Текст книги "Учение о первенствующем епископе в русском православном богословии в ХХ веке"

Отдельными членами Собора высказывались опасения, что властный, с деспотическими наклонностями патриарх вскоре подчинит себе Синод (Д.И. Волков)²⁶⁹, а Синод, в свою очередь, будет постепенно превращен просто в совещательный орган при патриархе, (Н.Д. Кузнецов)²⁷⁰. При таком положении дел вся реальная власть может оказаться в руках патриарших любимцев, которые станут злоупотреблять своим влиянием на патриарха (Д.И. Волков)²⁷¹.

Многие выступавшие приводили как одну из самых мрачных страниц в истории Русской Церкви старообрядческий раскол, видя его главную причину в самоуправстве и властолюбии патриарха Никона. Они утверждали, что рост власти и злоупотребление властью со стороны патриарха может привести к разделению в Церкви, а не к объединению (В.Г. Рубцов²⁷², Н.Д. Кузнецов и др.). Сторонники патриаршества отвечали так: «Гибельна бывает работа всякого начальника, если он не будет делать вместе с народом; Никон не слушал народа, и за это претерпел изгнание даже во время благочестия народа, а теперь мы выберем патриарха, и если бы он во всех вопросах касательно жизни смотрел на нас, как на рабов, не давал бы голоса решающего в некоторых вопросах, то ему уже придется идти на покой, дать место другому» (А.И. Июдин)²⁷³.

Справедливости ради следует отметить, что некоторые члены Собора высказывались и в защиту патриарха Никона, считая главной виновницей раскола царскую власть. Защитник патриаршества, единоверческий протоиерей С.И. Шлеев (будущий священномученик, епископ Уфимский Симон, †1921) говорил, ссылаясь на данные научных исследований, что «царь Алексей Михайлович, а не патриарх Никон был увлечен мессианскими надеждами – объединить все православные народы в одной монархии <…> Чтобы объединить нас с греками, он, а не патриарх, и произвел ломку церковного обряда»²⁷⁴.

Некоторые члены Собора высказывали опасения, что идея патриаршества может логически привести к необходимости признания папства на вселенском уровне. «Если стоять на точке зрения личного единоначалия в Поместной Церкви, – говорил протоиерей А.П. Рождественский, – то логика требует, чтобы и над всею Церковью Православной был единый глава на земле»²⁷⁵. Именно соборный принцип, по мнению протоиерея А.П. Рождественского, остановил на Востоке дальнейшее движение к единой главе, поэтому «Русской Православной Церкви суждено провести это соборное начало снизу доверху, без малейших отступлений, и тем ясно показать ложность римского папства»²⁷⁶.

Сторонники патриаршества были единодушно уверены в том, что патриарх явится вдохновителем центростремительных сил внутри Церкви, будет служить объединяющим началом. Об упрощенности этого взгляда говорил на Соборе протоиерей Н.П. Добронравов, выступление которого считается самой яркой речью противников восстановления патриаршества.

Отец Николай обратился к 34-му Апостольскому правилу, на которое в равной мере ссылались и защитники, и противники патриаршества, отметив, что, по мнению авторитетных канонистов, речь в этом правиле ведется не о патриархе, а о митрополитах: «Я соглашусь и с тем, что здесь идет речь о патриархе, – говорил отец Николай, – но тогда позвольте спросить: как нужно понимать эти слова “епископам каждого народа подобает знати первого в них и признавати его, яко главу?” В том ли смысле, что епископам всякого христианского государства нужно знать одного главу? Конечно, никто не скажет, что нужно понимать так, потому что мы знаем, что в Греко-Римской империи патриарх был не один, а их было несколько, что, однако, никогда не считалось противоречащим 34-му Апостольскому правилу. Следовательно, и у нас на Руси может быть не один патриарх Московский, а могут быть и патриарх Украинский и патриарх Сибирский и т. д…»²⁷⁷. Протоиерей Николай выразил сожаление, что такая трактовка 34-го Апостольского канона уже привела к отделению Грузинской Церкви, делегаты которой не присутствовали на Соборе, и предположил, что, возможно, на «будущем Соборе мы не увидим еще и южно-русских епископов»²⁷⁸.

О том, что не всегда патриаршая власть способна противодействовать разделениям, по мнению протоиерея Николая, свидетельствовали примеры из истории Русской Церкви и события греко-болгарской схизмы. Протоиерей Николай указал на то, что вскоре после обретения Московским митрополитом самостоятельности произошло отделение Киевской митрополии от Московской, а еще раньше – в 1308 году князь Галицкий пожелал отделиться от северных областей, поставив себе особого митрополита: «Что же? Юго-западные христиане восстали против этого? Разве кто говорил, что митрополит должен быть только один для всей России? Этого не было. И если Константинопольский патриарх поставил святителя Петра для всей России, то не потому, чтобы кто-либо его просил об этом, а потому, что сам хотел этого»²⁷⁹.

Похожие мысли высказывал противник патриаршества П.П. Кудрявцев, указывая на то, что привлекаемое защитниками патриаршества 34-е Апостольское правило может быть в равной мере использовано сторонниками церковного сепаратизма: «История показывает, что как только какая-нибудь область получала политическую самостоятельность (автономию), она неудержимо стремилась и к церковной самостоятельности (автокефалии) <…> Я боюсь, что Церковь области, достигшей политической автономии, не захочет встать в подчиненное отношение к Московскому патриарху <…> Более ранние каноны говорят не о патриархе, а об Епископе первого престола, или Первоиерархе, которого подобает почитати, яко главу, епископам каждого народа. Если мы приложим к Русской Церкви этот канон, то на основании его каждый из православных народов, живущих в пределах Российского государства, может притязать на особого Первоиерарха <…> Позднейшие же каноны, трактующие не о Первоиерархе, а о патриархе, не знают одного патриарха для Церкви, территориально совпадающей с пределами такого обширного государства, как наша Россия <…> О каком-либо органе, объединяющем патриархаты, находящиеся в пределах одного государства, каноны ничего не говорят <…> В случае притязания какой-либо области Российского государства на учреждение в ней самостоятельного патриаршества каноны окажутся не на вашей стороне»²⁸⁰.

Как свидетельствует история, опасения противников патриаршества по поводу возможных церковных разделений в XX веке полностью подтвердились.

Многие «патриархисты» выражали надежду на то, что введение патриаршества поможет разрешить все проблемы, накопившиеся в церковной жизни за период синодального управления, и станет своего рода панацеей, «волшебной палочкой». Между тем многие члены Собора подчеркивали, что внешние формы церковной организации сами по себе не могут исправить всех недостатков. «Главное в истории и жизни – не форма, а личность, – говорил священник В.И. Востоков, – <…> Формы жизни только могут быть более или менее благоприятны для развития человека»²⁸¹.

По мнению протоиерея Николая Добронравова, не следовало всю вину за развитие в Русской Церкви цезарепапизма, «цареславия», возлагать на учрежденный Петром Святейший Синод. Когда князь Василий Иоаннович пожелал развестись с законной женой Соломонией Сабуровой, а Иоанн Грозный потребовал от Собора признать законным его 4-й брак, «Обер-Прокуроров, прославившихся бракоразводными делами, еще не существовало». В том, что образовался цезарепапизм, говорил отец Иоанн, виноваты мы сами – «тем, что нет у нас святого дерзновения, что мы раболепствуем перед властью <…> Виновата низость человеческая, пресмыкательство. И до Синода <…> перед царями “землю мели бородой”. Пока низость человеческая будет давать знать о себе, раболепство перед сильными мира сего не будет искоренено»²⁸².

Защитник патриаршества архимандрит Матфей (Померанцев, преподобномученик, †1918) связывал удаление от Бога интеллигенции и простого народа с тем, что с уничтожением патриаршества стал умолкать авторитетный голос Церкви в жизни ее чад: «За 200 лет не было ни одного Патриарха Ермогена в Святейшем Синоде, а были большей частью ласкосердствующие исполнители велений представителей государственной власти»²⁸³.

Думается, что сегодня, в эпоху церковных реформ, к этим словам участников Собора следует внимательно прислушаться: без внутреннего преображения и очищения церковной жизни, без роста в глазах простого народа духовного авторитета Церкви и ее иерархов, без разумного дистанцирования Церкви от «властей предержащих», одним лишь изменением внешних форм организации церковной жизни нельзя достичь желаемых результатов. С другой стороны, как справедливо указывалось многими членами Собора, нужно стремиться «создать такую форму церковного устройства, которая бы на всех ступенях церковной лестницы способствовала проявлению живых церковных сил» (П.П. Кудрявцев)²⁸⁴.

Сторонники патриаршества видели в фигуре патриарха спасение от той мертвящей бюрократической системы, которая сложилась в Русской Церкви в Синодальный период. О бюрократизме как о главном враге церковной жизни говорили почти все выступавшие – и противники, и сторонники патриаршества. И.Н. Сперанский (будущий епископ Иоанникий), сторонник патриаршества, говорил об этом так: «Верный народ <…> постепенно был отодвинут назад и даже вытеснен “за порог канцелярий”, как чуждая масса, нужная разве для приложения различных мероприятий или заявляющая, в качестве просительницы, о своих нуждах <…> Управление церковное приняло светский бюрократический характер, ни для кого, кроме подведомственных лиц, не авторитетный <…> Голос Церкви удален был из государства, а в самой Церкви заглушен бюрократией.»²⁸⁵.

Противники патриаршества опасались, что при патриархе епископат вновь оттеснит клириков и мирян от участия в церковном управлении, начнет борьбу за свои привилегии (князь А.Г. Чагадаев)²⁸⁶. А это, в свою очередь, приведет к вредной централизации и бюрократизации церковной жизни, убивающей всякое живое дело²⁸⁷. «Патриаршество прежде всего не есть патриарх: это – целая система патриаршего управления, имеющая яркое бюрократическое начало, – говорил член Собора В.В. Радзимовский. – <…> Самая идея патриаршества не встречает возражений, но во внесенные Отделом положения необходимо внести исправления и дополнения, которые, быть может, приведут нас к соглашению»²⁸⁸.

«Сквернословие, гнилые слова, народ испьянствовался, появилось хулиганство: разве не мы так воспитали народ? – вопрошал на Соборе протоиерей Э.И. Бекаревич. – Мы виноваты, мы, духом ленивые, но не мы одни, а и те, которые нами руководили, кто заставлял нас быть рабами. Епископ знает духовенство через черный ход, через кухонный ход <…> Разве это знание приходской жизни? Возврат к прежнему погубил бы нас окончательно. Теперь народ принимает активное участие в церковной жизни <…> Патриарх нужен, но лишь под условием, если все живые члены Церкви будут принимать участие в строительстве церковном»²⁸⁹.

Важно подчеркнуть, что многие члены Собора – не только противники патриаршества, но и его сторонники, – не рассматривали перечисленные опасности как заведомо невозможные, но настаивали на том, что их можно и нужно предотвращать, соединяя власть патриарха с четкими механизмами осуществления соборности.

Участники дискуссии опасались не только возможных злоупотреблений в духе папизма со стороны будущего патриарха, но и того, что слабовольный, но притязательный патриарх, напротив, может вскоре подчиниться Синоду и тем обезличить, унизить свое патриаршее звание (Д.И. Волков)²⁹⁰. Некоторые выступавшие, среди которых были и противники патриаршества, считали, что если и следует восстанавливать патриарха, то имеющего реальную власть, снабженного всеми полномочиями Восточных патриархов, а не ограниченного конституциями наподобие английского монарха. «Что же мы видим в формуле Отдела? – вопрошал на Соборе протоиерей Н.В. Цветков. – Здесь патриарх представляется стоящим на втором месте, не обладающим авторитетом и величием. Здесь говорится: вот кто господин Русской Церкви: это – Поместный Собор, а патриарх только его исполнительный орган, подотчетный Собору <…> это птица с обрезанными крыльями, в которую воткнуты перья патриарха»²⁹¹.

О том же говорил в своей речи и протоиерей Николай Добронравов: «Что этим проектом вы даете патриарху? Ничего! Это – какой-то пигмей, а вы требуете, чтобы он был великаном. Вы даете ему силу лилипута, а требуете от него богатырских подвигов <…> Говорите прямо, что вы хотите дать патриарху всю полноту власти <…> Но тогда укажите такого человека, которого бы эта власть не раздавила.»²⁹².

«Когда мы говорим, что патриарх – первый между равными, иногда при этом имеют в виду патриарха без всякой власти, – говорил на Соборе противник патриаршества профессор И.М. Громогласов. – Я такого патриарха в церковной истории и церковных правилах не знаю <…> Если есть первый между равными, значит есть и второй и третий между равными <…> Патриарх не рядовой митрополит, а митрополит над митрополитами <…> И в церковной истории, и в церковной практике патриарх никогда не являлся равным другим иерархам <…> в патриархе мы имеем лицо с определенными обширными полномочиями»²⁹³.

Именно в равновесии единоличного начала и соборного, в их органическом сочетании видели основу церковного строя большинство выступавших на Соборе. «Могут возникать опасения, что патриарх будет самовольный или слабый или с другими недостатками, но эти недостатки будут восполняться Синодом, организованным на выборных началах, и Церковным Собором, в который войдут и миряне»²⁹⁴, – говорил Н.Ф. Миклашевский.

В своей ставшей хрестоматийной речи архимандрит Иларион (Троицкий, священномученик, †1929) сконцентрировал внимание на том, что патриаршество есть основной закон высшего управления каждой Поместной Церкви, независимо от титула и объема власти Первоиерарха. По словам архимандрита Илариона, исторические формы патриаршества менялись в зависимости от условий места и времени. Высшее Управление, одновременно существующее в разных Поместных Церквах, в деталях также могло различаться – церковные законы не требуют в этом полнейшего однообразия²⁹⁵. Патриаршество, если отрешиться от его исторических форм, «по существу есть возглавление епископов Поместной Церкви Первоиерархом»²⁹⁶. Именно в этом положении и заключается, по мысли священномученика Илариона, основная идея патриаршества, которая лежит в основе Высшего Управления каждой Поместной Церкви.

В своем выступлении архимандрит Иларион подробно остановился на истории формирования четырех ступеней церковной организации – епархий, митрополий, диоцезов и патриархатов, – подчеркнув, что при всех этих формах организации Поместных Церквей закон о возглавлении их Высшего Управления Первоиерархом неизменно сохранялся. В 34-м Апостольском правиле, по мысли архимандрита Илариона, указаны два начала Высшего Управления Поместной Церковью: Собор и Первоиерарх. Сочетанием Первоиерарха и Собора в Поместной Церкви и обусловливается церковное единомыслие и в этом единомыслии – прославление Пресвятой Троицы.

Первоиерархи Поместных Церквей обладали особыми, лично им принадлежащими правами, что не противоречило началу соборности. Напротив, возглавление Поместной Церкви Первоиерархом считалось «необходимым дополнением и как бы усовершением самой соборности управления»²⁹⁷, – отмечал архимандрит Иларион.

На возражения о том, что прежде решения вопроса о восстановлении патриаршества нужно определить власть патриарха, архимандрит Иларион отвечал: «Патриарх будет такой, каким его сделает Собор, и власть у него будет такая, какую ему даст Собор <…> В определении подробностей патриаршего управления мы свободны»²⁹⁸.

О том, что Собор должен определить границы патриаршей власти, говорил и епископ Астраханский Митрофан: «Вся церковная жизнь построена на органическом слиянии соборности с единоличной властью <…> Восстановляя патриарха, мы даем ему конституцию, которой не знали прежние патриархи. Эта конституция устанавливает такие основы, которые предопределяют, что большой власти он не может получить, он будет исполнительным органом Собора и будет силен своей связью с Собором»²⁹⁹.

Доказывая историческую несостоятельность теории так называемого восточного папизма, профессор И.И. Соколов утверждал: «Соборное начало было на Востоке вполне живым и действенным и органически и естественно объединялось патриаршей властью. При этом наблюдалось равновесие между патриаршеством и соборностью, которая и процветала при содействии патриархов»³⁰⁰.

«Нам нужна сильная духовная власть – единоличная, в сочетании с Собором из всех членов Церкви – епископов, клира и мирян, – утверждал защитник патриаршества П.И. Астров. – <…> Нужно оградить патриаршество от злоупотреблений, принять предупредительные меры. Для этого надо сочетать с патриаршеством начало с оборности. Собор будет ограничивать патриарха и оградит его от злоупотреблений»³⁰¹.

«История показывает, что в области управления, церковного так же, как и гражданского, единоличное начало имеет тенденцию к оттеснению и даже к поглощению начала коллективного, соборного. Только тогда, когда равновесие между двумя началами обеспечено точными определениями закона, можно надеяться, что оно не будет слишком колебаться ни в ту, ни в другую сторону», – говорил на Соборе противник патриаршества П.П. Кудрявцев³⁰².

Важно отметить, что под соборностью члены Поместного Собора 1917–1918 годов понимали не столько равновесие между властью Первоиерарха и собора епископов, отраженное в церковных канонах, сколько живое единение, общение всех членов народа Божия – епископов, клириков и мирян, собранных под омофором своего первосвятителя в совместном созидании церковной жизни. Особенно ярко эта идея прозвучала в зачитанном на Соборе князем Г.Н. Трубецким отрывке из речи Ф.Д. Самарина, произнесенной им в 1909 году: «Дух соборности вовсе не требует, конечно, чтобы все верующие занимали в Церкви совершенно равное положение, и чтобы ни на ком из них не лежали какие-либо особые обязанности, соединенные с некоторыми исключительными полномочиями. Но, провозглашая и стараясь провести в жизнь принцип соборности, мы должны помнить, что в силу этого принципа никто из членов Церкви не имеет права относиться к церковному делу безучастно, полагаясь на то, что те, кому это дело ведать надлежит, сами знают, как распорядиться, и ни в чьем содействии или совете не нуждаются <…> Церковная власть, проникшись духом соборности, не должна бы полагаться исключительно на себя и относиться равнодушно к мнению прочих верующих, помня, что и они не лишены благодати Духа Святого <…> Слышать свободный голос всех членов Церкви необходимо для самой церковной иерархии, ибо ее деятельность будет успешна только при сознательном участии всего народа церковного <…> Без этого самый Собор легко может обратиться в чисто внешнее учреждение.»³⁰³.

Своеобразный синтез всей соборной полемики по вопросу о восстановлении патриаршества прозвучал в выступлении скромного законоучителя реального училища из Саратовской епархии священника М.Ф. Марина: «Я сам был врагом патриаршества, – признавался отец Михаил. – Я боялся, что в патриаршестве будет нечто подобное тому, что было в нашем епископате, где нередко, вследствие особенностей его постановки и строя, убивалось живое дело. Противники патриаршества и опасаются, как бы в патриаршестве не повторилось то же самое. Но эти опасения напрасны. Правда, в первые века христианства была живая связь епископа с паствою, но тогда епископии были незначительны по величине и составу, что и содействовало общению. Теперь – не то; теперь нужно новое средство для установления связи. И здесь-то противники патриаршества опасаются, как бы учреждение его не повело к вредной централизации и бюрократизму церковной жизни. Но бояться этого нет оснований: теперь соборность отнять у нас нельзя <…> Теперь епископы уже не чуждаются нас, как это было прежде, и приглашают нас к себе для бесед о наших нуждах. Теперь единоличная власть соединилась с властью соборной. Никто уже не говорит: “пусть управляют нами одни архиереи”. Нет, теперь все говорят одно: “надо всем работать одинаково” <…> У нас есть жажда общей работы на пользу Церкви, но мы должны быть объединены единоличной властью»³⁰⁴.

28 октября/10 ноября 1917 года Собор завершил прения по вопросу о патриаршестве. По результатам голосования было решено принять разработанные Отделом о Высшем Церковном Управлении 2-е, 3-е и 4-е общие положения о патриархе без изменений, в редакции, предложенной Отделом. Первое положение о высшей церковной власти Поместного Собора было принято с поправкой, предложенной П.П. Кудрявцевым: «В Православной Российской Церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян»³⁰⁵. Как можно видеть, Собор счел принципиально важным уточнить, что Поместный Собор: а) должен собираться периодически, в определенные сроки, б) должен состоять из епископов, клириков и мирян. В этой формулировке были учтены доводы тех членов Собора, которые опасались, что при определенных условиях единоличная патриаршая власть сможет подавить соборное начало, а клирики и миряне вновь будут оттеснены от активного участия в церковной жизни.