Текст книги "Тени Мали"

– И… что?!

– От твоего настоящего отца.

– Вы бредите, генерал Гази!

– Мне сказал об этом сам принц Тарик Аль-Дадли. Твоя мать Таназар по неизвестным мне причинам бежала из Ливии на торговом судне, идущем из Триполи в наш порт Аден. Я был тогда молодым офицером, и моя работа заключалась в наблюдении за морским побережьем. Однажды ночью ко мне постучался принц Аль-Дадли. Он предложил мне очень красивую ливийку… Уж извини. Он сказал, что ей некуда деваться, она ранена, но не сильно. Колотые раны уже заживали. Еще сказал, что она в розыске у ливийцев и я могу делать с ней все что захочу. Он сказал, что отдаст красавицу мне, а взамен я закрою глаза на весь контрабандный груз на ближайшие полгода. Ну и в итоге я отвез Таназар и ее трехмесячную дочку…

– Что?!

– Я из жалости отвез тебя, тогда совсем малютку, и твою мать на север, в горы, к моему другу шейху Ахмеду эз-Зубейра, которого ты считаешь своим отцом…

– Не могу в это поверить… Генерал! Да вы спятили! – крикнула она с яростью.

– А я предупреждал его, чтобы он не вздумал жениться на беженке с чужим ребенком… И это еще не вся правда, Бенфика.

– Что? – бешено крикнула она. – Что еще?

– Не стреляй… Хватит уже палить в меня. Отвези в больницу, и я все расскажу.

Только сейчас Бенфика разглядела, что безупречный китель генерала Гази заляпан темными пятнами. Начальник национальной госбезопасности был ранен, и не один раз.

– И кто же… кто, по-вашему, мой отец?

– Доподлинно об этом может знать принц Аль-Дадли или кто-то из ближайшего окружения Каддафи… – Судя по мутнеющим глазам и бескровному лицу, генералу требовались немалые усилия, чтобы продолжать строить осмысленные фразы. – Но вряд ли они сумели пережить разгром Ливии, устроенный французами…

Каждое слово генерала било ее по нервам. Его жаркий прокуренный кабинет, большая лампа на столе, горящие свечи – все воспринималось слишком ярко. Она стискивала рукоятку пистолета изо всех сил, но это не помогало. Ей пора избавиться от этой нестерпимой боли. Но как?

– …Бенфика, слышишь? Да что с тобой? Кто тут кого пришел убивать? – генерал Гази попытался улыбнуться, словно сказанное им являлось удачной шуткой. Его лицо скривилось, и чернильная полоска усов сделала рваное танцевальное па.

– Получается, вы сначала спасли их… – медленно произнесла она, убрав на всякий случай указательный палец со спускового крючка, ведь у нее были еще вопросы к старому мерзавцу. – А когда мне было пять лет, притащили в наш дом мешок с ядовитыми змеями. И одна песчаная эфа смертельно покусала мою маму…

– Это был приказ, Бенфика.

– Чей?!

– Иначе бы нас всех убили…

– Кто отдал приказ, генерал Гази?

– Ты отвезешь меня в морг?

– Вы хотели сказать «в больницу»?

– В больницу уже поздно. И мне, и тебе, Бенфика, пора в морг. По справедливости, нам обоим пора отправляться в морг… хотя нет. Тебе – сначала в психушку…

Генерал силился улыбнуться, но булькнул горлом, и из уголков приоткрытого рта и ноздрей потекли струйки крови, образовав «усы» в форме подковы, спускающиеся до подбородка. Шеф йеменской госбезопасности стал похож на русского казака. Бенфике захотелось крикнуть не уместное исламское «Прибегаю к защите Аллаха от проклятого, побиваемого камнями шайтана», а что-то ужасно паскудное, матерное, как в американском кино шестидесятых после отмены кодекса Хейса…

4
Политическая конкуренция

Она проснулась от запаха табака. Часы показывали 6:15. Кто-то курил в соседней комнате или в коридоре. Она сходила в помывочную и снова легла. Торопиться теперь некуда. На руках нет наручников, и это позитивно, как сказал бы наемник Гленн. В соседней комнате заговорила тетушка Маммас. Голос африканской «миледи» звучал строго и одновременно приветливо. Так с окружающими умеют говорить аристократки, владелицы европейских замков, вовремя пустившие в рост «старые деньги».

– Маки, мы с тобой договаривались. Каждое утро ты будешь слушать радио и пересказывать две-три главные новости.

Мальчик промолчал, и тетушка Маммас добавила:

– На французском, английском и испанском.

– Я помню, – наконец хмуро подтвердил мальчик на французском. – Просто собираюсь с мыслями… В прошлую субботу в Менаке убили пятьдесят три солдата армии Мали, их расстреляли ночью из минометов прямо в военном лагере.

– Кого интересуют солдаты армии Мали? Дальше, пожалуйста.

– Еще король Свазиленда купил восемнадцать, нет, девятнадцать автомобилей «Роллс-ройс» и еще… не помню цифру… очень много БМВ для своих родственников.

– Однажды я была у Мсвати Третьего на его дне рождения в Лесото.

– Вы рассказывали. Какие-то крутыши подарили ему бейсбольную биту из чистого золота.

– Маки, но и у меня был отличный подарок для короля – ошейник из хорошей кожи с клыками гепарда. Король сказал, будет надевать его на провинившихся министров.

– И это вы рассказывали… – Мальчик перешел на английский: – If she is named Sofia, why should I call her Olga? What a bally nuisance! [25]25
  Если ее зовут София, то почему я должен называть ее Ольгой? Чертовщина какая-то! (англ.)


[Закрыть]

– Маки, сдержанность – основа морального кодекса фульбе, – в голосе тетушки слышались нотки укоризны.

– На той неделе вы сказали, что pulaaku – это фигня, и стукнули военного из малинки по руке молотком. Где тут сдержанность?

– Говори точнее: хирургическим молотком перебила ключицу.

– Это был генерал из малинки, тетушка Маммас. И он пообещал вас укокошить.

– Я наложила ему гипсовую повязку Дезо. Без очереди.

– Ну и где ж тут сдержанность? – упрямствовал мальчик.

– Я не фульбе, Маки, а тот военный из малинки слишком много о себе возомнил…

Бенфике показалось, что тетушка Маммас вздохнула. Она перевернулась на живот и уткнулась в пуховую подушку, влажную от лица, вспотевшего после очередного кошмарного сна. Она сказала себе, что будет спать еще ровно два часа…

Сначала мелькнул ее собственный ярко-красный купальник на смуглом теле. Она стояла по колено в прозрачной морской воде метрах в пятидесяти от берега. Дно на отмели было приятное: твердое, песчаное, с мелкими редкими ракушками. О Аллах! Ее боевое арабское воплощение наконец-то стало частью пейзажа июльской Скандинавии. Вода здесь должна быть холоднее воздуха, но по ощущениям наоборот – ногам тепло, а тело покрылось мурашками. Вокруг бежали торопливые сине-белесые гребешки; несомненно, это был пролив Каттегат, соединяющий Северное и Балтийское моря. Она разглядывала полосу светлых песчаных дюн, зеленые кусты шиповника с крупными яркими плодами и черепичные крыши. Зрение сфокусировалось на мужчине в гидрокостюме, который сидел на деревянных мостках, выступающих в море метров на десять. Опять! Адвокат Джокуль Фальк-Ренне, ее соперник на предстоящем голосовании в Совете коммуны, прикидывался, что возится с парусной доской, но на деле, как и предыдущие шесть дней, нагло пялился на ее красный купальник. Она могла поклясться, что в своем прежнем воплощении видела этого типа, но не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Его имя Джокуль Фальк-Ренне (явно неофитское) ни о чем ей не говорило. Лицо политического конкурента было немного светлее гидрокостюма из коричневого неопрена, а глаза походили на земляные орехи, как у артиста, игравшего профессора Мориарти в сериале с Камбербетчем, – маленькие, овальные, словно вздутые, с паутинистым корявым рисунком на желтоватых белках, в обрамлении редких волосков-ресничек. Не обращая внимания на адвоката, она легла на чуть теплый песок, чтобы сделать привычные полсотни отжиманий на кулаках, и вдруг впервые за шесть дней услышала его деловитый басок с бодрым покашливанием, знакомый по выступлениям в Совете коммуны Фредериксхавн.

– А у вас в прихожей висит красивый постер. Всадники на ездовых верблюдах – туареги из нагорья Ахаггар?

Адвокат никогда не был у них в гостях, значит, забирался в дом на побережье без их ведома. Шесть дней назад Джокуль Фальк-Ренне стал появляться тут ровно в семь часов утра и наблюдать, как она выходит из воды. Пустынные песчаные дюны в местности Фредериксхавн протянулись на несколько десятков километров, но адвокат приезжал непременно к их причалу, сколоченному мужем лет десять назад. Она знала, что ее политический соперник арендовал старинный особняк в центре города, рядом с круглой башней Крудтраннет. Значит, чтобы добраться в пригород на велосипеде, да еще с прикрепленной парусной доской, ему приходилось вставать затемно. Скорее всего, велосипедный променад был фрагментом какого-то тактического плана, и никак иначе.

– Нет, – сказала она, продолжая отжиматься, – на картине изображена верблюжья кавалерия мехаристов в итальянской Ливии. Любишь заглядывать в дома в отсутствие хозяев?

– Почему в отсутствие? Твой муж иногда засиживается ночью у компьютера и после крепко спит в своем кабинете. Дверь в дом вы частенько забываете закрывать… А кстати, почему в вашей спальной нет ни одной картины?

Она, конечно, слышала о сталкинге и одержимых преследователях, но это было где-то далеко, в слишком мрачных и оттого неинтересных скандинавских сериалах на Netflix или еще дальше. Ей была непонятна такая открытая, вызывающая наглость: член Совета коммуны, основной соперник на предстоящих выборах только что признался в уголовном преступлении.

И тут он перешел на арабский язык:

– А помнишь ли ты, Бенфика эз-Зубейра, последний взгляд дяди Шейха, которому ты перерезала горло кривой джамбией в вонючей комнате Службы безопасности аэропорта йеменской столицы в далеком четырнадцатом году?

Впервые за многие годы услышав свое настоящее имя, она вздрогнула и перестала отжиматься. Он знал ее настоящее имя, а значит, и многое из того, что с ним связано. Видимо, адвокат получал удовольствие, выдавая ей малыми порциями добытую негативную информацию. Из положения лежа она привстала; под правым коленом хрустнула раздавленная скорлупа мертвых морских моллюсков. Берег был пуст. Хвала Аллаху! Только неподалеку в море незнакомый блондин учил светловолосую дочку стоять на доске под парусом, но вряд ли они могли разобрать, что сейчас сказал адвокат.

– Ты зарезала родного дядю его же собственным кинжалом, – повторил он.

Адвокат Фальк-Ренне, как и она, был уроженцем арабского мира. В местной общине среди потомков древних викингов он слыл толковым юристом и активным общественником. На недавних выборах в коммунальный Совет адвокат победил под лозунгом: «За датскую идентичность с новыми лицами!» В отличие от большинства темнокожих сородичей из арабских и африканских стран, пытавшихся натурализоваться в Северной Европе, Джокуль Фальк-Ренне не носил блестящих цепей на шее и золотых печаток на пальцах. Круглый год он ездил на велосипеде (на раме было написано «Из экологически чистых материалов»), имел при себе портфель для деловых бумаг с крупной надписью «Из экокожи» и ветреной зимой не кутался в искусственную шубу, а утеплялся как настоящий скандинав с помощью дутого жилета на искусственном пуху. Жилет он надевал прямо на твидовый пиджак, а шею обматывал цветным вязаным шарфом. Вечерами адвокат часто сиживал в популярном пабе на улице, выходящей к проливу Каттегат, и мог со знанием всех деталей разложить по полочкам любую из проблем коммуны – будь то уборка мусора или прокладка интернет-кабеля под древней мостовой. Когда очередной подвыпивший датчанин в компании начинал обижаться, что адвокат никогда не поднимает с ними рюмку шнапса (и не пьет даже пива!), Джокуль Фальк-Ренне не ленился подняться из-за стола и без малейшего стеснения запевал задушевным баритоном на хорошем датском, почти без арабского акцента, гимн Королевства Дания:

 
Есть прекрасная земля,
Что вольно простирается буками
Вдоль соленого восточного побережья,
Вдоль соленого восточного побережья,
Переходя в холмистую местность.
Ее зовут старая Дания…
 

Коренные жители Королевства непременно начинали подпевать со слезами на глазах (датчане обожают свой гимн) и, конечно, прощали мусульманину непоколебимую трезвость.

После недавнего избрания в члены Совета новоис-печенный датский политик сделал попытку сблизиться с ней, «как с прекрасной соплеменницей и потрясающе талантливой коллегой», но в ответ на приглашение посидеть вечерком в ресторане на берегу уютной речки и отведать говядины с трюфелями она предложила ему сначала перестать жевать сопли. Тут следует отметить неприятную привычку адвоката громко сморкаться, при том что обильная муконазальная слизь текла у него не наружу, как у обычных людей, а в обратном направлении, то есть в глубину большого носа… В ответ Джокуль Фальк-Ренне не моргнув глазом обвинил ее в отсутствии толерантности и пообещал, что он ее неуместную грубость без последствий не оставит. Тогда на белках его круглых глаз появились красные нити, и с тех пор он держался от нее на расстоянии.

И вот шесть дней назад (за восемь дней до голосования), в семь часов утра выходя из моря, она неожиданно увидела своего политического соперника на их семейных деревянных мостках. Она удивилась и вежливо сказала: «Ассаламу алейкум». Он отозвался коротким датским приветствием Davs. Как араб, он не мог не знать, что ответ на приветствие не должен быть короче самого приветствия – это невежливо. Она принялась как обычно отжиматься от прохладного песка, а он без стеснения разглядывал ее фигуру. На следующий день, проходя мимо деревянного причала, она повела себя по-европейски и произнесла Godmorgen, но он опять буркнул короткое Davs и уставился на ее мокрый красный купальник. В последующие дни она перестала здороваться вовсе и, проходя мимо деревянного причала, боролась с желанием крикнуть: «Эй, а ты не боишься обвинения в преследовании?» Но молчала, поскольку решила, станет бургомистром коммуны в самом прекрасном закоулке Королевства Дании без всякого хайпа, одержит безукоризненно чистую победу.

– Твоя болтовня, адвокат, далека от реальности, поскольку… – произнесла она медленно, желая выгадать время, и поднялась с песка.

Он ее перебил:

– А еще ты наверняка помнишь, такое ведь невозможно забыть, как удивился твой троюродный брат Банан, когда ты выстрелила ему в рот из винтовки в горной деревне «детей дождя»?

Он смотрел на нее круглыми глазами с редкими ресницами и молчал, возможно ожидая, что под влиянием гнева из рафинированной датчанки выползет ее настоящее боевое арабское воплощение.

– Послушай, коллега, ты наговорил тут небылиц. – Ее глаза приобрели цвет драконьей зелени. – А сам не боишься встречного обвинения в клевете и сталкинге? – Она пошла к нему по деревянным мосткам, отряхивая ладони от песка. – Обвинил меня в убийстве родственников… Решил, что можешь меня шантажировать?

Она встала в двух шагах от него, точнее над ним. Гнев действительно ухватил ее за мокрые после купания волосы. Однако политический соперник не двинулся с места. Он был спокоен. Сидел, свесив ноги в прозрачную морскую воду, и не стесняясь елозил глазами-орехами по ее длинным смуглым ногам, плоскому животу и груди в красном топе. Многокилометровая дуга песчаных дюн, убегающая за горизонт, была пустынна. Только неподалеку, на мелководье, светловолосый мужчина атлетического сложения обучал серфингу маленькую девочку. Блондин, помахав рукой, крикнул, что мечтает сделать с ними селфи для инстаграма. Еще бы ему не хотеть такую сториз! Подтянутый мужчина в гидрокостюме и стройная женщина в открытом красном купальнике – два основных претендента на пост бургомистра – рядышком на деревянном причале беседуют о чем-то в семь часов утра! Перспективные датские политики арабского происхождения, ведущие здоровый образ жизни, заработают для него много лайков.

– А что тут неправда? – Он был спокоен, даже улыбнулся. – В твоем шкафу спрятаны трупы родственников, а в моем сейфе лежит одна замечательная папочка из экокожи, а в ней вырезки из арабских газет пятнадцатилетней давности.

– Зачем мне знать про старые арабские газеты?

– А в них твои фотографии. Неважного качества, но узнать можно. Ты почти не изменилась. Хвала Аллаху!

– И что же в тех заметках?

– Ты сейчас растеряна и потому задаешь глупые вопросы. В них сказано, что капитан йеменской госбезопасности Бенфика эз-Зубейра находится в розыске за убийство родного дяди и троюродного брата.

– Это была необходимая оборона. Тогда были слушания в городском суде Саны, и с меня сняли все обвинения.

– У меня иные сведения. К тому же пострадавшая сторона, то есть твои родственники до сих пор считают по-другому.

– Мы раньше встречались с тобой в Йемене?

– Нет.

– Зачем ты приезжаешь сюда каждое утро?

– Почему бы мне не поглазеть лишний раз на красивое полуголое женское тело…

– А ты наглец, адвокат Джокуль Фальк-Ренне.

– Да.

– Твои сторонники в Совете не знают, что ты одержимый…

– Через два дня я стану бургомистром. И постепенно добьюсь запрета на открытые женские купальники на всех пляжах Ютландии, ну а пока… – Тут он сделал паузу и снова оглядел ее с ног до головы. – Ну а пока почему бы мне всласть на тебя не поглазеть?

– Чего ты добиваешься?

– Через два дня на заседании Совета ты отзовешь свою кандидатуру.

– А если откажусь?

– Тогда тебе придется ознакомиться с параграфом 237 Уголовного кодекса Датского Королевства. Любое лицо, которое убивает другое лицо, признается виновным в убийстве и подлежит тюремному заключению на любой срок, колеблющийся от пяти лет до пожизненного заключения.

– Пойдешь в полицию?

– Зачем? Я зачитаю заметки из газет прямо на заседании Совета, и полиция сама к тебе придет. Шутка ли? Кресло бургомистра пыталась занять этническая арабка, которую на родине обвинили в двойном убийстве. Это же самый смак для публики… Разразится скандал, поднимется шумиха, и тебе придется покинуть славную коммуну Фредериксхавн.

– А если я сниму кандидатуру?

– Хвала Аллаху! Тогда старые арабские газеты останутся в папочке из экокожи. О них никто не узнает. А еще я милостиво разрешу тебе остаться простым членом Совета.

– Шантажируешь… прямо сейчас совершаешь преступление… чтобы стать бургомистром?

– Да, представь себе.

– Зачем тебе это?

– Северная Ютландия долго сопротивлялась, но все-таки пала перед флагом джихада. Я стану первым бургомистром-мусульманином. Аллаху акбар! А ты не переживай, потом я отправлю тебя в датский парламент… Хочешь баллотироваться в датский парламент? Знаю, хочешь. Будешь трудиться под моим прямым управлением, разумеется.

– Значит, грезишь стать завоевателем земель неверных? Да ты и вправду ненормальный.

– Мусульман в Скандинавии много, а со временем будет много больше. Хвала Аллаху! Палестинец Ясир Арафат, между прочим, лауреат Нобелевской премии мира, всегда повторял: «Матка арабской женщины – мое самое сильное оружие».

– У тебя сильно устаревшие сведения об арабских женщинах.

– Слушай сюда, – сказал адвокат, перейдя с литературного арабского языка на разговорный, как говорят в морском порту йеменской Ходейды, – послезавтра в Ратуше ты призовешь своих сторонников голосовать за меня.

– Это все?

– Нет, не все. Иногда ты будешь приходить ко мне домой.

– Зачем?

– У нас будет роман, – сказал он деловым тоном, словно речь шла об утверждении статьи муниципального бюджета, не сдержался и облизнул губы, – замечательный, сладкий, но тайный роман.

– Да ты совсем поехавший. – Она тоже перешла с литературного на уличный арабский. Ее прежнее боевое воплощение подсказывало, что следует схватить паршивца левой рукой за курчавые волосы, а правой сломать его большой сопливый нос! Упаси нас всех Аллах от проклятого шайтана! Нет, этого делать нельзя, только не сейчас. – Адвокат Фальк-Ренне, ты мечтаешь сделать меня наложницей?

– Да, именно. И в первый раз ты придешь ко мне домой завтра ровно в полдень. На час или два. Как пойдет. Не опаздывай. – Он задрал голову, посмотрел в ее потемневшие глаза и нагло улыбнулся: – Смирись, Бенфика, ты же столько сил отдала, чтобы легализоваться в счастливой Дании.

Она хотела наподдать ему ногой и спихнуть в море, но развернулась и пошла по мосткам к берегу, пытаясь хвалить себя за немыслимую сдержанность.

– И еще кое-что, – сказал он ей в спину, и можно было биться об заклад, что адвокат не отрывал взгляда от ее бикини пониже спины. – Лет пятнадцать назад ты виделась с моим отцом – принцем Тариком Аль-Дадли.

– О Аллах… – Тут она не сдержала чувств и повернулась: – Как же я тебя не узнала! Ты сын Соплежуя, последнего принца династии султанов Аль-Дадли. А вы с отцом похожи. И не только внешне.

– На той вашей встрече ты выстрелила ему из пистолета в живот, но он выжил. Хвала Аллаху!

– С чего твой отец решил, что в него стреляла я?

– Твое лицо было закрыто черной буркой, но тебя выдают духи. Отец сказал, ты не меняешь привычек. Перец плюс роза. Интересное сочетание…

– Интересное сочетание было у твоего папаши. Он не стеснялся клянчить деньги у ваххабитов и у госбезопасности. Он любил дорогой виски, но приказал отрубить голову директору школы в Джааре лишь за то, что несчастный разрешил преподавать запрещенную в Султанате физику и химию.

– Это теперь уже не важно. Ты ранила принца Тарика, и он мучился от осложнений. Не мог полноценно питаться из-за невыносимых болей в животе. И перед смертью приказал мне во что бы то ни стало найти тебя и…

– И сделать сексуальной рабыней?

– Нет, это моя собственная инициатива. Он велел мне найти тебя и рассказать, кто на самом деле был твой отец…

– Я знаю, кто мой отец.

– Нет, не знаешь. И кстати, как я нашел тебя… Об этом много писали и в скандинавских газетах, и в интернете. Датчанка арабского происхождения пресекла уличное ограбление пары местных мужчин и отправила в реанимацию вооруженного грабителя-мигранта. Я сразу понял, что это ты.

В третий раз за утро ей захотелось его ударить, но ведь она решила сделать политическую карьеру не в горячем Мали и не в раскаленном Йемене, а в прохладной Дании, поэтому просто спросила:

– И кто был мой отец?

– Бенфика, всю оставшуюся жизнь ты будешь мучиться от осознания того, что твоим настоящим отцом был… – Мерзкий адвокат осекся и изобразил улыбку.

По берегу к ним шел светловолосый мужчина атлетического сложения с парусной лодкой под мышкой, следом вприпрыжку бежала беленькая девочка лет пяти. Оба в красных гидрокостюмах, как пара циркачей-акробатов – отец и дочь – в ярких трико перед выходом на арену.

– Эй, привет! – доброжелательно крикнул им атлет. – Вы же оба претендуете стать нашим бургомистром? Можно сделать с вами селфи?

Он протянул парусную доску именно ей.

– Подержишь сёрф? Держи доску вместе с моей маленькой Аннелисой. Вот так. А мы обнимемся с адвокатом. – Блондин выставил накачанную руку с айфоном для селфи. – Это будет красивый снимок, наполненный многомерной толерантностью… Внимание, снимаю!

Скорее всего, это был крах ее политической карьеры в Европе. Бывший начальник в йеменской госбезопасности как-то заметил, что мигранты из Африки и Среднего Востока преодолевают тысячи мучительных километров и очень страдают в пути, но все, от чего они бегут, обязательно приносят с собой в Европу. Ей хотелось заплакать, но она улыбнулась в камеру.