Текст книги "Деревня, хранимая Богом"

Начало возрождения деревни

Возвращаясь домой из аэропорта, Николай Викторович постоянно думал, как ему правильно использовать деньги, полученные в результате экспроприации деревенскими парнями бандитского сейфа. Машина несла его по проселочной дороге. По сторонам лежали сугробы. Несмотря на последние зимние деньки, весной пока еще и не пахло. Определенно, март будет холодным, да и апрель может еще сюрприз с заморозками преподнести. Уже подъезжая к дому, он позвонил Ваське.

– Я прошу тебя заглянуть ко мне домой через пару часов, – попросил он парня.

– Есть, – по-военному ответил тот. – В семь часов вечера буду у вас.

Слова Василия никогда не расходились с конкретными делами. Ровно в обозначенное время он стоял в прихожей дома директора конного завода.

– Проходи, Василий, – пригласил его хозяин дома, – присаживайся к столу. У нас есть повод выпить за удачное завершение наших дел по оформлению документов, изъятых из грузинской папки. – Он открыл бутылку виски, разлил содержимое по бокалам. – Ты мне много вопросов не задавай, я все равно тебе на них не смогу ответить. Скажу только одно: часть денег хочу направить на поднятие уровня жизни в нашей деревне. А это значит, что у нас должно возродиться растениеводство, и животноводство должно заработать. – Он поднял свой бокал. – Я бы хотел услышать твое мнение.

Для Васьки такой разговор был полной неожиданностью. Он неторопливо отпил глоток виски, закурил папиросу, долго молчал, обдумывая услышанное. Затем поднялся и, энергично меряя комнату шагами, стал излагать свои соображения.

– Все поля заросли, озимые в этом году не сеялись, вся надежда на яровые и кукурузу. Снежный покров на полях уже почти сошел, необходимо в ближайшие дни провести вспашку, а в деревне всего два трактора, четыре грузовых машины и один неисправный комбайн. Теперь, что касается сеялок, борон и волокуш. Этого добра у нас навалом. Одним словом, Николай Викторович, к делу нужно приступать немедленно, и если вы не против, то я готов за него взяться.

– Ну, если ты готов, – наливая по второму бокалу виски, сказал тот, – то мы с тобой прямо сейчас свяжемся по Интернету с белорусскими предприятиями и сделаем заявку на поставку техники. Называй, чего и сколько тебе нужно?

– Значит, так, – снова вскочил из-за стола Васька. – Тракторов семь штук, комбайнов три штуки и пять автомобилей.

– Да пусть не дрогнет моя рука, – улыбнулся Николай Викторович. – Именно такое количество и указываю в коммерческой заявке. – Он быстро набрал текст и отправил его по известному ему электронному адресу. – Из опыта знаю, что за техникой в Беларусь необходимо направлять своего представителя. Кто поедет?

– Выбирать технику поеду лично.

– На мой взгляд, это дело лучше поручить Антону Шандыбину, – возразил Николай Викторович. – А ты займись подбором механизаторов. Сразу же предупреждай, если будут пьянствовать, то без всякой жалости будем гнать к чертовой матери. Но это еще не все. Завтра же нужно начать готовить документы для регистрации механизированного предприятия, одним из учредителей которого должна стать тетка Мария Чижикова. – Он сделал глоток виски. Васька последовал его примеру. – Что касается покупки семян, горюче-смазочных материалов, запчастей и заработной платы рабочих будущего предприятия, – все эти вопросы обговоришь с Аленой Александровной. И сразу предупреждаю как будущего директора, все эти расходы конный завод будет оплачивать только до Нового года. Оборотные средства для дальнейшего развития вы должны будете получить от проданного урожая. Если за год при наличии финансирования и техники не сможете раскрутиться и прочно стать на ноги, то вините самих себя за неумение работать.

Васька согласно кивнул и собрался уходить, но Николай Викторович остановил его.

– Такую же сумму я планирую выделить и на развитие животноводства, – проговорил он задумчиво. – По моим прикидкам, за такие деньги можно купить не менее ста голов телочек и пятьдесят коров.

– Где вы намерены купить такое количество коров и телят?

– В каждой газете есть объявления о продаже. Не сразу, а постепенно мы сможем восстановить стадо. А содержать их первое время можно вон в тех крайних коровниках. Там и крыша, и полы хорошие. А вот двери и окна нужно вставить. На закупку скота, комбикорма и зарплату рабочих деньги получишь также у Алены Александровны на конном заводе. У меня только один нерешенный вопрос: кто смог бы возглавить этот участок работы?

– Чего тут думать, – воскликнул Васька. – Давайте поручим это Жорке. У него ветеринарское образование имеется, и опыт работы в этой сфере богатый, да и деньги он умеет считать. Если вы не возражаете, я прямо сейчас к нему и зайду.

– Нет, ты сейчас иди к финансовому директору конезавода, и составьте смету расходов на организацию и содержание механизированного предприятия. А потом зайдешь к Шандыбиным. Пусть Георгий Данилович зайдет ко мне, хочу с ним предварительно побеседовать.

Австралийские гости

Весна запаздывала. Весь март и апрель было холодно, и только в мае пришло долгожданное тепло. Пришло неожиданно, с безоблачным небом и высокой температурой воздуха. Вокруг все зазеленело. В деревне дружно зацвели акации. Аромат стоял такой, что кружилась голова. Дед Иван с самого утра выходил из хаты, садился на завалинке и вдыхал медовый запах цветущей у окна акации. Вот и в тот день он высматривал через плетень рейсовый автобус, на котором должна была приехать из города внучка. Девушка приезжала к нему каждую неделю по пятницам, стирала, убирала и готовила еду. А в воскресенье вечером возвращалась домой.

Автобус появился на остановке точно по расписанию. Из него вышли несколько деревенских жителей и его внучка. Сгибаясь под тяжестью, она несла большую сумку. Войдя во двор, поцеловала старика.

– Сейчас сменю тебе постельное белье, – сказала она, расстегивая молнию на сумке, – а потом отварю молочные сосиски. А пока погрызи свои любимые мармеладные конфеты, – поставила она перед ним коробку, а сама направилась в избу.

Дед Иван снова присел на завалинку и, словно малое дитя, стал рассматривать разноцветные дольки засахаренного мармелада. От этого занятия его отвлек гул автомобиля, который остановился напротив дома. Из машины вылез молодой парень в светлом костюме и решительно направился в его сторону. Остановившись возле старика, улыбаясь, стал его рассматривать. Дед поднял глаза и закричал во всю глотку:

– Чур, меня, чур, меня!

На крик выскочила Олеся и бросилась к кричавшему деду.

– Что случилось, дедушка?

– Семен Вакулинко вернулся с того света, чтобы меня забрать! – указывая рукой на парня, вопил дед Иван. – Не отдавай меня ему, – хватаясь за руку внучки, плаксивым голосом проговорил он. – Я еще хочу пожить чуток, понянчить твоих деток.

– Дедушка, меня зовут не Семен. Меня зовут Виктор, а фамилия Вакулинкофф. Семен сидит в машине, я его сейчас позову, – и он быстро направился к машине.

Из легковушки вылез ссутулившийся старик, с густой седой шевелюрой, также одетый в светлый костюм. Держась за руку молодого мужчины, направился к деду Ивану.

– Вот это Семен Вакулинкофф, – сказал он, подводя старика.

Тот долго смотрел слезящимися глазами на деда Ивана. Потом протянул руку и с заметным акцентом сказал:

– Здравствуйте, я Семен, сын Ольги и Семена Вакулинко. А это мой внук Виктор, – указал он на парня, который с любопытством рассматривал Олесю.

– Вот что, мои дорогие, – наконец-то пришел в себя дед Иван. – Разговор у нас с вами будет длинным, поэтому отпускайте свою машину и пойдемте в мою землянку, там обо всем и поговорим.

Виктор вернулся к машине, вытащил из багажника чемоданы и сумки, расплатился с водителем и перенес их во двор.

– Скажите, леди, куда можно поставить вещи? – спросил он у Олеси.

– Иди, господин, следом за мною, – подхватывая сумку, сказала та и направилась в избу. – Присаживайтесь, – указала она гостю на стул возле стола, за которым уже сидели старики. – Я принесу воды.

Подхватив коромысло, она направилась к колодцу. Занесла во двор два ведра. Одно оставила в сенях, а со второго налила в рукомойник, висевший под акацией. Взяла из шкафа вышитое полотенце.

– Я налила воды в рукомойник, – сказала она старику, – умойтесь с дороги.

Дед Семен снял пиджак, закатал рукава рубашки и направился во двор. Он долго плескал себе на лицо воду, и только когда она закончилась, потянулся за полотенцем. Олеся принесла еще ведро и снова наполнила рукомойник и предложила умыться молодому гостю. Тот быстро сбросил пиджак и рубашку и стал по пояс обливаться холодной водой. Взяв ковшик, Олеся стала лить ему воду на шею и спину.

– Вытирайтесь, – протянула она ему полотенце, когда вода закончилась. – Мы хоть и живем в деревне, но белье и посуда у нас всегда чище, чем во французских отелях.

– А почему именно во французских? – поинтересовался гость.

– В Европе принято считать, что у них там цивилизация, а у нас в России одна грязь.

– Мы с дедом живем не в Европе, а в Австралии. Там фермеры живут так же, как и вы. – Он еще раз улыбнулся и направился в хату.

Олеся сбегала в огород и надергала редиски и лука, вымыла зелень в холодной чистой воде и, сложив на большую тарелку, поставила на стол. Рядом поставила сковороду с жареной бараниной. И только теперь вспомнила, что забыла купить в городе хлеба.

– Извините, гости дорогие, – стеснительно улыбнулась она, – у нас закончился хлеб. Я мигом сбегаю к соседке. А чтобы баранина не остыла, я поставлю ее в духовку.

Пока девушка бегала за хлебом, дед Иван вкратце рассказал Семену, как жила его мать после возвращения из лагеря, как она умерла.

– Завтра утром я провожу вас к ее могиле, – пообещал он, заканчивая свой рассказ.

В избе наступила тишина. Молодой гость ходил по комнате и рассматривал фотографии. Старый гость молча всматривался в лицо деда Ивана, словно стараясь что-то вспомнить.

– Все здесь осталось по-старому, – наконец, тихо проговорил он. – Даже завалинки у землянок время не тронуло.

– Время их очень даже трогает, – возразил дед Иван. – Просто люди, которые в них живут, два раза в год смазывают тонким слоем глины, перемешанной с мелко рубленой ячменной соломой. Стены белят гашеной известью, в которую добавляют синьку.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Олеся. Под рукой она держала буханку свежеиспеченного хлеба. Следом за ней вошла Елизавета Николаевна с бутылкой «Столичной» и небольшой подушкой под мышкой.

– Познакомьтесь, – указывая рукой на соседку, звонко сказала Олеся, – это Елизавета Николаевна. Она общалась с бабушкой Ольгой за день до смерти, а о чем они говорили, она поведает сама.

Пока соседка присаживалась к столу, Олеся достала из духовки сковородку с бараниной, разложила на столе алюминиевые вилки.

– Столовые приборы у нас, к сожалению, не из серебра, – пояснила она гостям, – зато стерильные.

– Что правда, то правда, – поддержала девушку соседка. – Избу дедушки своего ты содержишь в образцовом порядке.

Тем временем на столе появилось шесть стаканов, банка с яблочным соком, соленья. Дед Иван на правах хозяина разлил водку по стаканам.

– Давайте, гости дорогие, выпьем за нашу встречу, – поднял он свою стопку. – Такие встречи в жизни бывают нечасто.

Мужчины выпили водку. Только Елизавета Николаевна и Олеся держали свои стаканы в руках.

– А вы чего? – покосился на них дед Иван.

– Давай, Олеся, и мы выпьем по капельке, – предложила соседка. И они, не сговариваясь, выпили до дна.

– Ой, что о нас подумают иностранцы, – воскликнула девушка, ставя на стол пустой стакан.

– Да пусть думают, что угодно, – закусывая бараниной, сказала Елизавета Николаевна. – У них своя свадьба, а у нас – своя.

– Это как понимать, насчет своей свадьбы? – переспросил Виктор.

– Очень просто, – слегка захмелев, ответила Олеся. – Вы живете по своим понятиям, а мы – по своим. Но это вовсе не означает, что русские женщины все пьяницы.

– Дед, – обратился Виктор к старику, – мы разве с тобой считаем русских женщин пьяницами?

– Мы считаем всех русских женщин красавицами, – ответил тот, закусывая пучком укропа.

– Это ты правильно заметил, – вставил свое слово дед Иван. – Уж какая красавица была твоя мать, красивее ее никого не было во всем Ставропольском крае. А уж как ее любил твой отец! Оберегал ее, жалел, старался обеспечить всем необходимым. В совхозе он был лучшим механизатором. Его фотография постоянно висела на Доске почета. А как она плясала, как пела! Это невозможно пересказать, нужно только видеть. Бывало, как запоют с Семеном под гармошку, аж дух захватывает. Кстати, инструмент до сих пор сохранился. Вечером я отведу вас в ее землянку. Сейчас там закрыто. Девушка, которая в ней живет, – на работе. Они с братом – беженцы из Чечни. Там ведь война идет. – Дед Иван замолчал, словно что-то припоминая. – А вещи вашей матушки сохранились. Вы их сможете забрать. Она, бедолага, чувствовала, что дети ее живы, и все ждала встречи.

– Я всегда помнил своих родителей, – протирая стекла очков, сказал дед Семен. – В последнее время образ отца как-то стал из памяти стираться. Особенно часто вспоминается, как мама с отцом сидели на завалинке и пели. Отец играл на гармошке, а она, положив ему голову на плечо, сильным голосом выводила свою любимую песню, что-то про Муромскую дорогу. Только не пойму, почему она всегда плакала?

– Это какие же должны быть слова у песни, чтобы Ольга расплакалась, – усомнился дед Иван, – мне она запомнилась веселой и озорной. – Он разлил остатки водки по стаканам. – Давайте выпьем за то, чтобы чаще встречаться.

Олеся вышла в сени и принесла банку с маринованными огурцами. Наполнив тарелку, предложила гостям попробовать.

– Фабричные? – поинтересовался дед Семен.

– Нет, наши, домашние, – улыбнулась Олеся. – Сами выращиваем, сами закатываем вручную, не жалея при этом положить побольше хрена и чеснока.

– Я вот все думаю, какую это песню пела тетка Ольга? – тихо спросила у Олеси Елизавета Николаевна.

Олеся чуток подумала, затем взяла соседку под руку и, положив ей на плечо голову, тихо запела:

 
По Муромской дороге стояло три сосны,
Прощался со мной милый до будущей весны,
Он клялся и божился, всегда со мною быть,
На дальней на сторонке одну меня любить.
 

Елизавета Николаевна набрала полную грудь воздуха и печальным голосом стала подпевать:

 
И на коня садясь, умчался милый в даль,
Оставил мне на сердце он слезы и печаль…
 

– Ну, какая нынче печаль? – постучал вилкой по стакану дед Иван. – Нам надо радоваться, что мы живы и здоровы, что встретились. Давайте по этому поводу еще по капельке выпьем.

– Больше нечего пить, – показала пустую бутылку Олеся. – Только яблочный сок.

– Пора мне, – стала собираться Елизавета Николаевна. – Хозяйством нужно управлять.

– Так вы же не допели любимую песню матери нашего гостя, – остановил ее дед Иван.

– Сейчас допоем, – снова опускаясь на стул, сказала та. – Допоем, Олеся?

– Запросто, – ответила девушка захмелевшим голосом и, глядя в лицо присмиревшему Виктору, запела:

 
Однажды мне приснился ужасный, страшный сон,
Как будто мил женился, женился на другой.
А я над сном смеялась, подружкам говоря,
Могло ли так случиться, чтоб мил забыл меня.
Но сон мой скоро сбылся, и раннею весной
Мой милый возвратился с красавицей женой.
Я у ворот стояла, когда он проезжал,
Меня в толпе народа он взглядом отыскал.
Увидел мои слезы, глаза вниз опустил,
Он, видно, догадался, что жизнь мою сгубил.
 

Девушка закончила петь, смолкла и Елизавета Николаевна. В наступившей тишине было слышно, как тихо всхлипывал, вытирая платком слезы, дед Семен.

– Спасибо тебе, дочка, – сказал он, немного успокоившись. – Твоя песня вернула меня в детство, к землянке, на завалинке которой часто сидели мои родители.

– Ой, засиделась я, – подхватилась Елизавета Николаевна. – Мне давно пора коров доить. После дойки принесу тебе творожка и сметаны, – сказала она Олесе. – А ты приготовь гостям своих фирменных вареников. – Она посмотрела на деда Семена. – Ты распори подушку, там тебя ждет сюрприз. Не даром же твоя мать так берегла ее. Даже взяла с меня клятву, что я не буду заглядывать вовнутрь.

Соседка ушла, а Олеся предложила гостям пройти в другую комнату и отдохнуть с дороги. Вечером отдохнувшие гости отправились в землянку матери деда Семена.

Дед Иван надел свою соломенную шляпу, прихватил палочку и, молодцевато выправляя спину, повел гостей по улице. Когда они поравнялись с землянкой Веры, та уже вернулась с работы и кормила своего любимца.

– А здесь ничего не изменилось, – тронув за плечо деда Ивана, тихим голосом проговорил дед Семен. – Даже окно на месте, через которое я в детстве лазил на улицу, когда меня наказывали и запирали.

Гости не стали заходить в избу, а проследовали дальше. Дед Иван повел их вдоль балки и вывел на грейдерную дорогу.

– А вот дорога точно не изменилась, – сказал гость, притопнув ногой. – Разве что бурьяном немного заросла.

Он стал рассказывать, как с сестрой и братом вечерами встречали на этой дороге с работы отца. Тот всегда возвращался поздно в двухместной бедарке. Отец отдавал вожжи старшему брату, а меня и сестру усаживал к себе на колени. Они прижимались к нему и вдыхали запах керосина и соломы.

– Вон у той горы, – указал гость рукой в сторону от дороги, – помнится, стояла свиноферма. Запомнилась она мне таким случаем. Однажды летом из района прискакал гонец, собрал всех жителей и сообщил, что немцы прорвали фронт и скоро будут в деревне. В связи с этим нужно было срочно разобрать по домам на ферме свиней и забить, а крупный рогатый скот гнать своим ходом за Терек. Когда мы со старшим братом Гришкой прикатили на свиноферму тележку, там уже во всю шла растащиловка. Мама отогнала в сторону трех свиней. Двоих мы усадили в тележку и связали, а третью вели на аркане. Дома за сараем кто-то из деревенских мужиков, сейчас уже не помню, заколол нам сразу трех свинок, и мы почти сутки обрабатывали мясо. Мама засолила сало в бочке и закопала ее за стогом сена. Домашние колбасы из мяса, крови, она залила внутренним свиным жиром и тоже закопала. Помню, разбрасывая солому, она приговаривала: «Все нужно прятать под землю. Немец прет злой и голодный, а мы ему дулю с маком, а не свинину». Уже не помню, где именно закопала гармошку и патефон. – Дед Семен замолчал, положил руку на плечо внука. – Мудрая была твоя прабабушка, она все предвидела. Когда немцы проезжали через деревню и стали забирать все, что под руку попадется, в нашей землянке было всего несколько брусков мыла. Забрали, изверги, до единого кусочка. Еще помню, как на бугре у пруда стоял немецкий миномет и стрелял в сторону станицы Новопавловской. Последние воспоминания, связанные с деревней, это когда милиционер на глазах у всех людей посадил маму с ведром колосков в машину и увез. На следующий день он же увез из деревни меня, брата и сестру.

Дед Иван молча слушал рассказ и тоже вспоминал те времена, когда в деревне лютовал участковый по кличке Шиляк.

– Хоть и поздновато, но этот супостат получил по заслугам, – закуривая сигарету, сказал дед Иван. – После войны он продолжал творить свое собственное правосудие над теми, кто вернулся с фронта. Однажды подкараулили мы его ночью с Андреем Голованем, надели на голову мешок и так отстегали солдатскими ремнями, что, думается, ему и на том свете помнится. – Он вздохнул, бросил на землю окурок и тщательно растоптал его. – Скажи, Семен, как ты попал на другой край земли? Ведь войны там не было.

– Это долгая история, Иван. Но если интересно, слушай…

Когда двух братьев и сестру привезли в детский приют, их сразу разлучили. Несколькими днями позже немцы разбомбили все здания, а уцелевших воспитанников увезли в Германию. Я попал работать на свиноферму одной фрау. Добротой эта женщина не отличалась. Кормила работников объедками, обзывала обидными словами. А когда пришло сообщение о том, что на восточном фронте погиб ее муж, совсем перестала кормить, а к оскорблениям прибавились еще и избиения. Так продолжалось до окончания войны.

Когда пришли англичане, я волею судьбы попал на туманный Альбион и там встретил женщину из Бреста. У нее в первые дни войны погибла вся семья: муж и трое детей. Она стала заботиться обо мне, а я за ее доброту и ласку стал называть ее мамой. Однажды осенним дождливым днем мама сказала, что завтра они отплывают пароходом в Австралию.

На другом конце земли, где никогда не было войн, переселенцам жилось несладко. Новая мама моя по профессии была модельером. Она сама придумывала женские наряды, сама кроила и шила их вручную иголкой. На первые деньги купила швейную машинку. К тому времени о таланте переселенки уже знали. Стали поступать заказы от богатых дам.

Прошло некоторое время, и у них появилась своя швейная мастерская по пошиву верхней женской одежды. Появились солидные деньги. Я пошел учиться в колледж. Именно там я познакомился со своей будущей женой, которая попала в Австралию из Польши.

Бизнес шел в гору. Вскоре мастерская переросла в швейную фабрику. В моей семье родился сын, которого назвали Григорием. Когда он вырос, женился на девушке славянской национальности, и у них тоже родился сын, которому дали русское имя Виктор.

Семейный бизнес разросся до международных масштабов. Изделия швейной фабрики стали пользоваться спросом в Европе и Канаде. А последние десять лет их с удовольствием покупают и специализированные магазины Москвы.

– Виктор, мой единственный внук, окончил университет и стал юристом фабрики, – стал заканчивать свой рассказ Семен. – В Австралии у нас появилось много друзей, особенно среди славянской диаспоры. Жить в этой стране можно, там не мешают бизнесу развиваться. Если есть голова на плечах и не будешь лениться, то вполне реально заработать приличные деньги.

Гость замолчал и долго стоял, глядя на те места, где прошло его детство. Потом повернулся в сторону грейдерной дороги.

– Хорошо помню, как мы с мамой вот по этой дороге ходили в Моздок. Там в летних лагерях проходил военную подготовку отец, и мы хотели его проведать. Но свидания нам не дали. А на обратном пути узнали, что началась война. Трое суток сидели с мамой у дороги, всматриваясь в лица солдат, которые нескончаемыми колонами шли мимо нас, хотели увидеть отца. Однажды один красноармеец сказал, что через два дня через нашу станцию пойдет эшелон, в котором и будут ехать те, кто проходил в лагере военную подготовку. На станции нам повезло больше. И хотя поезд не остановился, но скорость заметно сбросил. В окне, наполовину забитом досками, мы увидели отца. Он тоже нас увидел, помахал рукой и крикнул: «Ольга, береги детей, я обязательно вернусь. Ни в огне не сгорю, ни в воде не утону и вернусь». Когда поезд скрылся, мать прижала меня к себе и тихо сказала: «Сердцем чувствую, что твоего отца мы больше не увидим». И действительно, через некоторое время получили похоронку.

– Наша держава начала плотно готовиться к войне еще в сороковом году, – сказал дед Иван. – Многие наши мужики проходили переподготовку в Моздоке. Всех трактористов подчистую туда направляли. Мне тоже довелось месяц там побыть. Но на фронт меня забрали только в сорок втором. – Он снова достал сигарету, чиркнул спичкой. Сделав пару затяжек, продолжил свои воспоминания. – К тому времени немцу уже дали прикурить под Москвой и спесь с него слетела. А после Сталинграда стал драпать так, что только пятки сверкали. Мне повезло в той войне, а вот мужики, которых в первые дни призвали, все до одного полегли. – Он вытер платком слезящиеся глаза, вздохнул и, стукнув о землю палкой, взял гостя под руку. – Пойдем, Семен Семенович в твою землянку. Девушка, которая в ней живет, уже дома. Видишь, свет в окне горит.

Дед Иван пошел впереди, а гости последовали за ним. Подойдя к землянке, он постучал в дверь.

– Вера, к тебе гости приехали, открывай двери, – весело сообщил он.

– Я знаю, – приветливо откликнулась та, открывая двери. – Это родственники бабушки Ольги.

– Они самые, – пропуская гостей в хату, подтвердил дед Иван.

– Я в доме ничего не меняла, – присаживаясь на краешек кровати, сказала хозяйка. – Все стоит на своих местах.

Дед Семен стал неторопливо осматривать комнаты. Остановился напротив семейной фотографии, снял ее со стены.

– Это мы фотографировались перед отправкой отца в военный лагерь на переподготовку, – сказал он сквозь слезы. Держа снимок в руках, прошел в другую комнату. – На этой кровати мы с Гришкой спали, а вон на той мама с сестрой. – Он посмотрел на притихшую Веру. – Можно, я эту фотографию с собой заберу?

– Конечно, можно, – поспешно ответила девушка. – Вы можете все здесь забрать. А если хотите, оставайтесь в землянке жить. Я переберусь в заводское общежитие.

– Зачем же тебе переселяться, живи. Это теперь твоя землянка. А мы заберем только фотографии и, если ты не возражаешь, иконы. – Он присел на табуретку перед пузатым комодом, покрытым белой вязаной скатертью. – Если вы, барышня, не возражаете, я заберу на память и эту скатерть. Ее мама вязала еще до войны. – Вера молча кивнула головой в знак согласия. – Я зайду к вам перед отъездом и заберу озвученные вещи. – Вера снова кивнула головой.

Гости вышли во двор. Осмотрели стены, завалинку, которая осталась такой же, как и много лет назад. Все это благодаря уходу за домом новой хозяйки.

– В детстве каждое утро у меня начиналось вот с этой завалинки, – сказал дед Семен. – Мама поднималась рано и нас поднимала с первыми лучами солнца. У каждого была своя задача. Мне поручалось следить за гусями. Очень важно было следить, чтобы старый гусак не увел на пруд маленьких гусят. Вода в нем холодная, и они могли погибнуть. Вот я их хворостиной и отгонял от воды. А в обед пригонял домой.

В землянку деда Ивана гости вернулись только тогда, когда их позвала Елизавета Николаевна.

– Прошу дорогих гостей к столу, – громко сказала она, вытирая руки фартуком.

– Елизавета – родная сестра моей покойной жены, – пояснил дед Иван. – Поэтому и распоряжается в моей избе, как у себя дома.

Во дворе гостей встретила Олеся. Наливая воду в рукомойник, она посоветовала им вымыть руки и пригласила в избу к столу. Когда гости расселись, хозяйка поставила на середину стола большую фарфоровую тарелку, доверху наполненную варениками. Сверху добавила сливочного масла и сметаны. Дед Семен и внук переглянулись.

– Ешьте, не бойтесь, – весело засмеялась Олеся. – В этих варениках нет холестерина, которого так боятся на западе. Наши коровы пасутся на лугах, которые не обрабатываются пестицидами.

– Попробуйте, попробуйте вареников, – поддержала девушку Елизавета Николаевна. – Такие аккуратные и пузатые изделия умела готовить только ее бабушка. Вот она и переняла опыт. В Австралии таких не отведаете.

Первым рискнул попробовать неизвестное блюдо Виктор. Он положил к себе в тарелку один вареник и осторожно отломил вилкой кусочек. Обмакнув его в сметану, попробовал на вкус.

– Вы правы, Елизавета Николаевна, – сказал он улыбаясь. – Так вкусно не готовят даже в наших лучших ресторанах.

После этих слов ни у кого не осталось сомнений, и гости дружно навалились на угощение. Когда тарелка опустела, Олеся принесла кувшин с яблочным соком и стала разливать его по стаканам.

– Я поставила дрожжевое тесто, – обратилась девушка к деду Семену. – Завтра с утра напеку пирожков с мясом и абрикосовой курагой. Пойдем на кладбище, поминать бабушку Ольгу. – Гость с благодарностью взглянул на девушку и согласно кивнул головой. – А сейчас можете помыть ноги в тазике. Я нагрела вам полную выварку воды.

Утром Олеся проснулась от запаха теста. Открыв глаза, увидела, что тесто уже сбросило с кастрюли крышку и норовит вылезти наружу. Девушка быстро вскочила с раскладушки и, набросившись на него с кулаками, заставила вернуться обратно. Убрав постель, она растопила во дворе печку и, пока духовка грелась, стала лепить пирожки.

Когда гости проснулись, пирожки уже румянились в духовке, а на столе дымилась сваренная на молоке овсяная каша.

– Через пару часов пойдем на кладбище, – сказала она, – а пока завтракайте.

– Ты уж, детка, возьми в свои руки это мероприятие и руководи нами, – погладил по плечу Олесю дед Семен. – Откровенно говоря, я не знаю, как поминают усопших.

– Ничего особенного здесь нет. Возьмем с собой на кладбище выпить и закусить, у могилы бабушки Ольги выпьем, скажем добрые слова о ней.

Дед Семен согласно кивнул головой и позвал внука.

– Достань из сумки все спиртное, – сказал он ему, – мы заберем его на кладбище.

Олеся сложила в глубокую миску еще горячие пирожки, очистила два десятка сваренных вкрутую яиц, выложила в большую миску маринованные огурцы и все это аккуратно уложила в хозяйственную сумку. В пластиковый пакет положила бутылку водки, кагора и десяток одноразовых стаканчиков. Немного подумав, поставила трехлитровую банку с вишневым компотом. В это время ее окликнул Виктор.

– У нас с собой тоже есть спиртное, – сказал он, – но пробки можно вынуть только штопором.

– У нас нет дома штопора, – краснея, ответила девушка.

– Ничего страшного, – улыбнулся парень, видя, как засмущалась Олеся. – Обойдемся без штопора.

Когда солнце поднялось достаточно высоко и на траве высохла роса, дед Иван повел гостей на кладбище. Олеся передала сумку и пакет Виктору, а сама набрала в пластиковую бутылку воды.

– По пути нарвем цветов, – ответила она на немой вопрос молодого гостя, – и поставим букет на могилку бабушки Ольги.

– Как же ты поставишь в бутылку цветы? – усмехнулся Виктор. – Горлышко ведь узкое.

– А мы обрежем ножом макушку с пробкой, и у нас получится чудесная пластиковая ваза.

Старики пошли на кладбище по дороге, а Олеся повела Виктора через балку. Так и путь был короче, и цветов можно было нарвать. Когда дошли до балки, Олеся остановилась.

– Вы спускайтесь в балку и поднимайтесь на другую сторону, а я нарву цветов и догоню вас.

– Может мы перейдем на ты? – взял Виктор за руку девушку.

– Можно и перейти. Так даже лучше.

– Если не секрет, сколько тебе лет?

– Нет никакого секрета, – громко засмеялась Олеся. – В сентябре исполнится девятнадцать. – Она вынула свою руку из ладони Виктора. – Я уже давно совершеннолетняя девушка, но это вам ничего не должно говорить.

– А что мне должно говорить? – снова взял он ее за руку. – То, что ты по сравнению со мной еще ребенок? Мне недавно исполнилось тридцать лет. – Он пристально посмотрел на Олесю. – Это много или мало?

– Я этих веще не понимаю, – опустила глаза Олеся. – По-моему, это самый прекрасный возраст для мужчины. – Она смутилась своих слов. Посмотрев в сторону моста, воскликнула: – А наши дедули будут на месте раньше нас!