Текст книги "Человек над ситуацией"

Выполнение этой новой деятельности, однако, неизбежно связано с расходованием энергии. «Пройдя» через точку покоя, индивид вновь оказывается в состоянии неравновесия-«нехватки» и цикл поведения возобновляется.

Произвольное поведение. О целостном рефлекторном акте, который мы только что рассмотрели, можно утверждать, что это – направленная активность. Если мы задумаемся над вопросом, что направляет такую активность, или, если спросить иначе, что определяет собой форму наблюдаемой активности (в направлении чего, в какой последовательности, каким образом строится поведение), то ответ напрашивается:

ситуация – совокупность условий возможного удовлетворения потребности. Не логично ли поставить вопрос о том, что произойдет, если в каких-либо конкретных обстоятельствах удовлетворение потребности испытанным способом окажется невозможным? Или, наоборот, если обстоятельства предоставят несколько равноценных возможностей развития событий? В этом случае на передний план выдвигается не ситуация, а индивид, способный преобразовать ее в нужном для себя направлении, что составляет существо произвольного поведения – целеполагающей и целенаправленной активности индивида по производству условий удовлетворения потребности.

Акты произвольного поведения отличаются от рефлекторных. В чем же состоит это отличие? Интуитивно оно, как будто бы, очевидно. А все-таки – в чем конкретно оно заключается? Вслушаемся в слово «произвольное». Оно наводит нас на мысль о ком-то, кто делает что-то, то есть – производит. Но говоря «производит», мы, тем самым, указываем на два момента. А именно: построение («произведение») чего-то такого, чего не было прежде, и – вовлеченность в этот процесс самого «строителя» – автора производимого (это он делает что-то). Рефлекторные же акты, в отличие от произвольных, определяются пройденным ранее и не нуждаются в том, чтобы индивид обнаружил в них свое присутствие. Рассмотрим подробнее отмеченные выше моменты отличия произвольного поведения от рефлекторного.

Преображающее отражение будущего. Мы помним, что рефлекторные акты базируются на процессах опережающего отражения будущего. Слово «будущее» при этом должно быть понято не буквально, а в переносном смысле. Оно предлагает нам именно перенестись в прошлое. Именно там, в прошлом, и состоялись события, связанные отношением «если, то…» (если загорается лампочка, то вскоре появляется пища; если нажать на рычаг, то откроется дверь лабиринта и т. п.). Эта связь была установлена прежде, а сейчас, в настоящем, она позволяет, отталкиваясь от события «если…», предвосхитить известное событие «то…». Подтвержденная всем прошлым опытом связь «если, то…» проявляется автоматически, «компьютерно», без всякого планирования загодя, без всякой работы по постановке цели. Однако в данном случае рассматривается другая ситуация – обрыва связи, когда событие «если…» наступает, а событие «то» остается неподтвержденным ожиданием. И вот тогда, как раз в таких условиях расторжения привычной связи, опережающее отражение будущего уступает место преображающему отражению будущего. Этот механизм и лежит в основе построения актов произвольного поведения.

Говоря о преображающем отражении будущего, мы имеем в виду создание такого образа будущего, которого ранее не было – образа небывалого будущего. Есть термин, очень точно обозначающий то, образ чего в этом случае создается. Это термин – «искомое». Мы не знаем, что представляет собой предмет, который должен быть построен, но нам известно, какими свойствами он должен обладать, чтобы соответствовать необходимым требованиям. Проиллюстрируем сказанное на примере конструкторской деятельности. Положим, согласно замыслу, корабль должен скользить над водой, не погружаясь и в то же время как бы опираясь на воду. Как добиться этого? Неизвестная «опора» корабля – это искомое. Все более конкретизирующиеся (в процессе решения) представления-гипотезы о том, чем могла бы быть опора, если бы она была построена, – это последовательные образы искомого. Они приводят к желанному результату решения: рождается образ «воздушной подушки» – плотного слоя воздуха, нагнетаемого под днище корабля и поддерживающего его над водой. То, что было рассмотрено на примере конструкторской деятельности, иллюстрирует общее правило: когда средства реализации потребности в наличной ситуации отсутствуют, возникает особый процесс – внутреннего моделирования искомого (Брушлинский, 2000), в ходе чего рождается что-то новое, ранее неизведанное. Тем самым преодолевается разрыв (заполняется пробел) между тем, к чему индивид стремится, и тем, чем он располагает на старте.

Отраженность себя в действии. Только что охарактеризованное здесь есть процесс, или точнее, система процессов рождения и реализации новой цели – целеполагание. Говоря о нем, мы подчеркиваем, что целеполагание не сливается с процессами воспроизводящего типа (процессами «опережающего отражения»). Подобной выделенности целеобразования из последовательности звеньев автоматически протекающего рефлекторного акта соответствует определенное психическое содержание. Речь идет о чувственной представленности в переживаниях индивида образа его самого как причины по отношению к предстоящему акту. Вне образа себя как действующего нет и цели. Ведь цель – не просто «рождается» или «реализуется». Ее ставят перед собой, ее воплощают (об условных реакциях, конечно, никто не скажет, что их «ставят» или «выдвигают» перед собой; столь же и слово «воплощать» применительно к ним явно лишено смысла). Переживая себя действующим, индивид не просто сопровождает представлением о себе то, что он делает. Образ индивида опосредствует целеполагание – оно без него неосуществимо. В актах постановки и воплощения цели, таким образом, впервые проявляется то, что относится к субъектности индивида, – его способность детерминировать действие.

Рождающиеся в качестве целей активности образы искомого находятся в сложном соотношении с ситуацией. С одной стороны, они соответствуют объективным возможностям преобразования данной ситуации в требуемом направлении. Приведем в этой связи пример из области исследования высших приматов (ибо не только человек способен действовать произвольно). Для того, чтобы экспериментальное животное (шимпанзе) достало плод, ему необходимо соединить один стержень с другим и создать таким образом орудие достижения приманки. Компоненты будущего орудия (стержни) и ключевой раздражитель (плод) в ситуации уже наличествуют – остается только найти «формулу» их взаимосвязи для исполнения действия. Образ искомого (если только это не пустая фантазия) должен отражать в себе возможность синтеза, полезной соорганизации орудий будущего достижения. С другой стороны, образ искомого (представление о том, что необходимо сделать для решения задачи) может резко отличаться от образа привычного действования (диктуемого «опережающим отражением будущего»). Переход от шаблонного реагирования к предметно-продуктивному нередко выражается в паузах, в ходе которых индивид как бы отстраивается от реагирования в духе сложившихся стимулреактивных схем и осуществляет необходимый синтез. В экспериментах с животными и маленькими детьми неоднократно наблюдалось, что творческому решению проблемы (после ряда хаотических или шаблонных безрезультатных попыток) обычно предшествует фаза приостановления двигательной активности, замирания. В. Келер отмечал, что в момент возникновения подлинного решения экспериментальное животное как бы впадает в оцепенение, затем <если речь идет об обходе препятствия на «дороге», ведущей к приманке, когда надо двигаться «вспять», в сторону от целевого объекта. – В.П.> поворачивается на 180°; ребенок в таких случаях оглядывается, внезапно лицо его проясняется и т. д. Типичная в этих условиях непрерывность процесса подлинного решения еще более бросается в глаза благодаря перерыву, перемене направления перед началом (Köhler, 1930). Такие же паузы наблюдаются и при решении задач на смекалку у человека. Пауза, перерыв – своего рода симптомы перехода на другую «орбиту» активности, автоматизированные реакции «опережающего отражения» замещаются «преображающим отражением» действительности.

Существенно важно, что образ искомого – это не только геометрический образ движения, бесстрастное представление о маршруте следования. В нем есть еще и средоточие энергии действования, источник импульсов продвижения к результату. Иногда этой энергии бывает достаточно, чтобы противостоять давлению стереотипов. Вот пример из работ Келера. Маленькая девочка, которая всего несколько недель назад научилась ходить, вводится в тупик (2 м длины и 1,5 ширины); по другую сторону загородки перед ней размещают заманчивую цель; вначале она спешит сначала прямо к цели, следовательно, к загородке, потом медленно оглядывается, обегает глазами тупик, потом – смеется и как бы в одно движение пробегает кривую к цели. Мы видим, что непосредственное разрешение ситуации (Келер называет такое поведение реализацией «биологически прочного прямого пути») легко оттесняется нешаблонным решением, которое тут же и реализуется. Перед нами акт целеобразования, не обремененный необходимостью подавления «биологически прочных» схем и стереотипов. Целеобразование здесь непосредственно (или, скажем так, – плавно) переходит в целереализацию. Иначе говоря, тут стоит только появиться цели, как сразу же обнаружится импульс к действию.

Иногда же обстоятельства решительно сопротивляются реализации цели. Более того, само выдвижение цели порою наталкивается на сопротивление. В двух последних случаях требуется особое усилие для того, чтобы состоялся полноценный акт целеполагания. Когда это усилие «встроено» в акт произвольного поведения в виде особой непроизвольной реакции по примеру «рефлекса преодоления» (П. Протопопов) или условной реакции преодоления (ранее выработанной), произвольная активность сохраняет свое особое качество – восполнять брешь между индивидом и объектом его потребности.

Но возможно и иное: дополнительного усилия, обусловленного действием рефлекторных механизмов, оказывается недостаточно, требуется некое «сверхусилие» для целеполагания. И здесь мы встречаемся с феноменом волевого усилия.

Волевый акт (воля). В волевых актах проявляется упорство субъекта по достижению цели наперекор ситуации. Имеется в виду противодействие внешним и внутренним препятствиям, стойкое следование сознательным ориентирам. Первые экспериментальные исследования воли были посвящены тенденции противостояния «давлению» прошлого опыта (эксперименты Аха). В более поздние годы исследователи создавали конфликт между побуждениями, изначально присущими испытуемому и его целью следовать инструкции экспериментатора (альбом Чхартишвили, в котором по одну сторону находится требующее усилий задание, а по другую – весьма привлекательные для мужчин-испытуемых картинки). Большинство экспериментальных исследований волевых актов выполнены именно в этом ключе: преодоления заданности (привычек, влечений, условных и безусловных рефлексов) на основе цели, которую субъект стремится достичь.

Говоря о воле, мы исходим из того, что необходимость в волевой регуляции возникает при недостатке побуждения к действию (при условии, что оно должно быть непременно осуществлено) и большая роль в усилении мотивации принадлежит осмыслению ситуации, ее значимости для индивида. Формирование побуждения к волевому действию достигается через изменение или создание нового смысла действия. Заданное действие часто связывается при этом с имеющимися у человека мотивами долга, ответственности, помощи другим.

В наиболее основательных исследованиях сущность воли характеризуется как произвольное построение человеком дополнительной мотивации деятельности (Иванников, 1998). Иначе говоря, предполагается, что те побуждения, которые уже есть, в волевом акте усиливаются и приумножаются, и происходит это не автоматически, а вполне произвольно, то есть человек сам, по своему усмотрению и по собственной инициативе, усиливает свое побуждение к действию. Теперь – весь вопрос в том, что представляет собой потаенный источник активности, ведущей к порождению дополнительных побуждений.

При осуществлении произвольного поведения индивид переживает также свою причастность к действию – причинность по отношению к нему, словом, чувствует себя субъектом целеполагания. Из этого следует, что вознаграждение за успех должно проявляться двояким образом. Наряду с первичной потребностью, вызвавшей поведение, оно должно «подкреплять» также и переживание причинности индивида по отношению к акту успешного целеполагания. Теперь, для объяснения волевого акта, остается принять во внимание общий принцип организации поведения, состоящий в том, что если какие-либо переживания индивида вознаграждаются, то в дальнейшем он стремится воспроизвести их в своем поведении. Стремлением «повторить себя» в качестве причины действия индивид, как можно предположить, и отвечает на ограничение целеполагания. Иначе говоря, в переживании: «Я – причина» индивид черпает силы для постановки и реализации цели.

Приняв это предположение, мы раскрываем гипотетический источник волевого усилия. Это – позиция авторства по отношению к действию, «проба» своей способности ставить и достигать цели. Тем самым человек обнаруживает себя как субъект воли. «Произвольная мотивация» в качестве источника волевой активности выступает здесь как мотивация самой произвольностью (то есть переживаемой возможностью самостоятельно ставить и достигать цели, быть причиной произвольного акта). Все остальные дополнительные мотивы в таком случае надстраиваются над этой мотивацией произвольностью – ядерной мотивацией волевого акта.

Отметим также момент, подчеркивающий своеобразие волевого акта по сравнению с обычным актом произвольного поведения. Причинность образа «Я» – общая черта их обоих. Различие же между ними – в той роли, которую образ себя играет в структуре обычного произвольного и волевого акта. В первом случае (произвольный акт) индивид имеет в собственном лице лишь инструмент постановки и воплощения цели. Во втором случае (волевой акт) чувственный образ себя как причины – это не только средство, но также еще – источник и мотив целеполагания. Источник – потому что, проявляя волю, человек считает себя первопричиной этого действия (если человек думает иначе, например, полагает, что кто-то иной или что-то, кроме него самого, инициирует действие, то такое действие он сам не сочтет волевым – назовет вынужденным или навязанным). Мотив – потому что видеть в себе самом исток и основание действия, господствовать над ситуацией, – это то, без чего действие также не будет считаться волевым.

Разновидностью волевого акта является выбор между альтернативными мотивами деятельности. Таков случай, когда человека одинаково влекут два предмета. Сравним поведение человека в этих условиях с поведением неодушевленного предмета под воздействием двух физических сил. Если бы речь шла о направленности движения материальной точки в этих условиях, то траектория ее движения задавалась бы равнодействующей этих сил. Материальное тело по имени «человек» в такой ситуации ведет себя принципиально иначе. Допустим, что во время еды, в один и тот же момент времени и в равной степени, человеку захотелось как посолить, так и поперчить. Правило параллелограмма сил диктует руке единственный маршрут: пройти между солонкой и перечницей. Но вспомним, доводилось ли кому-нибудь наблюдать такое?! (или, вдогонку, еще один шуточный вопрос искушенному наблюдателю: сколько времени должно пройти с начала застолья, чтобы случилось нечто подобное?). Не исключено, что конфликт побуждений будет разрешен мгновенно, автоматически (схема инструментальной реакции, подчиняющаяся правилу: «Возьми сначала тот предмет, который в данное мгновение находится в центре внимания, а вслед за ним другой предмет»). Возможно также, что искомое решение сначала промелькнет в сознании, прежде чем оно направит действие (и тогда перед нами произвольное действие). Однако во всех этих случаях активность во внутреннем плане (актуализация схемы инструментальной реакции, целеобразование) как бы вплетена в саму ситуацию, субъективно не отделена от нее, человеку не пришлось совершать то, что прежде было названо «отстройкой» от ситуации. Изменим теперь условия мысленного эксперимента. Положим, человек пребывает в состоянии сильного голода. Перед ним два равнопривлекательных блюда, а взять можно только одно. Такова модификация знаменитой дилеммы – «Буриданов осел» («подопытное животное», придуманное философом, как известно, скончалось от голода, будучи не способно выбрать между двумя одинаковыми стогами сена, находящимися на равном расстоянии от него). Что же произойдет в этом критическом случае?

Рассматривая этот вопрос, важно отметить, что ситуация реального выбора всегда предполагает равенство побуждений, исходящих из альтернативных возможностей развития событий. Ведь если бы один мотив здесь преобладал над другим, то не было бы нужды выбирать, – деятельность развивалась бы в направлении более сильного побуждения (из этого правила, впрочем, существует одно исключение, которое еще будет рассмотрено). Фундаментальное положение заключается в том, что в ситуации равенства побудительной ценности альтернатив сама невозможность выбора в ряде случаев (при высокой значимости конфликтующих побуждений) переживается как мотив, то есть служит побуждением к выбору. Требуется усилие для преодоления самой невозможности выбора. Стремление к этому выражает собой, таким образом, действие совершенно особого мотива, лежащего вне плоскости конфликтующих побуждений. Перед нами мотив волевого усилия.

Волевое усилие как мотив есть побуждение человека к преодолению самой невозможности выбора между равно привлекательными конфликтующими альтернативами. Но для того, чтобы понять, как возможно преодоление невозможности выбора, необходимо предположить, что этот мотив преодоления преобладает над побудительной ценностью каждой из сравниваемых альтернатив. Тогда (и только тогда), реализуя хотя бы одну из них, индивид имеет возможность снять для себя вопрос о выборе, преодолеть ситуацию бесконечного сравнивания ценности альтернатив. Выражение «броситься очертя голову в омут» дает представление об импульсивной реализации мотива преодоления невозможности выбора. Такие слова, как «отбросить сомнения», «проявить решимость», и т. п. выражают присутствие того же мотива, но актуализированного в результате более длительного периода колебаний. Со стороны может показаться, что человек в этих случаях отдал предпочтение одной из конфликтующих альтернатив. Однако реальной причиной выбора в ситуации равенства побудительной ценности альтернатив является стремление человека осуществить выбор как таковой (он теперь значимее конфликтующих альтернатив!), стремление преодолеть сам диктат выбора. Не в этом ли состоит психологический механизм осуществимости того, что было метко обозначено А. Г. Асмоловым как действование «наперекор оппозиции души»?

В результате работы этого глубинного психологического механизма человеку приоткрывается возможность взглянуть на себя как на носителя особой силы – той, что заявляет о себе как сила противодействия ситуации, позволяющая ему противостоять давлению конкурирующих побуждений. В русском языке – о ней говорят: «Сила воли»; на языке научной психологии ее обозначают как «Сила Я».

Свобода воли. Строя образ себя как субъекта волевого усилия, человек решает задачу, неведомую другим живым существам. Он выявляет меру своей способности к целеполаганию, исследует и оценивает себя как носителя свободы воли. Главный вопрос, который при этом решается им, состоит, таким образом, в том, чтобы понять, насколько он сам волен распоряжаться собой, своими волевыми усилиями, – действительно ли он свободен? Но чтобы ответить, ему необходимо добровольно подвергнуть себя испытанию. Тенденция «тестировать» свободу собственной воли при этом может и не выступать как вполне осознанная; в частности, она может принимать форму «иррационального» влечения к риску.

Перед испытуемым была поставлена задача действовать точно и безошибочно, экстраполируя движение сигнального огонька в тоннеле. Место остановки огонька было разрешено выбирать где угодно, кроме той части траектории, которая была обозначена как опасная зона. Случайное попадание в эту зону было чревато наказанием. Таким образом создавалась ситуация потенциального риска. Однако в отличие от условий обычного риска, испытуемые здесь не вознаграждались за действия, сопряженные с опасностью. Выяснилось, что некоторые участники эксперимента, хотя их ничто в ситуации к этому специально не побуждало, стремятся останавливать огонек в непосредственной близости от опасной зоны, рискуя быть наказанным за малейший промах. Оказалось, что усиление наказание отнюдь не уменьшает, а наоборот увеличивает процент рискующих (Петровский В. А., 1971, 1977). В других сериях экспериментов было также показано, что рискованные действия испытуемых нельзя объяснить действием таких прагматических устремлений, как самоутверждение в глазах группы («стремление произвести впечатление»), высотой ситуативного уровня притязаний (трудность целей, на достижение которых претендует человек), а также склонностью к прагматическому риску (то есть к склонности рисковать за известное вознаграждение). Кроме того, рискующие и избегавшие риска значимо не различались по каким-либо параметрам мотивации достижения (то есть по стремлению превосходить стандарт, преуспевать). По-видимому, суть различий в том, что рискующие стремились испытать свою способность к волевому акту, расширяя область возможного целеполагания (ограниченную фактором риска), а «осторожные» испытуемые ставили перед собой цели в рамках иной ступени, которая может быть названа «произвольной саморегуляцией деятельности» (термин О. А. Конопкина), проявляя вполне похвальное стремление проверить или показать свое мастерство в решении поставленной перед ними задачи.

Результатом самоиспытаний, подобных только что рассмотренному, являются не только устранение сомнений в собственной способности (или неспособности) действовать свободно и ответственно. Они могут привести человека к совершенно незапланированным последствиям. Например, подвергая себя таким испытаниям, человек откроет для себя ранее неведомое ему ощущение жизни, наслаждения, он почувствует в себе новые силы и возможности (позитивный эффект «пробы себя»). Но он может также пережить разочарование, боль, потерю, беспомощность (негативный эффект самоиспытания). Или, скажем, он может ощутить свою способность повелевать событиями и обстоятельствами. Но ничто при этом не исключает для него и возможности ощутить свою зависимость от обстоятельств, неодолимость случая. Все это – особые «качества» его «Я». Они до поры скрыты в субъекте, и будучи собственными его свойствами, неотделимы от деятельности, в которой они должны проявиться впервые.

Самополагание. Таков новый виток активности, центрированный на «Я» индивида как субъекте себя самого. Здесь перед нами феномены «вчувствования» в себя – определения таких «качеств», «свойств», «сторон» «Я», которые как бы проращиваются свободным волевым действием. Человек «заказывает» себе ранее неизвестный или еще неизвестный аффект, свободно действует так, чтобы вызвать его (иногда пока еще никому неизвестно, чем должно оказаться искомое), и тем самым постигает свое «Я».

О силе стремления к самополаганию, представленного многообразными качествами и свойствами, свидетельствуют эксперименты В. А. Петровского и Т. А. Тунгусовой (1985). Испытуемым предъявлялись параллельные эквивалентные формы теста Айзенка. Первая форма выступала как опорная для построения прогноза ответов на вторую форму. После того, как опрос по первой форме был закончен, экспериментатор предлагал испытуемому (через определенный срок) ответить на вопросы второй формы. При этом испытуемый получал «прогнозируемый» вариант ответа. «Прогноз» представлял собой точное, выполненное экспериментатором воспроизведение ответов самого испытуемого на первую форму, о чем испытуемый, конечно, не знал. Ему сообщали лишь, что «ответы предсказаны хорошо знающим его человеком». Фиксировались возможные отклонения повторных ответов как по каждому из вопросов, так и по отдельным факторам. Параллельно проводился контрольный срез на тех же возрастных группах без предъявления прогнозов. В итоге проведенного эксперимента выяснилось, что испытуемые избегают повторения своих первых ответов, то есть обнаруживают динамику самооценивания при предъявлении им прогноза. Так, могут быть приведены достоверные (Р<0,025) результаты, свидетельствующие о повышении уровня интровертированности испытуемых при предъявлении им «прогноза», в то время как в контрольной группе, в которой испытуемые заполняли параллельную форму опросника без предъявления прогноза, отмечалась стабильность соответствующих результатов. Таким образом, достаточно дать человеку почувствовать, что его намерения, возможности, представления о себе заранее известны кому-либо, наперед заданы, что он сам как бы скользит по рельсам чьих-то ожиданий, предположений, прогнозов, как деятельность либо теряет для него какой-либо смысл, либо будет кардинально преобразована им в сторону рассогласования с чьими-то «предвидениями».

Осуществляя акты самополагания, человек заново оценивает себя, пытается «поймать» в себе неуловимое и ускользающее, открыть себя с новой и неожиданной стороны. Некоторые хотят испытать себя в измененных состояниях сознания. Иногда это ведет к привыканию к необычным переживаниям, что может вызывать постепенный сдвиг границы между «Я-обычным» и «Я-необычным»: ситуация, прежде порождавшая необычные переживания, утрачивая новизну, лишают индивида этих переживаний, что побуждает его к поиску новых. Этот механизм может лежать в основе как регресса (наркотизация), так и развития личности (постановка все более высоких целей, ведущая к духовному росту и другим формам самосовершенствования).

Одна из форм самополагания – «тестирование» источников своих побуждений, таких, например, как страхи – влечению «от» здесь противопоставляется влечение «к» (чего я боюсь?), соблазны – «Приму вызов, пройду этот путь до конца, и узнаю, чем все это для меня обернется!», «Да! Дело это нехорошее… А дай-ка попробуем!» (русская пословица), а также недостаточность побуждения к действию, обусловленная отсутствием опыта (следование принципу: «Никогда не говори никогда!»). Более сильный мотив может приводить к более благоприятным последствиям, по сравнению с более слабым мотивом; но может случиться и наоборот: реализация слабого мотива (когда человек действует «через не хочу»), в конечном счете, будет более оправданной.

«Пробовать себя» в новых и неизвестных обстоятельствах, идти вперед и замечать, что происходит с тобой, в неординарных условиях приоткрывать свое потаенное «Я» – такова суть самополагания субъекта. Тем самым, человек, высваивает себя, овладевает собой, становится господином самому себе, его «Я» превращается в его собственность.

Дискуссия. «…Но ведь и животное, как известно, способно вести себя дерзновенно, идти вперед, разведывая новые территории, рискуя потерять – вместе с кормом, питьем и жилищем – все, включая и жизнь», – возможно заметит читатель, вспомнив о «территориальных рефлексах», которые наблюдались у крыс (есть данные, что некоторая часть популяции крыс покидает обжитое и вполне пригодное для жизни пространство, устремляясь разведывать новые и, вполне возможно, опасные территории). Вопрос, таким образом, касается своеобразия бескорыстных исканий человеческого индивида, выступающих в актах самополагания. Между тем, различие имеет принципиальный характер. Когда экспериментальное животное отправляется на «поиск приключений», оно, в действительности, строит карту местности, существующей до и независимо от его поисковой активности. Но человек (и, по-видимому, только человек) строя карту себя, формирует в ходе строительства «территорию Я». Иначе говоря, качества, которые открываются в ходе самоисследования, неотделимы от акта самого открытия, – не предсуществуют ему. Так, оценивая меру своих возможностей роста и говоря себе: «Я – могу!», человек производит себя-растущего. Признавая себя беспомощным, он превращает себя в беспомощное существо. Говоря себе: «Я не достоин желать этого!» – человек отнимает у себя возможность обладания желанным. Тестирование непредрешенных последствий своих действий – таков корень стремления отведать с древа добра и зла. Таким образом, идет высваивание индивидом себя как субъекта себя самого – своей «самости».

Соотношение и взаимосвязь рассмотренных форм активности и ценности, соответствующие им, представлены на 29.1 «Вверх по лестнице, ведущей вниз» (воспользуемся названием романа американской писательницы Белл Кауфман, не имеющим, конечно, прямого отношения к нарисованным здесь ступеням движения «вверх – в смысле – вниз» на этой лестнице восходящих форм активности, латающих разрывы более ранних форм).

Рис. 29.1. «Вверх по лестнице, ведущей вниз»

Разумеется, упорядоченные на схеме формы активности в реальной жизни субъекта сосуществуют, выступают совместно, купно, образуя некий каскад активности. Говоря о жизни человека, внутренних и внешних проявлениях его активности, исследователи не случайно употребляют слово «поток». «Этот поток, – отмечает известный исследователь мотивации Х. Хекхаузен, – включает не только всякого рода действия или сообщения, но и переживания – психическую активность в виде восприятий, мыслей, чувств и представлений <…> Формы активности варьируют от образов представлений, проплывающих перед нашим внутренним взором в снах и грезах <…> до действий, произвольно осуществляемых по заранее намеченному плану» (Хекхаузен, 1986, с. 12). Представление психологов о непрерывном потоке активности (и частности о «потоке сознания» – У. Джемс) не избавляет от необходимости рассмотреть вопрос о том, есть ли что-либо, что направляет этот поток, – может быть, русло уже проложено?

Точка зрения, с которой отчасти уже ознакомился читатель в первой части этой книги («Психология неадаптивной активности»), состоит в том, что поток человеческой активности представляет собой противоречивое единство адаптивных (сообразующихся с целями индивида) и неадаптивных (избыточных относительно его целей) проявлений активности. Предполагается, что Целевое и Случайное постоянно взаимодействуют друг с другом в общем потоке активности; применительно к потоку активности в равной мере неприложимы – ни образ предустановленной цели движения, ни образ чистой стихии вне смыслов и устремлений субъекта.