула к себе Вацлава и принялась целовать, всё больше и больше распаляя его и себя.

Когда он вошёл в неё, Алёна вскрикнула. Стало больно. Но Алёна знала, что боль пройдёт. А вот сладостное чувство останется. И будет повторяться вновь и вновь.

Её интуиция, развитая у всех её трёх женщин, подсказывала, что сегодня она забеременеет. Что сегодня тот самый день.

Она понимала, что Сара, вероятнее всего, никогда не увидит своего ребёнка, свою Дадулочку. Не верила в это, не хотела верить. Но глубоко внутри себя знала, что белокурая принцесса из Праги уже никогда не встретится с мамой. Тут самой бы Саре уцелеть в той мясорубке, которая случилась после покушения на Гейдриха. Уцелеть и выносить мальчика, который зарождался в её чреве.

И Алёна внезапно, без раздумий, кинулась в объятия Вацлава. Приняла его. Сделала своим мужчиной.

Мужчины. Они такие наивные. Мужчины думают, что это они выбирают женщин. Может быть, может быть. Кое-где и кое-когда.

Обычно же женщины выбирают мужчин. А умные женщины делают так, чтобы мужчины думали, что это их выбор.

Алёна потянулась. Выскользнула из-под одеяла. Измученный Вацлав спал как убитый.

Алёна попила воды. Задула уже и так гаснущую свечу. Легла поверх одеяла. Ей было жарко.

– В этот раз у меня будет двойня, – чуть слышно произнесла она, – мальчик и девочка.

Никто ей не ответил. Вацлав спал. Лишь за окном чуть слышно шёл дождь. Она так и уснула под шёпот этого дождя.