Текст книги "Тени Мали"

– Рано им прибегать, не готово еще, – деловито заметил Бакст.

– И как вам удалось поладить с Оскаром?

– Начальник, я запихнул Оскару в карман пятьсот евро. Дороговато, но нельзя обижать религиозные чувства лучшего повара Сахары…

– Большой черный парень хотел его за это ударить, – тихо добавил Нильс. – И мне могло прилететь.

Звукооператор умудрился запачкать апельсиновым соком не только торчащие в разные стороны волосы и худое лицо, но и большие уши.

– Нильс сгущает краски, – произнес корсиканец, показав Нильсу кулак, – ведь в конце концов мы заключили с Оскаром дружескую сделку.

– «Дружескую»?

– Ну типа… мы арендуем кухню за пятьсот евро, и до завтрашнего вечера он здесь не появляется. Правда, и обеда-ужина нам не видать.

– И еще Оскар сказал, что отдаст деньги на нужды мечети, – вспомнил Нильс.

– А где вы брагу добыли?

– Так Нильс же в камере сидел с поваром вертолетчиков! – Бакст сделал жест «окей», мол, у Нильса все давно здесь схвачено. – У этого вертолетного повара был сырец из сахарной пальмы и готовая брага, естественно…

– Что значит «естественно»? – Анри стало любопытно. – Он что, постоянно гонит самогон из сахарной пальмы?

– Ну что делать, мы на войне, начальник.

У Бакста всегда на всё есть свой ответ. Ему бы так. Анри дернул себя за медный чуб.

– А с хозяином отеля тоже договорились?

Корсиканец подмигнул Нильсу и достал из необъятных штанов карго мятый синий колпак.

– Еще бы, начальник! Баба Файер даже выдал мне поварскую шапку. Считай, благословил. Его сильно заинтересовал результат нашего эксперимента. Еще он сказал, что в пригороде, где живет его слепая тетка, недавно сильно чудил один тихий учитель по имени Закария. Он пришел в школу на занятия с огромной бутылкой пальмовой браги, уже наполовину пустой. Написал на классной доске мелом какие-то ужасные ругательства, а потом стал приставать к девочкам-восьмиклассницам. Прибежал школьный охранник, вывел взбесившегося преподавателя во двор школы и застрелил из охотничьего ружья.

– Очевидно, что Баба рассказал вам это специально в рамках антиалкогольной агитации.

– Может быть, начальник, но история с учителем Закарией выглядит как казнь, натурально. Ну что значит «вывел на школьный двор и застрелил»?

– Когда напьетесь, не забывайте, что и при нашем отеле есть двор.

– А ты разве не продегустируешь чудо-напиток?

– У меня дела.

Анри сказал про дела с той же интонацией, что и Джуно с его «мне пора», – строго, ответственно и немного высокомерно. Он зашел к себе в номер. Убил резиновым шлепанцем на стене душевой двух черных жуков. Заглянул в маленькое зеркальце с зазубринами, криво закрепленное на стене. Сине-красная гематома над левым глазом спустилась ниже, на щеку, и теперь просматривалась даже под солнцезащитными очками. На лбу кривая ссадина. Его шефиня в Париже, главный редактор телекомпании, брюнетка с прекрасными персидскими глазами, бросила бы на него сейчас холодный взгляд и произнесла тоном Снежной королевы: «А ведь ты себя губишь, Анри». Вчера он звонил ей по спутнику и просил по своим каналам узнать всю информацию о некоей аль-Мадине аль-Мунаварре, возможно бывшей военной, возможно из Иордании или из ЮАР. Сегодня утром от всегда спешащей, но везде успевающей femme d’affaires[22]22
  Деловая женщина (фр.).


[Закрыть] пришло сообщение: «Ты издеваешься?! Аль-Мадина аль-Мунаварра – это город в Саудовской Аравии! И заодно самое распространенное женское имя у арабов». Анри закрыл ноутбук. Дальнейшая переписка только усилит раздражение, а следом и сомнение руководства в целесообразности весьма дорогостоящего пребывания съемочной группы в Мали. А ему нельзя сейчас уезжать. Он чуял неповторимый вкус настоящей истории. Надо только хорошенько поработать, чтобы материал о бывшем офицере спецназа, ныне террористке Медине, «скитающейся между двух континентов», стал сенсацией для мировой двухсотмиллионной франкоязычной аудитории.

– У тебя в номере как в операционной, – сказал он Шину, открывшему дверь.

– Почему как в операционной?

– Чисто. И лампы горят.

– У тебя не горят?

– У меня одна лампочка на потолке, да и та без абажура, а у тебя…

Он насчитал пять включенных среди бела дня светильников и торшеров. Кроме того, на полу лежал новенький ковер в узорах с традиционными африканскими стрелами и копьями. И стулья не пластиковые, как в номере Анри, а из настоящего дерева. Большая кровать застелена покрывалом с анималистическим орнаментом без единой морщинки. Личные вещи в шкафу наверняка тоже аккуратно сложены-развешены. Большая плазма на стене показывала, естественно, японский новостной телеканал «Эн-Эйч-Кей».

– А где Джуно?

Иногда на лобовой вопрос можно получить ценный в плане информации ответ, но не в случае с этими японцами.

– У него свой номер, – сказал Шин, – или ты думал, мы круглые сутки вместе тусуемся?

– Нет, – Анри смутился.

– К твоему сведению, у нас в Париже есть девушки.

– Японки?

– Это имеет значение?

Черт, опять мимо. Ну вот как с ними разговаривать? Шин вернулся за стол, сел перед открытым ноутбуком.

– Извини, Анри, я работаю. Но ты можешь говорить что хотел. Мне это не мешает.

– Мы можем обмениваться информацией. Честный обмен, типа баш на баш.

– Давай.

– Я могу вам рассказать кое-что о террористке Медине, а ты мне – по каким таким важным делам ушел Джуно. Ну и все остальное, что знаешь.

– Джуно ушел за мороженым.

– Что? Каким еще мороженым?

– Со сливами в арманьяке, фисташковым, пломбиром и с заспиртованным персиком. Разве не замечал, в Тимбукту совсем нет мороженого?

Анри открыл рот.

– Да ты издеваешься.

– Вовсе нет. Мы заказали мороженое в столице Бамако через ваших военных летчиков. Они должны привезти нам десерт в специальном контейнере. Теперь твоя очередь?

– Ты о чем?

– Ты сам только что предложил строить наше информационное партнерство баш на баш. Про Джуно я тебе рассказал. А что у тебя есть?

У него ничего не было. Рассказывать, что аль-Мадина аль-Мунаварра – город в Саудовской Аравии, было стыдно. Они и сами наверняка это знали. Putain de bordel de merde! Пришлось выдавить фальшивое «позже расскажу, мне пора» и ретироваться из номера Шина. Надо же… мороженого им захотелось!

Из подъехавшего к отелю белого внедорожника вылез Джуно и достал из багажника большой синий ящик.

– Нам надо выработать совместную тактику, – произнес Анри, наблюдавший за ним у входа в отель.

– Какую тактику?

– Джуно, как мы будем снимать арест террористки? Ну, чтобы друг другу не мешать?

Японец показал глазами на чернокожего водителя, мол, неужели другого места не нашел для обсуждения важной темы. Анри хлопнул дверью внедорожника и махнул одному из Кочегаров, сидевшему за рулем, давай, припаркуйся чуть дальше.

– Неужели ты узнал, где произойдет арест? – спросил японский блогер.

– А разве много вариантов? В мечети, конечно. Плохо, если на ней окажется пояс шахида. Тогда нам всем крышка.

– Не окажется, – сказал Джуно. – Мы с Шином думаем, что она вообще не террористка.

– Скорее всего… – Лицо Анри приобрело задумчивость, словно он и сам склонялся к мысли, что Медина никак не может оказаться террористкой. Выспрашивать у конкурентов, почему она не может быть террористкой, было стыдно! –  Но в любом случае, Джуно, нам следует выработать партнерскую тактику! Это гражданским мирнякам-цивилам кажется, что в горячих точках все решает случай… Как, например, были сделаны знаменитые кадры выстрела американского танка по отелю «Палестина» во время штурма Багдада? Знаешь?

Джуно отрицательно покачал головой. Вряд ли японцу было удобно сейчас слушать Анри, но он не выказывал ни малейших признаков недовольства. Интересно, сколько он сможет так стоять перед ним – с большим синим термобоксом в руках, не двигаясь, как нэцкэ?

– Так вот. Тогда в Багдаде было два разных репортерских подхода. Русский оператор по прозвищу Горлито вылез на крышу гостиницы. Он не прятался, поставил камеру на высокий штатив и снимал открыто, как на мост через речку Тигр тихонько заползает американский танк Abrams. А другой оператор, Тарас Процюк из Reuters, снимал американский штурм изнутри отеля. Он стоял в номере на пятом этаже, высунув руку с видеокамерой из-за балконной двери. Соблюдал меры безопасности, как и положено в Reuters. Ему казалось, самая верная тактика. Но на его беду, в американском танке сидел какой-то селянин из штата Оклахома, из «библейского пояса». И в представлении танкиста, умотавшегося от сплошного недосыпа и давно не мытой задницы, честный, хороший человек не может прятаться. Никогда не будет прятаться! Понимаешь?!

Джуно кивнул.

– Представь себе, американский танкист много дней не ел нормально и устал от собственной вони. Ему померещилось, что плохие иракские парни метят в его танк с пятого этажа гостиницы. И он пустил снаряд в то место, где что-то блеснуло! А там был оператор Reuters с маленькой видеокамерой! С точки зрения здравого смысла, Тарас Процюк выбрал верную тактику, а на деле – нет! И весь мир смотрел кадры русского оператора Горлито, который снимал штурм с крыши в открытую! Putain de bordel de merde! Поэтому нам и надо обсудить, у кого какая информация…

Лицо Джуно скривилось, как у игрока на японской флейте хаяси от неправильно взятой ноты.

– Мы, синтоисты, убеждены: любое решение имеет последствия. Ты прав, случайностей не бывает. Поэтому давай дождемся капитана Жака и получим исчерпывающую информацию, как они планируют арестовать эту аль-Мадину аль-Мунаварру. И выработаем партнерскую тактику. Мне пора, Анри.

Сейчас бы выбить у него хорошим ударом ноги термобокс с пломбиром и сливами в арманьяке…

И Анри помог – открыл перед японцем дверь в отель. Все фигня, конечно, что они сейчас обсуждали с Джуно. Если бы американский танкист оказался не протестантом из Оклахомы, а ультраправым белым шовинистом из Нью-Йорка, он бы дал залп аккурат по крыше отеля, где маячила какая-то фигура. И не сомневался бы в своей правоте, ведь во время операции США по спасению иракцев эти самые иракцы должны сидеть в подвалах, а не маячить на крышах… В горячей точке никогда заранее не угадаешь, кто будет целиться в тебя из танка. Короче, полная фигня!

Сидевшие в джипе братья Кочегар с интересом наблюдали за общением француза и японца через зеркала заднего вида. Поджарый европеец жестикулировал руками, двигал плечами, хватал себя за длинную рыжую челку и даже подпрыгивал на месте. Его собеседник-азиат, державший большой синий контейнер, стоял, напротив, неподвижно и в основном молчал.

– Почему рыжий так странно дергается, брат? – спросил Эмиль.

– У француза «пляска святого Витта», – сказал Арсен, – а у азиата столбняк. Нам с тобой, брат, поручено охранять ментально нездоровых людей.

И братья Кочегар расхохотались. Наконец азиат скрылся за дверями гостиницы, и забавное немое кино закончилось. Через минуту на заднее сиденье запрыгнул рыжий журналист. Он бормотал под нос грязные французские ругательства.

– Поехали! – крикнул француз. – Bordel de merde! Mon tabarnac!

– Куда прикажете, месье Анри? – спросил Эмиль, сидевший за рулем.

– Куда поедем, шеф? – спросил Арсен.

Француз посмотрел на них с яростью, словно они сбили его с какой-то важной мысли (так показалось обоим братьям), и не ответил. Вдруг сорвал с шеи клетчатую арабскую куфию, крутанул ею в воздухе и завязал себе глаза. Братья следили за его действиями в зеркала заднего вида.

Махнул им рукой:

– Давайте! Езжайте вперед! По улицам! Как будто за вами погоня!

Эмиль тронул машину с места, резво переключился и нажал огромным резиновым шлепанцем на газ. Через мгновение белый Defender 90 пронесся мимо ресторанчика El Guatón Khelo, распугивая суетившихся вокруг мотоциклистов.

Репортер с завязанными глазами раскачивался на заднем сиденье влево, вправо, вперед и назад и вдруг заговорил громко и тревожно:

– С этого момента нам неизвестно ничего: куда нас везут и что может с нами случиться!

Большой белый внедорожник понесся по центральной улице Kabara.

– Могу ли я доверять тем, с кем еду?! – Анри почти кричал. – Это страх и огромный риск! Ведь эти парни – проводники «Аль-Каиды»!

Эмиль посмотрел на Арсена и спросил на туарегском языке:

– Что думаешь, брат? Мы раскрыты? Он из DGSE?

– Да, но как-то неожиданно, брат… – Арсен сверкнул белками глаз и сжал мощные черные кулаки.

– Вот они – люди «Аль-Каиды»! – опять закричал французский журналист. – Пришельцы с территории, где реет черного знамя боевого джихада…

– Гони за город, – тихо сказал Арсен по-туарегски, – а я повернусь и вырублю его с одного удара.

– Посмотри на небо, над нами уже висит беспилотник? – Эмиль крепко обхватил руль и подался вперед так, что большое черное лицо почти коснулось лобового стекла. – В пустыне нам от дрона не оторваться, брат…

Машина мчалась по древнему Тимбукту со скоростью девяносто-сто километров в час.

– Ты прав, брат, – Арсен всматривался в небо, – кажется, что-то блестит. Сворачивай во дворы, а я его там грохну.

– …Нам первым из международной прессы удалось попасть, – голос рыжего репортера срывался от волнения, – в этот труднодоступный район! Где нет государства! И где реет черное знамя боевого джихада!

Город закончился. Дальше начиналась пустыня. Белый Defender остановился за пустующим уже несколько лет громадным и мрачным Hôtel Sahara Passion. Теперь репортер понизил тон и заговорил медленнее, словно размышляя, подбирая нужные слова:

– Сейчас время молитвы. Смотрите, все магазины и лавки открыты, но продавцы разошлись по мечетям, и кажется, заходи, бери что захочешь… Но здесь никто не ворует. Правда, не совсем понятно – честность это или лютый страх?

– Ну, – Эмиль отпустил руль и посмотрел на брата, – будешь его вырубать?

– Этот чокнутый журналист не про нас говорит, – сказал на туарегском Арсен и посмотрел назад. – У него репетиция, как в театре.

– Ты прав, брат, – подтвердил Эмиль, – как в кафирском театре кафирской Европы. Честно говоря, он меня напугал.

Анри сдернул куфию с глаз, придвинулся вперед и наклонился между двух передних сидений:

– Это вы на каком языке говорите? И почему остановились?

Братья переглянулись. Эмиль завел внедорожник, развернулся и поехал в центр Тимбукту.

– Мы говорим на языке тамашек, месье Анри, – сказал Эмиль. – Это туарегский, наш родной язык.

– Мы говорили сейчас, шеф, о том, что вам очень хорошо удается голосом передать тревогу за судьбу нашей Северной Африки, – добавил Арсен. – Но позвольте спросить: зачем вы завязывали себе глаза?

– Вы спортом занимались? – Анри откинулся назад. – Баскетболом? Вот и у меня разминка, только репортерская. Давай, Эмиль, в гостиницу!

Эмиль фыркнул и сказал на туарегском:

– Давай, брат, отвезем его к нам домой, посадим в подвал, а потом позовем Оскара и других братьев, раз он так мечтает увидеть «Аль-Каиду».

– Рано. Еще не время, брат. – Арсен повернулся к Анри и, перейдя на французский, спросил: – Шеф, извините, а вы давно знакомы с месье Джуно и месье Шином?

– Давно.

– Хочу вам сообщить, они не японцы, шеф, а китайцы.

– О чем ты?.. Я их лет сто знаю. Они из Токио. Шин и Джуно – стопроцентные японцы.

Арсен пожал могучими плечами.

– Шеф, я сам неоднократно слышал, как они болтали между собой и по телефону на китайском, да еще на кантонском диалекте.

– Может, они просто интересуются Китаем и изучают… Стоп, а ты что, разве китайский знаешь?

В ответ Арсен достал из широкого кармана серого халата-гандуры яркий учебник и огромным, как гаванская сигара, указательным пальцем ткнул в красные иероглифы на обложке:

– Шеф, они говорили не на путунхуа, а на кантонском. Ни один иностранец в здравом уме сейчас не станет учить кантонский. Во-первых, очень трудный язык, а во-вторых, зачем? Кому он нужен? Все иностранцы в мире давно изучают только путунхуа. Это официальный язык в Китае, собранный на основе мандаринского и некоторых других диалектов.

Анри выпучил глаза и закашлялся.

– Putain de bordel de merde!

– Что, шеф, вы думали, мы дебилы? – спросил Арсен.

Репортер отрицательно мотнул головой.

– Конечно, думали. – Старший Кочегар бережно убрал учебник путунхуа в карман. – Шеф, ваши соседи по гостинице – китайцы, а не японцы. Причем оба с юга КНР. Только там говорят на кантонском диалекте, шеф.

– Ты обознался. Ты видел других азиатов.

– Мы полицейские, шеф, и зрительная память у нас профессиональная. Они приезжали в Тимбукту много раз, да только жили в разных других гостинцах.

– Шин и Джуно были здесь один раз, год назад. Наши военные тогда ваш городок от террористов освободили.

– Они были здесь пару раз осенью, два или три раза летом, а еще весной. И все время, шеф, таскали туда-сюда какие-то ящики синего цвета, шеф.

– Сегодня в синем термобоксе им привезли мороженое, Арсен.

– Даже китайцы не могут съесть столько мороженого, шеф.

Белый Defender 90 остановился у отеля, и чокнутый журналист наконец-то покинул салон автомобиля. Он ушел в гостиницу в состоянии грогги, как после хорошего удара в подбородок. Так это определил старший Кочегар.

– Зачем ты ему рассказывал про китайцев? – спросил весьма озадаченный младший. – Какое нам до них дело?

– Этот рыжий меня испугал, а потом разозлил, вот какое дело. Пускай снова с азиатами подерутся, – жестко сказал Арсен и, хотя брат уже тронул внедорожник с места, добавил: – Давай, поехали…

– Ну как же ты любишь командовать, – вздохнул Эмиль.

– На все воля Аллаха!

2
Расследование

Роутер, висевший под потолком темного гостиничного коридора, был похож на большую муху-андроида, запутавшуюся в пыльной паутине проводов и изоленты. Что за бред сейчас несли эти Кочегары? Не могут Шин и Джуно быть китайцами. Какие китайцы?!

Не снимая пустынных ботинок, Анри упал на кровать и открыл ноутбук. Мучительно долго скролил вниз, наконец начал двигаться обратно вверх. Фотогалереи популярных блогеров в фейсбуке не были синхронизированы с реальным временем. Снимки выкладывались вперемешку, как попало, что странно для этих долбаных аккуратистов. Однако же фейсбук утверждал однозначно: они японцы и родились в Токио. Их семьи жили рядом и даже дружили. На странице Шина два года назад появилась подтверждающая этот факт детская фотография Шина и Джуно: они держат друг друга за руки в парке Дзигокудани Онсен на фоне обезьян, купающихся в горячих источниках. Примерно в то же время Джуно на своей странице повесил снимок: пятилетние Джуно и Шин тянут руки к небу у водопада Кэгон в Никко. Тоже странно. Пускай они закадычные друзья, но в тридцатилетнем возрасте постить подобные снимки… Ладно, предположим у популярных блогеров иные понятия о норме.

Так, дальше. Они учились в одной группе на юридическом факультете Токийского университета (фотографии в мантиях и шапочках, улыбаются, поднимают вверх большие пальцы). Вместе ходили в известный клуб боевых искусств. На чемпионатах секундировали друг друга. Вот фотографии с родителями в европейских столицах. Традиционные открыточные планы: «Мы с прекрасной семьей Шина у знаменитого Fontana di Trevi в Риме», «Я с Джуно и его замечательными родителями у Кельнского кафедрального собора. С Соборного холма открывается незабываемый вид на…» Тьфу… Какие-то симпатичные девушки-японки. Несколько совместных снимков в дорогих едальнях Токио. Находящиеся сейчас в Тимбукту Шин и Джуно заявили ему, что не тусуются друг с другом сутки напролет, а по фотогалереям выходило наоборот: пара – не разлей вода. Переехали в Париж. Завели блог о Франции для японской аудитории. Блог стал суперпопулярным, насчитывает миллионы подписчиков.

Анри набрал в поисковике запрос: как отличить японца от китайца по внешним признакам. Через две-три минуты тимбуктинский интернет вывалил небольшую кучку ссылок.

«Есть наблюдение, что китайцы больше похожи на котят, а японцы – на рыбок…» Интересно, но ссылка не открывалась.

«Все, кто знакомится с японцами, замечают, что они часто кланяются. При встрече с уважаемым человеком наклон головы среднестатистического японца составляет тридцать градусов; с очень уважаемым – сорок пять. Признак высшего уважения – когда японцы касаются головой пола. А вот в Китае не кланяются с тех пор, как не стало императоров…» Анри попытался вспомнить, кланяются ли Шин и Джуно. Вроде нет, не кланяются. С другой стороны, кому им здесь кланяться? Нильсу?

«Китайцы всегда громко разговаривают, могут плевать на землю, не смущаясь тем, что находятся в общественном месте. Японцы напротив – крайне сдержанны и деликатны, поэтому в Японии даже в публичных пространствах (если нет иностранцев) всегда очень тихо». Тут Анри вспомнилось, как гортанно кричал Шин, когда вырубал палкой его и Бакста.

«Японцы чаще носят одежду мировых брендов и отличаются хорошим вкусом. Китайцы-мужчины позволяют себе ходить в дешевой спортивной одежде. Китаянку можно запросто встретить вечером на улице в пижаме, японки так не делают никогда…» Эти заносчивые типы повсюду возят с собой запасные пары дорогих очков. И походные шмотки у них не из дешевых.

«Китайская нация – полиэтническая, там проживает пятьдесят шесть различных народностей, и некоторые из них совсем не похожи на китайцев…» То есть при желании в миллиардном Китае можно найти группу китайцев, внешне похожих на Шина и Джуно, и обучить их японскому языку, немудреному ремеслу блогера, а также хорошим манерам (например, не плевать на землю). Что, если настоящие Шин и Джуно сидят в Париже (их шантажировали и завербовали), а по миру ездят похожие на них китайцы, коммунистические симулякры настоящих буржуйских Шина и Джуно? Анри встречался с ними в Париже лично всего один раз, да и то на журналистской пьянке. Произвести сравнительный анализ тех Шина и Джуно с этими он не сможет…

Анри закрыл ноутбук. Про котят и рыбок непонятно – ссылка так и не открылась. И что же в сухом остатке?

Братья Кочегар ошиблись, раньше они видели не Шина и Джуно, а неизвестных азиатов, говоривших на китайском.

Братья Кочегар лгут. По каким-то причинам малийские полицейские оклеветали честных японских блогеров.

Лгут Шин и Джуно. Они не японцы, а китайцы. Их страницы в фейсбуке и других социальных сетях, а также блогерство – масштабная качественная фальсификация.

Страницы в фейсбуке настоящие, но их владельцы похищены (или убиты). В настоящее время Шин и Джуно – агенты Министерства государственной безопасности КНР или военные разведчики второго департамента Генерального штаба Народно-освободительной армии Китая.

Их страницы в фейсбуке настоящие. Шин и Джуно живы-здоровы, но завербованы китайскими спецслужбами. В свободное время они учат не только официальный китайский язык путунхуа на основе северного, мандаринского, чтобы общаться с новым начальством в Пекине, но и для общего развития также изучают кантонский диалект, поскольку кантоноговорящая общность вторая по размеру в КНР.

Японские блогеры Шин и Джуно завербованы (подкуплены, подверглись шантажу) тайным криминальным сообществом – Триадой Гонконга. В Гонконге и Макао как раз говорят на кантонском диалекте.

Шин и Джуно убиты или похищены и заменены на похожих внешне агентов Триады Гонконга.

Честные японские блогеры Шин и Джуно в свободное время учат кантонский диалект, поскольку планируют расширение бизнеса и выход на информационный рынок Гонконга, Макао и еще северной части КНР, где аудитория говорит на кантонском.

Анри спустился на кухню. Бакст стоял во главе огромного блестящего поварского стола в окружении Нильса, Шина, Джуно и хозяина Бабы Файера.

– Начальник, после первой перегонки средняя спиртуозность пятьдесят пять градусов! – закричал корсиканец. – Пятьдесят пять гребаных градусов! На двадцать четыре литра браги мы получили семь литров самогона!

Анри давно научился определять состояние Бакста навскидку. Например, в данный момент это была счастливая веселость, пока еще ясные мозги и многоречие на повышенных тонах. Корсиканец разливал по рюмкам мутную жидкость из бутылки с этикеткой кунжутного масла. В центре стола краснела большая лохань, наполненная кособокими помидорами из Мавритании, рядом стеклянная банка с крупной солью и в прозрачном целлофановом пакете свежие лепешки из уличной пекарни.

– Мы тут спорили, – Бакст нахмурил лоб, – хватит нам одной перегонки? Или все-таки выгнать самогон дважды?

– И что решили?

– Решили, на войне время дорого. Продегустируешь? Или ты с рабочими не пьешь?

– Плесни немного, на пробу…

Анри сделал небольшой глоток, задержал дыхание. Потом брызнул в рот помидором, посыпав его крупной солью, смачно откусил. Мавританский помидор был потрясающий, а вот вкус у корсиканского самогона на апельсиновой цедре, кофейных зернах и корице был острый, химический… Одним словом, ужасный.

– Я думал, у тебя покрепче получится. – Он решил немного подразнить Бакста, но корсиканец, когда не надо, становился серьезным.

– Начальник, там разный градус идет: сначала максимально крепкий, а потом спиртуозность падает и падает, с шестидесяти пяти градусов до пятнадцати примерно. Но если взять весь объем, будет градусов пятьдесят, пятьдесят пять…

Анри посматривал на Шина и Джуно. Как обычно – чистенькие, в свежих голубых сорочках, дорогих стеганых жилетах. Обманчивое ощущение близкого знакомства возникает из-за социальных сетей, конечно. Эти физиономии мелькают перед тобой в фейсбуке из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год. Уже и вспомнить не можешь, как и почему ты с ними зафрендился, а они становятся все ближе, роднее. Твои френды веселятся, грустят (и ты вместе с ними), болеют (ты беспокоишься и шлешь семейный рецепт от простуды), они едут в какие-то очень опасные места, где ты уже бывал, и ты даешь им кучу важных и полезных советов (отрываешь от себя контакты надежных проводников и локации, где можно безопасно перекусить, переночевать, перекантоваться несколько ночей), наконец «физиономии» становятся популярными (и ты за них рад)… И вдруг случайно в пустыне Сахара ты выясняешь, что они – агенты Особого отдела по специальным вопросам Бюро расследований ЦК КПК… Или Триады Гонконга. Putain de bordel de merde! Придется еще выпить. Как говорит Бакст, если оказался за столом в компании, хоть немного, но пригуби, эх…

– У нас наконец-то надежные водители. – Анри прожевал помидор, выпил еще и принялся в упор разглядывать японцев. – Поболтал я сегодня с Кочегарами. Толковые. Память у них профессиональная, полицейская.

– Да, – согласился Шин. – Братья – очень крепкие парни.

– Кого угодно могут отмудохать, – тихо добавил Нильс.

Хозяин отеля промолчал, а Бакст тут же вспомнил историю про крепкого водителя, который тоже мог запросто «отмудохать кого угодно».

– Был у меня приятель на войне в Югославии году в девяносто восьмом или девяносто девятом, русский журналист Слава Груня. И был у него водитель, косовский албанец, бывший чемпион мира по греко-римской борьбе, гордость всех косовских албанцев. Слава долго уговаривал свозить его к повстанцам, сделать сенсационный репортаж. Тот отнекивался, говорил, очень опасно. «Ты, Слава, и твой оператор – русские, а русские для косоварских партизан как сербы, такие же враги». Но Слава все-таки его уговорил – под тем предлогом, что он и его оператор притворятся чехами. Чехия – натовская страна, значит, для косоварских борцов за свободу чехи – друзья, а если и не друзья, то просто хорошие люди. Слава пообещал заплатить тройной счетчик за опасную поездку. Поехали. Долго блуждали по лесным горным дорогам. Приехали в деревню, где находился партизанский штаб. Говорят, так и так, мы журналисты из Праги… На Славу и его оператора никто не смотрит. Все боевики вглядываются в лицо водителя, начинают его обнимать и с ним фотографироваться. Еще бы! К ним в гребаную лесную глухомань прибыл единственный косоварский чемпион мира по греко-римской борьбе. Немного погодя из штаба выходит какой-то худенький мужичок, в очках, с цепким взглядом и с большим пистолетом на боку. «Мне сказали, – обращается он к Славе на английском, – вы к нам из Праги пожаловали?» – «Йес, – отвечает Слава, – оф кос, мы из Чехии». – «О, – восклицает мужичок, – а я учился в Праге, – и немедленно переходит на чешский: Takže mluvíš česky». Слава хлопает глазами, языка он не знает, а Чехию выбрал только потому, что в косоварских деревнях ну кто может по-чешски разговаривать? Никто… Им повезло, что водитель хоть и фотографировался с фанатами, но ухо держал востро. Он схватил под мышки Славу и его оператора, что-то сказал на албанском удивленным боевикам, засунул фальшивых чехов в машину и…

– А вот наши водители китайский учат! – вдруг выдал Анри. – Очень неплохо понимают китайскую речь.

Шин и Джуно не проявили к его словам ни малейшего интереса. Ну хоть бы хны! В засыпанном песком городке на севере огромной пустыни два чернокожих полицейских самостоятельно изучают китайский язык, а двум блогерам из Восточной Азии на это плевать. Жуют себе вкусные помидоры из Мавритании; ни у одного, ни у другого даже глаз не дернулся, не сыграл желвак и уголок рта не дрогнул. Вот черти нефранцузские. Но! Профессионалы!

– Зачем? – наконец спросил Джуно.

– Что – зачем?

– Зачем они его учат?

– Вот и я спросил зачем. Они сказали: а вдруг китайские агенты объявятся и нам придется их задерживать и допрашивать, может, даже немного пытать… Что думаете? Вы у нас тут единственные специалисты по Восточной Азии.

– Думаем, – ответил Джуно, – что твои парни Бакст и Нильс сделали очень забористый самогон.

– Не саке, конечно, – поддержал Шин, – но послевкусие интересное.

Ложь и лесть – две спутницы разведчиков. La caque sent toujours le hareng! Бочонок всегда пахнет селедкой! И это не скрыть! Кстати, расхваленный ими самогон «с интересным послевкусием» фальшивые японцы не пили, а лишь касались рюмок губами.

– Перед твоим приходом мы как раз говорили о шпионах, – вдруг сказал Шин.

Анри чуть было не подавился мавританским помидором.

– А точнее, о шпионофобии в зонах конфликта, – поправил его Бакст. – Был у меня приятель на войне в Косово, русский репортер Боголюбов. Его съемочную группу собирались расстрелять, приняли за сербских шпионов…

– Почему у тебя столько русских приятелей? – спросил Джуно. – Чуть-чуть подозрительно.

На месте корсиканца Анри сказал бы: чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, – но Бакст парировал иначе:

– У меня жена была русская чеченка. С таким характером!.. – Бакст показал большой палец и вздохнул: – Джуно, а потом… что тебе русские сделали? Курильские острова оттяпали?

– Не оттяпали, а оккупировали наши северные территории.

– Ну а янки в сорок пятом бомбили Токио целые сутки. Одни гребаные головешки от Токио остались. Я фильм про это снимал в две тысячи пятом еще на TF1. Сто тысяч погибших мирняков, так? Про Хиросиму – Нагасаки молчу… Но вы на базе в Окинаве солдат янки королевскими креветками потчуете. Чего молчишь? Так вот, русские снимали с горы одну косоварскую деревню, а там был штаб сепаратистов…