Текст книги "Июнь 1941 года. Причины и последствия"

13.30 – Из оперативного отдела доложили:

а. Командование ВВС сообщило, что наши военно-воздушные силы уничтожили 800 самолетов противника (1-й воздушный флот – 100 самолетов, 2-й воздушный флот – 300 самолетов, 4-й воздушный флот – 400 самолетов). Нашей авиации удалось без потерь заминировать подходы к Ленинграду с моря. Немецкие потери составляют до сих пор 10 самолетов.

б. Командование группы армий «Юг» доложило, что наши патрули, не встретив сопротивления, переправились через Прут между Галацем и Хуши и между Хуши и Яссами. Мосты в наших руках.

Во второй половине дня поступили донесения об успешном продвижении наших войск, в особенности севернее Бреста (группа Гота) и на фронте 4-й танковой группы (Гепнер).

Общая картина первого дня наступления представляется следующей:

Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была в общем слабой.

Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в пограничной зоне оказалось слабым и неорганизованным, в результате чего нам всюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать пограничную полосу укреплений на всю глубину (укрепления полевого типа).

После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям. Без сомнения, на стороне противника имели место случаи тактического отхода, хотя и беспорядочного. Признаков же оперативного отхода нет и следа. Вполне вероятно, что возможность организации такого отхода была просто исключена. Ряд командных инстанций противника, как, например, в Белостоке [штаб 10-й армии], полностью не знал обстановки, и поэтому на ряде участков фронта почти отсутствовало руководство действиями войск со стороны высших штабов.

Но даже независимо от этого, учитывая влияние «столбняка», едва ли можно ожидать, что русское командование уже в течение первого дня боев смогло составить себе настолько ясную картину обстановки, чтобы оказаться в состоянии принять радикальное решение.

Представляется, что русское командование благодаря своей неповоротливости в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению. Русские вынуждены принять бой в той группировке, в которой они находились к началу нашего наступления.

Наши наступающие дивизии всюду, где противник пытался оказать сопротивление, отбросили его и продвинулись с боем в среднем на 10–12 км! Таким образом, путь подвижным соединениям открыт.

На фронте группы армий «Юг» уже в середине дня группа Клейста смогла начать наступление своими северным и центральным корпусами. Если она уже сегодня, что представляется вполне вероятным, успеет выйти к реке Стырь, то завтра и послезавтра ее задача будет состоять в том, чтобы расчленить и разгромить по частям моторизованную группу противника, находящуюся восточнее реки Стырь. Это обеспечит ей [группе Клейста] в дальнейшем выход на оперативный простор.

На фронте группы армий «Центр» правый фланг танковой группы Гудериана (3-я и 4-я танковые дивизии) задержался при продвижении через труднопроходимый лесной массив (сомнительно, чтобы этого нельзя было избежать) и в лучшем случае вечером выйдет на автостраду Брест – Минск. Северный фланг танковой группы [Лемельзен (47-й моториз. корпус)] прорвал оборону противника и вышел на оперативный простор. Два ближайших дня покажут, удастся ли Гудериану покончить с моторизованной группой противника, находящейся в районе Минска. Если эта моторизованная группа будет разбита, то оперативный успех танковой группы Гудериана будет обеспечен.

Севернее Белостока танковая группа Гота добилась наиболее крупных успехов. Стремительным броском она преодолела лесисто-озерный район, вышла к реке Неман и захватила неповрежденными важнейшие переправы через Неман у Алитуса и Меркене. Танковая группа рассеяла части восьми дивизий противника, брошенных ей навстречу. Теперь перед фронтом танковой группы Гота действуют только разрозненные части противника. Организованное сопротивление отсутствует. На этом участке наши войска, видимо, обеспечили себе свободу действий.

На фронте группы армий «Север» танковая группа Гепнера, ведя успешные бои, продвинулась до реки Дубисса и овладела двумя неразрушенными переправами. На этом участке в ближайшие дни следует ожидать появления свежих сил противника из глубины, которые будут пытаться приостановить наше наступление.

Задачи групп армий остаются прежними. Нет никаких оснований для внесения каких-либо изменений в план операции. Главному командованию сухопутных войск не приходится даже отдавать каких-либо дополнительных распоряжений…» (Гальдер Ф. Военный дневник. С. 25–29).

Г. Гудериан: «В роковой день 22 июня 1941 г. в 2 часа 10 мин. утра я поехал на командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15 км северо-западнее Бреста). Я прибыл туда в 3 часа 10 мин., когда было темно. В 3 часа 15 мин. началась наша артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 мин. – первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 мин. началась переправа через Буг передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий. В 4 часа 45 мин. первые танки 18-й танковой дивизии форсировали реку. Во время форсирования были использованы машины, уже испытанные при подготовке плана «Морской лево. Тактико-технические данные этих машин позволяли им преодолевать водные рубежи глубиной до 4 м.

В 6 час. 50 мин. у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. Моя оперативная группа с двумя радиостанциями на бронемашинах, несколькими машинами повышенной проходимости и мотоциклами переправлялась до 8 час. 30 мин. Двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Лесна, овладение которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового корпуса, но там, кроме русского поста, я никого не встретил. При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений вопреки моему указанию бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты.

В 10 час. 25 мин. передовая танковая рота достигла р. Лесна и перешла моет. За ней следовал командир дивизии генерал Неринг. В течение всей первой половины дня я сопровождал 18-ю танковую дивизию; в 16 час. 30 мин. я направился к мосту, дорога через который вела в Колодно, и оттуда в 18 час. 30 мин. поехал на свой командный пункт.

Внезапность нападения на противника была достигнута на всем фронте танковой группы. Западнее Брест-Литовска (Бреста) 24-м танковым корпусом были захвачены все мосты через Буг, оказавшиеся в полной исправности. Северо-западнее крепости в различных местах полным ходом шла наводка мостов. Однако вскоре противник оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное сопротивление. Особенно ожесточенно оборонялся гарнизон имеющей важное значение крепости Брест, который держался несколько дней, преградив железнодорожный путь и шоссейные дороги, ведущие через Западный Буг в Мухавец» (Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 208–210).

Э. фон Манштейн, командир 56-го танкового корпуса 3-й танковой группы генерал-полковника Гепнера: «Сначала наши войска непосредственно на границе натолкнулись на слабое сопротивление, по-видимому, вражеского боевого охранения. Но они остановились вскоре перед укрепленным районом, который был преодолен только после того, как в полдень 8 тд прорвала вражеские позиции севернее Мемеля (Клайпеда)… Общее впечатление от противника было такое, что он во фронтовой полосе не был захвачен врасплох нашим наступлением, но что советское командование не рассчитывало – или еще не рассчитывало – на него и поэтому не сумело быстро подтянуть вперед имевшиеся в его распоряжении крупные силы…

Более всего будет соответствовать правде утверждение о том, что развертывание советских войск, начавшееся уже с развертывания крупных сил еще в период занятия восточной Польши, Бессарабии и Прибалтики, было «развертыванием на любой случай». 22 июня 1941 г. советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения обороны. Но картина могла в зависимости от развития политического и военного положения Германии быстро измениться. Красная Армия по составу своих групп армий численно, но не в качественном отношении превосходившая немецкие войска, могла быть в течение короткого времени сосредоточена так, что она была бы способна начать наступление. Развертывание советских войск, которое до 22 июня и могло быть подготовкой к обороне, представляло собой скрытую угрозу. Как только Советскому Союзу представился бы политический или военный шанс, он превратился бы в непосредственную угрозу для Германии…

В первый день наступления корпус должен был продвинуться на 80 км в глубину, чтобы овладеть мостом через Дубиссу около Айроголы… После прорыва пограничных позиций, преодолевая сопротивление врага глубоко в тылу, к вечеру 22 июня ее передовой отряд захватил переправу у Айроголы. 290 дивизия следовала за ним быстрыми темпами… в полдень прошла через Мемель (Клайпеда) и была введена в бой за переправу южнее Айроголы. Первый шаг удался… (Манштейн Э. Утерянныее победы. М.: АСТ, 2003. С. 190–191).

* * *

Так как И.В. Сталин и нарком обороны СССР Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко своих воспоминаний о 22 июня 1941 года не оставили, то остается полагаться на воспоминания других крупных государственных и военных руководителей того периода.

Прежде всего, открываем воспоминания начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г.К. Жукова. Он пишет:

«В 3 часа 17 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».

– Ваше решение? – поинтересовался Георгий Константинович.

– Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота, – ответил адмирал.

Переговорив с С.К. Тимошенко, я ответил Ф.С. Октябрьскому:

– Действуйте и доложите своему наркому.

В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Куанас и другие города.

Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. Прошу его позвать к телефону И.В. Сталина.

Минуты через три к телефону подошел И.В. Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Я слышу его дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

Наконец И.В. Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит с Киевским округом по ВЧ.

– Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 236).

Здесь имеется несколько серьезных неувязок.

Первая. В конце 1937 года был создан Народный комиссариат военно-морского флота, во главе которого с апреля 1939 по февраль 1946 года стоял адмирал Н.Г. Кузнецов. Это было ведомство, не зависящее от Наркомата обороны, имевшее прямой выход на И.В. Сталина. Командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский, согласно военной субординации, должен был доложить оперативному дежурному своего наркомата, который уже мог информировать о создавшейся обстановке Генеральный штаб.

Вторая. У И.В. Сталина был свой секретариат и около него постоянно находился дежурный генерал. В их прямую задачу входило оповещение членов Политбюро о вызове в Кремль.

Д.В. Волкогонов:

«Едва Сталин стал засыпать, разложив постель на диване в своем кабинете на даче, где он и работал и отдыхал, в дверь осторожно постучали (около четырех часов. – Авт.).

Стук больно отозвался в сердце: Сталина никогда не будили. Должно быть, произошло самое худшее. Неужели он просчитался?

Накинув пижаму, Сталин вышел. Начальник охраны доложил:

– Генерал армии Жуков просит вас, товарищ Сталин, по неотложному делу к телефону!

Сталин подошел к аппарату.

– Слушаю…

Жуков коротко доложил о налетах вражеской авиации на Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс, другие города. После доклада начальник Генерального штаба переспросил Сталина:

– Вы меня поняли, товарищ Сталин?

Диктатор тяжело дышал в трубку и ничего не говорил. Парализующая, колоссальная, фантастическая тяжесть легла на его плечи, и до сознания плохо доходил вопрос Жукова. Вопреки его желанию, воле, уверенности, Гитлер решился начать войну…

Сталин молчал. А из трубки вновь раздалось тревожно-удивленное:

– Товарищ Сталин, Вы меня поняли?

Он наконец понял… Было четыре часа утра 22 июня 1941 года… (Волкогонов Д.А. Сталин. М.: Яуза, 2001. С. 606–607).

Из книги «С дипломатической миссией в Берлин» первого секретаря советского посольства в Берлине В.М. Бережкова: «21 июня 1941 года получили телеграмму от Сталина. Он опять предлагает встречу с Гитлером. Он понимает: война принесет несчастье двум народам, и, чтобы избежать этого, нужно немедленно начать переговоры, выслушать германские претензии. Он был готов на большие уступки: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передача части земель бывшей Польши.

Посол поручил мне дозвониться до Ставки Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа. Едем, настроение тревожное.

Риббентроп: «Фюрер решился на упредительную войну против СССР, наши войска уже перешли границу» (Брежнев В.М. С дипломатической миссией в Берлин. 1940–1941. М., 1966).

* * *

В 4 часа утра 22 июня 1941 года ночные наряды и дозоры советских пограничников, которые охраняли западный государственный рубеж Советского Союза, неожиданно отметили странное небесное явление – над территорией сопредельной Польши, захваченной гитлеровцами, далеко на ее западном крае в уже начавшем светлеть небе вдруг появились новые, невиданные доселе, звезды. Необычно яркие и разноцветные, они безостановочно плыли пестрой стаей на восток. Вскоре оттуда же, с запада, послышался рокот многих сотен авиационных моторов. Сотни германских самолетов с зажженными бортовыми огнями стремительно вторглись в воздушное пространство Советского Союза, неся свой смертоносный груз к заранее намеченным целям. И уже через несколько минут первые сброшенные вражеские бомбы начали рваться в районах пограничных застав и близлежащих военных городков. Ярко запылали кварталы приграничных городов.

По другим официальным данным, в 3 часа 30 минут 22 июня 1941 года первая волна немецких бомбардировщиков в составе 30 отборных экипажей, осуществлявших перелеты группами по 3 самолета, пересекли западную границу Советского Союза. Вторгшись на советскую территорию, бомбардировщики легли на курс к намеченным целям в тот момент, когда немецкая артиллерия подала сигнал о начале наступления наземных войск. 30 бомбардировщиков первой волны в утренних сумерках нанесли удар по десяти советским аэродромам. Этим ударом фашистское командование рассчитывало посеять панику на передовых советских авиабазах.

По третьим: на восходе солнца основные силы немецких ВВС в составе 500 бомбардировщиков, 270 пикирующих бомбардировщиков, 480 истребителей нанесли удар по 66 аэродромам, на которых было сосредоточено почти ¾ советской авиации.

Так с массированных авиационных ударов началась Великая Отечественная война. 22 июня и в последующие двое суток фашистская авиация непрерывно, волна за волной, с интервалом 5—25 минут, группами от 5–6 до 60 самолетов наносила удары по аэродромам. Основной удар был нанесен на глубину 150–200 километров, однако глубина действия фашистской авиации в эти дни достигала 400–500 километров от линии фронта (1941 год – Опыт планирования и применения Военно-Воздушных Сил, уроки и выводы. С. 39).

Уместно задать вопрос о том, когда же точно началась Великая Отечественная война? Ответ на этот вопрос очень простой – все правы, а расхождения по времени – разница в часовых поясах. Война началась, как и было приказано А. Гитлером, в 3 часа 30 минут по берлинскому времени. Но советская граница в Литве была атакована по местному времени в 4 часа 30 минут. Сообщение об атаке противником границ в Генеральный штаб РККА поступило, когда в по московскому времени было 5 часов 30 минут. Но затем историки, сложив все эти временные показатели, вероятно, с целью обобщения и упрощения, установили, что Великая Отечественная война началась в 4 часа утра.

Читаем мемуары Г.К. Жукова:

«В 4 часа 30 минут утра все вызванные члены Политбюро были в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.

И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал:

– Надо срочно позвонить в германское посольство.

В посольстве ответили, что граф Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Принять посла было поручено В.М. Молотову.

Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М. Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну.

И.В. Сталин опустил голову и глубоко задумался.

Наступила длительная пауза.

Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С.К. Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И.В. Сталин» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 246–248).

Берем журнал посещений кабинета И.В. Сталина в Кремле 22 июня 1941 года.

Первыми в 5 часов 45 минут в кабинет И.В. Сталина вошли В.М. Молотов, Л.П. Берия, С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков и Л.З. Мехлис. Эта группа находилась там в течение двух часов. Именно тогда была составлена директива наркома обороны № 2, которая в 7 часов 15 минут, по утверждению Г.К. Жукова, была передана в округа. (Интересен вопрос – каким образом передавалась эта директива, если С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков все еще оставались в кабинете у И.В. Сталина? Если по линии правительственной связи – то почему так запоздала директива № 1?)

В 6 часов 30 минут кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК и первый секретарь Московского горкома ВКП(б) А.С. Щербаков собрал экстренное заседание ключевых руководителей столицы с участием ряда высших чинов НКО, НКВД и директоров крупнейших предприятий. (Он и председатель горисполкома В.П. Пронин к тому времени имели генеральские звания.) На заседании были выработаны первоочередные меры обеспечения жизнедеятельности Москвы в военное время.

В 7 часов 30 минут в кабинет И.В. Сталина был приглашен Г.М. Маленков, в 7 часов 55 минут – А.И. Микоян и Вышинский, а в 8 часов – Л.М. Каганович и К.Е. Ворошилов.

Г.К. Жуков: В 8 часов утра «С.К. Тимошенко позвонил И.В. Сталину и попросил разрешения приехать в Кремль, чтобы доложить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации в стране и образовании Ставки Главного Командования. В 9 часов мы с наркомом прибыли в Кремль. Через полчаса (9.30. – Авт.) нас принял И.В. Сталин. Прочитав проект Указа о проведении мобилизации и частично сократив ее размеры, намеченные Генштабом, И.В. Сталин передал Указ А.Н. Поскребышеву для утверждения в Президиуме Верховного Совета».

Реально этого не могло быть, так как и С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков в это время находились в кабинете И.В. Сталина. Они, а также Л.З. Мехлис вошли в этот кабинет как раз в 8 часов 30 минут.

В 12 часов с Центрального телеграфа прозвучало историческое обращение по радио В.М. Молотова к советскому народу о начале Великой Отечественной войны. Вопрос – почему В.М. Молотов, а не И.В. Сталин?

А.И. Микоян: «Решили, что надо выступить по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но Сталин отказался: «Пусть Молотов выступит». Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышат обращение к народу не Сталина – Первого секретаря ЦК партии, Председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу – всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас, это сделает в другой раз. Так как Сталин упорно отказывался, то решили, пусть выступит Молотов. Выступление Молотова прозвучало в 12 часов дня 22 июня. Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком подавленном состоянии, что в тот момент не знал, что сказать народу».

В.М. Молотов был другого мнения. Он утверждал, что вместе со Сталиным писал обращение к народу, но когда дело дошло до выступления, то Иосиф Виссарионович поручил это сделать ему. «Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход, – сказал Молотов. – Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».

Не важна причина, а важен сам факт – выступление В.М. Молотова в 12 часов 22 июня 1941 года навсегда вошло в историю.

В 12 часов 25 минут, сразу же после своего выступления, В.М. Молотов сразу же вернулся в кабинет И.В. Сталина. В 12 часов 30 минут туда же зашли К.Е. Ворошилов и А.И. Микоян. Втроем они совещались о чем-то в течение 30 минут.

В 13 часов 5 минут в кабинет И.В. Сталина был приглашен Генеральный прокурор СССР А.Я. Вышинский. Разрабатывается Указ о военном положении, который должен был соответствовать Конституции и законам страны, с одной стороны, а с другой – максимально ограничивать свободы граждан. Советский Союз, все его институты, весь советский народ переводились на жесткие военные рельсы, которые, по мнению И.В. Сталина, должны были вести только в одну сторону – к победе.

В 14 часов С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков и Н.Ф. Ватутин были приглашены к И.В. Сталину. Когда они входили в его кабинет, оттуда вышел Г.И. Кулик, а в кабинете уже находился Б.М. Шапошников. Все они пробыли в кабинете И.В. Сталина до 16 часов.

Правда, Г.К. Жуков пишет: «Приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И.В. Сталин и сказал: «Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск. Руководство решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования. На Западный фронт пошлем маршала Шапошникова и маршала Кулика. Шапошникова и Кулика я вызвал к себе и дал им указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб фронта в Тернополь…

К исходу дня (ошибка – значительно раньше. – Авт.) я был в Киеве в ЦК КП(б)У, где меня ждал Н.С. Хрущев. Он сказал, что дальше лететь опасно. Немецкие летчики гоняются за транспортными самолетами. Надо ехать на машинах… Мы выехали в Тарнополь… На командный пункт прибыли поздно вечером…» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 239–240).

Что-то непонятное: то ли ошибается Г.К. Жуков, то ли не соответствуют записи посетителей кабинета И.В. Сталина? Правда, последнее при существовавшей в то время кремлевской бюрократии очень сомнительно. Но давайте считать. От Кремля до Тушинского аэродрома ехать минут 30. Перелет от Москвы до Киева (расстояние порядка 800 километров) на лучшем военно-транспортном самолете того времени ПС-84 (Ли-2) на 14 посадочных мест, с гардеробным отделением и туалетной кабиной в задней части, системой централизованного отопления и вентиляции (скорость 320 км/час) – около 3 часов. От Киева до Тернополя 420 километров – при самом хорошем раскладе на автомобиле ехать не менее 5 часов. В итоге только на дорогу от Кремля до КП Западного фронта можно было добраться минимально за 9 часов притом, что Н.С. Хрущев уже ждал Г.К. Жукова в киевском аэропорту Жуляны. На заезд в ЦК(б) Украины, тем более на переговоры оттуда с Н.Ф. Ватутиным, у Георгия Константиновича времени не было.

В 16 часов 45 минут посещение И.В. Сталина в первый день войны закончилось. Последним из кабинета вождя вышли Л.П. Берия, К.Е. Ворошилов и В.М. Молотов, которые наедине с И.В. Сталиным совещались в течение 45 минут.

Всего его кабинет в тот день посетило 29 человек.

Не раньше 23 часов Г.К. Жуков и Н.С. Хрущев прибыли на КП Юго-Западного фронта в Тернополь. Оттуда Георгий Константинович, безусловно, немедленно позвонил в Москву и доложил о своем прибытии. Именно тогда Н.Ф. Ватутин ему и сообщил о том, что подготовлена директива Наркомата обороны и Генерального штаба № 3 военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов, и предложил Г.К. Жукову подписать ее также. Тот согласился.

Сам Г.К. Жуков об этом пишет следующим образом:

«На командный пункт прибыли поздно вечером, и я тут же переговорил по ВЧ с Н.Ф. Ватутиным.

Вот что рассказал мне Николай Федерович:

– К исходу 22 июня, несмотря на предпринятые энергичные меры, Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике, – пишет Г.К. Жуков. – Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивые. Отсутствуют точные данные о потерях в авиации и наземных войсках. Известно лишь, что авиация Западного фронта понесла очень большие потери. Генштаб и нарком не могут связаться с командующими фронтами генерал-полковником Ф.И. Кузнецовым и генералом армии Д.Г. Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска. Штабы этих фронтов не знают, где в данный момент находятся их командующие.

По данным авиационной разведки, бои идут в районах наших укрепленных рубежей и частично в 15–20 километрах в глубине нашей территории. Попытка штабов фронта связаться непосредственно с войсками успеха не имела, так как с большинством армий и отдельных корпусов не было ни проводной, ни радиосвязи.

Затем генерал Н.Ф. Ватутин сказал, что И.В. Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.

– Что за директива? – спросил я.

– Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главных направлениях, притом с выходом на территорию противника.

– Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, – возразил я. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, а уж тогда принимать нужное решение.

– Я разделяю вашу точку зрения, но дело уже решенное.

– Хорошо, – сказал я, – ставьте мою подпись.

Эта директива поступила командующему Юго-Западным фронтом около 12 часов ночи» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 240).

Еще один важный свидетель – заместитель народного комиссара обороны СССР и бывший в недавнем начальник Генерального штаба К.А. Мерецков: «.. днем 22 июня я включил радио (в то время он находился на пути в Ленинград. – Авт.) и услышал выступление Народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова о злодейском нападении фашистской Германии на нашу страну.

Прибыв в Ленинград, я немедленно отправился в штаб округа. На месте были генерал-майор Д.Н. Никишев и корпусной комиссар Н.Н. Клементьев, вскоре назначенные соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета этого округа… Командующий войсками округа М.М. Попов в момент начала войны инспектировал некоторые соединения округа…

Нельзя было терять ни минуты. Мы не знали планов врага и могли, поэтому, ожидать чего угодно…

К вечеру 22 июня положение в Прибалтике не улучшилось. Тем не менее округ наряду с другими округами и фронтами получил третью директиву Наркома обороны. Сражавшимся соединениям предписывалось перейти к наступлению и разгромить агрессора…» (Мерецков К.А. На службе народу. С. 196).

Вопросы:

Зачем именно 22 июня заместитель наркома обороны был послан в Ленинград?

Почему командующий Ленинградским военным округом не был извещен о приезде столь высокого начальника, или же он специально в этот день был зачем-то направлен в войска?

Почему именно после этой поездки по возвращении в Москву вечером 23 июня К.А. Мерецков был арестован?

А.М. Василевский, который на начало войны являлся заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба РККА, в своих мемуарах по какой-то причине от описания событий первых недель после начала Великой Отечественной войны вообще «дипломатично» уходит. Это притом, что именно это управление являлось главным рабочим органом по разработке планов стратегических операций и контролю за их выполнением.

Таким образом, 22 июня 1941 года, которое стало первым днем Великой Отечественной войны, несмотря на то что описано многими авторами, все еще хранит в себе немало тайн. Они связаны и с работой И.В. Сталина, высших органов государственной власти, Наркомата обороны СССР и Генерального штаба РККА. Я пытался по времени и задачам свести работу всех этих органов управления в таблицу – не получилось, слишком много прорех и вопросов, притом, что заполнить удалось многие. Но несколько принципиальных выводов сделать можно.

Во-первых, несмотря на всю проделанную подготовительную работу, «верхи» всех уровней не были готовы к началу войны, и, прежде всего, сам И.В. Сталин. Для него она началась внезапно, и он даже растерялся от такой неожиданности. Все остальные ждали, что скажет или прикажет И.В. Сталин, не проявляя собственной инициативы. Власть, основанная на «ручном» управлении одним человеком, на поверку может оказаться бессильной.

Во-вторых, система военного управления к испытанию войной оказалась не готовой. Генеральный штаб в первый день войны не владел обстановкой и практически оказался выключенным из процесса развертывания военных действий. Отсылка Г.К. Жукова из Москвы – лучшее доказательство этого.