Текст книги "Деревня, хранимая Богом"

Твердые решения Альбины

На следующее утро Альбина поднялась очень рано. Покормила кур и индюков, дозаправила из канистры бензобак и поехала в сельский совет. До Центральной усадьбы от деревни четыре километра, путь недлинный. Но за то время, пока она ехала, перед ней проплыла вся ее короткая жизнь.

Альбина вспомнила детский дом, в котором никто не любил детдомовских. Хотя многие воспитательницы, лукаво притворяясь, убеждали, что они их любят, как своих. Но дети, лишенные родительской ласки, чувствовали фальшь и понимали, что все это красивые слова. Воспитательницы их не терпели и выполняли свою работу за деньги ради благополучия своих семей. В колледже тоже к ним относились с пренебрежением, словно к людям второго сорта.

Встретив Максима, она доверилась ему и была убеждена в искренности его чувств. Но, как показало время, никакой любви не было. Просто ему нравилась молоденькая, красивая шестнадцатилетняя девочка. А когда он ею наигрался, то, не объясняясь, ушел к страшной и конопатой Лушке, которая на два года старше Максима и меняла мужиков постоянно. Но на этот раз она смогла удержать мужика и родила ему двоих детей. А вот Альбина осталась одна, без детей и без мужа, хотя прожила замужем целых три года. Она даже не заметила, как подъехала к подъезду сельского совета. Ждать ей пришлось председателя – пожилую женщину – долго. А когда она появилась, рассказала ей о своей жизни. Женщина не стала задавать лишних вопросов, взяла у нее паспорт и, предварительно получив от Альбины заявление о разводе с Максимом, поставила штамп о расторжении брака.

– Правильно ты поступила, – сказала председатель сельского совета, возвращая Альбине паспорт. – Это следовало сделать давно. Я хорошо знаю Максима, а еще лучше – Лукерью. Они стоят друг друга. Как говорят в народе, два сапога – пара.

Альбина поблагодарила женщину, вышла во двор и только тогда посмотрела в свой паспорт. Легко вздохнув, как будто сбросила с себя огромный груз, она поехала к промтоварному магазину. Здесь она купила себе коротенькие джинсовые брючки, высокие итальянские сапожки на плотном устойчивом каблуке. Конечно, моднее выглядели сапоги на тонком каблуке, но Альбина решила, что в деревне такая обувь будет смотреться смешно. По дороге она еще заглянула в продуктовый магазин, купила целый килограмм халвы и баночку растворимого кофе. «Вечером приглашу Веру и Олега, – размышляла Альбина, – попьем кофе, устроим себе праздник». Максим для нее давно уже ничего не значил. И она смело самой себе призналась, что не хотела бы, чтобы он когда-нибудь к ней вернулся. На развод она долго не решалась подать, так как стеснялась. Извечное «а что люди скажут» сдерживало ее от решительного поступка.

До деревни осталось ехать совсем немного, когда Альбине захотелось примерить сапожки. Она остановила машину на обочине, сняла старые джинсы и надела купленные, примерила сапоги.

Подъехав к дому, Альбина увидела Максима, который стоял у свинарника с вилами в руках. Увидев машину, он отложил вилы в сторону и, добродушно улыбаясь, пошел ей навстречу. Подойдя вплотную, взял бывшую жену за руку и попытался поцеловать. Но Альбина выдернула руку и оттолкнула его.

– Ты что здесь делаешь? – с нескрываемым раздражением спросила она. – Кто тебе разрешил хозяйничать в моем дворе?

– Я возвратился, – снова попытался приблизиться к ней Максим. – Я снова с тобой, я не мог не вернуться. – Заметив. Что его слова не произвели на Альбину никакого эффекта, продолжил жалобным голосом: – Я такой несчастный человек. И жил я с Лушкой ради детей, а теперь понял, что это дети не мои. Да она и сама не знает, от кого у нее дети. Прости меня, любимая, – хватая девушку за руки, виноватым голосом попросил Максим.

Альбина выдернула свои руки из его ладоней, инстинктивно вытерла их о брюки и отошла на несколько шагов.

– Я тебе давно уже не любимая, – сказала она, медленно произнося слова. – А ты для меня уже давно пустое место. Между нами все кончено. А сегодня погас последний огонек. Я наконец-то нашла в себе силы и время, чтобы оформить с тобой развод. – И, достав из сумочки паспорт, показала штамп о расторжении брака.

– Да как ты посмела это сделать, не поставив меня в известность, – возмутился Максим. – Ведь ты живешь в моем доме, кормишься моим хозяйством. Да я тебя выгоню сейчас. Ты ко мне на коленях приползешь.

– Ты – полное ничтожество, – выслушав упреки, ответила Альбина. – Вон отсюда, – распахнула она калитку. – И дом уже не твой. Я здесь прописана и живу без тебя три года, плачу за все и веду хозяйство. Скажу тебе по совести и чести: в моем хозяйстве нет ничего твоего. Я все нажила своим тяжелым трудом. А тебя уже давно выписала из дома, так как у меня нет лишних денег, платить за беглого мужа. – Она перевела дыхание и добавила: – Я тебе, Максим, все сказала. Добавить мне больше нечего. Поэтому давай, брысь за калитку. Иди к своей жене и детям, – круто развернувшись, Альбина направилась в дом.

Через окно она наблюдала за Максимом, который все еще стоял во дворе с надеждой, что вот сейчас она выйдет и, как прежде, пригласит его в дом, усадит за стол, накроет обед. Увы, никто его не звал. Он бы, наверно, еще долго стоял посреди двора, но тут на велосипеде к дому Альбины подъехала Лушка. Была она не одна. На прикрепленных к раме и багажнику подушках сидели дети.

– Ты что это, дом перепутал? – обратилась она к растерянному Максиму. – Ну-ка марш домой. Дети плачут, отца ждут, а он, кобель, вспомнил старую любовь.

Максим посмотрел на окно, за занавеской которого четко просматривался силуэт Альбины, неспешно закрыл за собой калитку и пошел вслед за улыбающейся женой.

Альбина еще долго стояла у окна, потом повернулась к иконе Спасителя и слезно запричитала:

– Благодарю тебя, Всевышний, что ты наставил меня на путь истинный. Слава тебе, Господь Бог, Сын Божий, – она опустилась на колени перед иконой и долго разговаривала с Богом.

Васька довольный тем, что всем, кому он обещал в деревне перевезти кукурузу, помог доставить с поля урожай и теперь мог наконец-то заняться своим КамАЗом. Из брошенных в совхозе машин, он пытался собрать один рабочий грузовик. Двигатель и ходовую часть он уже перебрал. Пробовал заводить – работает как часы. Оставалось сварить кузов и техника будет готова к эксплуатации.

Довольная собой осталась и тетка Мария. Она долго стояла и смотрела на крупные початки кукурузы, уложенные ее детьми под навесом и прикрытые старым шифером. Посмотрев на волнистые листы, надежно прикрепленные один к другому, она перекрестилась.

– Дай бог здоровья Василю, – тихо проговорила женщина. – Ведь это он смастерил навес. Куда бы я с таким большим урожаем кукурузы девалась? – Вспомнив, зачем она вышла во двор, спохватилась. – Завтра повезу пшеницу на мельницу. Надо смазать колеса у тележки солидолом, а то скрипят на всю деревню.

Она с вечера уложила на тележку два больших мешка пшеницы, накрыла их клеенкой. Осталось дождаться утра, и можно отправляться в путь.

Встреча с волком

Утром, едва взошло солнце, Мария разбудила Афанасия.

– Корову я подоила, – сказала она сыну. – Тебе осталось выгнать ее в стадо. И не забудь покормить курей. Я смелю пшеницу и до конца дня вернусь.

Положив в тележку бутылку молока и свежеиспеченную пшеничную пышку, перекрестилась и покатила в сторону станицы Марьинской, где была ближайшая мельница.

До мельницы она добралась быстро, так как дорога шла почти все время под гору. Заняв очередь, призадумалась. Обратно катить тележку придется в гору. Успокоила себя тем, что в обратный путь на тележке будет полтора мешка муки и немножко отрубей. Зато вечером, когда вернется домой, поставит тесто, а утром напечет детям свежего хлебушка.

В очереди тетка Мария была третьей, но впереди нее стояла машина из станицы Зольской. Выгрузка мешков и оформление документов заняло много времени. Солнце уже катилось к закату, когда она обмолола пшеницу и получила муку. Перекусив молоком и пышкой, прикрыла мешки пленкой, перекрестилась и покатила домой.

Обратный путь, как она и предполагала, оказался намного труднее. Солнце уже зашло за горизонт, быстро темнело. Женщина стала волноваться. Только когда выкатила тележку на грейдерную дорогу, немного успокоилась. До дома оставалось не больше километра, да и катить стало легче.

Поравнявшись с кошарами, которые стояли в нескольких метрах от дороги, она услышала какой-то странный звук. Остановив тележку, стала всматриваться. От кошар несся разноголосый, надрывный лай собак. «Это они лают на меня, – подумала женщина. – Ведь в степи в такое время никто не бывает».

Вдруг ей показалось, что кто-то проскочил рядом с тележкой. «Это тень от луны», – успокоила себя тетка Мария. Но когда она подняла голову и посмотрела прямо перед собой, то увидела в нескольких метрах от себя сидящего на дороге волка. «Господи, не может быть, – растерянно пробормотала женщина. – Волки в этих местах появляются крайне редко и, как правило, зимой». Она остановила тележку и стала внимательно всматриваться в то место, где мгновение назад видела волка. Но там уже никого не было. «Это мне померещилось, – вздохнула с облегчением Мария. – Это у меня от усталости глюки разные перед глазами».

Но ей не померещилось. Едва тетка Мария сделала несколько шагов, как перед ней вновь появился волк и злобно зарычал. Женщина почувствовала, как у нее от страха на голове зашевелились волосы и стали подкашиваться ноги. Охнув, она упала в обморок.

Сколько пролежала Мария в таком состоянии, она не помнила. Когда очнулась и с трудом открыла глаза, увидела прямо перед собой оскаленную волчью морду. Из широко раскрытой пасти по высунутому языку волка прямо к ней на грудь стекала разящая псиной липкая слюна. В это мгновение тетка Мария думала, что волк сейчас начнет ее рвать на части и дети останутся сиротами. «Господи, спаси меня и моих деток», – неожиданно для самой себя прокричала она и, что было силы, схватила левой рукой за середину волчьего языка.

Волк от неожиданности упал на задние лапы, а передними стал упираться в землю, чтобы освободить язык. Но не тут-то было. Тетка Мария уже поняла, что это слабое место волка. Она сунула и правую руку в рот зверя, с еще большей силой потянула на себя язык. Одновременно кулак левой руки просунула в горло. Волк изо всех сил упирался передними лапами, пытаясь вырваться из капкана. Но время было упущено. Мария с залитыми кровью руками пальцами рвала стенки гортани и пищевода. Глядя в глаза женщины сумасшедшими зрачками, волк, слабея, упал на передние лапы. Было заметно, как жизненные силы покидают его.

Подержав еще некоторое время волка за горло, тетка Мария приподнялась с колен на трясущие ноги. Медленно вытащила одну за другой руки из глотки мертвого зверя. Из широко раскрытой пасти сочилась кровь, и свисал посиневший язык.

Все это время женщина не чувствовала боли. И только теперь, когда шоковое состояние понемногу ослабевало, обратила внимание на жуткую боль в руках. Левая ладонь была прокушена и из рваной раны обильно текла кровь. Пострадала и другая рука от волчьих клыков. Сняв с себя нижнее белье и разорвав зубами на лоскуты, перебинтовала раны. И только сейчас она четко осознала, какая угроза висела над ней. Чувство страха, что здесь могут быть еще волки, заставило забыть о боли в руках. Ухватив тележку, быстро домчала ее до деревни. Перевела дух только тогда, когда ее встретили деревенские собаки и, чувствуя волчий запах, подвывая и лая, шли за ней сзади. Но собак она не боялась. Закатив тележку к себе во двор, вошла в дом. На топчане сидели ее перепуганные дети. Вероятно, сердцем чувствовали, что с матерью приключилась беда. Обнимая детей, она отправила Афанасия к тетке Марфе. Сын стремглав побежал к соседке.

– Тетка Марфа, тетка Марфа, – стуча в окно, звал он гнусавым голосом. – Иди скорее, маму волки порвали.

Не задавая лишних вопросов, соседка быстро надела белый халат, повязала косынку, сунула ноги в галоши и поспешила за Афанасием. Когда она вошла в дом Чижиковых, увидела сидящих на топчане заплаканных детей и бледную Марию, которая, скрестив на груди замотанные руки, ждала помощи. Марфа тут же принялась командовать.

– Нюра, – приказала она девочке, – быстро вскипяти чайник. А ты, Никита, найди ножницы и чистый тазик. Тебе, Афанасий, нужно срочно сбегать на конезавод и сказать Николаю Викторовичу, что маму порвали волки. – Она профессионально размотала пропитанные кровью тряпки, осмотрела руки. – Без паники, – не скрывая озабоченности, сказала Марфа, – все вместе справимся с проблемой.

Сделав Марии укол, она стала осматривать и обрабатывать каждую рану. Кожа на левой руке в нескольких местах была вырвана с мясом. Из ран сочилась кровь. Правая рука пострадала меньше. На ней было два глубоких укуса от клыков. Обрабатывая раны, Марфа наблюдала за действиями соседки. Заметила, что та даже не кривится от боли, а молча сидит с какой-то отрешенностью. Такое состояние больной не на шутку встревожило ее. Убирая таз с окровавленными тряпками, Марфа сказала Нюрке:

– Отнеси таз во двор, поставь его под забор и закрой куском фанеры и обязательно положи сверху камень, чтобы куры туда утром не забрались. Вымыв руки с хозяйственным мылом и опуская закатанные рукава халата, Марфа шутливо толкнула в бок Марию.

– Все в порядке, подруга, – стараясь казаться бодрой, проговорила она. – Нечего тебе опускать голову. Сейчас выпьешь стакан настойки из моего травяного сбора – и спать. Утром нам предстоит поездка в районную больницу.

– Нет, я не поеду в больницу, – словно очнулась Мария. – А как же мои дети. Они и так перепуганы до смерти…

Она не успела до конца высказать доводы своего отказа, как на пороге появился запыхавшийся Афанасий и рядом с ним Николай Викторович, примчавшийся верхом на лошади.

– Утром на моей машине поедем в больницу, – тоном, не терпящим возражений, сказал он, стоя у раскрытых дверей и держа коня за уздечку. – По пути захватим с собой волка. А сейчас расскажи, как это было?

Мария, слегка волнуясь, рассказала директору конезавода, все что помнила. Он задал несколько уточняющих вопросов, почесал затылок.

– Скорее всего, это старый волк. Ведь он тебя встретил недалеко от овчарни. У него, вероятно, нет мочи ловить мышей, так он кружит вокруг кошар с надеждой, что, может, наткнется на больную овцу или слабого ягненка. Я не припомню случая, чтобы в наших краях волки нападали на людей, да еще летом.

На другой день, едва на востоке заалело небо, в дверь Марии постучал водитель машины с конезавода.

– Тетка Мария, – негромко позвал парень женщину, – давайте ехать, пока не жарко и мухи не летают.

Мария не заставила себя долго ждать. Она давно проснулась, собралась и ждала, когда ее позовут.

По дороге они завернули к тому месту, где по рассказу Марии была ее схватка с волком. Зверь лежал задубевший, с широко раскрытой пастью и вытянутыми лапами. Глаза его были открыты.

– Огромный волк, – размышлял вслух водитель, заворачивая зверя в полиэтиленовую пленку, – но довольно старый. Иначе он тебя, тетка Мария, одной лапой бы придушил.

От таких слов Мария почувствовала, как у нее на голове зашевелились волосы. Они буквально дыбом встали. Она отвернулась, медленно пошла к машине.

Ехали молча. Было заметно, что водителю неуютно везти мертвого волка, а Марии не было желания вести разговоры. Сильно болели раны, и боль доходила до самого сердца.

Подъезжая к районной больнице, увидели толпу людей и машину ветеринарной лаборатории. Не успела тетка Мария выйти из машины на землю, как ее окружили журналисты. Защелкали затворы фотоаппаратов. Снимали так, чтобы на заднем плане был виден мертвый волк. Корреспонденты наперебой просили рассказать о случившемся. Смущаясь и пряча лицо от камер, женщина кратко пересказала о встрече на ночной дороге.

– Вы смелая женщина, – подсовывая к самому лицу микрофон, проговорила молоденькая девушка. – Не каждый может вступить в схватку с таким матерым зверем. Скажите, какие чувства двигали вами во время схватки?

– Я не смелая, – еле слышным голосом сказала Мария. – А за свою жизнь я боролась потому, что у меня шестеро детей. Оставлять их сиротами я не имела права. – Она подняла голову, окинула взглядом толпу журналистов и, вытирая слезы забинтованными руками, добавила: – В этой схватке с волком мне помог Господь Бог. В последнюю секунду я со страхом и надеждой на чудо обратилась к нему за помощью, и он меня не оставил. Он дал мне силы и уверенность в победе над зверем.

В это время из дверей больницы вышла медсестра и повела Марию к врачу. Внимательно осматривая раны, доктор с удивлением покачивал головой.

– У вас в деревне есть медпункт? – наконец спросил он у Марии. – Я смотрю, вам оказали квалифицированную медицинскую помощь.

– Нет у нас никакого медпункта, – тихо ответила женщина. – Перевязку мне делала Марфа Федоровна Голикова. Она до пенсии работала в вашей больнице фельдшером-акушером.

– А вы ее не знали, – подсказала врачу медсестра. – Она уже лет восемь как у нас не работает. Отличный был специалист.

– Да, да, – пробормотал врач, – конечно. – И обращаясь к Марии, сказал: – Вам придется полежать у нас несколько дней. Мы за вами должны понаблюдать, дождаться лабораторных исследований. Экспресс-анализ мы уже провели, и он весьма обнадеживающий. Волк не больной. Но чтобы быть полностью уверенным в отсутствии признаков бешенства, требуется задержаться на несколько дней в больнице.

– Доктор, миленький, – взмолилась Мария, – я не могу остаться в больнице. У меня дома шестеро деток малых. Кто за ними присмотрит, кто их накормит? Назначьте мне лечение, выпишите лекарства, и я буду строго выполнять все ваши предписания.

– Ну, хорошо, – переглянувшись с медсестрой, согласился врач. – Лекарства вам выдадут бесплатно, а курс лечения, который я вам пропишу, покажете Марфе Федоровне. Она и будет вас лечить. Но если заметите что-то неладное, сразу к нам.

Заживали раны на руках тетки Марии очень долго, и это ее очень тревожило. Ведь на носу была зима, а она не приготовилась к зимовке. Руки болели, и она не притрагивалась к работе. Дети, конечно, помогали. Особенно удивлял Афанасий. Без напоминаний сын законопатил дыры в коровнике и свинарнике, замазал глиной в курятнике окна. Нарубил в лесопосадке жердей и сделал курам насест. Перемены в сыне заметила не только мать, но и Марфа Федоровна. Она с удивлением наблюдала за Афанасием, как тот вполне осознанно выкручивал из колодца воду и поил корову, обирал с животного колючие репейники, ухаживал за хозяйством.

Шло время. Раны хоть и медленно, но заживали, оставляя на вечную память шрамы от волчьих клыков. Снимая в последний раз бинты с рук Марии и сбрасывая их в таз, Марфа сказала:

– Благодари Бога, Маруся, руки твои в порядке, можешь снова и корову доить, и белье стирать. Ведь Нюрке тяжело своими детскими ручонками разминать старое и огрубевшее вымя. Да и Афанасия пожалеть надо. Он делает по дому всю тяжелую работу. И вот что я тебе еще хочу сказать: мне кажется, твой сын пошел на поправку.

– Я и сама заметила изменения в сыне в лучшую сторону, – посмотрев на собеседницу влажными глазами, тихо проговорила Мария. – Еще когда он прибежал домой и сильно возбужденный выкрикивал: «Там Аслан, он бил Афоню, он убил папу». Я сначала так испугалась, думала с ума сошел. Но когда он успокоился и, подняв на окне занавеску, совершенно четко сказал: «Сука, Аслан, убил папу», – я поняла, что он начинает выздоравливать. – Женщина смахнула набежавшую слезу. – Никому я об этом не говорила, но поняла четко, что Афанасий узнал людей, которые три года назад напали на деревенское стадо коров и убили моего мужа. Собиралась поговорить об этом с Николаем Викторовичем, но как-то смелости не хватило. Он и так много помогает людям. Вот, к примеру, за свой счет выделил микроавтобус, чтобы возил детей в школу. Его как-то даже стыдно обременять нашими проблемами. Быть может, ты с ним поговоришь? Не откладывай только надолго. Я думаю, Афанасия надо снова показать врачам. – Мария поднялась, поцеловала Марфу в щеку. – Спасибо тебе, дорогая соседка, на добром слове. Ведь ты же знаешь, он таким не был. И в школе хорошо учился, и от других детей глупостями не отличался.

– Да что ты мне рассказываешь, – растрогалась Марфа. – Говорят, клин клином вышибают. Вероятно, увидев своих обидчиков, Афанасий так испугался, что это положительно повлияло на психику парня.