Текст книги "Журналист по знаку зодиака"

А в это время

Было уже за полночь, но Владимир Иванович Скляренко по-прежнему сидел в своем офисе, перебирал бумаги и смотрел по ящику местные новости. Иногда он действительно чувствовал себя Сталиным. Но только по одной причине: он любил работать по ночам, когда думается легче, когда меньше телефонных звонков, когда никто не мешает неспешно проанализировать прошедший день. Да и все самые важные дела решались, как правило, после обеда, ближе к вечеру. Хоть и говорят, что утро вечера мудренее.

А весь день сегодня у Доктора был разбит по минутам: пора было начинать думать про предстоящую предвыборную кампанию в главный парламент Прикамского края – Законодательную думу. Зашевелились, как тараканы, будущие конкуренты, показывая себя в различных ракурсах: то они организовывают субботники, то гоняют чаи-лимоны с пенсионерами какого-нибудь жилого дома, то интересуются нуждами общеобразовательных школ, то проводят турниры по футболу среди воспитанников детдомов, то приносят подарки в какой-нибудь онкологический центр. Короче, кто как может, как у кого работает фантазия. Как бы все эти мероприятия происходили по зову сердца. Одним словом, как в знаменитой сказке у Леонида Филатова: «Утром мажу бутерброд, сразу мысль – а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот». Одним словом, слеза прошибает.

Он тут вспомнил, как один поддатый депутат, нувориш хренов, качавший земные недра себе в карман и недовольный именно природной рентой, за счет которой, собственно, и жил, орал в пьяном угаре: «Бей жидов, спасай Россию!»

Жидов перебили, а Расею-матушку так и не спасли. Действительно, что тут скажешь? Слуга царю, отец солдатам. А кто бы знал, ради чего все эти выборы? Если кто не знает, то объясняем: чтобы сохранить свой бизнес.

Целый день Скляренко был важным и чопорным и мало походил на того своего в доску парня, простого сермяжного мужика от сохи, с которым встречался Михаил Катаев в ресторане «Полтава». Скляренко, как и его конкуренты, также начинал свою предвыборную кампанию и должен был выглядеть соответственно. Внешний вид кандидата в депутаты – это его визитная карточка. Пиджак должен сидеть на хозяине, как вор за решеткой. А галстук – небрежно повязан. Это как профессиональный инструмент у артиста. По одежке, как известно, встречают. А провожают – по тем подаркам, которыми «кони», то есть кандидаты в депутаты, одаривают своих избирателей.

За внешним видом Доктора наблюдало несколько стилистов, как сейчас называют обыкновенных парикмахеров, брадобреев и цирюльников из фирмы «Стригу, бригу, завигу». И смех и грех.

– Можно, Владимир Иванович? – спросил помощник, открыв дверь в кабинет Владимира Скляренко.

– Можно Машку за ляжку. Понял?

Марат, улыбнувшись, согласно кивнул.

– Ну что там у тебя? – недовольно спросил Доктор.

– Сегодня звонил наш писатель. Говорит, почти написал. Хочет показать. Он не стал отправлять рукопись по электронной почте. Хочет из рук в руки. Так надежней, – начал свой доклад помощник.

– Разумно. Ну что ж, пусть подваливает завтра, то есть уже сегодня, – Доктор посмотрел на часы, – какие проблемы?

– А время?

– Где-нибудь часа в три дня. Отметь у себя, чтобы не забыть.

Но Марат не уходил. Он нервно перебирал в руках папку.

– Что у тебя еще?

– Есть одно «но», Владимир Иванович.

– Ну, говори, чего стоишь, как у жениха на свадьбе.

– В «Обозревателе», похоже, наш материал не выйдет.

– Этот писака, что, разводит нас? Кидает?

– Нет. Просто учредитель «Обоза» категорически против того, чтобы в его газете печатать нашу книгу. Не надо ему ничего этого. И светиться он не хочет. У него к действующей власти и к ментам свой интерес. Да и Катаев из «Обозревателя» валит. Терки какие-то промеж ними замутились. Но есть другой вариант. Я тут подумал немного…

– Плохо, что ты много думать до сих пор не научился. Впрочем, мне Катаев тоже не очень понравился.

– Есть другой вариант, – словно не слыша Доктора, повторил помощник. – Нам может помочь Андрей Ветлугин. Известный журналюга. Тоже из «Обоза». Он журналистскими расследованиями занимается. Устроится грузчиком на какой-нибудь мясокомбинат, продавцом в магазин или охранником в какую-нибудь «пирамиду». Потом статью выдаст, как там воруют и объегоривают. Интересно получалось. Как живой только до сих пор остался – непонятно. Читавшие его материалы делятся на две категории: одни считают его гением, другие – сумасшедшим, если он способен писать про такое. Подписывается, естественно, псевдонимом – Андрей Волк. В смысле, зубастый такой, – помощник сжал кулак, словно демонстрируя силу и мощь волчьих клыков. – С волчьей яростью пишет.

– По ходу, значит, это он и есть тот самый Волк, – задумчиво проговорил Доктор, – читал, читал.

– Или вот еще, – Марат выложил на стол ксерокопии газетных статей, – специально однажды притворился пьяным, чтобы попасть в трезвяк. А потом все в красках расписал, как там менты клиентов прессуют и деньги, типа, воруют. С фамилиями, званиями, все как положено расписал. Помните тот случай? Шуму было! Менты, естественно, в штыки. До суда дело дошло. Даже кого-то сняли.

– Хм, писатель, – ухмыльнулся Скляренко, – сочинитель. Он рассматривал копии статей.

– Есть у него и другие псевдонимы, – продолжал помощник.

– Ну и при чем он здесь? – не понял его Доктор. – Ты мне тут бабушку-то не лохмать. Головой за это дело отвечаешь.

– Я понимаю.

– Ну?

– Он еще и издатель, – Марат сделал паузу, ожидая реакции своего шефа.

Но тот молчал.

– Газету издает, – неуверенно начал вновь говорить помощник. – И неплохую. «Зеркало Прикамска». Озаглавлена как народная газета, но в основном там пишут про здоровье, ну там, медицина, аптеки, народные методы лечения всякие, здоровый образ жизни, но нам подойдет. К тому же медицину он как-то с криминалом связывает. Умеет он это делать. Поэтому газетенка его пользуется популярностью у пенсионеров. А пенсы – это те самые люди, которые как раз нам и нужны. Они главные, кто голосует на выборах. Про здоровье-то кто в основном читает? Ну и статьи про плохих ментов?

И Марат все рассказал.

Доктор внимательно выслушал своего подчиненного. Несколько раз он вставал, наливал себе минералки. Потом снова небрежно перебирал копии ветлугинских статей.

Помощник передохнул, чтобы набрать в рот воздуха и вновь продолжить рассказывать. Но Доктор его остановил.

– Шустрый мальчонка, получается. А что ты мне про этого волчару раньше-то не говорил? – задумчиво спросил он.

– Так вы меня не слушали, Владимир Иванович. Сказали, что…

– Ладно, не гони пургу, шучу я. Давай, базарь дальше.

Когда Марат закончил свой рассказ про Ветлугина, Доктор некоторое время молчал.

– Газета-то про меня вроде как получается: я ведь тоже доктор, – улыбнулся он. – Я когда-то действительно хотел стать врачом. Детей лечить… Сейчас каким-нибудь главврачом бы был… Кстати, до сих пор люблю докторскую колбасу, еще с советских времен. Да тогда никакой другой и не было.

Он замолчал, потом внимательно посмотрел на помощника и весело спросил:

– Вот депутатом стану, может, диссертацию докторскую себе соображу. А, как думаешь? Доктор наук Скляренко! Звучит? Это тебе не воровское погоняло.

– Конечно, Владимир Иванович, – поддакнул Марат.

Затем Доктор встал из-за стола и прошелся по кабинету. Резко сказал:

– Ладно, хватит об ерунде. О серьезном надо думать. А почему ты Волка сразу не взял в разработку?

– Видите ли, Катаев хорошо знает тему про зэков, про ментов, у него практически все книги про это, а Ветлугин – всего лишь журналист, скандальный, известный, хороший. Но – журналист. Да и газета его вроде как бы не совсем про политику. А потом хрен к носу прикинул – вижу, что у нее и тираж больше, чем у «Обоза», и свои постоянные читатели есть, и своя сеть распространения. Это самое главное. А писать о политике можно в любой газете. Здесь закон ни мы, ни Ветлугин не нарушаем. Да и бабки Ветлугину, я думаю, тоже не помешают.

– Ладно, давай заряжай этого волкодава. Но смотри, чтоб…

– Слушаюсь.

– Так, подожди, а писатель этот, в натуре?

– Я думаю, того, что мы заплатили Катаеву, ему хватит за глаза, уговор-то он не на сто процентов выполнил, к тому же он их уже получил, а остальные – Ветлугину. Газету сделает, издаст, истратит, что останется – себе. Я тут подсчитал… – начал было помощник.

– Ладно, потом в бухгалтерии нашей все это расскажешь, – прервал его Скляренко.

– У меня все с собой, – сказал Марат, открывая папку и доставая оттуда еще какие-то бумаги, – вот бизнес-план.

Но Доктор лишь махнул рукой.

– Хреново, что Катаев остался в теме, значит. Теперь волкодав еще этот, – он подумал немного и снова сказал: – Значит, сделаем так. Этот писатель, Катаев, значит, пусть в срочном порядке заканчивает свою писанину и валит куда-нибудь из Прикамска, чтоб не мешался. И не к себе на Вишеру, а куда-нибудь подальше. Он чем увлекается?

– Говорят, сплавляться любит. Турист-экстремал, типа.

– Ну и пусть плывет себе куда-нибудь.

– Так сейчас зима, Владимир Иванович.

– Это у нас зима, а в Африке – лето, мудак ты стоеросовый, – раздраженно сказал Скляренко. – Вот в Африку и отправь его, значит, пусть там с крокодилами по Амазонке сплавляется.

– Амазонка в Бразилии, в Южной Америке то есть.

– Какая разница. Пусть валит себе, куда хочет.

«Н-да, географию надо было в школе по учебникам учить, а не по загранпаспорту», – улыбнувшись подумал про себя помощник, по достоинству оценивая шутку шефа. И вслух сказал:

– Понял.

– Проследи. Рублей подкинь, если мало будет. Пусть отдохнет и забудет все. А издателя, волкодава этого, если что, мы защитим. Волк, волк… – расхаживал по кабинету Скляренко. – Типа, погремуха такая, значит. Ну ладно. Понял, что делать?

– Да, Владимир Иванович.

– И начинай с ним работать. Все, свободен, – вальяжно, по-барски, проговорил Скляренко, давая понять, что разговор закончен и что ему надо побыть одному.

Помощник беззвучно вышел и так же беззвучно закрыл за собой дверь.

Несколько слов к портрету

Мы уже сказали, что Андрей не любил писать в редакции, а любил, скажем так, работать в нерабочей обстановке. Если бы у него был отдельный кабинет, то – другое дело. А так – общая комната, хоть и большая, где все всё про всех знают, когда все общее: блокноты, ручки, диктофоны, фотоаппараты, а также чай, кофе и сахар.

И все журналюги, тут слово «журналисты» явно неуместно, звонят своим бабам и мужикам, рассказывают пошлые анекдоты, звенят ложками в чашках, скрипят зубами, перемалывая печенье и крекеры, принимают посетителей и просителей. Причем происходит все это одновременно. Мы уж не говорим про монотонное клавишное бряканье.

Короче, в это время жизнь в редакции напоминает броуновское движение, как воспетый Петровым и Ильфом Дом народов в «Двенадцати стульях».

Хотя в одиночестве, то есть в отдельном кабинете, Андрей не выдержал бы и часа. Ему всегда надо быть на людях, даже если он никого и ничего вокруг не замечает, как это иногда случается в те времена, когда на него снисходит вдохновенье. Хотя с ним в редакции такое происходит редко.

Еще несколько слов к портрету нашего главного героя. Андрей Ветлугин обладал каким-то диким, неуемным темпераментом. Всегда куда-то спешил, словно боялся чего-то не успеть. К экзаменам всегда готовился в последний день, декларации в налоговую сдавал также в последний день…

И ведь всегда успевал, как-то изворачивался… умудрялся…

Его иногда спрашивали, как он в школе-то отсиживал сорок пять минут, раз у него в жопе шило. А он снова шутил, говорил, что родился в год извержения Везувия со знаменитой картины Брюллова, поэтому часть той энергии передалась ему.

Его мать, интеллигентка в третьем колене, будущая стоматолог, на третьем курсе мединститута заприметила некогда подвижного и веселого, но неотесанного внутренне прикамца, рабочие кулаки которого символизировали мощь крестьянско-трудового пролетариата. И женщина решила с этими кулаками провести педагогическую работу, объяснить им, что, кроме кувалды и наковальни, серпа и молота, плуга и лемеха, а также праведного гнева, бывает еще на свете возвышенная поэзия. Например, любимые ею Андре Моруа или Мельников-Печерский, которые хоть и были прозаиками, но, как поэты, писали тонко и тепло.

Она прочла бывшему жителю одной из прикамских деревень вслух пару страниц из романа «На горах» и столько же из «В лесах». И тот как-то сразу размяк, сдался, потому что до этого не читал ни одной книги, не считая учебника по высшей математике для поступающих в вузы и гроссбуха по сопромату, после сдачи которого, как гласит студенческая молва, можно жениться. Что он и сделал. «Так узнала мама моего отца».

Вняв ее увещеваниям, сын потомственного колхозного бригадира впоследствии все-таки выучился на инженера и закончил трудовую вахту начальником цеха на авиационном заводе.

Иногда мать Андрея в шутку говорила: «Он женился на мне лет сорок назад и до сих пор не может прийти в себя от счастья».

К сожалению, старший их сын, рожденный от этого счастья, не стал ни врачом, ни инженером, как того хотели родители. Он стал журналистом, да и то не с первого раза, успев поработать и прибористом на том же авиазаводе, и грузчиком овощного магазина, расположенного поблизости, и разносчиком телеграмм в соседнем почтовом отделении.

А вот младший их сын стал тем, кем и хотел стать: инженером-нефтяником. Жил он сейчас в далекой Сибири, добывал черное золото, получал за это хорошую зарплату и раз в год приезжал в Прикамск навестить родителей.

Зайчище

Это была пресс-конференция известного столичного артиста. Он являлся сыном выдающегося сатирика, умершего много лет назад, чьи монологи и цитаты из интермедий до сих пор произносит благодарный российский народ, как и фрагменты из фильмов Гайдая или Рязанова.

Ныне Константин Майкин возглавлял один из московских театров, исполняя в нем почти все главные роли. В Прикамск, правда, приехал с сольным концертом.

В душном и тесном зале агентства «Интерфакс-Прикамск» было многолюдно. Когда приезжают подобные артисты, то на прессухи сбегается весь желтый журналистский бомонд из «Эфира», «Комсомолки», а также никому не нужных и непонятно за счет чего издающихся глянцевых изданий типа «Досуг», «Модная жизнь», «Горчица», «Соль» и «Собака». Есть такие в Прикамске гламурные журналы. Но как сказал один мудрый бизнесмен, умные люди гламур не читают, они его издают. На другие, более серьезные мероприятия – типа о подготовке города к зиме или об открытии фестиваля какой-нибудь славянской письменности – их писарюги не ходят.

Юлия пришла раньше всех и уселась в первый ряд. Она достала блокнот, затем цифровой диктофон, который ей арендовал Андрей, так как она еще не получала обозовскую зарплату. Диктофон она положила на стол, за которым и должен был восседать один из самых любимых ею артистов, рядом с табличкой, на которой красовалась надпись: «Константин Аркадьевич Майкин, художественный руководитель театра «Сатириконъ», народный артист России». Помимо интервью, она хотела, естественно, получить и приглашение на концерт.

Кстати, это было первое более-менее серьезное задание, порученное ей в «Обозревателе», да и то потому, что «культурный» Ветлугин оказался в этот день занят другими – спортивными – делами. Культура требует жертв, чуть позже станет понятно, почему. После своего первого выхода «в свет» на прессуху к сельскому министру Юля написала лишь пару колхозных новостей да одну полустраничную статью про перерытый канавами двор у дома, где живет капризный учредитель «Обоза». Причем сделала она это, не выходя из редакции, полностью поддавшись его словесному поносу с вымыслами в придачу.

Между тем зал агентства наполнялся журналистами и операторами местных телеканалов. Те устанавливали треноги и укрепляли на них громоздкие камеры.

Московский гость появился неожиданно, естественно, в сопровождении секретаря «Интерфакса», худой, словно ее глисты заели, очкастой девицы с рыжими, как апельсины на снегу, волосами.

– Добрый день, дамы и господа. У нас в гостях народный артист…

И так далее и тому подобное в том же духе, поэтому не будем тратить на ее дежурное приветствие писательское и читательское время.

– … попрошу отключить ваши мобильные телефоны.

– Может, сразу приступим к вопросам? – предложила столичная звезда.

Сидевший рядом с Юлией бородатый молодой мужик поднял руку и встал со своего места:

– «Комсомольская правда – Прикамск», – представился он. – Константин Аркадьевич… – начал было он задавать свой вопрос, но Майкин перебил его:

– А что, «Комсомолка» в Прикамске такая же плохая и неинтересная, как и в Москве, что читать ее невозможно?

И ослепительно белозубо улыбнулся. Все журналисты, бывшие на прессухе, дружно заржали. После этого смущенный журналист-комсомолец, потупив глаза, уселся на свое место и вопросы задавать больше не пытался.

Как Юлия и предполагала, все вопросы, задаваемые журналистами, касались не столько творчества выдающегося мастера, сколько личной жизни. Один такой вопрос задала даже она.

После того как брифинг закончился, она, как ей показалось, первой подошла к Майкину. А тот уже успел сфотографироваться с несколькими молоденькими журналистками.

– Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

– Знаете, я сейчас очень занят, мне надо в театр, там устанавливают декорации, но, если вы не против, я мог бы вас подвезти. По дороге поговорим.

Это была удача! Но вместо того, чтобы выразить свой восторг, Юля лишь тихо сказала:

– Да, конечно, спасибо.

В интерфаксовской машине Майкин спросил ее:

– Ну, что вы хотели мне сказать? Кстати, мы не познакомились.

– Юля. Юлия, – поправилась она, – работаю в «Прикамском обозревателе».

– Ну а меня вы знаете, – он добродушно улыбнулся.

– Видите ли, я журналисткой работаю недавно. Это, по сути, мое первое большое интервью, тем более с таким человеком, как вы.

– Ну… я обычный человек. Единственное, чем отличаюсь, – меня чаще показывают по телевизору и в газетах пропесочивают больше, чем бухгалтеров или учителей. Кстати, ваши же коллеги. Причем почти всегда неправильно. Как сказала Раневская: обо мне столько написано вранья, что половина его не соответствует действительности. А работа моя такая же, как у вас. Или вот у водителя.

– Какой-нибудь эпизод из вашей жизни, Константин Аркадьевич. Пожалуйста.

– Эпизод, говоришь? Когда-то отец снял меня в главной эпизодической роли. Это было давно. А помню как сейчас. Кстати, это, наверное, была моя лучшая роль. Можете так и записать.

– Как фильм-то назывался?

– Не помню, – он засмеялся, – да и не фильм это был вовсе, а утренник в детском саду. Поэтому не спрашивайте меня ни о чем. Лучше скажите, Юлечка, вы зачем пошли в журналистику? Я тут вспомнил ваш вопрос.

«Почему всем интересно знать, почему я иду в журналистику. Кому какое дело? – подумала про себя Репина. – А может, действительно в управдомы податься?» Тут ей вспомнился детский стишок, где есть такие слова: «И сказала мама тихо: “Разве плохо быть портнихой?”».

«Ладно, если что – буду швеей-мотористкой второго разряда», – весело решила она. Дело в том, что, когда она училась в Шахтерске в школе, девочкам на уроках труда преподавали азы именно этой профессии.

Но Майкину сказала по-другому, даже сама удивилась своей наглости:

– Буду откровенна. Я карьеристка. В журналистском смысле.

– И зачем вам это надо?

– Хочу быть свободной и независимой.

– Но это и есть зависимость. Зависимость от власти. Зависимость от денег. А деньги интересны лишь как инструмент власти. Но чем больше власти, тем меньше свободы. Поверьте старому еврею. Любая власть – это пагубная страсть, как сказал поэт.

Юля строчила в блокнот высказывания звезды, забыв о диктофоне, который впопыхах засунула в сумочку, а достать не успела.

– И мой совет: никогда не задавайте глупых вопросов – типа сколько раз вы были женаты или на какой тачке ездите, – продолжал Майкин.

Именно этот вопрос она и задала Майкину во время прессухи. А он, кстати, так на него и не ответил.

– Простите.

– Вы что оканчивали?

– Еще учусь на местном журфаке, – оживилась Джулия.

Она поняла, что попала впросак, поэтому была рада, что Майкин переменил тему разговора. Поняла она также, что никакого интервью не получится. Ей просто было приятно прокатиться на машине рядом со знаменитостью.

«Вместо интервью сделаю рецензию на спектакль», – подумала она. Хотя как делается рецензия, она еще не знала – она училась, как уже знает читатель, всего лишь на втором курсе.

– Да-а, чему вас только там учат… – он снисходительно улыбнулся.

– А что вас смущает?

– Такими вопросами вы никогда ничего не достигнете. Это как в театре; там есть актеры, простите за банальность, которые всю жизнь играют одну роль у третьей кулисы: кушать подано. В противном случае подберите себе другую профессию, пока не поздно, – он улыбнулся своей красивой улыбкой на некрасивом обезьяньем лице. – Жду вас на концерте.

Машина остановилась у театра, где вечером должен был состояться его концерт. Лил противный дождь вперемежку со снегом. «Не хватало еще простудиться», – подумала Юлия, выходя из «Волги».

– Так какая самая лучшая ваша роль, Константин Аркадьевич? – спросила она столичную звезду всемирного масштаба.

– Не помню. Забыл. Впрочем, нет: та, которую я еще не сыграл.

Он пожал ей руку и скрылся в дверях.

Она посмотрела на фасад театра. С громадной афиши на нее смотрел человек, с которым она только что разговаривала. Оказывается, беседовать со знаменитостями очень просто.

«Сделаю просто откровенный разговор на всю полосу, материала хватит», – Юлия вертела в руках приглашение.

Она, как все начинающие творческие люди, хотела потрясти если не мир, то мироощущение неискушенного читателя – точно.

«А завтра вечером в «Премьер» схожу. Там киношная тусовка будет. Может, кто-то кому-нибудь морду набьет», – весело подумала продрогшая насквозь Юля.

И тут же написала эсэмэску Андрею: «Привет, я в больнице. Мне сделали операцию на сердце. Врач сказал, что в сердце нашли тебя, и ты там будешь всегда… Целую, Зайчище».