Текст книги "Журналист по знаку зодиака"

– Не понял?

– Ничего больше не сказала.

– А твой какой интерес? Ты вроде тоже с ней всегда конфликтовал, как я, как Катаев, – спросил Андрей.

– Интерес? Да никакого. В кабак сводите меня – и ладно.

– Что-то дешево берешь, Леопольд, она вон тут тебе, как я посмотрю, такое нарассказывала.

– А мне многого, тем более лишнего, не надо. Целее буду. Поэтому делай как я.

– В смысле?

– Лучше брать меньше, да чаще. Здоровее буду. За мелкие суммы на меня никто не наедет, для них пять-десять тысяч – тьфу и растереть. А за крупные бабки башку могут оторвать.

В это время официантка в короткой юбке, но в длинном переднике, как стало принято в последнее время на западный манер одевать халдеев в питейных заведениях, претендующих на солидность, принесла Андрею салат и стакан морса.

– Приятного аппетита, – сказала она и тихо удалилась.

Они снова некоторое время помолчали.

– Ну так что Карге передать? – спросил Леопольд.

– А ничего. Скажи, что знать я ничего не знаю, и то, что написал этот пьяный мудак Катаев, меня не касается.

– Ладно. Мое дело передать.

– Слышь, Леопольд, давай лучше о бабах, об официантке этой, на которую ты глаз положил, а то мы говорим не о том, – перевел Андрей разговор на другую тему.

– А чего о них говорить? – вяло откликнулся Гридасов.

– Вот ты тут всякую хрень несешь. Говоришь, говоришь, а чего не женишься-то?

Леопольд налил себе водки, сделал мощный глоток, крякнул, как положено в таких случаях. Смачно заел селедкой.

– Жена – это верный соратник по совместному старению.

– Да я в общем-то не о женах говорю, а вообще о женщинах. Все равно, согласись, без них не туды и не сюды. А ты бухтишь о чем и о ком угодно, только не о бабах.

– А чего о них говорить? – повторился Леопольд. – Надоели они мне все, суки. Тут снял одну, журналюгой работает, в «Местных новостях».

– Ну и?

– Она сначала ломалась, как фригидная кокетка. Потом вроде согласилась. Домой ко мне приехали. Понятно, вина выпили. Ну, до этого дела дошло. Я, значит, готовый к извержению, как Везувий, – тут Леопольд зло усмехнулся, – а она мне в это самое время говорит, что сына ее надо завтра в больницу везти на какой-то там прием. Представляешь? Он у нее аутизмом каким-то болеет.

– И что?

– У меня сразу на полшестого. Все, говорю, вали отсюда.

Андрей рассмеялся:

– Может быть, ты… это… ну… плохо старался? Нет не дающих. Сам ведь знаешь.

– Нормально все было. Наше дело не рожать. Сунул, вынул и бежать!

– Вот это любовь!

Раньше Леопольд не пропускал ни одной юбки и за каждой более-менее приличной бабой бегал с резвостью стриженого бобика. А поскольку все бабники основное время своей пустой и никчемной жизни тратят на понятно кого, то о своей семье им позаботиться некогда. И поэтому к закату жизни остаются в глухом одиночестве и уходят в мир иной если не в нищете и забвении, то никому не нужными и всеми забытыми. Хотя пока еще более-менее молоды и свежи, как молодильные яблоки, и прыгучи из одной постели в другую, об этом стараются не думать.

Но Гридасов как-то очень быстро и резко сник. Сейчас он жил один и о бабе, которая могла бы стать его женой, не мечтал.

– Да, Леопольд, это тебе не с Дунькой Кулаковой в бирюльки играть. А ты попробуй Каргу, – рассмеялся Андрей. – То-то, я смотрю, ты ерунду всякую несешь.

Леопольд ничего не ответил. Он долил себе остатки водки. Выпил.

– Ну и как ты сейчас справляешь нужду, женоненавистник? – снова спросил Андрей.

– Никак. Сейчас я отдыхаю. Читаю философские книги, какие хочу, смотрю старые фильмы, которые люблю, тихо пью пиво.

– И по бабам не бегаешь?

– Представь себе, – ответил улыбаясь Валентин. Но тут же спохватился: – Ну не то что не бегаю… Сам понимаешь. Я, скажем так, сейчас скупее стал в желаньях. Просто мне одна знакомая когда-то сказала, что не надо искать тех, у кого поперек, у всех – вдоль.

– Ты это о чем? – не понял целомудренный Андрей.

– О влагалище.

– О чем?

– Какой только дурак это слово придумал.

Они опять помолчали, думая каждый о своем.

– Ты домой?

– Угу.

– На немке своей?

– Нет, сегодня на общественном такси, сейчас закажу.

Андрей набрал какой-то телефонный номер.

– Через десять минут будет зеленоглазое авто. Поехали, – Андрей допил свой морс.

Ехали молча. От Леопольда хорошо пахло свежим водочно-пивным выхлопом. У дома, где он жил, Андрей попросил водилу остановить машину.

– Не связывайся ты с ней, с этой сукой, – сказал Гридасов, открывая дверцу. – Бывай.

– Это ты с ней не связывайся. Я вот что думаю: зачем она тебя-то ввязала в это дело? Ты тут всяко лишний, – задумчиво проговорил Андрей.

Когда за Гридасовым громко захлопнулась дверь машины и он своей тяжелой медвежьей походкой направился к своему подъезду, Андрей подумал, что, может быть, Карга таким образом хочет всем отомстить. Насчет Катаева и Бахмана – понятно. А вот чем он, Андрей Ветлугин, помешал ей, непонятно. Ну, поругались пару раз на оперативке. С кем не бывает. Обычная рабочая ситуация.

Вечером Гридасов позвонил Карге и передал ей то, что сказал Ветлугин.

– Ну ладно. Не хотят по-хорошему, по-плохому будет еще хуже, – ответила та.

В подполье

– А сейчас куда едем? – спросил таксист.

Андрей назвал домашний адрес Короля помойки. Он вспомнил, что у Короля в гараже есть подвал, жилой, с камином, с диваном, с телевизором. Несколько дней прокантоваться можно вполне. «Хоть высплюсь. Наконец-то».

Тот был дома и, поскольку жил один, мастерил себе ужин.

– Да-да? – ответил он бодрым голосом.

– Привет, это журналюга.

– Слухаю тебя, сынок.

– Ты сейчас где?

– Дома.

– Я к тебе подскочу минут через двадцать?

– Давай.

Уже сидя у Короля на кухне, Андрей спросил в упор:

– Слышь, я поживу у тебя в подвале, Александр Константинович?

– От жены скрываешься, что ли? Или с подружкой хочешь покувыркаться?

– Да нет. Похоже, влип я.

Тот налил себе и Андрею чаю, заваренного на разных травах. Подвинул Ветлугину банку с вареньем:

– Ешь.

– Спасибо.

– Влип, говоришь? Говорил тебе, не связывайся ты с криминалом. Писал бы себе спокойненько про театры, про пузочесов, про больницы, – медленно рассуждал Король. – Красота! Сколько про них ни пиши, все равно ничего не меняется. Так ты ведь – нет. Герой! Жопа с дырой. Сейчас бы лежал на диване спокойно да в потолок попердывал.

Андрей тяжело вздохнул.

– Может, самогону тебе? – спросил Король.

– Наливай.

Король достал из холодильника здоровенную, как в старых фильмах, четверть, плеснул в рюмку, подвинул ее Андрею.

– Обкапаешься. Перший класс! Восемьдесят градусов. Всю дурь из башки враз вышибает, как корова языком. Понял? Давай усугуби.

– А себе? – спросил тот.

– Мне машину в гараж надо отвезти.

– Ну давай.

Андрей выпил крепкого самогона, смачно закусил соленым огурцом.

– Ну так что?

– Эх, Андрюшка, нам ли жить в печали… Ладно, поехали. Сколько жить-то будешь в подполье, молодогвардеец?

– Не знаю, дня три-четыре. Да, мой старый телефон забудь. Запиши вот этот.

И Андрей продиктовал Королю номер своего нового телефона.

– Как в кино про шпионов, – сказал тот, ковыряясь в мобиле.

Уже сидя в королевской «семерке», Андрей протянул Александру «пятихатку»:

– На вот денег. Купи завтра мне чего-нибудь пожрать. И водки. Стресс снять.

– Ладно, сообразим что-нибудь. Огурцов принесу с помидорчиками из дома. Самогоночки этой.

– Понял, понял.

– Девки спорили на даче, у кого пизда лохмаче. Оказалось, что лохмаче у хозяйки этой дачи, – спел очередную частушку Король, вращая баранку. – А, журналюга?

– Да-а, а ты все такой же, веселый и непринужденный, не меняешься, – задумчиво сказал Андрей, глядя в темное окно.

– А что мне? Меня ни бандиты, ни менты не ловят. Я пенсионегр.

– Да, хорошо тебе.

Король подъехал к гаражу, сказал Андрею:

– Сиди, не выходи, мало ли чего.

Он вышел из темной машины, осмотрелся, затем не спеша открыл ворота и загнал в гараж свою «семеру». Закрыл на засов ворота.

Андрей про себя отметил, что Король-то, оказывается, – опытный конспиратор. Одно слово – армейская закалка. Как говорится, береженого Бог бережет, а не береженого вертухай стережет.

– Выходи, чего сидишь, – махнул Андрею рукой Александр. – Приехали.

Андрей вышел из машины.

Затем Король отодвинул один из старых холодильников, под которым находился люк. Открыл его. Включил свет. Потом они по очереди спустились в подпол.

– Вот, значит, тут и живи пока. Обогреватель сейчас включу.

Андрей тут был всего два раза, и оба – года полтора назад, когда Король разводился с женой и несколько суток жил в гараже, собирая у себя Андрея и Стаса, чтобы сразиться с ними в шахматы, так сказать, в необычной полудомашней обстановке. Здесь было все – диван, два кресла, стол, посуда, телевизор и даже камин. Стены обиты вагонкой. Все как в лучших домах.

– Три дня, не больше. Сам понимаешь. Удобства – в ведро, наверху стоит. Свет там не включай, если боишься промахнуться, то фонарем пользуйся. В общем, разберешься. Понял? Завтра заскочу, привезу жрачку. Так, фуражка на месте, ширинка застегнута, пропуск тут, партбилет у сердца, – постукал себя Король по карманам. Потом улыбнулся: – Все в порядке, Андрей, держи член бодрей! Прорвемся. Не такие шали рвали!

Андрею нравился этот человек, от его простого, порой даже сермяжного, юмора на душе становилось теплее. И тоска куда-то уходила…

Закрыв снаружи гараж на замок, Александр Константинович направился было домой. Но тут его кто-то окликнул:

– Извините, ради бога. Я ищу одного человека. У него «фольксваген-жук». Желтая такая машина старомодная. Видели, наверное?

К нему подошел молодой мужчина в темном пуховике и такой же темной спортивной шапочке.

– Видел вроде. А что?

– Владельца не знаете?

– Нет. У меня отечественная «семерка». На иномарки денег нет.

– А где его найти, тоже не знаете?

– Понятия не имею, – пожал плечами Король. – А что-то случилось?

– Да он тачку свою продавать вроде собирается, вот посмотреть хочу.

– Ждите, – равнодушно пожал плечами Александр. – Желаю успеха.

«Только почему ночью-то, что тут увидишь?» – подумал он про себя. Он поднял воротник пуховика и, накинув на голову капюшон, пошел домой не оглядываясь, хотя очень хотелось ему посмотреть, что эти ментовские рожи собираются делать дальше.

Почему ментовские, спросят читатели? Да потому, что уж больно выглядели эти топтуны вежливыми – бандиты работают попроще. Да и прикинуты они были как-то не по-бандитски: Китай – он и в Африке Китай.

– Ладно, поехали, какого хрена его ждать, поздно уже, – услышал Король за спиной.

«Ага. Что, робяты-демократы, надоело ждать у моря погоды?» – подумал он.

Сзади него захлопнулась дверь, заурчал мотор.

«Один из них был рыжий, другой на жопе с грыжей. Летите, голуби, летите. Для вас нигде преграды нет», – задумчиво пропел про себя Константиныч.

Машина с топтунами, разбрызгивая снег из-под колес, скрылась за поворотом на Героев Хасана.

«Ни хрена работать по-нормальному не могут, все через жопу, – подумал Король, – измельчал народ. Сталина на них нет».

Уже из дома он позвонил Ветлугину. По новому номеру.

– Слышь, Андрон, тобой интересуются.

– Кто?

– Не знаю. Во дворе стояли. Двое. По виду – серьезные. На «десятке», номеров не запомнил, темно было.

– Понял. Давай, до завтра. Я тут подумаю, времени у меня много. Спасибо.

Сказав это, Андрей углубился в недра своего ноутбука, который прихватил с собой.

«Вот и стал ты подпольщиком, господин Ветлугин», – улыбнулся он самому себе.

Андрей прожил в этом подполье два курортных дня, сладко спал под треск березовых дров в камине, пил королевскую самогонку и заедал домашним салом и солеными огурцами.

Ветлугин перебрался на это конспиративное место по совету Скляренко.

– Если менты вас начнут вычислять, то начнут с меня. Чай не дураки. Поставят прослушку. А дальше – дело техники, – сказал он однажды Андрею. – Короче, захотят – найдут, значит. У вас, Андрей, есть где перекантоваться пару дней хотя бы?

– Найду, – ответил Ветлугин.

И нашел.

Через два дня люди Доктора из гаража перевезли Андрея в один из его загородных коттеджей. Где он находился, Ветлугин не знает до сих пор. Единственное, что запомнил, – это шишкинские корабельные сосны, нависающие над огромным домом. И большой участок, огороженный высоким краснокирпичным забором с колючей проволокой «егоза» по верху. Как в тюрьме.

«Да, отсюда не сбежишь», – сказал сам себе Андрей, расхаживая у дома.

– Вот им! – с этими словами Скляренко резко согнул вытянутую руку в локте. – Нате, суки! Выкусите!

– Владимир Иванович, у меня через два дня встреча со студентами.

– Не волнуйтесь. Все сделаем. Отвезем.

Конец четвертой части

Часть 5
Юлия

Лекция вторая

– Ну, здравствуйте, ребята! – именно этими детскими словами на этот раз решил поприветствовать студентов Андрей. А потом преподнести им новый урок современной журналистики, основанный на личном опыте. Он оглядел аудиторию, как полководец перед боем смотрит на свое верное войско. Юлии, естественно, среди студентов не было.

– Здоровей видали, – ответил за всех кто-то.

Скорее всего, это был знакомый уже нам по прошлой встрече говорливый «ботаник».

– А почему вы нас сегодня не обзываете двоечниками? – спросил он.

– Неужели вы стали отличниками?

– А то!

– Покажи дневник. Кстати, ко всем относится, – указал он на аудиторию.

– Дома забыл, – поддержал игру студент.

– Садись – два. Вот тебе и ответ на твои вопросы.

– А че сразу два-то? Я учил.

– Веселый ты парень. Ну ладно. Итак, в прошлый раз мы с вами, друзья мои юные, говорили о вещах серьезных: о том, что такое журналистика, о ее месте в современном обществе, о журналистике и о рекламе в СМИ. А вот сегодня поговорим о вещах не очень серьезных. О тех вещах, с которыми вы будете сталкиваться каждый день, но которым вы не придаете значения, как будто так оно и есть. Но тем и интересна наша профессия, что в ней интересно все. Иными словами, все, что происходит в нашей жизни, должно быть интересно журналисту. Короче, речь пойдет о моих дневниковых записях, или о заметках на полях. Только устных. Поехали.

Посмотрите, как богат русский язык. Раньше как звали молодых людей? Вадик, Славик, Алик. А теперь? Вован, Колян, Костян. То есть меняется время, меняемся мы с вами, меняются взаимоотношения.

Или вот еще один момент, который мне непонятен. В магазине все бывали? Вот, к примеру, покупает бабушка сахар или масло. И говорит: взвесьте мне кило сахара или полкило масла. То есть килограмм и полкилограмма. Слыхали? Да? А вот почему никто не говорит, что от Екатера до Прикамска мы проехали четыреста кило, а говорят – четыреста километров или четыреста кэмэ. Странно? Странно. Это одна из загадок нашей современной словесности.

Или вот еще слово могу привести, – продолжал между тем Андрей. – Вот все говорят – позавчера. Позавчера я был там-то, позавчера я ходил туда-то – и так далее. А если я скажу – я третьего дня был там-то, на меня в лучшем случае посмотрят как на придурка. Потому что выражения этого никто не знает. А ведь как красиво – третьего дня! И как пошло, обыденно и некреативно – позавчера.

Поехали дальше. Из той же оперы еще один пример. В царские времена подъезды домов называли парадными – потому что был еще и черный ход. В наше время парадных подъездов нет, точнее все – черные. Во всяком случае, в Прикамске – точно. А как красиво звучит: третьего дня мы встретились с ней у парадного подъезда.

Ветлугин оглядел аудиторию и продолжил:

– Вы встретитесь в своей работе и со многими другими непонятками.

– Например? – спросил лохмато-очкастый «ботаник». – Огласите весь список, пожалуйста.

– Пожалуйста. Как зовут жителей Кирова?

– Кировчанин, – сказал кто-то.

– Кировчанин, правильно. Тогда почему же трактор называется «Кировец»? Житель Москвы – москвич. Так?

– Так.

– И машина так называется – «москвич», а не, допустим, «московец» или, что еще хуже, «москаль». Ну? Что молчите?

Или вот еще пример. Возьмем какой-нибудь колхоз. У него, как у каждого предприятия, есть основные фонды и вспомогательные, есть движимое имущество и недвижимое. Недвижимое имущество – это что? Склады, фермы, здание правления, амбары и так далее. Движимое имущество – тракторы, комбайны, машины, косилки и тому подобное. А стадо коров, поголовьем этак в пятьсот коровьих рогатых рыл? Движимое это имущество или недвижимое, как вы думаете?

– Движимое, – опять вступил в разговор «ботан». – Оно же движется.

– Движимое или движущееся?

Аудитория замялась, не зная, что ответить.

– Ну? – спросил Андрей. – Что скажете? Слабо?

– Сдаемся. А как на самом деле, Андрей Владимирович?

– Движимое, если верить такой науке, как промышленная статистика.

– Век живи…

– Недавно прочитал в одной газете. Одна, с позволения сказать, журналистка пишет, что ветеран спорта такое-то утро начинает с зарядки. Вас здесь ничего не смущает?

– А что тут такого?

– Этот ветеран должен утро начинать с разрядки, что ли?

Смех в аудитории.

– Я тоже не делаю зарядку, – сказала одна из студенток. – Спать охота.

– Зарядка – это не только бег на месте и размахивание руками. Чашка кофе или чаю – это тоже зарядка. Кофе придает человеку энергии. А вот если вы с самого утра пошли бы в туалет, то утро начали бы с разрядки.

Здесь рассмеялись все, даже самые серьезные студенты.

Аудитория чесала за ушами. Андрей улыбнулся:

– Я вас не утомил еще? Тогда вот еще пример, только что вспомнил. Идут давеча двое по дачному участку. Гость спрашивает хозяина: «Это что за ягода?» – «Черная смородина», – отвечает тот. «А почему она красная?» – «Так потому что зеленая еще».

– Смешно, – снова сказал неугомонный «ботаник». – А вы с Задорновым не работали вместе, интермедии ему не сочиняли?

– К сожалению, нет. Но честно скажу, что его миниатюры были бы намного интересней. Пойдем дальше. Старуха рассказывает: у меня три сына, и все их имена начинаются на «м»: Микола, Микита, Митрий.

Опять смех в аудитории.

– Или вот еще прикол, мне очень нравится. У Тараса Бульбы было два сына: один Остап, второй – Бендер.

Аудитория снова брызнула дружным смехом.

– Еще интересный момент. У кошки и собаки – лапы. Так?

– Лапы. Ну?

– А у лошади?

– Ноги.

– Правильно – ноги. Но почему ноги? Такое же животное.

– Потому что у нее, наверное, копыта.

– Гоша, а твои лапы называются ногами потому, что на них тоже копыта? – спросил кто-то очень остроумный нашего «ботаника».

– У самой у тебя копыта, – огрызнулся тот.

– Ладно, это вы потом разберетесь, у кого из вас копыта, а у кого лапы, – сказал Андрей. – Смотрите. Дальше будет еще смешней. У курицы тоже лапы. Да? А почему тогда в магазинах продают куриные ножки Буша, а не куриные лапы Буша?

– Потому что у него копыта!

– У Буша?

– У Буша!

И на этот раз рассмеялась снова вся аудитория, включая почти не смеющихся в обыденной жизни серьезных учеников.

– А вот у кошки, если мы уж заговорили о них, морда, харя, рыло, ряха, рожа, чушка или лицо, кто знает? – спросила одна из студенток.

– У кошки? – переспросил Андрей, не зная, что ответить. – Ну, кто скажет? – обратился он к классу.

– У кошки морда, а у свиньи – рыло, – ответил «ботаник». – А рожа – это болезнь какая-то кожная. Рожа – кожа. Ни кожи ни рожи.

– А у тебя, Гоша, что? – раздался чей-то вопрос.

– У меня? У меня клюв. Я им вдалбливаю в ваши пустые головы ценные, но бесценные мысли.

– Клюв у птиц. Это гармоничное неделимое целое рта с носом, два в одном. А у обезьяны что, морда или харя?

– Может, ряха?

– У обезьян чушка.

– А у питекантропа?

– Вот у него точно лицо.

– Следующую свою статью, Андрей Владимирович, я так и назову – «Лицо временно поверенного в делах Гондураса питекантропа как зеркало красоты периода распада Юрско-Пермского периода». Вам понравится.

– Надеюсь.

Когда смех растворился в душной аудитории, Андрей продолжил:

– Могу привести вот такой пример. Мне это тоже непонятно. В творческих вузах, которые готовят артистов, музыкантов, писателей, художников, перед вступительными экзаменами проводятся в обязательном порядке предварительные творческие конкурсы. Это правильно. Да, человек обязан иметь представление о своей будущей работе. Он обязан обладать какими-то навыками, знаниями. Талантом, наконец. Но почему не проводятся такие же конкурсы для поступающих, скажем, в медицинские, педагогические или инженерные институты? Что, инженер, врач или учитель не должен иметь таланта? Должен. От плохого артиста или никудышного писателя вреда, по сути, никакого. Ну не будут читать его книги или ходить на спектакли с его участием. А вот от плохого инженеришки или врачишки есть вред. И большой. Это наше с вами здоровье, это неизлечимые болезни, от которых мы страдаем. Это наши с вами машины, которые постоянно ломаются. И отвратительные дороги, по которым мы ежедневно ездим и ходим. И так далее. Вот об этом вам, друзья мои юные, и предстоит хорошо подумать.

С задней парты поднял руку «ботаник».

– Слушаю, – обратил на него внимание Андрей.

– Я вот что тут смекнул, – начал юноша.

– Что именно?

– В Америке есть город Нью-Йорк.

– Есть.

– А есть еще Новый Орлеан. Но почему-то никто не говорит: Новый Йорк и Нью-Орлеан. Хотя по-английски они пишутся одинаково.

– Молодец, я бы поставил тебе пятак, но не могу, так как занятие наше факультативное.

– А вы скажите декану, чтобы он мне поставил «автомат» по русской литре. Он у нас ее ведет.

– Обещаю, что поговорю насчет тебя. Но не обещаю, что декан меня послушает.

– Жалко, – «ботаник» скривил свое очкастое лицо и уселся на свое место.

– Я тоже что-то придумала, – сказала с места одна из будущих журналисток.

– Интересно, – Андрей живо уставился на нее.

– Смотрите: бармен, бизнесмен, спортсмен. То есть мужчины, которые занимаются спортом, бизнесом, торгуют в баре.

– И что?

– А почему тогда женщины – не спортвумен, не бизнесвумен и не барвумен, а спортсменка, барменша и бизнес-леди? Где логика?

– Молодец! Вижу, что мои слова не прошли мимо тебя.

Аудитория зашумела. Посыпались новые перлы:

– Бизнесмент!

– Куркундель!

– Пенсы!

– Почему, Андрей Владимирович, Киев называют матерью городов русских, а не отцом деревень украинских?

– Почему кинологи занимаются собаками, а не снимают кино? Почему логистика занимается складами, а не логикой?

– Кстати, как зовут Деда Мороза, кто знает? – неожиданно спросил Андрей.

– Мороз, – последовал ответ. – А как же еще?

– Хорошо, допустим. А как звали деда Щукаря? Щукарь Иваныч Петров? Это у него было написано в паспорте, по-вашему?

– А как?

– Николаем его звали. Советую запомнить. Жаль, что Новый год прошел. А то блеснули бы где-нибудь новыми знаниями. Так, тихо, – Андрей посмотрел на часы. – Время у нас еще есть. Когда я был в вашем возрасте, даже моложе, ну, тогда вообще другая жизнь была, страной командовала партия под строгим названием КПСС. Так вот. Нам много в школе рассказывали про Ленина. Кто такой Ленин, надеюсь, знаете. В то время это был бог. Вот рассказывали такую историю. Он сидел в тюрьме и писал на газетных полосах молоком свои статьи. Как только надзиратель заглядывал в глазок, он быстро съедал чернильницу, сделанную из хлебного мякиша, и выпивал молоко.

– Ну и что тут такого? – спросил ерзающий на своем месте «ботаник».

– Мне всегда казалось непонятным, как это так: проклятые жандармы Ленина кормили в тюрьме молоком? За вредность, что ли, выдавали? Да еще в камеру приносили газеты. Это за какие такие заслуги? Или такие порядки были в проклятое царское время, с которым всю жизнь боролся лидер мирового пролетариата? Не жизнь тюремная, а санаторий какой-то. Ну а как кормили в советских тюрьмах и как кормят сейчас в российских, вы, думается, знаете. Правда, кроме меня, на этот факт внимания никто не обращал.

– А вместо пера он, наверное, использовал пальцы, – опять вставил свое слово вездесущий «ботаник». – А как он писал жирным пальцем между строчек? Как это он умудрялся?

– Продолжим тему. Снова про Ленина. Есть такая картина – «Ленин на субботнике в Кремле». На ней, значит, несколько человек тащат бревно, здоровенный такой комель. Один из них – Ленин. В отличие от других, одетых по-рабочему, он в привычном цивильном костюме, в галстуке, в неизменной кепке. Спрашивается: где в Кремле нашли такое толстое бревно? Там лесопилка была, что ли? И почему для Ленина, первого человека в революционной стране, не нашлось халата или телогрейки? И так далее.

Или вот опять вспомнилось про Ленина. Его за революционную деятельность, то есть за активную деятельность против царя и действующего строя, сослали однажды в Сибирь, в село Шушенское. Знаете?

– Что-то такое слышали.

– Нет? Ну и слава богу. Так вот, Ильич там неплохо себя чувствовал. Он, например, ходил с ружьем на охоту. С ружьем! Представляете? Его сослали в Сибирь, а он стреляет по тайге белок и глухарей?

– Это вы к чему, Андрей Владимирович?

– А к тому, что в жизни, повторяю в девяносто третий раз для особо непонятливых, вам придется встретиться с подобными непонятными вещами множество раз. И ваша задача – разобраться в этих непонятных вещах. Для этого, собственно, и существует журналистика. Непонятное сделать понятным. Сложное – простым. Трудное – легким. Грязное – чистым. А самая главная непонятка – это сама жизнь.

– Продолжайте, Андрей Владимирович.

– Был вчера на презентации одной книги. Один журналист недавно выпустил книгу про свои встречи с одним известным писателем и на этой самой презентации произнес такие слова, мне они очень понравились: «Я тогда на работе работал в “Чусовском рабочем”». Я не знаю: смеяться надо или реветь. Ведь этот, с позволения сказать, писатель учит нас с вами жить. А чему он может научить такой писаниной?

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Так сказал Шекспир, – опять проговорил со своей парты шибко мудрый и очень активный «ботан».

– И был сто раз прав, – этими словами Андрей подытожил свою встречу со студентами. – Читайте классиков. Что еще могу сказать?

Он помолчал немного и спросил:

– Еще вопросы будут?

– Будут. Еще что-нибудь поведайте. У вас так весело получается.