Текст книги "Деревня, хранимая Богом"

Дома Жорка взял пустой мешок, ведро и серп. По дороге к водокачке надергал на поле у фермера свеклы. Бык лежал на прежнем месте без движения. Присев у самой морды животного, стал серпом крошить свеклу на кусочки и совать ему в рот кусочки. Скормив несколько корнеплодов, принес ведро воды. Так небольшими порциями Жорка кормил быка до самого вечера. А когда стемнело, разослал рядом с животным мешок и лег спать.

Проснувшись утром, Жорка сразу же напоил быка и отправился за травой. Накосил серпом полный мешок сочного пырея и, заглянув на кукурузное поле фермера, наломал десяток молодых початков. Бык, завидев возвращающегося хозяина, попытался встать, но ослабевшие ноги подкосились, и он рухнул на землю. Протяжно замычав, животное потянулось к мешку с травой.

– Не торопись, братишка, подниматься, – погладил покатый лоб Жорка, – ты еще слаб. Нам с тобой торопиться некуда. Мы с тобой оба безработные, пролетариаты.

Интересно, как зовут моего нового друга, размышлял он, подкладывая траву к самой морде быка. Ведь наверняка была у него какая-то кличка или прозвище.

Впрочем, неважно, как его звал прежний хозяин. Я буду звать его Пролетариат.

Три дня и три ночи новый хозяин отпаивал и откармливал больного. Проснувшись на четвертое утро, Жорка не обнаружил быка. Вскочив на ноги, он оббежал вокруг водокачки, но никого не увидел. Стал осматриваться вокруг и увидел животное возле поля. Пролетариат экспроприировал фермерскую кукурузу. Завязав веревку за рога быку, Жорка повел его к себе домой. Так в хозяйстве Георгия Даниловича Шандыбина появился кормилец, который в дальнейшем изменил всю его жизнь.

– С тех пор Жорка перестал пить, – заканчивая свой рассказ, подытожила Елизавета Николаевна, – а найденный полуживой бык стал смыслом всей его дальнейшей жизни. – Прикрыв ладошкой глаза, она посмотрела на солнце. – Наверно, уже около девяти часов, – проговорила она, обращаясь к Вере. – Я сегодня планировала съездить в районную больницу. Что-то у меня в последнее время кружится голова, хожу словно хмельная. Поэтому хочу тебя попросить, подои коров в обед и опусти молоко в погреб.

– Не беспокойтесь, Елизавета Николаевна, сделаю все как надо.

Деревенский осеменитель Жорка Шандыбин

Вернувшись домой, Вера застала Кирилла и Олега за завтраком. Они пили чай с остатками черствого хлеба. Покончив с нехитрой едой, ребята стали собираться на рыбалку. Провожая рыбаков за калитку, Вера тихонько попросила Кирилла присматривать за братом.

– Он за последние дни перенес уже не одну душевную травму. У него и так слабое здоровье, а тут еще эти постоянные страхи, – вздохнула девушка. – Не знаю от чего его оберегать: от мифических чертей или от реальной угрозы со стороны бандитов. – Вера коснулась рукой плеча Кирилла. – Уговори брата не ловить раков на другой стороне пруда и не ходите за камыши. Как говорится, береженого бог бережет. – Она пожелала им удачной рыбалки. – Когда она хотела войти обратно в калитку, мимо нее прошмыгнул кот и побежал догонять рыбаков.

Ребята расположились у перемычки между большим и малым прудами. Кирилл размотал две удочки и, нацепив на крючки червяков, поплевал на них и забросил снасти в воду. Рядом с ним на травке примостился Шамиль, с нетерпением ожидавший, когда будет пойман первый пескарь. Олег отошел в сторону и стал руками ловить раков.

Первая поклевка не заставила себя долго ждать. Поплавок на одной из удочек подпрыгнул, наклонился набок и поплыл в сторону. Кирилл подсек рыбу. В воздухе, болтаясь на крючке, затрепетал толстый серебристый пескарь. Кот, затаив дыхание, вжался животом в траву, ждал свою долю. Рыбак неторопливо снял улов с крючка, показал его Шамилю. Тот от нетерпения стал царапать передними лапами землю.

– Лови, – подбросил вверх пескаря Кирилл.

С ловкостью акробата кот поймал в воздухе рыбешку и стал с ней играть. Пескарь был крупный с толстой черноватой спинкой и жирным брюшком. Он шевелился в траве, извиваясь словно уж. Шамиль протянул к нему лапу. Рыба встрепенулась, подскочила над травой. Кот стремглав бросился к ней и вонзил в спину один коготок. Положив добычу перед собой, стал ждать, когда добыча снова станет шевелиться. Но пескарь, видимо, смирившись со своей судьбой, затих. А одноглазому рыбаку хотелось поиграть. Он потрогал лапкой пескаря за хвост, тот не шевелился. Тогда Шамиль подбросил рыбу вверх и в воздухе поймал ее зубами. Довольно урча, стал завтракать.

За короткое время Кирилл наловил больше двух десятков пескарей. Он складывал их в целлофановый пакет с водой, подвешенный на колышек у самой воды. Шамиль, съев положенных ему четыре рыбешки, развалился на солнышке. В это время к ним подошел Олег с двумя пластиковыми пакетами полными раков. Губы его посинели от частого ныряния.

– Сколько он съел пескарей? – присаживаясь возле кота и гладя его по спине, – спросил мальчик.

– Четверых слопал, – улыбнулся Кирилл. – Трех крупных и одного среднего.

– А я поймал сегодня девяносто три рака, – похвастался Олег. – Есть очень крупные, но их мало. В основном, средние. – Он достал из пакета двух раков и продемонстрировал их размеры. – Вода сегодня холодная. Наверно, не успела с утра прогреться.

– Уже скоро обед будет, – уточнил время Кирилл.

– Сейчас без десяти минут одиннадцать, – услышали ребята сзади мужской голос. К ним с мостика спускался Жорка, ведя на веревке быка. – Через часок пригонят стадо на дойку. – Мы тоже с Пролетариатом уже хорошенько подкрепились и теперь, пока коровы не замутили воду, нужно принять водные процедуры. – Он завел быка в воду и стал пучком травы чистить ему бока и спину. – Я своего друга вывожу на пастбище за час до того, когда выгоняют коров, и за час до возвращения стада в деревню возвращаемся домой. – Он похлопал быка по шее. – Любит Пролетариат купаться. Я ему всех клещей из шерсти выбираю, все комочки грязи счищаю.

– Сразу заметно, что вы за ним ухаживаете словно за ребенком, – поддержал разговор Кирилл. – Ухоженный, сытый, шерсть блестит на солнце.

– Это ты правильно подметил, сынок, – Георгий Данилович стал выводить из воды быка. – Я люблю это животное больше всех на свете. Поэтому работаю днем и ночью, чтобы прокормить его. Сам не сяду за стол, пока он сыт не будет. – Бык вышел на берег и замотал головой, стряхивая капли воды. Шамиль, отскочил в строну и притаился под лопухом, сверкая одним глазом на мохнатое чудовище. – Если бы вы видели, каким тощим я привел его к себе во двор два года назад, – грустно сказал Жорка. – Это был скелет, обтянутый кожей.

– Так это не ваш бык? – живо поинтересовался Олег.

– Сейчас это мой бык, – возразил мужчина. – А когда я его нашел, он был ничей.

– Так не бывает, – не согласился Олег. – Это же не мячик.

– Конечно, не мячик, – улыбнулся Жорка. – Но я говорю истинную правду. Два года назад я нашел этого быка умирающим от голода возле старой водокачки.

– Кто же его там оставил? – продолжал любопытствовать Олег. – И почему он умирал от голода? Летом кругом травы полно, пасись себе на здоровье.

– Это ты правильно подметил, – согласно закивал головой хозяин быка. – Летом животное может и само прокормиться, без человека. Если, конечно, его не привязывать, – уточнил он. А мой Пролетариат был вплотную накрепко привязан к металлической балке. Он даже не мог шагу ступить.

– Садизм какой-то, – не удержался от комментария Кирилл.

– Вот и я говорю, что его бывший хозяин был садистом, – согласно кивнул Жорка. – А животное, оно как дитя малое, заботу и ласку любит. Вот посмотрите, какие у него мышцы стали, – он стал перед быком на колени и погладил его сильные ноги. – А какие у него умные и добрые глаза! – продолжал расхваливать хозяин. – А вот когда я нашел его, то эти добрые глаза были покрыты кровавой пеленой.

– И все же, чей это бык? – с детским упрямством продолжал допытываться Олег. – Как он оказался у водокачки?

– Я думаю, что мне это животное послал сам Господь Бог, – смиренно проговорил Жорка. – С его появлением в моей жизни произошли серьезные перемены к лучшему. Теперь у меня всегда есть деньги. Я даже завел себе сберегательную книжку. Жена ко мне вернулась. Соседи со мной стали общаться как с равным. Даже деньги приходят занимать, а раньше даже не замечали.

– И вы занимаете деньги даже тем, кто вас прежде не замечал?

– Я зла долго не помню. Хотя, – почесал он затылок, – один момент из головы не выходит. Я в тот день быка во двор к себе привел. Он еле передвигал ноги от истощения. А у меня в доме, кроме помидоров и квашеной капусты, ничего не было. Денег тоже не было. А чтобы быка поставить на ноги, нужен был комбикорм. Одной травой его не поправишь.

Загнал я Пролетариата в сарай, прикрыл плотно двери, вышел на улицу и присел на завалинку. Стал думать, прикидывать в уме: видел ли кто из деревенских, как я быка домой вел? Выходило, что никто, кроме деда Ивана, этого не видел. Этот старый пень с утра до вечера, как стручок, торчит на завалинке у своей землянки. К нему и направился, чтобы насчет кормов поговорить.

– Доброго здоровица, Иван Васильевич, – сняв фуражку и наклонив голову, поздоровался я.

– Доброго, – ответил дед. – Проходи, присаживайся, коли пришел, – проворчал он. – Закуривай, раз присел, – протянул пачку папирос.

– Спасибо за угощение, но я не курю.

– Точно, не куришь. А я и забыл, – хмыкнул дед Иван. – А вот сейчас вспомнил, как ты по молодости, когда пришел работать на ферму, агитировал нас бросить курить. Я пытался пару раз бросить, да терпежа не хватило, – он закашлял и бросил окурок на землю. – Я ведь курить научился на фронте. И выпивать там же научился. А чего же не научиться, – продолжал размышлять дед. – Махорку выдавали, сто грамм фронтовых наливали. За три года, пока воевал с немцами, а потом с японцами, пристрастился. – Заметив. Как недоверчиво я посмотрел на него, обиделся. – Ты не смотри, что я такой старый и слабый. В молодости я мог быка свалить. Всю войну прослужил в разведке. Два ордена и двенадцать медалей за службу получил. Хочешь покажу?

– Обязательно посмотрю в следующий раз, – согласился я. – Сейчас я пришел к Вам, Иван Васильевич, попросить взаймы немного денег.

– Выпить, что ли, опять захотелось, – с недоверием покосился на меня дед. – Нету у меня денег. А если бы и были, все равно не дал бы. Терпеть не могу мужиков, которые на пьянку деньги занимают.

– Иван Васильевич, – взмолился я, – мне деньги нужны на комбикорм для своего быка.

– Ты за кого меня принимаешь? – замахал перед моим носом длинным сухим пальцем. – Думаешь, я не знаю, что у тебя ни быка, ни коровы, ни даже козы бесхвостой никогда не было.

– Не было, – согласился я, – а теперь есть.

– Ну что ты мне голову морочишь? – не на шутку разгневался дед. – Откуда у тебя деньги на покупку быка? – Иди отсюда, морочь голову кому-нибудь другому.

– Иван Васильевич, вы же видели, как я сегодня утром привел к себе во двор быка.

– Ничего я не видел, – собрался уходить в избу дед.

– Ну, займите хотя бы на один мешок, – дергал я его за рубашку, семеня с боку, – я верну долг или отработаю. – Мои просьбы на деда Ивана не действовали. Боясь, что сейчас он захлопнет дверь перед моим носом, почти закричал: – Я нашел больного быка на ферме у заброшенной водокачки.

– Ты что с утра пораньше уже глаза залил? – ехидно спросил дед, приостанавливаясь. – Бык – не копейка, чтобы его можно было найти.

– Если вам не трудно, давайте перейдем улицу и сходим ко мне, – схватил я его за руку. – Сами увидите.

– Кто же его там мог оставить? – останавливаясь, поинтересовался старик.

– Не знаю, – откровенно признался я и рассказал деду Ивану, каким нашел животное. – Боюсь, что хозяева, когда прознают, что бык у меня, могут его забрать, – высказал я опасения.

– Какие там хозяева, – усмехнулся старик. – Настоящий хозяин так свою скотину не бросит, – продолжал он рассуждать. – Быка, наверно, бандиты угнали вместе с коровами. Ты же знаешь, почти каждый месяц из района к нам в деревню приезжает милиция и интересуется: не было ли тут стада или нескольких коров из соседних станиц. Помнишь, как три года назад угнали наше стадо и что с пастухами сделали? Сына Марии Чижиковой покалечили, а мужа убили.

– Конечно, помню, – сокрушенно вздохнул я.

– Наверно, бандиты привязали твоего быка, чтобы позже прийти и забрать, да в суматохе, видать, забыли про него или им что-то помешало. – Дед снова присел на завалинку, почесал затылок. – Ты вот что, паря, коли обстоятельство так к тебе повернулось, ты быка никому не отдавай. И языком меньше трепись. А если кто спросит, скажи, что на базаре купил. Денег на покупку тебе дал Иван Васильевич Дьяченко. Спросят у меня, я подтвержу, – выдавал один за другим советы старик. Он снова почесал свою седую шевелюру. – А вот денег на корм я тебе не дам. У меня в кармане вошь на аркане. Зато дам ячменя. Полезай на чердак, – кивнул он головой на приставленную к лазу лестницу, – и забирай все, что там есть.

Я полез на чердак и набрал пять мешков ячменя. А дед Иван в тот же день всем прохожим рассказывал, что Жорка Шандыбин купил быка и денег на покупку мне дал он.

– Вот такая история с моим быком получается, ребята. – Жорка посмотрел на часы и заторопился: – Мне пора. Желаю вам хорошей рыбалки. – Быстрым шагом он направился к пруду, где, пережевывая жвачку, в воде блаженствовал Пролетариат.

– Странные эти деревенские, – философски заметил Олег, глядя в спину уходящему сгорбленному мужику. – Человеку уже далеко за пятьдесят, а его все, от мала до велика, зовут просто Жорка. – Кирилл в ответ только пожал плечами.

Альбина Пыльцина

Вечером Вера кормила своих домочадцев пшенной кашей, сваренной на молоке. Пол-литровую баночку пшена ей дал дед Иван, два литра молока принесла от Елизаветы Николаевны. Как ее и просила соседка, девушка подоила в обед коров. Но и к вечерней дойке женщина с больницы не вернулась. Решив, что ее могли положить в больницу, Вера подоила буренок и вечером. Коровы к ней уже стали привыкать и отдавали молоко полностью. Тем более что девушка всегда приходила к ним с угощением: куском хлеба, присыпанного солью.

Убрав после ужина со стола и перемыв посуду, Вера занялась штопаньем ребячьих носков. В это время в дверь кто-то постучал. Подумав, что это вернулась из больницы Елизавета Николаевна, Вера отложила шитье и направилась открывать. Каково же было ее удивление, когда она на пороге увидела Альбину Пыльцину, живущую на противоположной стороне улицы в большом доме под красной черепицей.

– Добрый вечер, – приветливо улыбнулась женщина и протянула руку, – меня зовут Альбина. А твое имя я знаю.

– Откуда же вы знаете, как меня зовут? – удивилась Вера. – Я здесь живу всего третий день.

– Это же деревня, здесь все новости узнают или у колодца, или на выгоне, когда стадо коров встречают.

– Странно, – пожала плечами Вера, – я здесь почти никого не знаю, а меня, оказывается, уже вся деревня знает и все со мной здороваются.

– Это так, – продолжала улыбаться гостья, – все знают, кто ты, откуда и чем занимаешься. А здороваться в деревне принято со всеми.

– Ты тоже приезжая? – поинтересовалась Вера, приглашая Альбину войти и присесть.

– В деревне живу уже пятый год. Приехали с мужем из Воронежа, – проходя в землянку, стала рассказывать гостья. – Он там в армии срочную служил, а я росла без родителей. Воспитывалась в детском доме. Окончила экономический колледж. Вышла замуж за сержанта Максима Пыльцина. Когда его служба закончилась, приехала с ним на его родину. – Женщина вздохнула, расправила на коленях платье. – Первые два года жили душа в душу. Муж работал на ферме ветеринаром, а я не смогла устроиться по специальности и занималась собственным хозяйством. Детей у нас не было, хотя Максим хотел иметь многодетную семью.

– Почему не было? – тихо спросила Вера.

– Я была на обследовании в районной больнице, врачи сказали, что детей у меня никогда не будет и виновата в этом я сама, – в уголках глаз женщины блеснули слезы. – Когда муж об этом узнал, сразу изменился. Он, конечно, старался не показывать этого, но я чувствовала, как наша семейная жизнь стала разваливаться. Вскоре я узнала, что мой суженый закрутил на стороне роман с птичницей Лушкой Мамонтовой. Через год она родила ему двоих сыновей-близнецов. До рождения детей муж хоть изредка бывал дома, а после совсем перестал приходить.

– Он что с тобой даже не поговорил? – поинтересовалась Вера.

– Представь себе, нет, – горестно вздохнула Альбина. – Он про меня совсем забыл, словно меня и не было никогда. Ушел и даже вещи свои не забрал.

– Наверно, тебе нужно было пойти к нему и потребовать, чтобы он объяснился.

– Какие могут быть объяснения, – махнула рукой гостья. – Если мужчина не хочет идти в дом, ты его никакими коврижками не заманишь. Разлюбил он меня. А когда уговаривал выйти за него замуж, на коленях клялся, что любит. Поверила, оставила Воронеж и уехала в деревню. – Женщина замолчала, комкая в руках носовой платочек. – Правда, в Воронеже у меня не было ни родных, ни близких, – стала она вспоминать. – Только детдомовская подруга, да и та уже уехала в Белгород поступать в институт. Из нашего детского дома мало кто в институты поступал. В основном в строительные училища. А мальчишки все в армию служить ушли. Многие остались на сверхсрочную службу. – Она снова вздохнула и, улыбнувшись сквозь проступивший слезы, сказала: – Одна я на всем белом свете, совсем одна. Был любящий человек, Максим, и того теперь нет. А он меня очень любил. Я у него была первая любовь.

– А он у тебя? – с любопытством поинтересовалась Вера.

– Он у меня не первый. До него у меня было много ребят. Но любила я только Максима, – уверенно сказала женщина. – Я первое время не хотела верить в то, что он меня разлюбил. Жили мы дружно. Никогда не ссорились. Когда приходил с работы, встречала с распростертыми объятиями. На столе всегда был готов ужин из нескольких блюд. Но, как говорится, если не угодишь телом, то не угодишь и делом.

Вера молча сидела на стуле, зажав руки между коленями, и слушала женщину не перебивая. Понимала, что той нужно выговориться, облегчить душу.

– Когда муж не приходил домой, я ночи напролет не смыкала глаз, ждала, – продолжала свой рассказ Альбина. – Где-то залает собака, я тут же выскакиваю в коридор, думаю, наверно, мой Максим возвращается с работы. А он, как я это теперь понимаю, и не собирался домой идти. У него уже появился другой дом. Долго я страдала, плакала, все еще надеялась, что одумается и вернется. Не вернулся.

За окном залаяли собаки. Вера встрепенулась и подошла к окну в надежде, что вернулась Елизавета Николаевна. Но соседки все не было. Какая-то непонятная тревога стала закрадываться в душу девушки. Она вздохнула и снова присела на стул. Приготовилась слушать свою гостью.

– Мне потом коллеги мужа рассказывали, что он купил для новой семьи «жигули» и стал строить дом в Центральной усадьбе, – продолжала Альбина свой рассказ. – Я часто задумывалась: откуда у него такие деньги взялись? Разве можно, работая на утиной ферме, заработать на машину и начать дом строить? Ответы на эти вопросы я нашла только тогда, когда сама занялась бизнесом. У него ведь в ведении тысячи уток. А это и мясо, и пух, и комбикорма. Составил акт на падеж птицы, а сам уточек на базар. Одним словом, воровал у хозяина. – Гостья тряхнула головой, от чего ее густые темные волосы веером рассыпались по плечам. – Я вот еще о чем думаю, – стараясь выговориться до конца, продолжила она. – Наверно эта худющая конопатая замухрышка, я имею ввиду Лушку, увела у меня мужа приворотом. Таких страшилок, как она, мужики любить без приворота не могут.

– Я не видела эту Лушку, но ты, на мой взгляд, просто красавица, – улыбнулась гостье Вера. – И хотя я не мужчина, а на вкус и цвет, как известно, товарищей нет, все же я убеждена, что такую женщину, как ты, нормальный мужчина не бросит. Его точно приворожила рыжая утятница.

– Вот и я была уверена в этом, – поддерживая тему приворотов, заговорила Альбина. – Поэтому обратилась за помощью к бабке Ольге. А было это вот как.

Гостья стала подробно рассказывать Вере о своем походе к местной колдунье. Начала она с того, что утром отрубила голову самому крупному индюку, ощипала его и осмолила на ячменной соломе. Уложив вместе с потрошками в целлофановый пакет, отправилась к Вакулинчихе. Дверь в ее землянку была приоткрыта, и Альбина без стука вошла в сени. Положив на ящик пакет с индюком, хотела уже войти в комнату, но тут она услышала громкий мужской с кавказским акцентом голос. У бабки Ольги был гость, и он, похоже, чем-то был очень недоволен. Женщина прислонила ухо к двери и стала слушать.

– Не смогу я помочь твоему брату из тюрьмы выйти, – говорила Вакулинчиха, – и не проси, не смогу.

– Бабушка, дорогая, помоги, – умолял ее гость. – Я для тебя все что угодно сделаю, я тебя озолочу. Ведь мой брат не виновен, а ему хотят пожизненное заключение присудить.

– Мне твои тревоги понятны, сынок, но еще раз повторяю, ничем помочь не могу.

– Своим русским ты помогаешь, – с надрывом проговорил мужчина, – а чеченцу помочь не можешь. У тебя на чеченцев аллергия, да?

– Успокойся, сынок, – тихо отвечала бабка Ольга. – Я помогаю людям независимо от их национальности. Бог у всех один, а мы его дети. Но я не могу помочь убийце и насильнику. А на твоих руках и на руках твоего брата я вижу кровь безвинно убитых людей.

– Что ты такое говоришь, какая кровь? На, посмотри, мои руки чистые.

– Я в глаза твои посмотрела, и мне сразу все стало ясно. Да ты и сам, наверно, понимаешь, что за свои злодеяния когда-нибудь ответишь перед Всевышним. А теперь, – бабка Ольга подошла к двери и открыла ее настежь, – оставь мой дом.

– Ведьма старая, ты мне заплатишь за унижение, – кричал выходящий, размахивая руками. – Я тебя раздавлю, как жабу. – Он ударил ногой стоявшую у двери табуретку. – Ты меня надолго запомнишь.

Вакулинчиха молча стояла, опершись на палку, и слушала угрозы гостя.

– Я хотела незаметно тихонько уйти, – продолжала свой интригующий рассказ Альбина, – но бабка Ольга меня остановила.

– Альбина, ты ко мне по делу? – едва слышным голосом спросила она.

– Да, бабушка, по личному делу к вам, – выкладывая индюка, сказала я. – Вот, сегодня зарубила.

Вакулинчиха молча посмотрела на меня, потом повернулась к иконам и помолилась. Закончив читать молитву, усадила за стол, села рядом и взяла мою левую руку своими сухими, мозолистыми ладонями.

– Я тебе, соседка, ничем помочь не смогу, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Не могу, даже если бы этого сильно хотела. Убийцам и насильникам я не помогаю.

– Что вы такое говорите, бабушка, – вскрикнула я, выдергивая руку из ладоней старухи. – Вы меня с кем-то путаете. Какая же я убийца?

– Нет, детка, я не ошибаюсь, – тихо говорила Вакулинчиха, – в твоих глазах навсегда осталась отметина убийства собственного ребенка. Вспомни хорошенько, прежде чем мне ответишь. И передо мною, словно кадры подзабытого фильма, всплыли события давний лет. Задолго до встречи с Максимом, я встречалась с одним мужчиной. Говорил, что он холост и обещал на мне жениться. Работал мой знакомый большим начальником, и я уже представляла свою будущую жизнь в достатке и роскоши. Но однажды, побывав у врача, узнала, что беременна и сообщила по телефону эту новость своему жениху. Он не ожидал от меня такого сюрприза. При встрече сообщил мне, что уезжает в командировку, а по возвращении обещал обсудить этот вопрос.

Шло время. Беременность уже достигла четырех с половиной месяцев, а мой избранник не объявлялся. Я стала его караулить, а он меня всячески избегал. И все же я его однажды встретила. Оказалось, что он давно женат и у него двое взрослых детей. Сцену истерики и слез я пропускаю. Скажу лишь, что он договорился с врачом, а я согласилась на аборт. Но так как срок был уже большим, мне сделали кесарево сечение. Потом я узнала, что ребенок был жив и у него два часа билось сердце.

Вспомнив все это, я выскочила из землянки Вакулинчихи и с пылающими от стыда щеками побежала домой. Бабка Ольга взяла пакет с индюком и поспешила за мной. Но мне было уже не до него. Поэтому она отдала мясо Марии Чижиковой, чтобы та досыта накормила своих детей. Ведь после смерти мужа ее ребятня мяса даже не нюхала.

– Интересно, а как ты потом общалась с бабкой Ольгой? – с детской непосредственностью спросила Вера.

– Та встреча была последней, – грустно ответила Альбина. – У меня началась депрессия, и я две недели не выходила из дома. Спасибо соседке Марфе Федоровне, которая вывела меня из этого состояния. А когда наконец-то вышла на улицу, сразу заметила, что окна и двери землянки Вакулинчихи заколочены досками. Встретила деда Ивана у калитки, он мне почти шепотом рассказал, что это черти повесили бабку Ольгу на спинке кровати. А уходила нечистая сила из землянки не через двери, а через окно. И так тащили ее грешную душу, что печка развалилась на части. Помню, я тогда спросила у старика:

– Иван Васильевич, вы ведь коммунист, неужто верите в такие сказки?

– Ты права, красавица, – хмыкнул дед, – вот уже сорок пять лет состою в рядах нашей коммунистической партии, но это не значит, что я не верую в Бога. Я и на фронте выжил благодаря молитвам.

– Ты веришь словам деда Ивана? – напряглась Вера.

– Я не знаю, кому верить, – вздохнула Альбина. – У деда своя правда, у милиции – своя. После того, как Вакулинчиху похоронили, в деревню нагрянула целая бригада дознавателей. Все изучили, обследовали. Следователь тогда сказал, что бабка умерла насильственной смертью. В деревне одни верят старику, другие – следователю. А у меня своя правда, – прихлопнула ладонью по столу гостья, – которая очень схожая с версией следствия. У меня до сих пор не выходит из головы тот чеченец, который приходил к бабке Ольге перед моим приходом. Помню его перекошенное злобой лицо. Он когда выходил из землянки, споткнулся о порог двери и у него с головы упала синяя бейсбола. Я обратила внимание, что с правой стороны часть лица, бровь и половину виска закрывало сине-фиолетовое родимое пятно. И когда следователь сказал, что Вакулинчиху повесили, я стала предполагать, кто мог быть этим убийцей.

– А ты после встречи с этим мужчиной у бабки Ольги видела его в деревне?

– Нет, больше я его не встречала. – Альбина всплеснула руками. – Вот разболталась. Я же к тебе по делу зашла. Ты не согласишься помочь мне ощипать пятерых индюков? Я в субботу хочу отвезти их на рынок и продать. А я тебе за помощь дам потрошков и индюшиного жира, на нем хорошо картошку жарить.

– Когда тебе прийти помочь? – уточнила Вера.

– Да завтра с утра и приступим. Васька обещал поотрубывать им головы. А мы с тобой в четыре руки быстренько ощиплем и попотрошим. А послезавтра отвезу на рынок и продам.

– На какой именно рынок, новопавловский или георгиевский?

– Да я еще не решила. Все будет зависеть от машины. У нее что-то забарахлил карбюратор. Васька со вчерашнего дня с ним возится. Но обещал к субботе отремонтировать.

– Договорились, – поднимаясь и протягивая подруге руку, улыбнулась Вера. – Только в котором часу я смогу прийти, не знаю. Елизавета Николаевна уехала в районную больницу, и до сих пор ее нет. Быть может, ее в больницу положили.

– А что с ней?

– Жаловалась, что в последнее время сердце стало побаливать и голова кружиться.

– Наверно, это возрастное.

– Будем надеяться, что все будет хорошо.

– Ну, так мы договорились? – уточнила гостья. – Завтра утром жду тебя. – Она махнула на прощание рукой и скрылась за дверью.

Когда Альбина вернулась домой. В гараже ее уже дожидался Васька.

– Ну, наконец-то вернулась, – встретил он ее упреком. – Принимай агрегат, – похлопал он по капоту машину. Плохим бензином поишь своего коня, полдня ухлопал на чистку карбюратора, – заискивающе сообщил он хозяйке.

– А где хорошего взять-то? – вздохнула женщина. – Заправляю таким, каким все заправляют. Когда деньги берут, то в один голос утверждают, что бензин хороший, высокооктановый. А как проверишь? Я же не лаборатория.

– Не переживай, – успокоил Васька, – карбюратор как новенький, можно смело ездить. При условии, конечно, – сощурил он хитрые глаза, – если за рулем будет такой классный водитель, как Василий Митрофанович. – Он по-военному приложил руку к кепке и, щелкнув каблуками старых сапог, добавил: – Всегда к вашим услугам.

– Это ты что ли Василий Митрофанович? – презрительно скривила губы Альбина. – Тоже мне водитель. Иди рули своим трактором. – Она закрыла дверь гаража на замок. – За работу рассчитаюсь, когда деньги будут.

– Мне твоих денег не надо, – обиженно засопел тракторист. – Я работу бесплатно сделал. И смеешься ты, Альбина, напрасно. Любого спроси, все скажут, что специалист я отменный. До срочной службы окончил Ставропольский сельскохозяйственный институт и имею диплом инженера-механика. Правда, по специальности еще не работал. Я ведь всего год как из армии вернулся. А тут совхоз уже развалился. Но ничего, – весело воскликнул Василий, – я не пропаду. Вот этими руками, – показал он женщине мозолистые ладони, – я все умею делать. Даже печное дело знаю. Это я от отца перенял. – Он смущенно замолчал, вздохнул и, уже уходя, добавил: – Напрасно ты мною пренебрегаешь. А помогаю я тебе потому, что ты мне нравишься. Я в тебя влюбился еще когда приезжал из армии в отпуск. Но ты меня и тогда не замечала и даже сейчас, когда я распахал, засеял и убрал все твои делянки. Это ведь огромный человеческий труд, такое нельзя не заметить.

– Подумаешь, золотой работник, – с усмешкой проговорила Альбина. – Скажи, сколько я тебе должна? В субботу продам индюков и рассчитаюсь. – Она направилась в дом, но, остановившись на полпути, добавила: – А то, что ты классный печник, это сейчас никому уже не надо. Да и что тут сложного: кирпич на кирпич – гони бабка магарыч. Не столько печи кладешь, сколько пьянствуешь, – раздраженно бросила она в лицо растерявшемуся Василию.

– Дура ты, хоть и красивая, – с обидой в голосе отозвался парень. – Во всей деревне печи сложены либо моим отцом, либо мною. Мы со своих деревенских плату за работу никогда не брали. А вот от угощения не отказывались. И не потому, что мы такие голодные, а из уважения к хозяину. – Он снял с головы кепку, сжал ее в кулак. – Тоже мне нашла пьяницу. Я пью очень редко. Ну, на торжествах каких-нибудь или по праздникам. Ты когда-нибудь видела меня пьяным? – спросил Василий у Альбины. – Молчишь. И правильно молчишь, потому что я больше двухсот грамм никогда не выпиваю. – Он снова нахлобучил на голову кепку и, направляясь к калитке, с усмешкой сказал: – Подумаешь, красавица. Да я только свисну, и у моего дома будет стоять взвод девок, и не таких, как ты – брошек. – Закурив и спокойно закрыв за собой калитку, он не спеша пошел в свои мастерские.