Текст книги "Деревня, хранимая Богом"

На следующее утро, подоив коров Елизаветы Николаевны и выгнав их в стадо, Вера пошла к Альбине ощипывать индюков. Постучав в дверь дома и не дождавшись ответа, девушка собралась было уходить, но тут услышала чьи-то шаги. Она обернулась и увидела хозяйку, которая несла два полных ведра воды.

– Доброе утро, Верочка, – поздоровалась она, тяжело дыша. – Вот решила с утра пораньше воды наносить, чтобы было в чем индюков мыть. Грязными их на прилавок не положишь, да и ветеринарную проверку нужно будет пройти. – Поставив ведра на землю, добавила: – Сейчас позову Жорку, он порубит птицу.

– Ты же вчера говорила, что Васька будет головы индюкам рубить.

– Ну, мало ли что я вчера говорила. На нем что, клином свет сошелся? Этот парень очень много хочет. А кто много хочет, тот ничего не получит.

– Он что, дорого запросил за работу? – поинтересовалась Вера.

– Да ничего он не просит, – вздохнула Альбина. – Он объяснился мне вчера в любви. – Хлопнув себя по бедрам руками, со смехом добавила: – Ты представляешь меня рядом с этим голодранцем?

– А мне Василий Митрофанович нравится, – смущаясь проговорила Вера. – Видный, рослый мужчина. Такие синеглазые парни в моем вкусе.

– Да он же лет на восемь старше тебя, – фыркнула хозяйка. – К тому же гол как сокол и деньги зарабатывать не умеет. Добрый он слишком. С ним за любую работу расплачиваются бутылкой водки. Он, видите ли, очень скромный и не может брать со своих деревенских денег.

– Это точно, он добрый, – улыбнулась чему-то своему Вера. – Доброта – одно из самых лучших качеств человека. А то, что он бедный… – девушка на секунду задумалась, потом тряхнула головой, – а кто сейчас в деревне богатый? Единицы. Вот он и входит в положение такого же бедолаги, как сам. Поэтому получается, что Васька самый порядочный человек в деревне. – Вера замолчала, подбирая слова, но, не придумав больше ничего убедительного, сказала о себе. – Мы с братом тоже ведь почти нищие и живем в чужой землянке. Разве бедные не заслуживают любви и внимания?

– Ну, хватит, выключай свою шарманку, – осадила гостью хозяйка. – Давай делом займемся. Ты приготовь ванну и ножи. А я сбегаю Жорку позову.

Ходила за помощником Альбина недолго. А возвратившись, с недоумением ответила на немой вопрос Веры.

– Непонятно, куда смотался с утра пораньше этот Жорка. Главное, бык дома, а его нету.

– Может какие-то дела у него?

– Какие могут быть у него дела? Все дела делает его бык, а он только деньги с людей за это собирает, – сокрушалась Альбина. – И жена не знает, куда он смылся. Говорит, взял обмылок хозяйственного мыла, отцовскую бритву и ушел. Обещала направить ко мне, когда появится.

Ждали Жорку долго. Разговор как-то не клеился, поэтому больше молчали. Вера уже собралась было уходить, как в распахнутой калитке появился хозяин быка и, закатывая на ходу рукава, весело крикнул:

– Ну что, девчата, приступим к четвертованию индюков. Ты уже выбрала самых достойных? – спросил он у Альбины.

– Они три часа ожидают вашего появления, уважаемый Георгий Данилович, – в тон ему ответила хозяйка. – Сидят в курятнике.

– Я был занят, – то ли в оправдание, то ли в укор сказал Жорка. – Тебе следовало сказать мне о предстоящей казни с вечера. – Он сощурил глаза и хитро посмотрел на женщину. – Раньше тебе всегда птицу рубил Василий….

– Рубил, – подтвердила Альбина. – Рубил, но плохо. Поэтому я его уволила. Говорят, ты в этом деле настоящий профессионал.

– Как ветеринарный работник, я в этом деле толк понимаю.

– Ну, вот и покажи нам свой профессионализм.

Повторять дважды не потребовалось. Жорка установил поудобнее колоду, потрогал пальцем лезвие топора и скомандовал: «Подноси». Буквально за считанные минуты отрубил головы всем индюкам.

– Спасибо, Георгий Данилович, – с улыбкой, заискивающе поблагодарила его Альбина. – Будут деньги, рассчитаюсь.

– Да какие там деньги, – отмахнулся тот. – Эта работа ничего не стоит. – Он взял тряпку и стал вытирать руки. – Пойду я, а то жена заждалась.

Мужчина ушел, а женщины поспешно принялись ощипывать туши индюшек. Работу нужно было сделать быстро, так как перо и пух снимались хорошо с еще не остывших птиц.

Бритье Мырдика

Жорка пришел домой, вымыл руки, сел за стол и с аппетитом стал поедать прямо со сковородки куски шкварчащего сала. За этим занятием его и застала вышедшая из дома жена.

– Ты что, не считаешь нужным ставить меня в известность, куда уходишь из дома? – с обидой проговорила Клавдия. – Я тут сижу как на иголках, боюсь, что приведут во двор корову на осеменение, а тебя нет. Я одна не справлюсь с твоим Пролетариатом. Он же как увидит корову, так прямо звереет. Ну, слава богу, повезло, клиентов не было.

– Повезло, говоришь, – рассерженно отозвался муж. – Отсутствие клиентов говорит о том, что наш с тобой бизнес пошел на убыль. – Он отбросил в сторону вилку, вытер рукавом губы. – Ты разве не заметила, что прежде к нам приводили по три-четыре коровы в день, а теперь одну в неделю. Прежде мы зарабатывали по тридцать тысяч в месяц, а теперь шиш и еще маленько. И все благодаря твоей любимой соседке Марфе.

– Марфа-то тут при чем? – искренне удивилась жена. – Ведь не она же к тебе клиентов водит.

– Ты права, клиентов водит не она. Она их отбивает, – пристукнул кулаком по столу Жорка. – Уж больно ты ей доверяешь. Она у тебя в доме чуть ли не в кастрюлях ковыряется. Больно уж она завистливая, эта сиволапая стерва.

– Ну-ка дыхни, – потребовала Клавдия. – Ты что, с утра уже выпил? Несешь какую-то чушь собачью. Это же надо такое придумать: Марфа Федоровна ему завидует. Да она со своим хряком зарабатывает больше твоего в два раза. Только за то, что сдает его в аренду Альбине, имеет двадцать тысяч в год деньгами и плюс четыре поросенка при опоросе. А еще Мирон Голованя ей втрое больше платит. А у того только сейчас в хлеву девятнадцать свиней выкармливаются. Нашел, дурак, с кем конкурировать, – в сердцах воскликнула жена.

– С сегодняшнего дня чтобы я больше не видел в своем доме эту лису, – вскочив со стула и толкнув кулаком сковородку, крикнул Жорка. – От нее нам только одно зло.

– Ты что, белены объелся? – попыталась образумить его Клавдия.

– Я ничем не объелся! – кричал, все больше распаляясь, муж. – Это на тебя куриная слепота напала! – Ты даже не замечаешь, что в последнее время твоя любимая Марфоточка каждый день встречает на расстоянии от нашего дома клиентов с коровами и вбивает им в головы всякую чушь. Рассказывает, что мой Пролетариат совсем не племенной, а я – пьяница и шарлатан.

– Врешь! – стуча кулаком по столу, визжащим голосом закричала жена.

– Не вру. Вот тебе истинный крест, – перекрестился Жорка. – Зачем я буду брать грех на душу и оговаривать твою подругу. А если мне не веришь, то расспроси тетку Василенчиху из деревни Золка. Попроси рассказать то, что она мне рассказывала. – Он замолчал, пытаясь успокоиться. Потом продолжил уже спокойным голосом. – Вчера пошел к колодцу за водой, смотрю, по дороге на Золку идет тетка Василенчиха и ведет к нашему быку корову. Я быстренько набрал воды и домой. Но не тут-то было. Даже не заметил, откуда вылезла эта твоя подружка Марфа и пошла навстречу тетке с коровой. Точно не знаю, что именно она ей говорила, но наша клиентка, выслушав ее, повернула корову и пошла обратно. А эта злыдня нырнула в мироновскую кукурузу, словно ее и не было. – Жорка перевел дух, глотнул из кружки воды. Клавдия сидела широко раскрыв глаза и с трудом верила тому, что рассказывал муж. А он, успокоившись, продолжал:

– Когда Василенчиха перешла мост и скрылась за деревьями лесопосадки, я бросился за ней вдогонку. Догнал и поинтересовался: почему это она вела корову к моему быку, а потом передумала?

– Точно, вела свою невесту к твоему жениху, – призналась женщина. – Да встретила по пути твою соседку, а она говорит, мол, заболел твой бык, совсем плохой стал. По два-три раза водят к нему коров. А толку нет никакого.

– Да ведь врет Марфа, а вы ей верите, – стал я уговаривать клиентку. – Пойдемте, сейчас сами увидите, какой у меня бык красавец. И одну и ту же корову два раза в год к нему еще никто не приводил. Работает без осечек. Впрочем, что я тебя, тетка, уговариваю. Вспомни, в прошлом году твоя невеста встречалась с моим Пролетариатом, разве плохое потомство принесла?

– Да господь с тобой, – махнула рукой Василенчиха, – грех жаловаться. Такой красивой и здоровенькой красной телочкой отелилась.

– Тогда почему ты решила вернуться? Зачем послушала эту сороку?

Женщина в нерешительности замешкалась.

– Ну, она у меня получит за клевету.

– Василенчиха с коровой вернулась в наш двор, – продолжал рассказывать жене Жорка. – Ее невеста узнала своего прошлогоднего ухажера и не стала долго ломаться. Через некоторое время она рассчиталась со мной за услуги быка и довольная зашагала к себе в деревню.

В то время, когда Пролетариат обхаживал корову, я внимательно осматривал наш двор и увидел, как Марфа перелезла через наш плетень и на четвереньках подползла между кустами картошки ближе к сараю, чтобы подслушать наш разговор. Но о ней мы больше не говорили.

Вот такая твоя любимая подруга. Змеюка подколодная. Но я твердо решил капитально подпортить ей ее свиной бизнес.

– Что ты надумал? – испуганно спросила Клавдия.

– Была мысль пробраться ночью в сарай и кастрировать ее хряка. Но потом что-то жалко стало животное. Он ведь не виноват, что хозяйка такая стерва. И я решил его побрить. Что и сделал несколько часов назад. Утром увидел, что Марфа поехала в район за пенсией, пробрался в сарай и обрил с головы до хвоста. Дверь оставил открытой. И сейчас ее Мырдик гуляет по двору.

К слову сказать, прозвище хряку придумал сам Жорка. А дело было так. Когда от него уехала жена, он с горя крепко выпил и пьяным заснул прямо в сенях. Нашла его там Марфа. Прикладывая к лицу комки снега, она пыталась привести его в нормальное состояние и шепотом приговаривала:

– Вот ты, Жорка, валяешься пьяным, а наши деревенские растаскивают богатство со свинофермы. Хороших свинок, конечно, начальство уже давно растащило, а вот свиноматок и хряков еще можно застать. Альбина только что сгрузила себе во двор четырех свиноматок. А мы что, хуже ее? Давай, Георгий Данилович, поднимайся, – подхватила она его под руки. – Пойдем на свиноферму. Может и нам что перепадет.

Жорка, хоть и был изрядно пьян, нашел в себе силы подняться и, спотыкаясь, побрел следом за Марфой. Но на свиноферме уже ничего не было. Свинарник был пустым. Даже корыта кто-то умудрился выломать и утащить. Только ветер гонял по полу рассыпанную солому. Марфа от обиды даже расплакалась.

– Я надеялась, хоть какого-нибудь кабанчика успею себе забрать, – всхлипывала она. – Но, видно, такая моя вдовья судьба. – И, понурив голову, пошла прочь из свинарника.

Проходя мимо навозной кучи, Марфа вдруг остановилась. Она поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, явно к чему-то прислушиваясь.

– Ты ничего не слышишь? – почему-то шепотом спросила она у Жорки. Тот неопределенно пожал плечами. – А я слышу. – Марфа бросилась на кучу навоза. – Чур, моя находка, – кричала она. Вид ее был смешным и жалким.

Жорка не спеша направился за соседкой. Каково же было его удивление, когда он увидел молодого хряка, лежавшего на ворохе сена. Тот блаженствовал под теплыми лучами солнца и от удовольствия негромко похрюкивал. Это похрюкивание и уловил чуткий слух Марфы.

– Это мой, мой, – бубнила женщина. – Никому его не отдам.

– Красивый Мырдик – улыбнулся Жорка, подходя вплотную.

– Да, это мой Мырдик, – словно заведенная повторяла Марфа. – И ни чей больше.

Немного успокоившись, обладательница молодого хряка по совету Жорки сняла с халата пояс, привязала за шею кабана и повела домой. Всю дорогу женщина расхваливала то находку, то благодарила парня за помощь. Подгоняя хворостиной животное, Жорка смог хорошо рассмотреть находку. Кабанчик был просто красавец! Довольно хорошо упитанный, на высоких крепких ногах, с черно-белыми пятнами по всему телу и торчащей на загривке щетиной. О его породистости говорили и лопухообразные уши с длинным рылом.

Как только Марфа дошла до своего дома и затолкала кабанчика в калитку, ее отношение к Жорке резко изменилось. Закрыв перед его носом калитку, она даже не поблагодарила его, не говоря о заслуженных ста граммах на опохмелку. Вот так у соседки появился породистый хряк по прозвищу Мырдик.

Когда Клавдия выслушала рассказ мужа о побритом хряке, она не на шутку встревожилась.

– Что же будет, когда Марфа увидит своего любимца? – заохала женщина. – Она же сразу догадается, что это ты сделал такую пакость. Она же нам весь дом перевернет, – причитала женщина. – Она нас подпалит или вызовет милицию.

– Ну, чего ты раскудахталась? – улыбнулся Жорка, обнимая жену за плечи. – Не бойся ты этой Марфы. Пусть она нас боится. Ведь не мы начали первыми подлости делать. А войну всегда проигрывает тот, кто ее начинает.

– И хряка жалко, – всхлипнула Клавдия.

– Ничего с хряком не случится, – успокоил ее муж. – Через месяц щетина отрастет и станет еще краше прежней. А сейчас, – посоветовал он жене, – иди в дом и выпей настойки пустырника. Тебе нужно успокоиться. Не дай бог соседи увидят и услышат твои причитания.

Отправив в дом жену, Жорка, прихватив молоток и топор, вышел на улицу и занялся ремонтом покосившегося забора. Он помнил, что автобус из района приходит в деревню ровно в два часа дня. На нем и должна была вернуться Марфа. Поэтому ремонтом он занимался не спеша, чтобы его видели и ему было видно возвращение соседки.

Автобус прибыл точно по расписанию. Нагруженная пакетами с покупками из него вылезла Марфа и направилась домой. Пройдя несколько десятков шагов по направлению к своему дому, она вдруг бросила на землю пакеты и, подняв руки вверх, заголосила на всю деревню: «Ратуйте, люди добрые»! На крик из дворов на улицу стали выходить соседи. То, что они увидели, достойно подробного рассказа.

Прямо посреди дороги в пыли лежал ее Мырдик. Хряк блаженно щурил глаза и от получаемого удовольствия похрюкивал. Женщина опустилась перед ним на колени и, стряхивая с кабана пыль, причитала во весь голос: «Бедный ты мой подранник, кто же это над тобой устроил такое глумление»?

Кабан поднялся на задние ноги и с удивлением посмотрел на расстроенную хозяйку, словно всем своим видом давая понять, что ему очень даже хорошо и она зря так расстроилась. Для убедительности он даже уткнулся своим пятачком ей в колени и пару раз хрюкнул. Выглядел побритый хряк смешно и жалко. Кожа блестела от остатков мыла. Уши свисали на глаза, и ему приходилось трясти головой, чтобы они не закрывали глаза.

На крик Марфы стали собираться люди. Одни от души хохотали над увиденным, другие сочувствовали ее горю. Были среди них и такие, кто равнодушно взирал на происходящее. Среди них была и Мария Чижикова. К ней и подбежала разгневанная хозяйка хряка.

– Это работа твоего байстрюка Афоньки, – размахивая перед ее лицом кулаками, завопила пуще прежнего Марфа. – Такую подлость может придумать только он.

– Что вы такое говорите, Марфа Федоровна? – обиделась Мария. – Во-первых, сын уже третий день с постели не встает. У него ангина. Во-вторых, он не байстрюк. У него был законный отец.

– Был да сплыл, – огрызнулась Марфа.

В это время в толпе раздался громкий смех, и кто-то из ребят крикнул: «Забрили хряка в солдаты. Конец его бизнесу». Марфа оставила в покое Марию и стала всматриваться в толпу. Но, не увидев, кто это так зло пошутил над ее любимцем, на всякий случай погрозила:

– Я тебя, недоносок, забрею. Так забрею, что родная мать не узнает. – Женщина вдруг расплакалась. Увидев ремонтирующего забор соседа, жалостливо то ли сказала, то ли спросила:

– Что же это такое творится, Георгий Данилович? Не успела отлучиться на несколько часов, а в моем хозяйстве появился вредитель. Ведь осрамили меня на всю деревню, надругались над моей старостью.

– Моя покойная мама говорила, что зло всегда порождает другое зло, – спокойно ответил Жорка. – А еще она советовала: если хочешь воткнуть в сердце соседа шило, то сначала попробуй в свое сердце воткнуть иголку. – Марфа подозрительно посмотрела на поумневшего соседа. Никогда прежде таких умных речей она от него не слышала. А тот стал успокаивать ее. – Ничего страшного не произошло. Твой Мырдик жив и здоров. А щетина до холодов отрастет. Зато сейчас ему хорошо ходить без шерсти.

Марфа молча направилась к себе во двор, а за ней следом засеменил обритый от ушей до хвоста Мырдик.

Николай Викторович Шуленин

Лето стояло жаркое, дули горячие суховеи. Жители деревни заканчивали уборку зерновых. В поле работали все, кто только мог быть хоть чем-то полезным. Работники конного завода отправились вместе с табуном на луга сразу после сенокоса. Там, среди сочной зеленой травы, они разбили полевой стан. Несколько палаток, в которых жили пастухи и конюхи, стояли на возвышенности. Из них хорошо был виден пасущийся табун лошадей. Чуть поодаль свои палатки установили специалисты.

С первых же дней пребывания табуна в степи владелец конного завода Николай Викторович вместе с ветеринаром и зоотехником осматривали лошадей, брали пробы на анализы, измеряли жеребят. Когда вся запланированная работа была сделана, хозяин решил вернуться в деревню. С собой взял зоотехника Григория Самсонова. Запрягли телегу и отправились в путь.

Солнце уже скрылось за горы. Быстро надвигалась южная ночь. Примерно на полпути у телеги отвалилось колесо. Починить его в темноте не представлялось никакой возможности. Путники, помогая лошади, дотащили телегу до близстоящей скирды и стали готовиться к ночлегу. Григорий достал вилы и распотрошил один из тюков соломы, а Николай Викторович постелил сверху плащ-палатку и получилось чуть ли ни царское ложе. Утомленные за день путники мгновенно заснули.

Среди ночи Николай Викторович вдруг проснулся. Пытаясь понять причину своего пробуждения, он скосил глаза в одну, потом в другую сторону. На воткнутых в тюк соломы вилах увидел сидевшую сову. Птица крутила головой и издавала вибрирующие звуки, похожие на хрюканье поросенка. Немного полюбовавшись ночным хищником, он толкнул локтем спящего Григория. Зоотехник открыл глаза, увидел сову, вскочил на ноги и испуганно закричал:

– Оборотень, Николай Викторович, это оборотень, – замахал зоотехник руками.

Сова бесшумно взмахнула крыльями и улетела. При этом, отталкиваясь лапами от древка вил, свалила их. Те, в свою очередь, свалили соломенный брикет.

– Что это было? – стыдясь своего испуга, спросил Григорий.

– Да ничего особенного, – спокойным голосом ответил Николай Викторович. – Обыкновенная сова.

– Что она тут забыла?

– Ничего не забыла. Она на охоту сюда прилетела, чтобы мышек половить. Тебе, как зоотехнику, надо бы знать, что совы – ночные хищники и питаются в основном мышами.

– Выходит, мы ей помешали…

Взбудораженные увиденным, путники долго не могли уснуть. Лежа на спине и вглядываясь в темное небо, каждый думал о своем. Первым тишину нарушил Николай Викторович.

– Знаешь, Гриша, где бы я не ночевал, везде видел одинаковое небо, – философски начал он. – Вот когда служил в Афгане, приходилось часто ночевать в горах. Эта страна далеко отсюда, а небо там точно такое же, как сейчас висит над нами. Однажды нас окружили душманы, пули свистят, головы поднять нельзя. Отстреливаемся, ждем подмогу. Со мной рядом за валуном лежал замполит роты Юра Петренко. Когда в его автомате кончились патроны, он перевернулся на спину, посмотрел в небо и тихим голосом стал читать какие-то стихи. Не знаю, кто автор этих стихов, но несколько строк я запомнил. Вот послушай, – Николай Викторович приподнялся на локтях:

 
Мы встретимся там, во вселенной,
В других небывалых мирах,
А здесь, на земле этой бренной,
Оставим свой тягостный прах.
 

– Вот такие стихи, – снова опускаясь на солому, проговорил Николай Викторович. – Когда замполит заметил, что я его слушаю, он стал размышлять в тему прочитанных стихов.

– А ведь и небо, и звезды, и луна здесь точно такие же, как у нас в России, – говорил мечтательно Юрка. – Даже млечный путь такой же. Мне иногда кажется, что звезды на небе, это души людей, покинувших землю. Там где-то и мои солдаты, которые погибли вдали от родных мест. Вот они сейчас смотрят сверху на нас, прижатых к скалам огнем душманов, и жалеют. – Замполит на какое-то время замолчал, а потом вдруг сказал: – Знаешь, Николай, скоро и моя душа будет рядом с душами моих бойцов. И когда ты будешь смотреть в небо на звезды, то увидишь, как будет тебе светить ярким огнем и долго мигать моя усопшая душа.

– Мели, Емеля, твоя неделя, – ответил я ему.

– Мели не мели, а я чувствую, что пребываю на земле свои последние денечки.

– Я, конечно, не поверил замполиту. Мало ли что. Парень он был еще молодой. Могли нервы сдать. Откровенно говоря, было страшно лежать в темноте в окружении обкуренных душманов. Мы до рассвета не сомкнули глаз. Не спали и другие бойцы и офицеры. С первыми лучами солнца к нам на подмогу прилетели наши вертолетчики. Одним словом, вытащили нас тогда живыми и почти невредимыми. А вот предчувствие Юрки оказалось верным. Вскоре он был тяжело ранен и по пути в санчасть скончался. Знаешь, – повернулся Николай Викторович к Григорию, – я был потрясен его гибелью. Мне не хочется верить в то, что он предчувствовал свой конец. Быть может, это роковое совпадение. Но в то же время, он так уверенно говорил о своей скорой смерти. Наверно, каждый человек заранее предчувствует, когда заканчивается его пребывание на грешной земле.

Николай Викторович замолчал. Молчал и Григорий. Уж больно мудреные слова услышал он от своего начальника. Хотя, какие они мудреные. Просто думать об этом почему-то не хочется. А там, в горах Афганистана, под пулями, конечно, в голову могут прийти всякие мысли.

– Вот вы, Николай Викторович, будете, наверно, с меня смеяться, – заговорил Григорий, – но я уверен, что параллельно с нашим миром существует какой-то другой. Ведь души умерших так просто не улетают. Они находятся на земле в виде какого-нибудь электрического сгустка или плотного воздуха. Я это по себе знаю.

– Интересная версия, – заинтересованно отозвался Николай Викторович. – Ну-ка изложи.

– Когда умер мой отец, я ходил в десятый класс. На кладбище я сильно плакал, припал к груди отца и долго не мог оторваться от родного мне человека. В ночь после похорон вдруг проснулся и увидел отца. Он стоял рядом со мной и тихим голосом говорил: «Гриша, сынок, не убивайся. Я вас с матерью не оставлю, буду оберегать от всех бед». Я вскочил с кровати, хотел обнять отца, но его не стало. И тут я обратил внимание на то, что ветер затягивает в открытое окно штору. Этот поток воздуха ощущался всем телом. – Григорий замолчал, уселся поудобнее и, взглянув на небо, продолжил: – Я часто вспоминаю об этом и, думаю, это прилетала душа отца. И это был не единственный случай. Просто я никому об этом не рассказываю, а то подумают, что рассудком тронулся.

– Я тебе верю, Гриша, – ответил Николай Викторович. – Рассказывай дальше.

– Я всегда чувствую присутствие отца в доме. Он часто снится мне. Во сне отец всегда идет справа от меня чуть впереди, поэтому я не вижу его лица, но отчетливо слышу голос. Когда просыпаюсь, всегда разгадываю сон и старюсь делать то, что запомнил из нашего разговора.

– Ты прав в одном, Григорий, – рассудительно проговорил Николай Викторович, – о своих снах и мыслях лучше никому не рассказывать. Кстати, я подобные истории слушаю уже не первый раз. Многие люди рассказывали мне аналогичные случаи. И, знаешь, я тоже считаю, что есть мир добра и зла, который идет параллельно с нашим миром, только как именно он называется, никто не знает.

Разговор длился до самого утра. Когда первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев лесопосадки, оба путника быстро поднялись и принялись за ремонт телеги. При дневном свете поломку быстро устранили. Расправив плечи, в один голос сказали: «Как хорошо дышится в поле!»

Пока Григорий запрягал лошадь, Николай Викторович сбросил с себя рубашку и стал делать отжимания от земли. Выполнял упражнение он энергично, высоко подбрасывал свое тренированное тело и хлопал в ладоши. Закончив упражнение, подошел к зоотехнику.

– Знаешь, Григорий, – мечтательно заговорил Николай Викторович, щурясь от солнца, – где бы я ни был, меня всегда тянет в свою деревню. Мне часто снились на чужбине эти величавые хребты Казбека, очерчивающие по горизонту контуры нашей долины. С раннего детства меня приучила мама подниматься с первыми лучами солнца. Я брал длинную хворостину и выгонял гусей в поле. Там после уборки зерновых оставалось много колосков и осыпавшихся зерен. На поле паслось несколько стай домашних гусей, и нужно было внимательно следить, чтобы гусаки не подрались из-за своих гаремов. А еще гусак мог увести своих гусынь с маленькими гусятами на пруд, а там, от переохлаждения, гусята могли погибнуть.

Так вот, ежась от утреннего холода, я гнал гусей в поле, а сам постоянно поглядывал в сторону гор, ожидая, когда же из-за них выглянет солнышко и согреет землю и меня.

– Все готово, – отвлек Николая Викторовича от воспоминаний Григорий, – можно ехать.

– Ну, тогда, поехали, – ловко вскочил тот в телегу. – Мне собраться, что голому подпоясаться, – и дружески похлопал Григория по плечу.

Ехали в основном молча. Дорога шла между двух полей подсолнечника. Крупные шляпки с почти созревшими семенами свисали по обочинам. Николай Викторович спрыгнул с телеги и отломил одну из них.

– Хороший урожай семечек будет в этом году, – констатировал он, выковыривая крупные семена. – Если, конечно, дожди все не испортят. Подсолнечник любит солнце. Дождь во время уборки – гибель для зерна.

Когда уже показался конец поля, Николай Викторович тронул за плечо Григория:

– Смотри, в подсолнечнике кто-то прячется.

– Точно, какие-то люди с велосипедами, – подтвердил тот. – Может, заблудились.

– Нет, Гриша, они не заблудились. Они ищут приключений на нашу с тобой голову.

Тем временем двое велосипедистов вышли на дорогу. Один из мужчин поднял руку, требуя остановиться. Передав своего двухколесного коня другому, направился навстречу повозке.

– Вам что, дороги мало? – придерживая лошадь, закричал Григорий.

Незнакомец подошел к коню, взял его под уздцы и стал бесцеремонно рассматривать зубы. Николай Викторович спрыгнул с телеги, подошел к мужчине на расстояние вытянутой руки.

– Ты что, нюх потерял? Что тебе нужно от лошади?

– Нам, чувак, нужна твоя лошадка, – засмеялся тот. – Понимаешь, очень нужна.

– А если я тебе ее не отдам, что тогда?

– Тогда мы сделаем вам обоим секир-башка, – рассмеялся тот, что стоял с двумя велосипедами.

Пока Николай Викторович разговаривал с ним, стоявший у лошади, вынул из ножен длинный узкий нож и грязно выругался:

– Уйди, шакал, с дороги по-хорошему. Я дважды повторять не буду.

– Подходи, уважаемый, ближе, – сказал Николай Викторович, делая два шага назад и выхватывая из-за пояса нунчаки. – Я познакомлю тебя вот с этими волшебными палочками, – он стал в стойку и, со свистом рассекая воздух своим оружием, сделал шаг навстречу противнику. Тот молча засунул обратно нож, развернулся и с криком: «У этого козла нунчаки», – пустился наутек.

Вскочив на свои велосипеды, нападавшие бойко закрутили педали по пыльной дороге.

– Эти шакалы смелые, когда их боятся, – усмехнулся Николай Викторович, засовывая свое оружие за пояс. – Поэтому всегда нападают на слабых. – Он запрыгнул в телегу. – Но сейчас они не на тех напали. – И, хлопнув зоотехника по плечу, добавил: – Поехали, Гриша.

Когда вдали показалась деревня, Григорий не утерпел и спросил у своего начальника:

– Где вы научились этому? – кивнул он головой на нунчаки. – Наверно, ходили в какую-нибудь спортивную секцию?

– Нет, Гриша, в секцию я не ходил. Искусству владения нунчаками научил меня в Афгане мой сослуживец. Он и подарил мне на память эту игрушку. Вот с тех пор постоянно тренируюсь, оттачиваю, так сказать, мастерство. И хотя нунчаки считаются холодным оружием, но в рукопашной схватке оно не уступает огнестрельному. А в моем деле это незаменимая вещь. Ведь приходится ездить на лошадях, которым цены нет. Желающих же отнять их хватает. Особенно в нашей прифронтовой зоне.