Текст книги "Учение о первенствующем епископе в русском православном богословии в ХХ веке"

Таким образом, по смыслу 34-го Апостольского и 9-го Антиохийского правил объектом церковной миссии являются конкретные люди, а не та или иная «территория» или «национальность». Люди же могут принадлежать к тем или иным народам, имеющим свой язык, свои особенности, и проживать на тех или иных территориях, находящихся в различных внешних условиях. Именно эти особенности и учитывают оба канона с точки зрения практической целесообразности для своих исторических эпох. Таким образом, 34-е Апостольское и 9-е Антиохийское правила допускают учет как территориального, так и национального принципов в организации церковного управления.

Неизменным в обоих правилах остается одно: в качестве основы церковного строя утверждается гармоничное сочетание соборного и иерархического начал в жизни Церкви. Единство и общение Церквей должно обеспечиваться балансом между властью собора епископов и властью примаса. Епископы должны иметь как можно меньше препятствий к соборному обсуждению и принятию общих решений: не встречать серьезных затруднений в коммуникации друг с другом и находиться вместе со своими епархиями в сходных условиях.

Именно данный принцип будет впоследствии положен в основу постановления Поместного Собора 1917–1918 годов о Митрополичьих округах²⁴⁰ и Постановления № 362 Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви от 7/20 ноября 1920 года,²⁴¹ подробнее о которых будет сказано ниже.

Исходя из данного общего принципа, в одной автокефальной Церкви могут пребывать близкие по истории, культуре и языку народы, проживающие на территории разных государств (как сегодня это имеет место в отношении республик, ранее входивших в состав СССР). Одновременно с этим сильно разнящиеся по культуре и языку народы могут образовывать отдельные автокефальные Церкви на территории одного государства (например – Грузинская Церковь на территории СССР). Очевидно, что люди, находящиеся в диаспоре – вне территории компактного проживания своего этноса, оказавшись в незнакомой культурной и языковой среде, имеют право окормляться той Поместной Церковью, которая близка им, в первую очередь, по языку, что гораздо удобнее с точки зрения эффективности церковной миссии. В этом случае существование параллельных юрисдикций оказывается более соответствующим пастырским задачам Церкви, чем строгое соблюдения территориального принципа церковного управления.

Стоит отметить, что именно по этому пути в решении проблемы диаспоры сегодня продолжают идти Православные Поместные Церкви. Согласно Решению IV Всеправославного предсоборного совещания (Шамбези, Швейцария, 2009), на современном этапе в силу «исторических и пастырских причин» признано целесообразным сохранить существующий порядок, предполагающий подчинение епископов национальных диаспор своим каноническим юрисдикциям. Документ предлагает переходный порядок, согласно которому на перечисленных в документе территориях православных диаспор создаются епископские собрания под председательством «первого из подчиненных Константинопольской Церкви архиереев, а в отсутствии оного – согласно порядку диптихов»²⁴². Областью деятельности и ответственности этих епископских собраний будут: забота о проявлении единства Православия и развитии общей деятельности всех православных каждого региона для попечения о пастырских нуждах проживающих там православных, общего представительства всех православных каждого региона перед инославными и всем обществом региона, развития богословских наук и церковного образования и т. д. Решения по этим вопросам будут приниматься на основе консенсуса (единогласия) Церквей, представленных в данном Собрании. Вместе с тем в документе подчеркивается, что епископские собрания не лишают своих членов-епископов полномочий административного и канонического характера, а также не ограничивают их прав в диаспоре. Епископские собрания имеют целью формирование общей позиции Православной Церкви по различным вопросам, что ни в коем случае не является препятствием для епископов-членов, которые остаются подотчетными своим Церквам, выражать мнение своих Церквей перед внешним миром.

Данные принципы были выражены и в проекте документа о православной диаспоре неудавшегося в 2016 году Всеправославного Собора.

О недопустимости абсолютизации государственно-политического или национального принципов деления церковных областей справедливо писал в XX столетии авторитетный русский канонист профессор С.В. Троицкий, которому принадлежит одно из наиболее удачных решений данного вопроса. Троицкий отмечал, что значение того и другого основания в церковном устройстве подробно обсуждалось лучшими представителями русский богословской науки на Предсоборном Присутствии 1906 года в связи с вопросом о стремлении Грузинской Церкви к автокефалии. Одни члены Присутствия (и таких было большинство) отстаивали государственно-административный принцип церковного деления и отрицали право Грузинской Церкви на автокефалию, поскольку Грузия вошла в состав Русского государства, другие (меньшинство) – придерживались национальной, или этнической, точки зрения и признавали право Грузии на автокефалию. «Спорили долго и часто очень горячо, но ни одна сторона не убедила другую, – пишет Троицкий. – И это понятно. Одна сторона была права, утверждая, что церковное деление обычно сообразовалось с государственным, но была права и другая, утверждая, что далеко не всегда это было так и что иногда Церковь принимала во внимание и начало национальное. В конечном результате никакого нормативного вывода из приводимых обеими сторонами многочисленных ссылок и фактических данных сделать было нельзя, нельзя потому, что на самом деле Церковь вовсе не считала для себя обязательным ни государственного, ни национального принципа, а руководилась лишь одним мотивом – своим благом. Когда отвечало этому мотиву сообразование с государственным устройством, Церковь следовала ему, когда отвечало начало национальности, Церковь сообразовалась с этим началом, а если благу Церкви не отвечало ни то ни другое, она устраивалась на других основаниях»²⁴³.

Похожую точку зрения выражали и богословы «карловацкой» ориентации. Полемизируя с отцом Александром Шмеманом, епископ Нафанаил (Львов) подчеркивал, что территориальный, национальный и другие внешние для Церкви принципы носят служебный характер и призваны служить главной «внутренней абсолютной задаче Церкви – приведению ко Христу человеческих душ»²⁴⁴.

В то же время богословы «евлогианской» ориентации настаивали на необходимости строгого соблюдения территориального принципа церковного устройства, согласно которому в каждом месте – стране, области, городе – должно соблюдаться единство священной иерархии, исключающее присутствие на одной территории нескольких параллельных юрисдикций. «Евлогиане» защищали мысль о недопустимости церковного деления по национальному признаку и утверждали, что управление несколькими епископами одной областью догматически недопустимо. Епископ должен управлять в своей области всем народом, независимо от его происхождения и языка. Из этого делался вывод, что только одному Константинопольскому Первоиерарху должна принадлежать юрисдикция над диаспорой и всеми миссионерскими территориями.

Предсоборное Присутствие 1906 года выявило наличие в русском богословии двух противоречащих друг другу подходов в интерпретации 34-го Апостольского правила и лежащего в его основе принципа церковного устройства. Профессор Н. Глубоковский, приводя в своей работе слова «одного авторитетного для него в науке русского ученого», писал, что «от пространных толкований смысл 34-го Апостольского правила вовсе не раскрывается и только разбаливается голова». Рассмотренная полемика профессоров Н. Заозерского и Н. Глубоковского свидетельствовала о неполноте защищаемых ими «этнографического» и «топографического» толкований. Предложенные в настоящем разделе поправки к «этнографическому» толкованию позволяют примирить оба подхода.

В XX веке 34-е Апостольское правило сыграет очень важную роль в дискуссии об основах церковного устройства в русском православном богословии. К данному правилу будут обращаться защитники самых разных позиций: апологеты Русской Зарубежной Церкви, сторонники юрисдикций Константинопольского и Московского Патриархатов.

В XX столетии в канонической традиции Русской Православной Церкви возобладал территориальный подход в трактовке 34-го Апостольского канона²⁴⁵. Однако абсолютизация территориального принципа церковного устройства не позволяет сегодня окончательно разрешить имеющиеся проблемы диаспоры, универсального первенства и автокефалии²⁴⁶. В конце XX столетия это в очередной раз стало явным в связи с вопросом об автокефалии Православной Церкви на Украине, получившей государственную независимость. В своем докладе на Съезде епископата, духовенства и мирян, прошедшем в Киеве в 1992 году, протопресвитер Виталий Боровой отметил: «История Церкви, внутренний смысл канонов и история применения их на практике в жизни свидетельствуют, что в споре о государственном или национальном принципе устройства церковных дел, в споре о принципе приспособления или принципе полной свободы Церкви, невзирая на государство, – в этих спорах нельзя найти никакого постоянно действующего нормативного вывода, пригодного и обязательного для Церкви везде, всегда и во всем. Есть множество данных, свидетельствующих, что Церковь обычно сообразовывалась с государственным делением, но далеко не всегда и не во всем. Есть данные, что Церковь принимала во внимание и начало национальное. Однако можно найти в истории канонической практики и самосознании Церкви, что на самом деле Церковь вовсе не считала для себя обязательным ни государственный, ни национальный принцип, а руководилась чисто одним лишь мотивом – благом Церкви. Когда отвечало интересам Церкви сообразоваться с государственным устройством, Церковь следовала ему. Когда благу Церкви отвечало начало национальное, Церковь принимала это во внимание в своем устройстве. Если же благу Церкви не отвечало ни то ни другое, Церковь устраивала тогда свою жизнь на других началах. Итак, ни политический, ни национальный принцип сами по себе не дают основания для требования церковной автокефалии»²⁴⁷.

Данное понимание общего принципа, лежащего в основе 34-го Апостольского и 9-го Антиохийского правил, сегодня может дать ключ к решению проблем диаспоры, универсального первенства и автокефалии. 34-й Апостольский канон, наряду с 9-м правилом Антиохийского Собора, являются главными церковными канонами, определяющими функции и полномочия первенствующих епископов. Принцип, лежащий в основе этих правил, составляет основу церковного строя²⁴⁸ и имеет фундаментальное значение для православной экклезиологии.

Завершая настоящий подраздел, стоит отметить, что в период работы Предсоборного Присутствия Русская Церковь еще не мыслила себя в отрыве от государства и императорской власти. Фигура Первоиерарха все еще рассматривалась как зависимая от императора и ему подконтрольная.

В апреле 1906 года произошло изменение Основных законов Российской империи, установлена Дума как законодательный орган власти, принят указ о веротерпимости. Предсоборное Присутствие предложило проект изменений Основных законов Российской империи, содержащий в себе 12 пунктов, которые были призваны в условиях появления Думы еще до Собора защитить Церковь от вмешательства светских органов власти²⁴⁹. Согласно проекту, предполагалось, что император, как православный государь, является верховным покровителем Православной Церкви и охранителем ее благопорядка. Русская Церковь имеет право устанавливать для себя новые законы не иначе как с согласия императора. Именно государь, подобно византийским императорам, созывает Периодические Соборы во время избрания патриарха. Государь также созывает Собор в случае недостойного поведения патриарха и наблюдает за ним.

Только на Поместном Соборе 1917–1918 годов русская богословская и каноническая мысль разорвет казавшуюся нерасторжимой связь Церкви с империей.

2.2. Дискуссия о восстановлении патриаршества на Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 годов[1]1
  В основу настоящего подраздела положен материал из публикации автора: Суворов В., свящ. Дискуссия о восстановлении патриаршества на Поместном Соборе 1917–1918 годов и некоторые актуальные проблемы высшего церковного управления в Русской Православной Церкви. URL: http:// www.bogoslov.ru/text/2271021.html (дата обращения: 25.11.2011).


[Закрыть]

Серьезное осмысление учения о первенствующем епископе и его места в каноническом предании Церкви было дано участниками Всероссийского Поместного Собора 1917–1918 годов в связи с дискуссией о необходимости восстановления патриаршества. Условия, в которых проходил Собор, способствовали всесторонней проработке этого вопроса на самом высоком научно-богословском уровне.

Состав участников Поместного Собора 1917–1918 годов представлял собой цвет русской богословской и церковно-исторической науки, находившейся на пике своего развития. Соборной дискуссии предшествовала серьезная научная проработка и всецерковное обсуждение тех вопросов, которые предстояло решать на Соборе. На самом компетентном уровне вопросы высшего церковного управления предварительно были рассмотрены в рамках работы Предсоборного Присутствия 1906 года. Большинство выступлений на заседаниях Собора являют высочайший образец церковной и академической дискуссии, подкрепленной основательной богословской и историко-канонической аргументацией.

Всероссийский Церковный Собор проходил в трагические для России дни разрастающегося революционного вихря и распада Российского государства, однако в то же самое время Русская Церковь оказалась в уникальной ситуации абсолютной свободы. Прекращение зависимости Церкви от государства и крушение имперской синодальной системы позволило участникам Собора, несмотря на высокий эмоциональный накал и политические пристрастия, выявить исконные канонические основы церковного строя, свободные от преходящих исторических форм и явлений.

Главной вдохновляющей идеей Поместного Собора 1917–18 годов, его лейтмотивом, стало понятие соборности. Для всех без исключения членов Собора самым важным и чаемым соборным деянием представлялось утверждение соборного принципа на всех уровнях церковного бытия. Именно с соборностью связывали участники Поместного Собора будущее Русской Церкви.

В фигуре патриарха защитники идеи патриаршества видели гарант утверждения в Русской Церкви соборного начала. Соборность «должна возглавлять и пронизывать все управление Русской Церкви, – говорил на соборных заседаниях профессор И.И. Соколов. – <…> Патриаршество есть цель соборности и в то же время ее орган, а соборность есть основа патриаршества»²⁵⁰.

Между тем среди участников Собора были и те, кто критически подходил к идее восстановления патриаршества. Если сторонники идеи патриаршества видели в патриархе гарант и средоточие соборного единства, то противники, напротив, опасались, что власть патриарха, не уравновешенная в достаточной мере деятельностью соответствующих соборных институтов, постепенно подавит соборное начало и умертвит церковную жизнь. Некоторые соборяне видели в патриаршестве опасность перерождения в поместный папизм, не совместимый с подлинной соборностью.

К сожалению, в современной церковно-исторической литературе по-прежнему встречается упрощенная оценка той горячей дискуссии, которая возникла на Соборе между сторонниками и противниками восстановления патриаршества. Нередко все без исключения противники патриаршества представляются как люди, находившиеся в духовном ослеплении. Распространенной ошибкой также является мнение о том, что противники патриаршества являлись своего рода «предтечами» обновленцев советского времени и даже выразителями их идеологии. В действительности, многие из тех, кто выступал на Соборе против патриаршества, впоследствии доказали свою преданность Церкви исповедническим подвигом. И наоборот, целый ряд архиереев-«патриархистов» впоследствии признали обновленческое ВЦУ и, таким образом, оказались среди местных руководителей раскола²⁵¹.

Поместный Собор 1917–1918 годов стал Собором новомучеников. Среди участников Собора, выступавших против патриаршества, в лике священномучеников ныне прославлен протоиерей (впоследствии архиепископ) Николай Добронравов – наиболее яркий представитель противников патриаршества, который позднее станет одним из верных последователей и сподвижников патриарха Тихона. Против патриаршества выступал на Соборе профессор И.М. Громогласов – впоследствии священномученик Илия (†1937). Протоиерей Н.В. Цветков, также выступавший против патриаршества, в 1921–1922 годах станет представителем патриарха в Помголе и соавтором патриарших воззваний к верующим по поводу изъятия церковных ценностей. Профессор П.П. Кудрявцев – один из наиболее активных критиков патриаршества, оказавший существенное влияние на принятие соборных решений, обновленческое движение впоследствии также не поддержал.

В начале 1930-х годов он проведет 3 года в исправительно-трудовом лагере, будет освобожден в связи с болезнью сердца, похоронен в Киеве. Похожую судьбу разделит и профессор Н.Д. Кузнецов (перенес несколько арестов, умер в ссылке)²⁵².

Аргументация критиков идеи патриаршества на Поместном Соборе в действительности способствовала прояснению православного учения о первенствующем епископе и была учтена в последующих соборных решениях. Несмотря на то, что противники патриаршества оказались на Соборе в меньшинстве, их аргументы были выслушаны и приняты во внимание. Далеко не все доводы и опасения, высказанные противниками патриаршества, были отброшены Собором. Это свидетельствует о важности более внимательного рассмотрения позиции не только сторонников, но и противников восстановления патриаршества в соборной дискуссии.

Участников Собора, высказывавшихся против восстановления патриаршества, можно условно разделить на две группы. К первой можно отнести тех членов Собора, кто был против института патриаршества в принципе, считая его несовместимым с началами соборности, столь дорогими для всех участников Собора. Единоличная власть патриарха, по их мнению, противоречила церковным канонам. Будущее Российской Церкви эти деятели связывали исключительно с коллегиальными формами управления. Представители данной группы – профессора Б.В. Титлинов, Н.Г. Попов – и после Собора не смирились с восстановлением патриаршества и стали видными идеологами обновленчества.

Обновленцы будут связывать положение, в котором оказалась Церковь при большевиках, с фактом восстановления патриаршества. В 1922 году протоиерей А. Введенский на страницах «Живой Церкви» писал о Поместном Соборе 1917–18 годов: «Вопрос о восстановлении патриаршества был весьма спорным. Уже на предсоборном совещании вопрос этот разрешался отрицательно. И на самом Соборе была немалая группа, определенно высказывавшаяся против восстановления патриаршества как института эпохи, уже отдаленной от подлинного христианства-первохристианства. Указывалось на то, что патриаршество есть тот же папизм, столь далекий от самого существа Православия, папизм логически не продуманный и не проведенный до конца»²⁵³. На созванном в 1923 году обновленческом соборе протоиерей В. Красницкий призвал упразднить навсегда институт патриаршества «как пережиток прошлого и как совершенно вредный для дела обновления»²⁵⁴. По утверждению Красницкого, этот институт не оправдал своих надежд: он не только не поднял энергию церковного народа, но, напротив, ее подавил. В аналогичных выражениях оценивали восстановление патриаршества участники Собора Б.В. Титлинов и Н.Г. Попов, выступавшие в 1920-х годах на страницах обновленческих изданий²⁵⁵.

Впрочем, обновленцы, незадолго до полного исчезновения своего раскола, все-таки решили отказаться от коллегиальности в высшем управлении и избрали главу обновленческой «церкви» – «Первоиерарха Православных Церквей в СССР», вскоре сменившего титул на «Первоиерарх-Патриарх Московский и Православных Церквей в СССР»²⁵⁶. Таким образом, идея патриаршества исторически взяла верх даже в среде ее убежденных противников.

Наибольший интерес представляет собой аргументация второй группы противников патриаршества, к которой принадлежали те, кто в действительности не был противником патриаршества как такового. Многие представители данной группы признавали, что патриаршество необходимо и его восстановление полностью отвечает церковным канонам, однако при этом они опасались, что поспешное восстановление сана патриарха без точного определения его прав и обязанностей может причинить Русской Церкви больше вреда, чем пользы. Называя представителей данной группы «противниками патриаршества», мы всегда должны отдавать себе отчет в условности подобного наименования. Подход к проблеме со стороны представителей данной группы профессор протоиерей А.П. Рождественский выразил так: «…Без всякого опасения церковного разделения, о чем здесь говорилось, ожидаю решения Священного Собора, с любовью подчинюсь этому решению, а пока решение не вынесено, считаю своею христианской обязанностью высказать те мысли, какие у меня имеются, и рад буду выслушать убедительное разъяснение моих недоумений»²⁵⁷.

Отсутствие у соборян единого представления о функциях и полномочиях первенствующего епископа дало о себе знать с первого дня обсуждения вопроса о патриаршестве на общих соборных заседаниях.

11/24 октября 1917 года, на первой сессии Собора, епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский, сщмч., † 1919) выступил с докладом от Отдела о Высшем Церковном Управлении по поводу так называемой формулы перехода к очередным делам, принятой Отделом по окончании проходивших в нем прений о высшем управлении. В своем обширном выступлении преосвященный Митрофан изложил предысторию обсуждения вопроса о патриаршестве в Отделе, перечислил основные доводы в защиту скорейшего восстановления патриаршества и огласил принятую Отделом «формулу» о восстановлении патриаршества следующего содержания: «По окончании общих суждений или прений по вопросу о Высшем Церковном Управлении в Русской Церкви, Отделом принята следующая формула перехода: “выслушав общие прения по вопросу о Высшем Церковном Управлении и 1) принимая, как исходное положение в дальнейших своих работах, восстановление сана патриарха, присвояемого первому между равными Епископу, возглавляющему управление церковными делами Российской Православной Церкви, и 2) вместе с органами этого управления подотчетному церковному поместному Собору, Отдел переходит к дальнейшему рассмотрению законопроекта о Высшем Церковном Управлении”. Принятием такой формулы Отделом в положительном смысле разрешен вопрос о патриаршестве в России как институте исполнительном при Соборе. Расчленяя указанную формулу на составные части, находим, что в ней заключаются следующие основные положения: 1. Поместному Собору принадлежит высшая власть в Российской Церкви. 2. Восстановляется патриаршество, которым возглавляется управление церковными делами Российской Православной Церкви. 3. Патриарх является первым между равными ему Епископами. 4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору…»²⁵⁸. Данная «формула перехода» с четырьмя «основными положениями» выносилась Отделом на обсуждение в общем заседании Собора, так как определенное соборное решение по данному вопросу признавалось существенно важным для дальнейшей работы всех отделов, соприкасающихся с вопросами Высшего Церковного Управления.

Преосвященный Митрофан также зачитал «отдельное мнение», поданное членами Отдела, не согласными с вынесением «формулы» на обсуждение на Соборе. В «особом мнении» говорилось, что, согласно Уставу Собора, Отдел должен выносить на Собор по каждому делу письменный доклад и текст предполагаемого постановления Собора, а не «неопределенное пожелание» по столь важным и спорным вопросам. «Ни один член Собора не может ни принять, ни отвергнуть предлагаемой формулы о патриархе и Соборе <…>, прежде чем не будут ясно определены как права и обязанности патриарха, так и организация проектируемого Собора»²⁵⁹, – говорилось в «особом мнении», подписанном 32 членами Отдела, среди которых значатся имена не только выдающихся профессоров (А. Бриллиантова, В. Бенешевича и других), но и будущих священномучеников – протоиерея Николая Добронравова и В.П. Шеина (впоследствии архимандрита Сергия, †1922).

Также Председателем было зачитано заявление 32 членов Собора, в котором содержалось предложение не обсуждать на пленарных заседаниях доклад Отдела о «формуле перехода», вернув его в Отдел для дальнейшей разработки. В заявлении, в частности, говорилось: «В состав формулы доклада входят такие понятия, которые в Отделе частью совсем не разрабатывались (понятие об органах управления, вместе с которыми действует патриарх), частью не закончены разработкой (понятие о Соборах, коим патриарх подотчетен). Равным образом и само понятие о патриархе в Отделе еще не выяснено, и во всяком случае смысл формулы “первый между равными” не уяснялся в Отделе»²⁶⁰.

В соответствии с соборным Уставом было предоставлено слово нескольким членам Собора – за и против внесенного предложения. Профессор П.П. Кудрявцев, первым подписавший и «особое мнение», и «предложение» от 32 членов Собора, в своем выступлении подчеркнул, что к «особому мнению» присоединились не только противники, но и защитники идеи патриаршества – В.П. Шеин и С.П. Руднев. Взявший слово граф Д. А. Олсуфьев – сторонник патриаршества, также подписавший «особое мнение» за отклонение формулы перехода, высказался так: «Я за патриаршество, но в моем смысле, т. е. когда соборность в церковном управлении будет правильно поставлена и последовательно проведена»²⁶¹. Выступавшими за отклонение «формулы» было отмечено, что на момент ее обсуждения в Отделе еще не был решен наиважнейший вопрос о составе Собора: о том, из кого он должен состоять – из одних ли епископов, или из епископов, клира и мирян, – не был решен вопрос о сроках созыва Собора, указывалось также на неясность в вопросе о том, о каких именно «органах церковного управления» говорится в «формуле». В целях экономии времени, а также в соответствии с Уставом, было предложено вернуться к обсуждению вопроса о патриаршестве на пленарных заседаниях Собора после более обстоятельной проработки данного вопроса в Отделе.

Выступившие за рассмотрение «формулы» на пленарном заседании Собора архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) и П.И. Астров говорили, что такая живая и творческая работа, как работа Собора Всероссийской Поместной Церкви, не может быть заранее уложена в формальные рамки Устава, которому нужно следовать не по букве, а по духу. По их мнению, вопрос о восстановлении патриаршества, столь неотложный и насущный для всей Русской Церкви, необходимо было решить на принципиальном уровне на Соборе, чтобы потом можно было приступить к его всесторонней, детальной проработке. При этом они отмечали, что восстановление патриаршества само по себе не является чем-то новым, ибо оно подтверждается и канонами (34-м Апостольским правилом), и историей Русской Церкви²⁶².

В итоге предложение 32 членов Собора о возвращении «формулы» в Отдел было поставлено на голосование. Собор постановил отклонить предложение и принять внесенную Отделом формулу к рассмотрению Собора.

С 14/27 октября дискуссия о патриаршестве начинает вестись на пленарных заседаниях, благодаря чему в выработке и обсуждении наиважнейших соборных определений о Высшем Церковном Управлении участвовал весь Поместный Собор. Это придает и самой дискуссии, и принятым в итоге сборным решениям особую ценность.

Глубокий историко-канонический анализ института первенствующих епископов был дан на Соборе профессором Н.Н. Фиолетовым. В 34-м Апостольском и 9-м Антиохийском правилах, по его мнению, важны, прежде всего, идея, принцип, соотношение единоличного и соборного начал. В этом соотношении, по мысли Фиолетова, заключается та каноническая традиция, которая органически живет в Церкви и должна воплотиться в патриаршестве. Этой традицией «утверждается независимость епископата в делах своих епархий, а в делах общецерковных – сочетание единоличного начала с соборностью <…> Дела, подлежащие ведению Первоиерарха: дела организации, проявление духа почина и попечения»²⁶³.

Фиолетов подчеркивает, что положение Первоиерарха не обусловлено преимуществами благодатных дарований. В смешении преимуществ благодатных и административных Фиолетов видит «различие идеологии Западной и Восточной Церквей»²⁶⁴, которое обнаружилось с V века и даже ранее.

Исторические примеры патриаршего деспотизма Фиолетов связывает с отношением церковной власти и власти императора: «Значение императора в Церкви обусловливало изменение положения патриарха. Связь с государством породила идею патриарха при царе как органе проявления царской власти в Церкви. Она и придала патриаршей власти светский характер <…> С другой стороны, она в виде реакции вызвала развитие западных папистических идей на Востоке. Отсюда положение патриарха как неудавшегося папы. Это – отклонение от принципа. Мы желаем восстановить институт патриаршества канонически, а не так, как он проявлялся в отдельных исторических формах. В таком случае основание для споров исчезает»²⁶⁵.

Противники патриаршества больше всего боялись, что патриарх со временем превратится в абсолютного автократора, поместного папу, а его деспотизм и самоуправство в конечном итоге уничтожат соборность. «На практике носители сана патриарха получали или даже присваивали себе права, не умещающиеся в понятие первого между равными, – в требование 34-го Апостольского правила»²⁶⁶, – говорил на Соборе Н.Д. Кузнецов. Такие титулы, как «отец отцов», «Вселенский патриарх» и т. п., по мнению Н.Д. Кузнецова, извращали идею первого епископа и зачастую рассматривались носителями патриаршего сана как основание для распространения своей власти. Не отрицая необходимости учреждения в Русской Церкви института первого епископа, Н.Д. Кузнецов считал, что в вопросе о патриархе следует основываться исключительно на 34-м Апостольским правиле, «а не на последующих названиях и правах, которые получали патриархи и которые совершенно не оправдываются ни буквальным, ни внутренним смыслом правила»²⁶⁷. Н.Д. Кузнецов даже предлагал дать первенствующему епископу Российской Церкви какое-либо иное наименование с тем, чтобы титул «патриарха» впоследствии не послужил поводом для подчинения епархиальных архиереев патриаршей власти, обращения их из предстоятелей своих епархий в патриарших послушников. Некоторые аргументы сторонников патриаршества Н.Д. Кузнецов расценивал как по существу католические²⁶⁸.