Текст книги "2062 Исторические пророчества о будущем России"

Драма в этот период сильно упала и мало-помалу стала пустым упражнением в декламации, так как при отсутствии истинных драматических талантов она, с одной стороны, была вытеснена из театра сладострастными и соблазнительными пантомимами, а с другой – обременена вошедшею в моду риторикой. Настоящим образцом этого ложного драматизма или скорее ложной трагики были дошедшие до нас десять трагедий Сенеки. В этих наводящих дрожь пьесах соединяется фантазия мясника со смешным пафосом паяца. Риторическая гладкость дикции и стиха нисколько не закрывают напыщенного ничтожества характеров и пустоты поднятых на ходули страстей. Эти пьесы – жалкая сценическая трескотня.

В начале рассматриваемого периода писали Авл Персий Флакк и Анней Лукан. Первый «недостаток поэтического призвания стремился заменить сильною полемикою против нравственной испорченности своих современников». А второй написал поэму «Фарсалия» в десяти книгах, которая «скучно растянута в риторически напыщенную фразеологию».

Нехороши также отзывы о писателе конца периода (при Нероне) Тита Петрония, который находит крайнее удовольствие в грязи современной ему безнравственности. С колоссальным бесстыдством, но и вместе с полным мастерством стиля, в чертах бойких и наглых, но производящих впечатление именно грандиозностью своего цинизма, он изображает в своих пресловутых Libri Satiricon времена Тиверия, Калигулы, Клавдия и Нерона, Агриппин и Месалин.

Петроний, по словам его современников, сам был предан чувственным наслаждениям. По легкомысленному тону и неприличности многих описаний его «Сатирикон» походил на «Декамерон» Боккачо.

Болезненность натуры этого писателя видна, между прочим, из его смерти. Он перерезывал себе одну артерии за другой, чтобы смерть приближалась медленно, и, умирая, говорил о наслаждениях жизни и читал эротические стихи.

Третий выдающийся писатель этой эпохи, Марк Валерий Марциал (40—101 г.), писал при Домициане, т. е. во время несвоевременного упадка. Его эпиграммы Бернгарди называет «тунеядным растением, выросшим на гнилом дереве монархического Рима. Так же, как и Петроний, Марциал не заботился о стыде и приличии. В угождение пресыщенному вкусу придворного круга он обрисовывал гнусные сцены и унижал поэзию до скандала. Он льстил людям, которых презирал, которыми гнушался, он добивался от них подачек. Сплетая им лавровые венки, он принуждал себя лгать. Он без стыда и негодования изображал пороки своего времени, шутил гладкими стихами над грязными гнусностями, не возвышаясь над ними своими мыслями. Он сам говорит, что шутки занимательны лишь тогда, когда приправлены сладострастием».

О знаменитом философе того времени, Сенеке, отзывы современников и историков литературы также очень неблагоприятны. «У него не было такой твердости характера, чтобы среди безнравственной обстановки стойко держаться правды и добра, не было силы противиться искушениям, оставаться верным своему убеждению. Любя добродетель, он был уступчив к пороку. Зная, в чем состоит истинное благо, отдавался чувственности, раболепствовал пред владычествующим развратом, льстил сильным интриганам, желал хорошего, но был слаб и при всем своем уме был мелочно честолюбив. В слоге его сочинений отражается шаткость его характера. Он глубоко понимал и превосходно описывал благородную свободу мудреца, а между тем заискивал милостей Нерона и служил ему советником даже в преступлениях. Он понимал истину, но у него не было силы воли. Он обогатил свой ум знаниями, но душа его не была просветлена любовью к добру. Он чувствовал позорность настоящего, но не мог возвыситься над ним».

Из партии, которые вели борьбу с правительством в Риме в описываемом периоде, прежде всего надо упомянуть республиканцев, которые, по-видимому, существовали во всю первую половину Серебряного века. Еще Тиверий преследовал Кремуция Корда за его республиканские убеждения и сочинения. Потом последовала неудачная попытка Хереа восстановить республику после смерти Калигулы, и, наконец, известно, что император Веспасган изгнал из Рима стойков за их республиканские идеи. Ясно только, что эта пария в описываемое время была очень слаба.

Что касается существования в Риме других антиправительственных партий, то об этом свидетельствуют постоянные заговоры против римских императоров, из которых одни во время открывались правительством и заключались беспощадными казнями, а другие достигали своей цели, так как ни один из императоров описываемого периода не кончил жизнь естественною смертью.

В конце концов, вражда между римскими партиями заключилась междоусобными войнами, которые вспыхнули около 68 г. В 69 г. велась междоусобная война из-за трона между Отоном и Вителием, а потом такая же война, соединенная с резней на улицах Рима, между войсками Антония Прима и Вителия.

В заключение вопроса об упадке римской интеллигенции в течении первой половины Серебряного века нельзя обойти молчанием личности тогдашних императоров, стяжавших себе на вечные времена и во всем мире печальную известность. Из них имена Калигулы и Нерона сделались в образованном мире нарицательными для монархов, в которых соединяются все пороки государя и человека. Спрашивается: какое значение имели они в жизни тогдашнего Рима? Были ли они только печальным исключением из общего правила, чем-то вроде мрачной тучи на светлом фоне ясного неба, или это были случайно выхваченные экземпляры из большой толпы таких же, как и они, маленьких Калигул и неронов?

Во-первых, из предыдущего мы видели, что фон, на котором выступали Калигула, Клавдий и Нерон, далеко нельзя назвать ясным и светлым. Во-вторых, римские императоры того времени не принадлежали к старинным царствующим родам, а только что пред тем вышли из среды римской аристократии. Наконец, самое поверхностное знакомство с историей доказывает нам, что в огромном большинстве случаев личности монархов вполне соответствуют тому народу, которым они управляют, т. е. во время подъемов и процветания народа – монархи бывают чаще всего если не гении, то очень талантливые люди, и наоборот, в периоды упадка монархами бывают выродки всякого рода: больные психически или телесно, жестокие, самодуры, деспоты, тираны и проч.

Вот почему римские монархи рассматриваемой эпохи являются не уникатами, не редкостными экземплярами, а только характерными образчиками выродившейся породы людей, представителями от целых полчищ таких же выродков. Только с этой точки зрения и интересна характеристика римских императоров того времени.

Выше всех других стоял Тиверий, половина царствования которого прошла в лучшую эпоху римского Золотого века. От своих преемников он, между прочим, выгодно отличался тем, что имел сына, тогда как все остальные были бездетны. Но даже и этого императора современники упрекают в жестокости, бессердечии, подозрительности и под конец жизни в утонченном разврате. Об остальных императорах и говорить нечего: это прямо продукты глубокого вырождения.

Калигула был хил телом, страдал падучей болезнью, а от чрезмерных чувственных наслаждений впал в тяжкую болезнь, окончательно расстроившую и его тело, и рассудок. Он постоянно находился в лихорадочном волнении и страдал бессонницей. В разговорах он был груб и часто употреблял грубые ругательства и проклятия. Он был страшно жесток и питал к людям насмешливое презрение. На вопрос двух консулов о причине его внезапного смеха, император отвечал, что смеется при мысли, что может одним только словом удавить их обоих. Целуя шею своей любовницы, он сказал: «Какая прекрасная шея, а если я велю, то она будет перерублена». Калигула высказывал желание, чтобы римский народ имел одну шею, чтобы его весь разом можно было лишить жизни. Поступки его вполне соответствовали такому направлению мыслей. Он, например, с бесчеловечной иронией принудил исполнить свое обещание двух граждан, которые, сожалея императора во время его болезни, говорили, что в случае его выздоровления один – убьет себя, а другой – выступит на гладиаторский бой. Он присутствовал на пытках людей, наслаждался их мучениями и требовал только, чтобы они мучились как можно дольше. Его расточительность и разврат не имели границ. Чтобы вполне объяснить себе характер Калигулы и его поведение, историки признают, что он был безумец.

У Клавдия фигура была жалкая: на тонких, слабых ногах качалось тело, расположенное к тучности, а голова тряслась. Его мать называла его уродом, которого природа недоделала. Он был слаб рассудком и памятью. Неловкий, не умевший держать себя с тактом и приличием, нерешительный, робкий, он был бесхарактерным и неспособным к самостоятельности. Тяжелые болезни, которыми он страдал в детстве и в молодости, помешали его физическому и умственному развитию.

Нерон был такой же безумец, как и Калигула. Единственной целью его жизни было необузданное удовлетворение тщеславия, чувственности, всяческих капризов и произвола. Он был пьяница и грязный развратник.

Не лучше этих трех императоров из Юлиевой династии и другие три императора, сменившие друг друга в течение одного года. Гальба – отчаянный скупец и человек, лишенный всякой энергии, Оттон, бывший приятель Нерона, – человек, обремененный долгами и самоубийца. В Италии – человек без всяких способностей и энергии, отличавшийся зверским обжорством и безумной расточительностью. В шесть месяцев он ухитрился истратить на прихоти около двадцати семи миллионов на наши деньги.

Если бы все эти несчастные выродки жили во времена народного благополучия, то можно было бы подумать, что они выбраны из многих тысяч людей, чтобы составить самую отвратительную коллекцию, но во время всеобщего упадка их и выбирать не нужно, потому что большинство общества принадлежит к такой же породе. В этом-то и заключается весь ужас вырождения.

В числе пороков, общих всем описываемым императорам, принадлежит пьянство и обжорство, которое называется то зверским, то безграничным. Но известно, что пьянство и обжорство были общим недостатком тогдашней римской интеллигенции. О римлянах того времени передают, что «они ели, чтобы их вырвало, и затем рвали, чтобы быть в состоянии снова есть». Другими общими пороками императоров-выродков выставляются подозрительность и трусливость. О Тиверии пишут, что его фаворит Сеян наполнял легковерную и подозрительную душу своего повелителя ужасными фантомами злоумышлений против него и получал приказания убивать людей. Калигула был недоверчив и труслив и повсюду видел врагов и заговорщиков. Клавдий постоянно имел при себе телохранителей. У входа во дворец стояли привратники и обыскивали входящих, нет ли у них под одеждой спрятанного оружия. Но, судя по тому, что заговоры против жизни императоров шли непрерывной чередой и каждый из них кончал насильственной смертью, нужно думать, что не одна беспричинная недоверчивость, не одна трусливость и подозрительность заставляли этих государей принимать предосторожности, а естественное чувство самосохранения и необходимое благоразумие. История сильных упадков во всех странах указывает, что в те времена жизнь при обыденных условиях доверия к людям становится совершенно невозможной.

Что касается римского простонародья, то оно в этот период переживало в первые пятнадцать лет окончание своего Железного века, а в остальные тридцать пять – первую половину Золотого века, т. е. во весь период должно было находиться в периоде упадка.

Действительно, мы имеем данные, что простонародье переживало упадок, что видно хотя бы из бунтов римских войск. Например, в 68 г. преторианцы взбунтовались против императора Гальбы под предводительством Отона. В 69 г. легионы, стоявшие в Галлии, в обязанности которых было усмирять вспыхнувшее восстание, сами взбунтовались, избили своих вождей и равнодушно смотрели на то, как восстание разгоралось. Верхнерейнская армия должна была освободить легионы, осажденные восставшими, а она вместо того принесла присягу неприятельскому вождю.

За смертью императора Вителия последовало в Риме время террора. Воины Веспасиана в 70 г., раздраженные сопротивлением и алчные, свирепствовали в Риме, грабили, убивали, совершали всякие неистовства. Убийств было много. Победители не довольствовались тем, что убивали или казнили главарей побежденной партий. Были убиты многие другие, не виноватые ни в чем, кроме того, что были очень богаты и пользовались большим уважением народа. Разыскивая приверженцев Вителия, воины под этим предлогом врывались в дома, убивали, грабили, предавали поруганию женщин и девушек.

Есть и отдельные отрывочные сведения об упадке, по крайней мере, в той части простонародья, которая стекалась в Рим. Так, мы читаем, что «Клавдий старался уменьшить праздношатательство массы простонародья города Рима строгим полицейским надзором за гостиницами и лавками, в которых продавалось готовое кушанье, и запрещением продажи лакомств».

Но в общем история того времени занималась преимущественно интеллигенцией и очень мало обращала внимания на простонародье. Это свидетельствует, что если римское простонародье и падало в описываемое время, то упадок его был слабее упадка интеллигенции. То же самое подтверждается и другими историческими эпизодами, из которых видно, что римское простонародье много раз способствовало сохранению порядка в государстве.

Во-первых, в самом начале периода Тиверий, вероятно, изверившись в представителях римской интеллигенции, пользовался для государственных дел «людьми низкого происхождения». Затем шатавшаяся во всех внутренних устоях империя, готовая ежеминутно развалиться, во все пятидесятилетие держалась преторианской гвардией, составленной из лучшей части простонародья. Далее, когда был убит Калигула, республиканец Хереа и его сообщники пытались вернуть республику. Сделать это им конечно бы не удалось, так как их партия была очень слаба, но кровопролитие непременно бы совершилось, если бы не солдаты, которые провозгласили императором Клавдия. Заговор на жизнь Клавдия в 42 г. «был разрушен преданностью легионов». Наконец, после смерти Нерона, когда римская интеллигенция уже окончательно выродилась и не находилось между нею никого, кто мог бы направить государство в сторону порядка, помощь пришла опять-таки со стороны простонародья. Новый император, при котором установился порядок, Веспасиан, был человек простонародного происхождения. Есть и другие эпизоды, указывающие на то, что в конце пятидесятилетия только среди солдат, происходивших из простонародья, сохранились следы чего-то похожего на порядок. Так «хотя император Вителий не отличался никакими военачальническими талантами, однако несмотря на то, «простые солдаты служили ему с редким усердием». Император Отон пользовался также любовью своего войска. Наконец, после убийства Домициана сенат проклял его память, побросал его статуи и стер его имя с общественных зданий, а войско «наоборот, домогалось, чтобы его провозгласили богом, и, наверно, отмстило бы заговорщикам, если бы их не было так много».

Если для ознакомления с состоянием простонародья того времени мы поинтересуемся историей внешних войн Рима за этот период, то оказывается, что после первых пятнадцати лет последовало лет пятнадцать или шестнадцать подъема среди простонародья, а может быть, и среди части интеллигенции, после которого упадок продолжался, все усиливаясь к концу периода. Сказать в настоящее время, был ли этот подъем нормальным или ненормальным, я еще пока не решаюсь, потому что мало имел исторического материала для этого периода. Как бы то ни было, но, если рассматривать внешние войны Рима, как известно, характеризующая лучше всего состояние простонародья, то в начале периода, от 28 до 43 г., был только один комический поход Калигулы на Германию и Британию, когда он подкрашивал волосы рабам, чтобы выдать их в Риме за побежденных германцев, а в Британии велел своим войскам собирать раковины, как доказательство его победы над океаном.

Далее приходится подъем, который характеризуется не только победами над внешними врагами, но и некоторым улучшением во внутренних порядках. В 43 г. Плавтий начал покорение Британии, а Осторий Скапула с успехом его продолжал. В то же время римские легионы «утвердили свой прежний перевесь на востоке». И парфяне, и армяне должны были допустить в своих раздорах посредничество римлян. В 44 г., по смерти Иудейского царя Агриппы, римляне присоединили Палестину к Сирийской провинции, а Павлин и Гетта в том же году завоевали в Африке страну Мавров. Кроме того, в это же время были сделаны громадные сооружения, свидетельствовавшие, что «и в дни глубокого унижения еще не угасли предприимчивость и энергии римлян». Главным из этих сооружены было устройство и укрепление гавани Остии. Дно гавани было углублено, так что большие морские корабли могли входить в Тибр. Были построены верфи и магазины, морская торговля оживилась, был обеспечен правильный подвоз хлеба в Рим, была устранена опасность голода в столице. Заслуживают удивления и сооруженные тогда водопроводы, в особенности тот, который был назван Клавдиевым. Он местами под землей, местами по чрезвычайно высоким аркадам, вел с очень дальнего расстояния чистую родниковую воду в Рим и был устроен так, что она поднималась даже в высокие части города. По словам Плиния, эти водопроводы были такими сооружениями, колоссальнее которых не существовало нигде на земле. Громадной работой было и проведение канала для спуска воды из Фуцинского озера в реку Лирис.

В своих отношениях к сенату Клавдий подражал Августу. Он старался поднять в высших сословиях чувство самоуважения разными почетными отличиями и запрещением участвовать в унизительных играх. Он ограждал провинции от притеснения правителей. Таким образом, временным подъемом нужно считать все царствование Клавдия от 43 до 54 г., а затем первые пять лет царствования Нерона историки также называют хорошим временем. Римский народ пользовался хорошей администрацией, и были сделаны многие хорошие распоряжения; взяточничество судей уменьшилось.

Во время несвоевременного подъема, т. е. в царствование Веспасиана и Тита, хотя военные действия Рима были очень успешны, но их нельзя считать внешними войнами. Они заключались в усмирении восстаний в Галлии и Иудеи. Только одно маленькое внешнее предприятие относится к тому времени, это присоединение к Риму Агриколою южной Шотландии. Наконец, в период несвоевременного упадка, последовавшего в царствование Домициана, военные дела Рима пошли так плохо, что в 89–90 г. мир с Дакиею пришлось покупать за деньги.

Что эта эпоха в римской истории была настоящим подъемом, известно каждому школьнику. По словам историков, она составляет лучшую часть «века Антонинов», «счастливейшую эпоху человечества». «Лучшие человеческие добродетели являются на троне: сердечная доброта с Нервою, величие души – с Траяном, любовь к наукам и искусствам – с Адрианом. То, что называют цивилизацией, достигло в те дни высшей степени совершенства. Главами государства являлись превосходнейшие императоры, при них находились первые в мире юристы, опытнейшие генералы и искуснейшие политики. В их распоряжении были армии, которых по дисциплине, мужеству и военному духу не превосходило никакое другое войско».

Эпоха эта начинается с императора Нервы в 96 г. Нерва «стал держать себя противоположно тому, как действовал Домициан. Власть свою он употреблял единственно для пользы государства и для соединения до тех пор двух совершенно противоположных понятий: свободы и власти. На фронтоне своего дома он написал: «общественный дворец». Изгнанники были возвращены в отечество, заключенные в темницу по политическим делам освобождены, прекратились религиозные преследования и процессы об оскорблении величества. Рабы и отпущенники, свидетельствовавшие против своих господ, были наказаны смертью, доносчики изгнаны из Рима, политические процессы прекращены. Любя простоту и бережливость, Нерва прекратил излишние расходы. Он продал дорогую посуду и коллекции драгоценностей, собранные Домицианом, ограничил расходы на народные празднества, гладиаторские бои и другие игры и облегчил подати провинций. С вельможами и образованными людьми Нерва держался просто, не высокомерно и не питал к ним недоверия».

Как видит читатель из приведенных слов, историки весь подъем этого периода приписывают только личным достоинствам императоров. Мы, конечно, не разделяем этого мнения, но так как для нас важна суть дела, а не способ выражения, то будем и впредь характеризовать подъем государства теми словами, какими его характеризуют историки.

«Император Траян выбором помощников и друзей, а также своими распоряжениями, заботой о правосудии и честности, преследованием пороков, бережливостью и строгим надзором за правителями провинций доказал, что с добрыми желаниями Нервы в нем соединяется проницательный ум и сильная воля. В войнах он одержал победы и совершил завоевания, достойные республиканских времен». Своим внутренним управлением, уважением к закону, любовью к образованию, кротостью, гражданскими доблестями и простотою домашней жизни, чуждой пышного этикета и всякой роскоши, он заслужил звание «Превосходнейшего государя», а его военные дела, общеполезные сооружения и административные таланты приобрели ему славу величайшего из императоров. Недостатки этого императора были маловажны сравнительно с его хорошими качествами. Сенат и народ чистосердечно и единодушно дали ему прозвище «Лучшего» (Optimus) и титул «Отца отечества».

Так же, как и Нерва, он открыл двери своего дворца для всех граждан. Его жилище имело скромную и суровую внешность времен Веспасиана… «Я буду, – говаривал он, – со всеми таким, каким бы я желал, чтобы был император со мной, если бы я был простым гражданином». Траян посещал частным образом дома своих прежних приятелей и принимал участие в их семейных торжествах. Когда однажды хотели возбудить его подозрительность против одного из сенаторов, он отправился к нему на ужин без всякого конвоя, а на другой день сказал обвинителями: «Если бы этот человек хотел убить меня, то мог бы это сделать вчера». Доносчиков Траян выгонял не только из дворца, но даже из Рима и Италии. Вручая префекту преторианцев меч, как знак его достоинства, он сказал: «Пользуйся этим оружием за меня, если я буду поступать хорошо, и против меня, если дурно». В пределах правосудия Траян более руководился справедливостью, чем суровостью, и предпочитал лучше отпустить виновного, чем осудить невинного.

Плиний в своем «Панегирике» Траяну говорит: «Когда я старался составить себе понятие о государе, достойном пользоваться неограниченной властью, подобной могуществу бессмертных богов, мне не удавалось даже в желаниях и мыслях моих вообразить государя подобного тому, которого мы видим теперь. Какое великое соединение всех достойных славы качеств находится в нашем государе. Его серьезность ничего не теряет от его веселости, его достоинство от его простоты, его величие – от его снисходительности. Его стройное крепкое телосложение, его выразительное лицо, его почтенная голова – при одном взгляде на него все показывает государя. Только такой император, соединяющий в себе энергию воина с любовью к делам мира, физическую силу с нравственной, мог дать период благоденствия, рассказ о котором Тацит хотел сделать отрадным занятием своей старости. Только такой император мог дать империи один из тех редких счастливых периодов, когда, по выражению Тацита, «люди имеют свободу мыслить и свободу говорить то, что думают». Сенат и народ были правы, избрав для приветствия следующим императорам при вступлении их на престол формулу: «Царствуй счастливее Августа и лучше Траяна».

Если Траян не прекратил гонения на христиан, то уменьшил его. Не подлежит никакому сомнению, что он был всегда одушевлен самыми чистыми желаниями. Говорят, что, зная за собою слабость к вину, он приказал, чтобы не были немедленно приводимы в исполнение те приказания, какие он отдавал после пира.

С ранней молодости Траян приучил (?) себя выносить голод, жажду, зной и стужу, делил все труды и лишения походов с простыми воинами, отличался от них только своей чрезвычайной физической силой, ходил и на войне, и даже в путешествиях пешком. Бодрым мужеством, с каким император выносил все лишения, он приобрел любовь и удивление воинов, а своей заботливостью о продовольствии войска, внимательностью к нуждам воинов и искренним к ним расположением заслужил их доверие. «В легионах мало найдется людей, – говорил Плиний, – чьим сослуживцем не был бы ты. Старых воинов ты почти всех знаешь по именам, в разговорах с ними умеешь припоминать подвиги каждого».

За победу над даками в 100 г. сенат дал Траяну прозвище «Дакийский». В 104 г. Дакия была им покорена. Около того же времени была завоевана и часть Аравии.

Дакийская война распространила славу Траяна до очень отдаленных народов, послы которых стали являться в Рим с поздравлениями и с предложениями союза. В числе их были даже послы из Индии.

Император решился оружием остановить расширение парфянского могущества. Придя в Антиохию, он принудил одесского царя покориться. Армянский царь не мог долго держаться перед римскими легионами. Крепости его были взяты и сам он был убит. Армения стала римской провинцией. Мелкие цари горных земель между Черным и Каспийским морями спешили выразить свою покорность римскому императору.

Непрерывно сражаясь, Траян прошел Месопотамию, переправился через Тигр и, не встречая сопротивления, дошел до Вавилона. Оттуда он пошел на восток и взял парфянскую столицу Ктезифон. Кроме того, Траян покорил много других земель и городов. Дойдя до соединения Тигра с Евфратом, император проплыл на судах в океан и высказал сожаление, что преклонность лет не позволяет ему, подобно Александру, идти в Индии.

Кроме походов Траян не забывал и общеполезных сооружении. Со времен Августа ни один император не построил столько дорог, мостов и водопроводов. Великолепная дорога через Помптинские болота с гостиницами для проезжающих была изумительнее дорог, построенных при республике. Дорога из Брундизии в Беневент тоже была достойна имени Траяна. Дороги и мосты строились не в одной Италии, но и в провинциях. Много следов этих сооружений остается в Испании и Германии. Черное море было соединено с Галлией непрерывным путем. Прекрасный каменный мост через Дунай был построен на двадцати арках и считался в свое время изумительным сооружением. Такой же мост шел через Рейн (близ нынешнего Майнца), а затем следовал ряд мостов через многие итальянские и испанские реки. В Риме, в Малой Азии, в Египте и в других областях Траян строил водопроводы, термы, каналы и другие сооружения, свидетельствовавшие о его неутомимой деятельности. Огромные сооружения в гаванях Центумцел (Чивита Веккие), Остии, Анконы были достойным памятником его имени. В Риме были построены: цирк, Одеон, гимназия и знаменитое Ульпинское книгохранилище. Для облегчения административных сношений и должностных поездок была улучшена почта. Для военных и торговых целей Траян основал во многих местах поселения.

Благородный, гуманный характер Траяна проявлялся во всем его внутреннем управлении и особенно в финансовой системе. Почти все прежние императоры угнетали народ поборами на удовлетворение своей расточительности. Траян старался бережливостью, простотою своего двора, устранением всякой лишней роскоши из своей жизни получить средства для облегчения жизни бедных сословии. В его царствование не было конфискаций, не было завещаний в пользу императора, какие прежде вынуждались страхом, не было никаких других деспотических мер для получения денег. Он деятельно заботился о пособии бедным и о воспитании их детей. Италия была разделена на округи, и были устроены продовольственные кассы.

После войска главным предметом забот Траяна было образование. Он основал в Риме большую библиотеку, открыл на свой счет много учебных заведений, в которых преподаватели получали жалованье, а воспитанники пользовались пособиями. Примеру императора следовали города и богатые частные люди. Очень усердным подражателем Траяна в этом деле был Плиний. По его инициативе и при его пособии город Ком основал школу и библиотеку. Траян не был человеком с ученым образованием, но умел ценить науку, любил беседы даровитых и ученых людей.

А потому (?) его правление и правление его преемника составляют блестящий период в истории римской и греческой литературы. При нем было очень много писателей, пользовавшихся расположением и поддержкой. В числе его друзей были: оратор и государственный человек Плиний Секунд Младший и знаменитый историк Тацит.

«Деликатный и изящный тон писем Плиния к друзьям дает высокое понятие об образованности того времени. Они принадлежат к лучшим памятникам Серебряного века римской литературы».

Ко второй половине Серебряного века принадлежит также один из самых выдающихся римских писателей, сатирик Децим Юний Ювенал (60—140). Затем следует ряд более мелких талантов, как Веллеий Патеркул, Валерий Максим, Курций Руф, Флор, Фронтин и историк Светонии Транквилл. В то же время жили в Римской империи греческие писатели: Плутарх и Эпиктет и иудейский ученый Иосиф.

Царствование следующего императора Адриана составляет продолжение того же блестящего периода римской истории. При вступлении своем на престол Адриан дал сенату торжественную клятву, что не будет наказывать смертью никого из сенаторов иначе, как по суду и приговору самого сената, и сложил со своих подданных все недоимки по уплате податей, превышавшие шестьдесят миллионов рублей. Он не отнимал ни у кого имущества противозаконным образом, напротив, сам делал большие подарки сенаторам, всадникам и другим лицам, давал большие суммы целым областям. Адриан строго наблюдал, чтобы воины занимались военными упражнениями, не позволял им дерзостей и поддерживал в войсках дисциплину. С благородной щедростью он оказывал пособия городам союзников и провинций и, заботясь об их пользе, сооружал водопроводы, гавани, общественные здания, дарил хлеб жителям, дарил деньги городам, давал им привилегии. Он расширил благотворительные учреждения, устроенные Траяном для воспитания бедных сирот.

Император много путешествовал за границами Италии. Ни один из прежних императоров не изучил всех частей государства так хорошо, как он. Адриан был любознателен, хотел все видеть своими глазами, а потому вел странническую жизнь и большую часть своего царствования провел в путешествиях. От Британии до Аравии и Каппадокии не было ни одной провинции, которой бы он не посетил. Повсюду он осматривал войска, вникал в администрацию, изучал религиозные и гражданские учреждения, памятники искусств и строил громадные сооружения. Путешествуя с очень малой свитой, Адриан большую часть дороги шел пешком, с непокрытой головой, и в холод, и в зной, осматривал города, крепости, укрепленные станы, оружие, машины, рвы, валы, вникал в образ жизни воинов и их начальников. Показывая пример воинам, Адриан вел очень суровую жизнь. Нигде за стенами Рима он не надевал на себя императорского облачения. Он был человек крепкого здоровья, мастер в гимнастике и военных в упражнениях, превосходный охотник и требовал, чтобы воины вели такую же суровую жизнь, как он. Адриан уничтожил в их станах столовые залы, большие, прохладные беседки, сады, сам подавал им пример простоты и отречения от всех лишних удобств. Он пробудил в легионах воинственность, а наградами и заботами о хорошем продовольствии войска приобрел любовь и преданность военачальников и воинов.