Текст книги "Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений"

2.2. Национальное и международное право, а также неправо с позиций юридического позитивизма, научно обоснованной, научно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного правопонимания

В XXI в. считаю теоретически обоснованным, а практически необходимым вновь обратиться к многим «устоявшимся» положениям и выводам, сделанным многочисленными научными и практическими работниками в многочисленных исследованиях национального и международного права с позиций преобладающих типов правопонимания, сложившихся или складывающихся в мире в целом и в России, в частности. Как справедливо заметил М. Н. Марченко, «Тенденции развития взаимоотношений – взаимосвязи и взаимодействия международного и внутригосударственного права России, равно как и других государств, тесно связаны с аналогичными тенденциями, возникающими и развивающимися на глобальном и региональном уровнях»[168]168
  Марченко М. Н. Тенденции развития права в современном мире: Учеб. пособие. М.: Проспект, 2015. С. 338.


[Закрыть].

Более того, полагаю, что позитивистское, естественно-правовое, социологическое и другие наиболее известные и «сложившиеся» типы понимания права, как правило, взаимно отрицающие друг друга, не позволяют вырабатывать теоретически необходимые, практически продуктивные, «действующие» и достаточные ответы на многочисленные вопросы, возникающие в процессах правотворчества и правореализации. 12 мая 2011 г. директор института Европы РАН, академик РАН Н. П. Шмелёв на состоявшихся в г. Санкт-Петербурге XI Лихачевских научных чтениях теоретически обосновано назвал монополизм главной проблемой в России. Думаю, монополизм, в том числе в праве, как в России, так и во всём мире, выражается, в частности, в юридическом позитивизме, сведении «всего» права, прежде всего, только к закону («законодательству»). Характерно, что 18 мая 2011 г. П. А. Пожигайло, президент регионального общественного фонда изучения наследия П. А. Столыпина, на конференции, посвященной 150-летию со дня рождения П. А. Столыпина, состоявшейся в г. Санкт-Петербурге, подчеркнул: ключевым звеном в преобразованиях, проводимых П. А. Столыпиным в России ещё в начале XX в., была реформа местного самоуправления, передача части власти на региональный уровень, создание среднего класса и освобождение творческой личности. Как представляется, во многом аналогичные реформы необходимо проводить также в национальном и международном праве, реализующемся в России.

12 мая 2011 г. на XI Лихачевских научных чтениях знаменитый российский писатель Д. А. Гранин убедительно заметил: «Нужна не просто «озабоченность» происходящими в России процессами, а необходима «озадаченность», т. е. постановка и разработка конкретных задач и их разрешение в различных сферах жизни». Как представляется, в праве такой стратегической задачей является изменение парадигм правопонимания – переход от спорных концепций юридического позитивизма и научно дискуссионных концепций интегративного правопонимания, прежде всего по существу сводящих «всё» право только к «законодательству», либо «размывающих» право неправом, к научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, его глубокому доктринальному исследованию права с общенаучных позиций, а также реализации в правотворческих и правоприменительных процессах научно обоснованной концепции интегративного правопонимания.

В том числе на основе концепции интегративного правопонимания объективно необходим дальнейший глубокий научный анализ взаимосвязанных процессов правопонимания, правотворчества и правореализации. Интегративное понимание права, основанное не на субъективном и категорическом взаимном отрицании известных типов правопонимания, а на осознанном и объективно необходимом объединении, например, естественно-правового социологического, позитивистского (и возможно, других типов правопонимания) позволит эффективно и своевременно «снимать» многочисленные и разнообразные современные теоретические и практические проблемы правотворчества и правореализации. Учитывая критику оппонентов научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, отрицающих возможность интеграции столь разнообразных концепций, источников и форм права, необходимо подчеркнуть: научно обоснованная концепция интегративного (интегрального) правопонимания предполагает не простое арифметическое суммирование всех (или наиболее устоявшихся в мире) существующих типов правопонимания, а восприятие и обогащение лишь теми положениями и выводами, которые объективно проверены временем и подтверждены длительной правореализационной практикой. В результате использования такого подхода в доктрине наконец-то будет выработано целостное и теоретически обоснованное понимание права в его становлении, многообразии и развитии.

Право – один из сложнейших социальных регуляторов общественных отношений. В связи с этим, возможно, как минимум, выделять три важнейших темы самостоятельных исследований правовых и иных социальных явлений. Первая – дифференциация права и неправа. Вторая – установление содержания, сущности, а также источников и форм как национального, так и международного права. Третья – разграничение правового и индивидуального регулирования общественных отношений.

Традиционно в юридической литературе специалисты связывают исследование права, его содержания и сущности с изучением источников права (на мой взгляд, форм права) и типами правопонимания. Так, в XX–XXI вв. зарубежные, советские, а в последующем, российские научные и практические работники выработали несколько основных точек зрения. Как представляется, наиболее распространенная из них основана на юридическом позитивизме, в соответствии с которым по существу «всё» право прежде всего сводится к нормам права, содержащимся в «законодательстве», установленным органами государственной власти, точнее – к правовым актам, а также (в некоторых странах) и к судебным прецедентам[169]169
  Хохрякова О. С. Правовые позиции Конституционного Суда РФ // Вопросы трудового права. М., 2006. № 9. С. 19; Гаджиев Г. А. Об особенностях конституционно-правового положения норм гражданского права // Закон. 2009. № 9. С. 54–60.


[Закрыть], выработанным судами, в том числе в «правовых позициях»[170]170
  См., например: Бернам У. Правовая система Соединенных Штатов Америки. М., 2006. С. 107; Гук П. А. Судебный прецедент: Теория и практика. М., 2009.


[Закрыть] судов. Несмотря на то, что суд является правоприменительным органом государственной власти, не вырабатывающим «право», следовательно, и понятие «правовые позиции» судов представляется дискуссионным. Более обоснованным является понятие «позиция» судов.

Так, М. И. Байтин – один из наиболее ярких представителей современного юридического позитивизма, предложил следующее понятие права: «Право – это система общеобязательных, формально-определенных норм, которые выражают государственную волю общества, её общечеловеческий и классовый характер; издаются или санкционируются государством и охраняются от нарушений возможностью государственного принуждения; являются властно-официальным регулятором общественных отношений»[171]171
  Байтин М. И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). С. 80.


[Закрыть]. Во-первых, автор с позиции юридического позитивизма «всё» право ограничивал только российскими нормами права и не включал в данное понятие формы международного права и иные формы национального права. Во-вторых, он отнес к праву только систему норм, «выражающих государственную волю». При таком подходе за пределами права остались принципы и нормы права, содержащиеся, например, в национальных правовых договорах и обычаях права. В-третьих, данный автор не включил в понятие права основополагающие (общие) принципы как международного, так и внутригосударственного права.

В XX–XXI вв. за рубежом и в России также широко распространена и другая точка зрения, характеризующаяся отнесением к праву как собственно права, так и «неправа». М. И. Байтин, предполагаю, теоретически весьма неопределенно назвал её «широким» пониманием права. Теоретически точнее такой подход к праву относить к разнообразными и научно-дискуссионным концепциям интегративного правопонимания, являющимся одним из видов синтетической теории права. Так, М. И. Байтин заметил: «широкий» … подход к пониманию права был предложен в советской юридической литературе … с начала 20-х годов …, в частности, в известной работе Е. Б. Пашуканиса «Общая теория права и марксизм: Опыт критики основных юридических понятий», с конца 30-х и в 40-х годах – А. К. Стальгевичем и только затем получил распространение в 50-х годах и особенно в последующее время»[172]172
  Байтин М. Н. Указ. соч. С. 47, 48.


[Закрыть]. Смысл научно дискуссионных и разнообразных концепций интегративного («широкого») правопонимания в юридической литературе традиционно сводится к расширительному пониманию права, отнесению к праву не только его принципов и норм, содержащихся в формах национального и (или) международного права, реализующихся в государстве, но также и многочисленных других как правовых, так и иных социальных явлений, например, правоотношений[173]173
  См., например: О понимании советского права // Сов. государство и право. 1979. № 7. С. 63, 64; № 8. С. 55, 56, 71.


[Закрыть] и правосознания[174]174
  См., например: Лившиц Р. З. Теория права. М., 1994. С. 2, 65, 77, 78; Мальцев Г. В. Понимание права. Подходы и проблемы. М., 1999. С. 10.


[Закрыть], норм права и субъективных прав[175]175
  См., например: О понимании советского права // Сов. государство и право. 1979. № 7. С. 73.


[Закрыть], и даже самой общественной жизни»[176]176
  Мальцев Г. В. Социальная справедливость и право. М., 1977. С. 223.


[Закрыть]. В современный период многие авторы спорно относят к праву и судебные прецеденты, «правовые позиции» судов, судебное усмотрение, индивидуальные договоры, моральные нормы и т. д. Как представляется, названные и другие соответствующие социальные явления, теоретически дискуссионно «интегрируют» в системе права онтологически разнородные правовые и иные социальные явления, право и неправо. Поэтому такой вид «интеграции» онтологически разнородных явлений представляется теоретически спорным, дискуссионно синтезирующим право и неправо, недействующим и контрпродуктивным.

На мой взгляд, научно дискуссионные и разнообразные концепции интегративного («широкого») правопонимания являются теоретически спорными, приводящими не только к «размыванию» права, отождествлению права и «неправа», но и в практическом плане в конечном результате – к нарушению прав и правовых интересов граждан и юридических лиц, разнообразной, нестабильной и научно не обоснованной судебной практике, многократным отменам судебных решений, повышению степени неопределенности права и судебной практики, затягиванию судебных процессов, длительному рассмотрению споров в судах.

Думаю, теоретически более обоснованной, а практически продуктивной является научно обоснованная концепция интегративного понимания права, в соответствии с которой в единой, развивающейся и многоуровневой системе права синтезируются только онтологические однородные и лишь правовые явления – формы права. Причем с позиции умеренного монизма интегрируются формы как национального, так и (или) международного права. При таком теоретическом подходе право прежде всего объективируется в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующихся в государстве.

Весьма характерно, что в XXI в. в России с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания как в отраслевой, так и в общетеоретической юридической литературе постепенно начала складываться соответствующая точка зрения, согласно которой к праву относятся прежде всего принципы и нормы права, содержащиеся в единой и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующихся в нашей стране. Так, И. Ю. Воронов с позиции данной концепции права исследовал основополагающие (общие) принципы российского права и российского трудового права и пришел к теоретически обоснованному выводу: «Основополагающие принципы российского права с позиции интегративного понимания права, основанного прежде всего на легистском, социологическом и естественно-правовом типах правопонимания, по своей юридической природе отнесены к самостоятельной основополагающей (фундаментальной) форме российского права, отражающей сущность российского права, а не других социальных регуляторов (неправа)»[177]177
  Воронов И. Ю. Основополагающие принципы российского права и российского трудового права: Дисс… канд. юрид. наук. М., 2012. С. 7.


[Закрыть].

Основополагающие (общие) принципы национального и/или международного права, реализующиеся в государстве, с позиции научно обоснованной концепции интегративного понимания права – это не идеи (как традиционно полагают многие российские специалисты, например, в области теории права, гражданского и трудового права)[178]178
  См., например: Кононов А. Л. Об общих принципах права во французской и бельгийской судебной практике по административным делам // Государство и право. 2001. № 3. С. 82; Ершов В. В. Основополагающие общетеоретические и гражданско-правовые принципы права: Монография. М., 2010. С. 47–96; Лаврусь С. Ю. Реализация принципов права в юридической практике: Дисс… канд. юрид. наук. Самара, 2005. С. 199; Лившиц Р. З., Никитинский В. И. Принципы советского трудового права // Сов. государство и право. 1974. № 8. С. 31, 32.


[Закрыть], а самостоятельные формы национального и (или) международного права, определяющие их сущность, повышающие степень определенности права, обеспечивающие сбалансированное состояние права, его взаимосвязь с иными формами права, внутреннее единство и целостность; ожидаемость, предсказуемость, непротиворечивость и последовательность правотворческого и правореализационных процессов обеспечивают внутреннее и внешнее единство «центра окружности» – системы права».

Практические работники традиционно и обоснованно говорят: эффективное правопонимание должно быть результативным, способствовать фактическому разрешению конкретных споров, возникших в «реальной жизни». С этой точки зрения юридический позитивизм прежде всего в силу многочисленных пробелов и коллизий в «законодательстве» далеко не всегда отвечает на множество конкретных вопросов, возникающих на практике у государственных органов, физических и юридических лиц, реализующих «законодательство», в том числе у судей, разрешающих конкретные споры. В свою очередь научно дискуссионные и разнообразные концепции интегративного правопонимания зачастую приводят государственные органы и лиц, реализующих право, в том числе судей, применяющих право, к нестабильной, разнообразной и прямо противоречивой судебной практике, длительному рассмотрению споров в судах, в результате – к многочисленным и обоснованым жалобам физических и юридических лиц о нарушении их прав и правовых интересов.

И наоборот, научно обоснованная концепция интегративного правопонимания позволяет в процессе реализации права «снимать» проблемы, связанные с многочисленными коллизиями и пробелами в «законодательстве»; выносить своевременные стабильные, непротиворечивые, определенные и ожидаемые решения, например, судебные, защищающие действительно нарушенные или оспоренные права или правовые интересы граждан или юридических лиц. То есть право с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания является эффективным и продуктивным регулятором общественных отношений, поскольку проходит объективную проверку «реальной жизнью», «измеряется» «действительным» правом («действительное право – то, что действует» – Г. В. Гегель), способствует своевременному, определенному, ожидаемому и стабильному регулированию фактических правоотношений.

Категорию «неправо» (unrecht) активно и глубоко с позиции философии права изучал Г. В. Гегель. Как обосновано заметил Г. А. Гаджиев, среди малоисследованных аспектов гегелевской философии права – «реальность неправа наряду с пространством права»[179]179
  Гаджиев Г. А. Онтология права (Критическое исследование юридического концепта действительности). М., 2013. С. 68.


[Закрыть]. Анализируя категорию «неправо», Г. В. Гегель подчеркивал: «…отрицание и есть неправо… право … переходит в неправе в видимость – в противопоставление друг другу права в себе и особенной воли, в которой право в себе становится особенным правом»[180]180
  Гегель Г. В. Философия права. М., 1990. С. 137.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). Отсюда «неправо» становится «видимостью» права, «особенным» «правом», «квазиправом», значительно отличающимся от действительного права, объектирующегося прежде всего в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализующихся в государстве.

«В неправе, – как гениально заметил Г. В. Гегель, – явление движется к видимости. Видимость есть наличное бытие, несоответственное сущности, пустое отделение и положенность сущности, так что в обеих различие выступает как разность»[181]181
  Гегель Г. В. Указ соч. С. 138.


[Закрыть]. Таким образом, по справедливому выводу В. А. Бачинина, «… Г. В. Гегель активно использовал категорию неправа, обозначив ею особенную волю, демонстрирующую произвол и отдельность индивида от всеобщей воли и всеобщего права, под которым понималось естественное право»[182]182
  Бачинин В. А. Неправо (негативное право) как категория и социальная реалия // Государство и право. 2001. № 5. С. 14.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). При таком философском понимании Г. В. Гегелем «неправа» можно сделать следующий правовой вывод: «неправо» не соответствует праву, его сущности, это «видимость» права, демонстрирующая «произвол» и «отдельность» от «всеобщего» права.

Право прежде всего выражается в принципах и нормах, обязательных для неопределенного числа лиц, устанавливающих их взаимосвязанность и взаимозависимость, а не «отдельность индивида от всеобщей воли и всеобщего права». Отсюда отождествление права и «неправа» теоретически дискуссионно, а практически контрпродуктивно. «…Видимость – есть неистинное, – делает дальнейший проницательный вывод Г. В. Гегель, – которое желая быть для себя, исчезает, и в этом исчезновении сущность показала себя как сущность, т. е. власть»[183]183
  Гегель Г. В. Указ соч. С. 138.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). Отсюда, полагаю, можно сделать и следующий вывод: «неправо» есть «неистинное» «право», которое постепенно исторически должно исчезать и в этом исчезновении действительное право очистится от «неправа», «неистинного» «права», проявив свои объективные сущностные признаки права, отличные от характерных и действительных признаков «неправа».

Таким образом, по Г. В. Гегелю: «Сущность подвергла отрицанию свое отрицание и таким образом вышла укрепленной. Неправо есть такая видимость, и посредством ее исчезновения право получает определение прочного и действующего. То, что мы здесь назвали сущностью, есть право в себе, по отношению к которому особенная воля снимает себя как неистинную. Если раньше право имело лишь непосредственное бытие, то теперь, возвратившись из своего отрицания, оно становится действительным, ибо действительность есть то, что действует и сохраняет себя в своем инобытии, тогда как непосредственное еще восприимчиво к отрицанию»[184]184
  Гегель Г. В. Указ. соч.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). Следовательно, замечает В. А. Сокольникова, «…неправо необходимо, как и право, так как позволяет последнему укрепиться в социуме»[185]185
  Сокольникова В. А. Понятие неправа в философии Гегеля // Проблемы в российском законодательстве. 2013. № 6. С. 72.


[Закрыть].

В связи с изложенными теоретическими аргументами считаю возможным сделать также и другой вывод: право в процессе «очищения» от неправа выходит укрепленным и более определенным, поскольку уточняются и дифференцируются объективные и не совпадающие признаки права и неправа. Следовательно, в результате разграничения многообразных видов неправа от различных форм права собственно право становится более определенным, «действительным» и «укрепленным». Право, «возвратившись» из своего «отрицания» неправом, «…становится действительным, ибо действительность есть то, что действует и сохраняет себя в своем инобытии…»[186]186
  Гегель Г. В. Указ. соч.


[Закрыть], т. е. более определенным, эффективным и продуктивным. Как убедительно отмечал Г. В. Гегель: «Неправо есть … видимость сущности, полагающая себя как самостоятельную»[187]187
  Там же.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). В связи с этим можно резюмировать: «неправо» есть лишь «видимость» «права», дискуссионно позиционирующая себя самостоятельной разновидностью действительного права.

Г. В. Гегель выделял следующие виды «неправа»: «непреднамеренное или гражданское неправо, обман и преступление»[188]188
  Там же.


[Закрыть]. Развивая свою точку зрения, он писал: «Если видимость есть только в себе, а не для себя, т. е. если неправо представляется мне правом, то это непреднамеренно. Здесь видимость для права, но не для меня. Второй вид неправа – обман. Здесь неправо есть видимость для права в себе, но проявляется в том, что я представляю другому видимость как право… В первом случае неправо было видимостью для права; во втором – для меня самого, в ком воплощено неправо, право есть лишь видимость. И наконец третий вид неправа есть преступление. Оно есть неправо в себе и для меня: здесь я хочу неправа и не прибегаю даже к видимости права … Различие между преступлением и обманом состоит в том, что в обмане в форме его совершения еще заключено признание права, чего уже нет в преступлении»[189]189
  Гегель Г. В. Там же. С. 138, 139.


[Закрыть].

Однако все эти по Г. В. Гегелю три вида неправа, с позиции общей теории права не относятся к социальным регуляторам общественных отношений, воздействующим, например, на общественные отношения неопределенного числа лиц. Наоборот, при таком подходе «неправо» теоретически спорно выражается в «особенной воле», «демонстрирующей» «произвол» и «отдельность» индивида от других индивидов. В этой связи В. А. Бачинин справедливо заметил: «Гегель достаточно свободно пользовался категорией неправа, демонстрируя ее значительную семантическую «вместительность»… Право и неправо, являясь в филологическом отношении антонимами, стоят, однако, рядом, подобно тому, как в одних и тех же смысловых рядах пребывают понятия света и тьмы, добра и зла, истины и лжи и т. д.»[190]190
  Бачинин В. А. Указ. соч. С. 14.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.).

Исходя из необходимости разграничения различных социальных регуляторов общественных отношений, прежде всего следует дифференцировать правовые и иные социальные регуляторы. В связи с этим отнесение к «неправу» «особенной воли», «демонстрирующей» «произвол» и «отдельность» «индивида от других индивидов» представляется не только характеризующим «значительную семантическую вместительность», но и чрезмерно широким и потому практически контрпродуктивным.

Думаю, теоретически более обосновано, а практически – продуктивно к «неправу» прежде всего относить многочисленные социальные регуляторы общественных отношений, воздействующие на отношения, сложившиеся между неопределенным числом их участников либо определенными участниками общественных отношений. При таком теоретическом подходе «неправо» можно рассматривать в качестве разновидности множества социальных регуляторов общественных отношений, установившихся на практике между неопределенным числом их участников или определенными участниками фактических отношений, характеризующихся социальной связанностью и взаимозависимостью, а не «произволом» и «отдельностью» участников фактических отношений от других участников (другого участника) данных отношений.

К «неправу» первого вида, разнообразным социальным регуляторам общественных отношений, сложившихся на практике между неопределенным числом их участников, можно относить, например, моральные и религиозные нормы, «стандарты» неопределенной социальной природы, «мягкое право», «квазиправо» и т. д., к «неправу» второго вида, многообразным социальным регуляторам общественных отношений, установившихся между их определенными участниками, – индивидуальные договоры, индивидуальное регулирование фактических отношений, прецеденты индивидуального судебного регулирования фактических правоотношений и т. д.

Я. М. Магазинер, в свое время также обращавшийся к проблемам «неправа», думаю, дискуссионно выделял две его формы. Первую – «…неправомерный конституционный акт»[191]191
  Магазинер Я. М. Избранные труды по общей теории права / Отв. ред. А. К. Кравцов. СПб., 2006. С. 101.


[Закрыть]. Вторую – «…под неправом… – всякий вообще формально неправомерный акт, по содержанию своему являющийся законом, указом или судебным актом, если несмотря на свою неправомерность, он проведен в жизнь и действует как акт правомерный; например, закон, противный Конституции, или указ, противоречащий закону»[192]192
  Там же. С. 101, 102.


[Закрыть].

На мой взгляд, Я. М. Магазинер, прежде всего, теоретически не очень точно и убедительно определил «неправомерность» конституционного акта, принятого, в частности, в случае совершения революций. Кроме того, иные правовые акты, в частности, законы или указы, «противные», например, Конституции, все-таки, во-первых, являются разновидностью права, а не иных социальных регуляторов общественных отношений. Во-вторых, разновидностью права, а точнее, его формы, правовых актов, но не соответствующих иным правовым актам, имеющим более высокую юридическую силу, например, Конституции, и поэтому не подлежащих применению в конкретных спорах (ad hoc).

В отличие от «неправа», право выражается в сложившихся определенных и онтологически однородных прежде всего принципах и нормах права, содержащихся только в формах национального и (или) международного права, реализующихся в государстве, обязательных для неограниченного числа лиц, реализующихся на практике в силу их поддержки, например, органами государственной власти, соответствующими организациями, лицами и т. д. В частности, к праву возможно относить не только нормы права, но и принципы права, выработанные в том числе в правовых актах и в правовых договорах.

Далее кратко проанализируем признаки и природу наиболее обсуждаемых в специальной литературе видов «неправа» – «судебных прецедентов» и «правовых позиций» судов. Так, например, А. Ю. Мкртумян считает: «Суть судебного прецедента заключается в единообразном решении судебных споров по делам со сходными фактическими обстоятельствами, … в качестве источников прецедентного права в Армении рассматриваются решения Европейского Суда по правам человека и Кассационного Суда Армении (ст. 15 СК)[193]193
  Имеется в виду Судебный кодекс (прим. авт.).


[Закрыть]. Обязанность суда учитывать толкование норм закона, данное Кассационным Судом по конкретному делу, или норм Конвенции о защите прав и основных свобод, данное Европейским Судом по правам человека, исключает, как правило, возможность вынесения неожиданных решений и создает предсказуемое правосудие. Институт судебного прецедента сформулирован в Судебном кодексе Армении следующим образом: обоснования, в том числе толкование закона, данные в постановлении Кассационного Суда или Европейского Суда по правам человека по делу, имеющему конкретные фактические обстоятельства, являются обязательными для суда, рассматривающего дело со схожими фактическими обстоятельствами, за исключением случая, когда суд вескими доводами обоснует, что судебный прецедент не применим к данным фактическим обстоятельствам (п. 4 ст. 15)»[194]194
  Судебный прецедент в современных условиях: Интервью главного редактора, профессора Д. А. Пашенцева с Председателем Кассационного Суда Республики Армения … А. Ю. Мкртумяном // Вестник Моск. городского пед. ун-та. 2011. № 1 (7). С. 119.


[Закрыть]. Однако, как справедливо заметил сам А. Ю. Мкртумян, суть судебного прецедента заключается в обязанности суда «учитывать толкование закона»[195]195
  Там же.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.). Следовательно, теоретически более корректно, даже по мнению данного автора, относить «судебные прецеденты» прежде всего к «результатам судебного толкования уже существующего права», а не к «прецедентам права, вырабатываемого судом» как одной из форм внутригосударственного права.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод теоретически точно определяет природу постановлений Европейского Суда по правам человека: «Если дело, находящееся на рассмотрении Палаты, затрагивает серьезный вопрос, касающийся толкования положений Конвенции и Протоколов к ней, Палата может до вынесения своего постановления уступить юрисдикцию в пользу Большой Палаты …» (ст. 30). «В ведении Суда находятся все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней …» (ч. 1 ст. 32). Наконец: «Суд может по просьбе Комитета Министров выносить консультативные заключения по юридическим вопросам, касающимся толкования положений Конвенции и Протоколов к ней» (выделено мной. – В. Е.). Таким образом, с позиции аутентичного толкования Европейской конвенции, Европейский Суд по правам человека имеет право прежде всего уяснять для себя и разъяснять для других «положения Конвенции и Протоколов к ней», т. е. толковать их, а не развивать (конкретизировать) Европейскую конвенцию. Следовательно, исходя из аутентичного и буквального толкования, содержащегося непосредственно в данной Конвенции, Европейский Суд по правам человека следует относить к правоприменительным, а не к правотворческим органам.

Характерно, что в современной российской юридической литературе начинает складываться соответствующая точка зрения, состоящая в том, что в актах как Европейского Суда по правам человека, так и национальных судов содержатся, в частности, результаты толкования права, а не прецеденты права. Так, Е. А. Ершова справедливо пишет: «Постановления Европейского Суда по правам человека … ipso facto и без специального соглашения в силу статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» являются прецедентами толкования, обязательными в России для органов государственной власти, местного самоуправления и иных лиц»[196]196
  Ершова Е. А. Сущность, источники и формы трудового права в Российской Федерации. М., 2008. С. 314.


[Закрыть].

Концептуально глубоким представляется также и вывод И. Ю. Богдановской, изучавшей непосредственно в Великобритании процессы становления и развития «судебного прецедента»: «В результате укрепления положений статутного права всё большее число судебных дел решается не на основе прецедентов, а на основе закона: 9 из 10 дел, рассматриваемых в Апелляционном суде и Палате лордов Великобритании. Эти свидетельствует о том, что в настоящее время в странах «общего права» судьи в основном толкуют статуты и их деятельность, таким образом, связана с правоприменением. Судебное прочтение статута становится, в свою очередь, прецедентом, так называемым «прецедентом толкования» (в американском праве case law interpreting enacted law в отличие от common law или case law) … Прецеденты толкования отличаются тем, что они основаны на законе. Таким образом, современное прецедентное право в основном развивается посредством именно прецедентов толкования, а не «чистых» прецедентов… Движение от судебного прецедента к прецедентам толкования сближает право стран «общего права» с романо-германской правовой семьей …»[197]197
  Богдановская И. Ю. Судебный прецедент в странах «общего права»: Особенности развития // Российское правосудие. 2012. № 5. С. 25–27.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.).

Полагаю, убедительные правовые аргументы в пользу отнесения судебных прецедентов к своеобразным судебным прецедентам прежде всего толкования права мы можем найти и в Конституции РФ. Так, согласно её ст. 126 «Верховный Суд Российской Федерации является высшим судебным органом по гражданским, уголовным, административным и иным делам, подсудным судам общей юрисдикции, осуществляет в предусмотренных федеральным законом процессуальных формах судебный надзор за их деятельностью и даёт разъяснения по вопросам судебной практики». Следовательно, Верховный Суд РФ, как и Европейский Суд по правам человека, имеет право, в частности, уяснять соответствующее право для себя и разъяснять его для других, т. е. толковать имеющееся право, а не создавать новое право или развивать (конкретизировать) действующее право.

В связи с вышеизложенным обоснованным является вопрос П. И. Монжаля «… о правотворчестве страсбургских судей. От имени кого (или чего?) они выносят решения? … В Европе, в отличие от Соединенных Штатов, судьи не избираются народом. Этот фактор определяет серьезную трудность правового и политического характера. Действительно, как орган, члены которого не получили никакого мандата от народа, может вырабатывать право, обязательное для государства? Ведь именно об этом идет речь. Решение Европейского Суда по правам человека не ограничивается утверждением новой Европейской нормы, защищающей права человека. Оно одновременно подтверждает конвенционность закона государства. Не надо также забывать, что оно констатирует неисполнение государствами их конвенционных обязательств, идет ли речь о государстве – законодателе, государстве – власти или государстве – судье. Другими словами, европейские судьи становятся цензорами государственных законов и всего того, что они определяют в социологическом, идеологическом и общественном плане»[198]198
  Монжаль П. И. Могут ли быть оспорены европейские основные права? // Российское правосудие. 2015. № 5. С. 47, 48.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Е.).

Принимая во внимание приведенные теоретические и правовые аргументы, можно сделать несколько выводов.