Текст книги "Учение о первенствующем епископе в русском православном богословии в ХХ веке"

Как справедливо отмечают современные исследователи, само по себе восстановление патриаршества, несмотря на его важность, не может расцениваться как главное событие в деяниях Поместного Собора 1917–18 годов. Главным желанием соборян было восстановление основанного на принципе соборности строя церковного управления. Решение Собора о восстановлении патриаршества представляло собой синтез позиций как сторонников, так и противников патриаршества. Собору удалось найти сбалансированное соотношение между личным и соборным началом в церковном управлении. Это стало возможным благодаря тому, что в соборных решениях были учтены не только доводы сторонников патриаршества, но и пожелания и опасения его противников. Это видно из принятого на Соборе Положения о Высшем и епархиальном Церковном Управлении³⁰⁶.

Из определений Собора следовало, что, в основном, церковное управление в Русской Церкви возлагалось на Соединенное Присутствие Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Модель, установленная Собором, отводила патриарху важную, но не определяющую роль: патриарх являлся председателем всех органов ВЦУ и управлял Церковью «совместно» с ними, без согласия коллегиальных органов он не мог принимать важных решений³⁰⁷.

Важно отметить, что борьба атеистической власти против Русской Православной Церкви в XX столетии строилась именно на попытках нарушить установленный Поместным Собором баланс между единоначалием и соборностью в церковном управлении. Именно этот зафиксированный в самых ранних канонах баланс всегда обеспечивал Церковь внутренней системой «сдержек и противовесов», которая позволяла ей сохранять свободу от человеческого произвола и делала открытой для действия Духа Божия. В борьбе с канонической Церковью безбожники стремились уничтожить этот баланс в пользу одного из принципов – либо коллегиального, либо единоличного.

Сначала, используя обновленцев, большевики пытались подчинить, а затем окончательно уничтожить Церковь путем ее децентрализации, введения управления на началах коллегиальности, поскольку ОГПУ очень хорошо умело манипулировать коллегиальными органами³⁰⁸. По поводу обновленческого «Поместного собора», который открылся в Храме Христа Спасителя 29 апреля 1923 года, Е. А. Тучков писал: «Мы, имея на соборе до 50 % своего осведомления, могли повернуть собор в любую сторону»³⁰⁹. Видимым образом все соответствовало «соборности», но реально на обновленческом «Соборе» все решало ГПУ.

В резолюции «Собора» говорилось: «Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным. Древняя Церковь не знала патриаршества, а управлялась соборно, поэтому Священный Собор настоящим отменяет восстановление патриаршества. Отныне Церковь должна управляться соборно»³¹⁰. Усилия ОГПУ были направлены на ликвидацию института патриаршества, подрыв авторитета патриарха, замену патриаршего управления коллегиальным и, в конце концов, физическую ликвидацию патриарха Тихона³¹¹.

При патриархе Сергии, напротив, властями была сделана ставка на единоличную власть патриарха. При безвластном и послушном Синоде через фигуру патриарха можно было легко контролировать всю церковную жизнь в СССР. Именно это будут ставить в упрек «сергианам» русские богословы карловацкой юрисдикции, считавшие, что выстроенная патриархом Сергием система церковного управления на деле представляла собой антиканоничную диктатуру первого епископа при видимости соборного устройства. В этой подмене подлинной соборности ее формой, не имеющей реального содержания, «карловчане» видели разрыв «сергианской» Церкви как с 34-м Апостольским правилом, так и с решениями Поместного Собора 1917–18 годов, которые традиционно пользовались у «карловчан» высочайшим авторитетом³¹².

Принципы Высшего Церковного Управления, разработанные Всероссийским Поместным Собором, оказали большое влияние на развитие учения о первенствующем епископе в русском православном богословии XX столетия, особенно в русле юрисдикционных споров русской эмиграции. Наряду с вопросами внутреннего обустройства Русской Церкви, на Всероссийском Церковном Соборе также были намечены проблемы, которые только предстояло решать на всеправославном уровне в XX и XI веках.

В частности, при обсуждении вопроса о патриаршем возгавлении Русской Церкви затрагивался вопрос о всеправославном единстве и формах его реализации. На Соборе отмечалось, что в новых условиях, в которых оказалась не только Русская Церковь, но и Вселенское Православие в XX веке, необходима «всеобщая коалиция» Православных Церквей для мобилизации сил в решении новых общих задач, и прежде всего – в противодействии экспансии инославия. «До последнего времени мы стояли как-то изолированно в отношении к прочим автокефальным Церквам, с которыми Святейший Синод имел лишь случайные и непостоянные сношения»³¹³, – говорил профессор И.И. Соколов, подчеркивая, что в новых условиях патриарх должен достойно представительствовать от имени Русской Церкви перед прочими автокефальными Церквами.

В докладе профессора С.Н. Булгакова (будущего протоиерея Сергия) также отмечалось, что в новую эпоху, когда «возникает ряд вопросов не только междуцерковного, но и междувероисповедного характера», «провинциальное существование Поместной Церкви становится уже невозможным»³¹⁴. В отличие от Московской Руси, где патриаршество являлось «лишним средством национального обособления», теперь оно должно стать «органом вселенского сознания Православной Церкви». И в этой связи «неизбежно возникает вопрос об его соотношении с другими патриархами, следовательно, об организации власти и по всей Вселенской Церкви, о соотношении всех патриархий». Признавая древнее первенство чести Римской кафедры, за которой непосредственно следовала Константинопольская, Булгаков отмечал, что «после разрыва Константинополя с Римом эти отношения, очевидно, должны были определяться иначе, однако самый вопрос не может быть упразднен»³¹⁵. Булгаковым также была выражена мысль о намечающейся потребности в очередном Вселенском Соборе ввиду появления новых догматических вопросов, затрагивающих само существо Православия.

Мысли о невозможности абсолютной автономии в жизни отдельных Поместных Церквей и идея о патриархе как органе, посредством которого каждая Поместная Церковь включена в Церковь Вселенскую, звучали и в других выступлениях. Так, епископ Астраханский Митрофан в ответ на опасения, связанные с угрозой провозглашения незаконных автокефалий, говорил: «Чтобы взять область у патриарха, необходимо войти в сношения с Восточными патриархами»³¹⁶, – т. е., по мнению владыки, в случае отделения от Церкви-Матери новой автокефальной Церкви, необходимо было получить согласие Восточных патриархов. Л.З. Кунцевич полагал, что Российский патриарх, как Первоиерарх, должен быть подотчетен суду Восточных патриархов³¹⁷. В принятом на Соборе Определении о правах и обязанностях Святейшего Патриарха предусматривалось, что суд над патриархом «совершается Всероссийским Собором епископов с приглашением по возможности других патриархов и предстоятелей автокефальных Церквей» (п. 10)³¹⁸. Таким образом, не упоминая о какой-либо особой роли Константинопольского патриарха, соборное определение утверждало желательность согласования на вселенском уровне тех действий отдельных Поместных Церквей, которые выходят за рамки их внутренней жизни.

Многие члены Собора справедливо осуждали этнофилетизм. Между тем во многих выступлениях утверждалась допустимость национального принципа в организации церковного управления. Приводя в качестве примера автокефалию Сербской и Русской Церквей, архимандрит Иларион (Троицкий), говорил, что после формирования на территории Византийской империи системы патриархатов «Поместные Церкви создавались по принципу, между прочим, и национальному. В моменты подъема национального могущества и самосознания народы устраивали себе автокефальную Церковь и возглавляли ее Первоиерархом»³¹⁹. «Не значит ли это, что церковное сознание, как в 34-м Апостольском правиле, так и на Московском Соборе 1917 года, говорит неизменно одно: “епископам всякого народа, в том числе и русского, подобает знати перваго в них и признавати его, яко главу”»³²⁰, – вопрошал к Собору священномученик Иларион.

Национального, а не территориального толкования 34-го Апостольского правила придерживался в своем выступлении профессор П.Д. Лапин: «Древнейшие Поместные Церкви разделялись по народностям, и во главе каждой из них стоял Первоиерарх»³²¹. И только I Вселенский Собор «установил митрополичью форму церковного правления, обведя пределы Поместных Церквей границами гражданских провинций»³²².

Протоиерей Л.И. Туркевич, член Собора по избранию как клирик от Северо-Американской епархии (в будущем Митрополит Американской Автокефальной Церкви Леонтий, † 1965), говорил: «Слово “Святая Русь” плохо прививается к Русской республике. Частицы ее рассеяны не в одной Руси, но и в Америке и Гавайских островах. И нужно, чтобы эти частицы были сплочены воедино и надо бы, чтобы что-нибудь олицетворяло Святую Русь»³²³. Эти прерогативы, считал Л.И. Туркевич, должны быть возвращены Первоиерарху.

Князь Е.Н. Трубецкой отмечал, что вопрос о патриаршестве имеет особое значение в связи с идущей войной, в результате которой, возможно, «от государственного тела будут отторгнуты целые области с православным населением. И вот власть патриарха будет простираться за границы государства и будет поддерживать в умах и сердцах отторгнутых областей идею национального и религиозного единства»³²⁴.

Как показала соборная дискуссия, каноническое церковное устройство допускает учет, наряду с территориальным, и национального принципа в организации церковного управления. На Поместном Соборе 1917–1918 годов вновь стала очевидной задача более точного уяснения смысла 34-го Апостольского канона, который по праву считается основой церковного строя, но при этом продолжает использоваться в качестве основного аргумента представителями противоположных экклезиологических воззрений. Поныне остаются неразрешенными затронутые на Соборе проблемы церковного устройства: соотношение национального и территориального принципов церковной юрисдикции, отсутствие единого вселенского центра в Православной Церкви, несогласованность совместных действий Поместных Православных Церквей, проблемы диаспоры, автокефалии, автономии.

К сожалению, в определенных церковных кругах сегодня прослеживается тенденция преувеличивать роль революционно-демократических настроений в работе Всероссийского Церковного Собора 1917–18 годов, высказываются мысли о ненужности и даже неканоничности Поместного Собора с участием епископов, клириков и мирян. Решение практически всех общецерковных вопросов предлагается передать Архиерейскому Собору. Данные воззрения нашли отражение в некоторых схемах, предложенных для обсуждения в документах Межсоборного присутствия.

Так, в проекте документа «Процедура и критерии избрания Патриарха Московского и всея Руси»³²⁵ в качестве одного из вариантов предлагалось предоставить избрание патриарха исключительно Архиерейскому Собору. Очевидно, что избрание патриарха без участия клириков и мирян будет являться разрывом с канонической традицией предыдущих Поместных Соборов, начиная с Поместного Собора 1917–1918 годов, восстановившего патриаршество, и все те опасности, о которых говорилось на Соборе в ходе дискуссии о Высшем Церковном Управлении, вновь окажутся актуальными.

В проекте документа Межсоборного Присутствия «Место Поместных и Архиерейских Соборов в системе церковного управления», в частности, утверждалось: «Согласно 34-му правилу Святых Апостолов и 9-му правилу Антиохийского Собора, высшая власть в Поместной Церкви принадлежит собору епископов и Предстоятелю Церкви. Вот почему ставить вопрос о соблюдении принципа соборности в Высшем Церковном Управлении при условии обязательного участия и принятия решений – наряду с епископами – клириками и мирянами неправомерно. Принцип соборности в Высшем Церковном Управлении нельзя путать с принципом всецерковного представительства. Принцип соборности вытекает из соборно-патриаршей формы устройства Церкви, при которой четко сбалансирована власть Предстоятеля Церкви и Собора епископов»³²⁶. Как уже было отмечено, на Поместном Соборе 1917–1918 годов в понятие соборности вкладывалось иное содержание. Понимание соборности как живого единства епископов, клириков и мирян в общем труде по созиданию церковной жизни вошло в том числе и в определение Собора о епархиальном управлении. В главе II «Об епархиальном архиерее», в частности, говорилось: «Епархиальный архиерей, по преемству власти от святых апостолов, есть предстоятель местной Церкви, управляющий епархией при соборном содействии клира и мирян»³²⁷ (п. 15). Показательно, что данная формулировка практически дословно была воспроизведена в современном Уставе Русской Православной Церкви, во всех его редакциях, начиная с редакции 1988 года.

Определения Всероссийского Церковного Собора отнюдь не посягали на служение управления, принадлежащее епископату: клирики и миряне не должны были в буквальном смысле «соуправлять» епископу. Как показывает в своем исследовании игумен Савва (Тутунов), интерпретация решений Собора как «революционных», «демократических», развивающих идею правления по представительству, является ошибочной. Собором была выстроена такая система епископского правления, при которой обеспечивалась регулярная и непременная совещательность епископа с паствой. «Главной характеристикой этой органической системы, – пишет игумен Савва, – являлись не столько участие в ней клира и мирян или осуществление в ней выборного начала, сколько органическое и гармоническое взаимодействие различных уровней церковного управления, благодаря чему и было возможно соблюдение равновесия между иерархическим принципом и идеей содействия клира и мирян в церковном управлении»³²⁸. Основной принцип, заложенный в соборном определении «Об епархиальном управлении», по мнению игумена Саввы, может быть сформулирован так: «епископат (или епископ) не должен волюнтаристски игнорировать мнение своей паствы – клира и мирян; с другой стороны, мнение клира и мирян должно сохранять консультативный, а не решающий, характер, оставляя епископу возможность окончательного решения»³²⁹.

Решения Поместного Собора 1917–18 годов, сформулировавшие принципы соборно-патриаршего устройства Русской Церкви, были рождены в ходе созидательной церковной дискуссии, в которой приняла участие вся полнота Русской Церкви в лице ее лучших представителей – епископов, клириков, мирян, богословов и церковных ученых, многие из которых стали новомучениками. В сбалансированных соборных решениях были учтены все скрытые и явные опасности, о которых говорили участники Собора. Подходы и принципы, лежавшие в основе аргументации как защитников, так и противников восстановления патриаршества, были учтены Собором в итоговых решениях и представляют собой поистине бесценный материал для изучения и современного осмысления.

Выступая на соборных заседаниях, В.П. Шеин (будущий священномученик Сергий) говорил: «Вопрос о патриаршестве настолько велик, что должен перейти в сознание Церкви, в сознание потомства в полном, точном, всестороннем освещении. Деяния Собора, которые будут содержать наши прения, не суть только наше достояние, а достояние всей Церкви, и должны перейти в потомство с богатым содержанием»³³⁰. Сегодня эти слова священномученика звучат как духовное завещание, данной Русской Церкви Собором ее святых на переломном рубеже эпох.

Сегодня Русская Церковь вновь переживает эпоху глубоких преобразований. В ней были созданы такие структуры, как Высший Церковный Совет, Межсоборное Присутствие и в его рамках – Комиссия по вопросам церковного управления и механизмов осуществления соборности в Церкви. В структуре Высшего Церковного Управления Московского Патриархата создаются митрополичьи округа, наделенные правами самоуправления в решении определенного круга вопросов своей внутренней жизни, крупные епархии разделяются на более мелкие с целью приблизить епископа к пастве. Во всех этих позитивных явлениях просматривается очевидная преемственная связь с Поместным Собором 1917–1918 годов. Многие вопросы и проблемы, о которых говорили на Соборе, остаются актуальными до сих пор. Важность более внимательного изучения полемики, возникшей на Всероссийском Церковном Соборе по вопросам восстановления патриаршества и учреждения митрополичьих округов, сегодня трудно переоценить.

Огромное значение Поместного Собора 1917–18 годов и восстановления им патриаршества – не только для России, но и для всего христианского Запада – сегодня отмечают и католические исследователи: «Возрождение богословской мысли, начавшееся еще в конце XIX века, кульминацией которого стали Поместный Собор и восстановление патриаршества в 1917 году, приобрело всемирное значение и спасло для России ее будущее, а для православной религиозности сохранило в высшей степени духовных людей, которые смогли свободно распространять свои христианские убеждения по всему Западу»³³¹.

2.3. Вопрос о митрополичьих округах на Поместном Соборе 1917–1918 годов[2]2
  Основная часть настоящего подраздела излагается по публикации автора: Суворов В., свящ. Вопрос о митрополичьих округах на Поместном Соборе 1917–1918 гг. в контексте современных церковных преобразований // Труды Коломенской духовной семинарии. Выпуск 8. М.: Русский раритет, 2013. С. 65–75. В Интернете: Суворов В., свящ. Вопрос о митрополичьих округах на Поместном соборе 1917–1918 гг. в контексте современных церковных преобразований. URL: http://www.bogoslov.ru/text/2813585.html (дата обращения: 13.09.2012).


[Закрыть]

Вопрос о функциях и полномочиях первенствующего епископа и месте этого канонического института в истории Церкви всесторонне обсуждался на Поместном Соборе 1917–1918 годов и в рамках дискуссии о создании в Русской Церкви митрополичьих округов.

Обсуждению на Соборе этого вопроса предшествовала его обстоятельная предварительная проработка. Представляя Поместному Всероссийскому Собору доклад Отдела о Высшем Церковном Управлении «О церковных округах», митрополит Тифлисский Кирилл (Смирнов, впоследствии священномученик), отмечал, что в основу его доклада были положены: «1) извлечения из протоколов общего собрания и II Отдела Предсоборного Присутствия 1906 года; 2) положение о церковно-соборном окружном управлении, выработанное Предсоборным Советом 1917 года, с объяснительною к сему положению запискою; 3) доклад комитета, потрудившегося под председательством Высокопреосвященнейшего Митрополита Сергия, над решением вопроса о разделении Православной Русской Церкви на церковные (митрополичьи) округа; 4) заслушанные в заседании Отдела устные доклады членов Собора профессоров И.М. Покровского, П.Д. Лапина и члена Собора П.Б. Мансурова, осветивших данный вопрос с канонической и с общерусско-церковной исторической точек зрения»³³².

На основании этих материалов и всестороннего обмена мнений в представленном докладе Отдела был сделан вывод о том, что управление Русской Церковью не знало деления церковной территории на округа. Обязанности, налагаемые на епископов 34-м правилом Святых Апостолов и 9-м правилом Антиохийского Собора, выполнялись русскими епископами их отношением к митрополиту Киевскому, впоследствии Московскому, и, наконец, к Патриарху Всероссийскому. Попытки устроить в Российской Церкви окружное митрополичье управление в 1589, 1667, 1681–1682 годах не имели успеха.

Согласно докладу, для устроения в Русской Церкви окружного митрополичьего управления не было наличных условий ни в церковной, ни в политической жизни. Русская Церковь состояла из небольшого количества огромных по своей территории епархий, что не соответствовало порядкам церковно-административной жизни, существовавшим в империи Юстиниана. Однако, как утверждалось в докладе, положение вещей к настоящему времени значительно изменилось. «Во-первых, <…> в Русской Православной Церкви восстановлена соборность как жизненное начало церковного управления и завершен иерархический строй Русской Церкви восстановлением патриаршества. 2. Отношения между Церковью и государством и вся внешняя обстановка, в которой приходится жить и действовать Церкви, не имеют для себя в прошлом подобий и обязывают в области церковного управления к мероприятиям исключительным. 3. Приближение архипастыря к своей пастве является предметом горячих желаний всех православных людей и ставит на ближайшую очередь вопрос об открытии новых епархий»³³³.

Последнее обстоятельство, по словам документа, «принудительно говорит о необходимости церковных округов для объединения епархий на началах соборности между собою и с Поместным Собором всей Русской Церкви»³³⁴.

Как уже неоднократно отмечалось, понятие соборности было главной вдохновляющей идеей Священного Собора Российской Церкви 1917–1918 годов. С соборностью неразрывно связана была и идея церковных округов.

«Я убежден, что соборности епископов не будет без Поместных Соборов и митрополичьих округов, – говорил на заседаниях Собора горячий сторонник введения округов архиепископ Тверской Серафим (Чичагов, впоследствии священномученик). – Никакого возрождения церковной жизни не произойдет в епархиях, обособленных одна от другой. Высшая власть не в силах управлять одна, сосредоточивая все дела у себя в центре и с умножением епархий в особенности. Надо предоставить решение большинства дел на местах»³³⁵.

Профессор Казанской духовной академии П.Д. Лапин, защищая на Соборе необходимость введения округов, утверждал: «Наш Собор поставил себе задачей оживить церковную жизнь и везде в церковной жизни провести соборное начало. Но это оживление не может быть осуществлено без соединения отдельных епархий в области, без объединения их около какого-либо центра <…> Разные вопросы и особые церковные нужды могут возникать у целых более или менее значительных частей нашей Церкви. И для обсуждения этих вопросов и нужд необходимо в отдельных районах созвание Соборов. <…> Нужно, чтобы кто-либо из епископов был облечен правом созывать такие Соборы и обязан был заботиться о проведении их постановлений в жизнь»³³⁶.

Кроме соборной дискуссии по докладу «О церковных округах», разработанному Отделом о Высшем Церковном Управлении, вопрос округов затрагивался при обсуждении определений Собора «О высшем Церковном Управлении», «О соборах, созываемых через три года», «Об устройстве церковного суда», «О порядке прославления русских святых к местному почитанию», при обсуждении вопросов об устроении Православных Церквей в Закавказье и автономии Украинской Церкви.

Дважды поднимался вопрос об округах и на закрытых экстренных заседаниях 18/31 августа и 21 августа/3 сентября 1918 года, посвященных обсуждению вступившей в силу инструкции Наркомюста об отделении Церкви от государства, изданной 11/24 августа 1918 года. В условиях начавшегося открытого наступления на Церковь, когда сама дальнейшая работа Собора могла оказаться невозможной, единоверческий епископ Охтенский Симон (Шлеев, впоследствии священномученик) предлагал все очередные законопроекты отложить в сторону, чтобы успеть решить вопрос о митрополичьих округах: «Нас ждет разрозненность в церковной жизни и невозможность сноситься с центром. Каждая группа вынуждена будет жить и действовать сама по себе. Поэтому мы должны узаконить эту разрозненность отдельных церковных единиц. <…> Нас всех ожидает мученичество. В первую голову мученичеству могут подвергнуться епископы. Мы должны позаботиться об увеличении числа епископов и, в первую очередь, поставить епископов по всем уездным городам. <…> Нужно более раздробленности, нужно ехать на места и организовывать живые силы, без которых мы ничего не можем сделать»³³⁷.

Обсуждение доклада об округах, несмотря на включение его в повестку заседаний, неоднократно откладывалось. 5/18 сентября, в конце третьей, ставшей заключительной, сессии Собора митрополит Тифлисский Кирилл (Смирнов) представил на соборное обсуждение доклад Отдела о Высшем Церковном Управлении «О церковных округах».

В работе Собора четко обозначились два различных подхода к вновь образуемым округам. Согласно первому подходу, епархии объединялись в церковные округа лишь для лучшей координации их миссионерско-патырской деятельности. Согласно второму подходу, церковные округа уже мыслились как относительно самостоятельные административные церковные единицы, по сути – малые автономные церкви, объединенные в патриархат.

Изначально в докладе «О церковных округах», разработанном в Отделе о Высшем Церковном Управлении, получил отражение первый подход: «В конечных выводах, по соображениям хозяйственным, было признано затруднительным, а по бытовым особенностям нашей церковной жизни – и нежелательным придавать округам административно-судебное значение. Необходимость и цель существования округов была определена Отделом одною задачею – объединять епархии в миссионерско-пастырском отношении»³³⁸. Однако в представленных Собору докладах о Церковном суде и о составе Соборов церковные округа рассматривались не только в качестве миссионерско-пастырских, но и административно-судебных центров. Предлагалось, в частности, чтобы на Собор трехлетней очереди являлись представители не от епархий, а от митрополичьих округов³³⁹. При этом, согласно предложенному проекту, митрополиты, как и епископы округа, должны были избираться в своих епархиях³⁴⁰.

В основание для объединения епархий в церковные округа в докладе «О церковных округах» были положены: а) церковно-бытовые условия, б) условия исторические, в) удобства путей сообщений, г) культурно-бытовые особенности, д) особенности гражданского и административного деления для некоторых местностей, е) а также соображения, связанные с вопросами переселения³⁴¹.

Участники Собора были единодушны в признании того, что введение митрополичьих округов имеет основание как в церковных канонах, так и в истории Церкви. В соборных выступлениях устройство внутреннего управления Поместных Церквей по правилам I Вселенского и последующих Соборов представлялось следующим образом.

Высшим органом власти в церковных округах (или областях) являются местные соборы, в которых должны участвовать все епископы округа или области. На этих соборах разрешаются все вопросы церковной жизни округа или области: на них совершается избрание епископов, производится суд над епископами в первой инстанции и высшей – над клириками и мирянами, производится расследование и пресечение всех злоупотреблений по управлению имуществом епархий и проч. Центрами, объединяющими областной или окружной епископат, и исполнительными органами окружных или областных соборов являются первенствующие епископы. Этими епископами обычно являются епископы главных городов областей, митрополий, почему они и получили название митрополитов. Они имеют особые права сравнительно с прочими епископами. Так, они созывают соборы, председательствуют на них, без их участия не может быть соборов, они замещают освободившиеся епископские кафедры, дают отпуска епископам, принимают жалобы на епископов, являются представителями областей, в избрании их, кроме своих епископов, принимают еще участие епископы соседних областей.

Со II Вселенского Собора начинают образовываться более обширные Поместные Церкви – диоцезы, или Патриархаты. Но митрополичьи округа не прекращают своего существования, а входят, уже как составные части, в образовавшиеся более обширные Поместные Церкви. Последующее каноническое законодательство не упраздняет митрополичьих округов, предписывая ежегодно созывать областные соборы и расширяя права митрополитов³⁴².

Участники Собора разошлись в вопросе о том, насколько существование митрополичьих округов в канонической структуре Поместных Церквей является принципиально необходимым. Все выступавшие признавали, что ввиду различных обстоятельств, в том числе политических, на греческом Востоке институт митрополичьих округов постепенно упразднился. Власть митрополитов как промежуточного звена между патриархом и епископами со временем сошла на нет. На момент проведения Собора 1917–18 годов на всем православном Востоке митрополичьих округов как составных частей Поместных Церквей уже не было. Никогда не было их и в Русской Церкви.

В этой связи некоторые участники Собора считали, что митрополичьи округа явились случайным явлением в истории Церкви, вызванным обстоятельствами времени и места. «Наука показывает, что одни каноны догматического характера как основные имеют постоянное значение и не подлежат изменению, а другие применялись только к местным условиям и в течение известного времени, – говорил митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий). – <…> Что бы ни говорили об округах, – это случайная форма церковного устройства»³⁴³.

Митрополит Арсений (Стадницкий), епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк) хотя и не высказывали на Соборе принципиальных возражений против введения округов, однако предпочли занять осторожную позицию, предлагая отложить принятие этого «важного и сложного» законопроекта до очередного Собора. Епископ Анатолий выражал опасение, что под видом канонического института митрополитов поспешно будет введен новый, «неизвестный канонам порядок»³⁴⁴.

Вспоминали участники Собора и о неудавшихся попытках введения митрополичьих округов в истории Русской Церкви на Соборах 1667 и 1681–1682 годов, когда русские архиереи, опасаясь потерять материальные средства и отчасти из-за самолюбия³⁴⁵, «не пожелали иметь над собою, кроме власти патриарха, еще власть митрополитов»³⁴⁶. Как и тогда, высказывались опасения, что с введением округов возникнут «между архиереями распри и высоты, и в том несогласии и нестроении Святой Церкви преобидения, а от народа молвы и укоризны»³⁴⁷. Угасание округов на Востоке и неприятие их в Русской Церкви давало некоторым членам Собора повод полагать, что сам по себе институт митрополичьих округов оказался нежизнеспособным и потому возрождать его не следует.

Высказывались опасения, что с появлением округов около митрополитов образуется ореол власти, отдаляющий их от епископов, что будет возбуждать в последних чувство обиды, возникнет угроза сепаратизма. Самый крайний и убежденный противник введения митрополичьих округов А.Г. Куляшев предлагал целиком отвергнуть предложенную в докладе концепцию со всех точек зрения – принципиальной, канонической и практической: «С введением митрополичьих округов начнутся среди епископов недобрые отношения. Здесь появится и зависть, и вражда, и злоба. Вместо мира церковного наступит смута церковная, а может быть, и раскол. <…> Во многих пунктах права и обязанности патриарха и митрополита сходны между собою. Пользуясь своим положением, митрополит легко может, опираясь на свои права, начать с патриархом церковную прю»³⁴⁸.

Епископ Анатолий (Грисюк) справедливо отмечал, что «митрополитанское деление является отражением практики только Восточной Церкви, главным образом Константинопольской, Малоазийских и “восточных”. Но и по правилам Карфагенского Собора и других Поместных Церквей самое деление на митрополичьи округа не является догматически необходимым и канонически безусловно обязательным. Обязательно только объединение епископов и Соборы»³⁴⁹. В качестве примера владыка указывал на Александрийский Патриархат, где патриарх в действительности являлся митрополитом для всех епископов всей данной области древнехристианского Египта, а также на устройство Североафриканской Церкви, не знавшей округов с неподвижными центрами. На латинском Западе развитие церковной жизни шло путем централизации вокруг одного, а не многих центров. Следовательно, главное в устройстве Поместной Церкви – Собор епископов, объединенных первенствующим епископом. По справедливому утверждению епископа Анатолия, «Поместные Соборы не связаны неразрывной связью с округами»³⁵⁰ и потому могут существовать без округов.