Текст книги "Деревня, хранимая Богом"

– Давайте попробуем комбинацию из моих счастливых цифр, – предложила Вера. – Наберите пять пятерок и двойку.

Николай Викторович снисходительно улыбнулся, но спорить не стал. Он покрутил колесики. Вдруг в замке что-то щелкнуло, и он открылся. Когда подняли крышку, оба застыли в изумлении с открытыми ртами. Чемодан был до краев наполнен пачками стодолларовых купюр.

– Какие странные этикетки, – нерешительно предположила Вера. – Она взяла одну пачку и понюхала ее. – Еще краской пахнут, совсем новенькие.

– Это не этикетки, – забирая у девушки пачку долларов, сказал Николай Викторович. – Это американские доллары. А запах краски может свидетельствовать о том, что они фальшивые. – Он стал внимательно рассматривать каждую пачку. – Закрой дверь на крючок и поставь чайник, – попросил он Веру.

Закончив осмотр купюр, Николай Викторович присел к столу и стал прихлебывать крепкий чай. Пил долго, с наслаждением и молча.

– Доллары вовсе не фальшивые, – сказал он, ставя пустую кружку на стол. – Я хорошо рассмотрел их. Они уже были в ходу. В чемодане пять миллионов.

– Фигня какая, – тряхнула головой Вера, никогда не видевшая долларов, – если бы здесь было пять миллионов рублей, тогда было бы чему радоваться. Кому нужны эти доллары?

– Ты не права, – серьезно ответил Николай Викторович. – Здесь денег в десятки раз больше, чем пять миллионов рублей.

– Тогда заберите их себе, – решительно поднялась со стула девушка. – Мне они не нужны.

– Плохо, когда денег нет, – захлопнул сейф Николай Викторович. – Но еще хуже, когда они появляются в таком количестве, да еще неожиданно. – Он защелкнул замок. – Давай положим деньги снова под кровать, а я подумаю, что мы с ними будем делать. Мне нужно ехать по делам, а ты никому об этом, – показал он пальцем на чемодан, – не говори. Если хозяева сейфа узнают, что деньги находятся в деревне, они не только тебя и меня, но и всю деревню уничтожат.

Николай Викторович вышел за калитку, сел в седло и погнал рысью замерзшего на улице жеребца. Похлопывая верного коня по шее, тихонько проговорил: «Извини, дорогой, я немного заигрался и чуть не забыл, что ты у меня стоишь не в конюшне. Сейчас такое произошло в моей жизни, что я даже не могу понять: сон это или явь».

Выехав на гравийную дорогу, Николай Викторович направил коня вдоль узкоколейки. Когда он добрался до места, где рельсы подходят вплотную к зарослям, густо покрывших восточную часть заводских развалин, натянул поводья и поднял к глазам висевший на шее бинокль. Осматривая окрестности, увидел, как по краю плоскогорья в сторону глиняного карьера двигалась легковая милицейская машина. Следом за ней – два грузовика, кузова крытых были укрыты брезентом. Сердце Николая Викторовича радостно забилось. Он продолжал наблюдать за тем, как из подъехавших вплотную к карьеру машин стали один за другим выскакивать бойцы ОМОНа. Его внимание привлек гул еще одной машины. Только сейчас он заметил, что третья грузовая машина спустилась с плоскогорья и движется в его сторону. Нужно было уезжать. Ведь бойцы ОМОНа сначала всех мордой в снег уложат, а уж потом разбираются, где свой, где чужой.

Развернул жеребца, Николай Викторович наклонился к его шее и едва слышно сказал: «Давай, дорогой, назад в деревню». Словно поняв слова хозяина, конь взял с места в галоп. Поднимая за собой снежную пыль, он в считанные секунды вынес седока на самую вершину холма. Здесь Николай Викторович направил его к старой водокачке, остановился. Привязав коня, по железной лестнице взобрался на самый верх. Удобно устроившись на наблюдательном пункте, снова поднял бинокль и направил его в ту сторону, куда подъехала третья машина.

Грузовик остановился на небольшом расстоянии от узкоколейки. Из него стали выпрыгивать ОМОНовцы. Бойцы в камуфляжной форме, черных масках и с автоматами гуськом направились к развалинам. Не доходя до зарослей метров сто, стали разворачиваться в цепь. Охватывая место штурма полукольцом, утопая по пояс в снегу, они стали приближаться к указанному месту. Впереди бежала огромная овчарка и, громко лая, увлекала за собой инструктора. Вскоре все бойцы скрылись в зарослях. Николай Викторович перевел бинокль на машину. В кабине сидел один человек, скорее всего водитель.

Прошло более часа с того момента, как бойцы ОМОНа скрылись в зарослях, но никакого движения ни в сторону завода, ни от него не наблюдалось. Вдруг из зарослей выскочили два человека в черной одежде и направились к машине. Двигались они под таким углом, что водитель, сидевший в кабине, их не видел. Николай Викторович выхватил из кармана мобильный телефон и набрал номер полковника милиции Малова. Едва тот ответил, заорал в трубку:

– Серега, водителя третьей машины, что возле узкоколейки, сейчас бандиты ухлопают…

Он не успел договорить, как в трубке послышались короткие гудки. Сунув телефон в карман, Николай Викторович снова поднес к глазам бинокль. Расстояние между бандитами и машиной быстро сокращалось. Вдруг машина тронулась с места. Проехала назад несколько метров и забуксовала в глубоком снегу. Один из бандитов запрыгнул на подножку и попытался вытащить водителя из кабины. Воспользовавшись моментов, второй нападающий вскочил на подножку с другой стороны. Но дверцы были закрыты изнутри.

Николай Викторович почувствовал, как у него по спине между лопаток потекла струйка пота. «Что же ты, мать твою, ездить не научился», – в сердцах крикнул он. В это самое мгновение из кузова выскочили два бойца ОМОНа с собакой. Схватка с напавшими на водителя бандитами длилась недолго. Вскоре, закованные в наручники, они были отправлены в кузов. «Стратеги», – уважительно проговорил наблюдатель и стал шарить по карманам в поисках сигарет.

Тем временем из зарослей стали возвращаться бойцы. Автоматы они держали на плечах, что по неписаным правилам означало: со стороны деревни бандиты прорываться не пытались. ОМОНовцы быстро разместившись в кузове, и машина скрылась за бугром. «Представление закончилось, – сообщил сам себе Николай Викторович, – можно возвращаться».

Вернувшись на конный завод, Николай Викторович застал у себя в кабинете полконика милиции Малова.

– Я заехал к тебе на пару минут, – протягивая руку, сказал тот. – Хочу выразить свою благодарность. Нам удалось арестовать в развалинах завода более десяти человек. Сейчас там работают эксперты и опера. Но, – полковник сделал паузу, – скажу тебе откровенно, поймалась мелкая рыбешка, одни пескари. Вещественных доказательств преступной деятельности, конечно, хватает. Если следователи хорошенько покрутят пескарей, то, быть может, выйдут и на акул. Впрочем, лично у меня на этот счет большие сомнения. Ведь арестовали в основном бомжей, а с них какой толк? – Полковник закурил и протянул пачку Николаю Викторовичу, но тот отказался. – Понимаю твое разочарование, Николай. Но, согласись, сработали мы оперативно. Кстати, хозяину краденых овец убыток будет возмещен. Там установлена такая мясоперерабатывающая линия, просто супер. Вся из нержавейки. Любой мясокомбинат позавидует. Кроме того, нашли автономную электростанцию и много другого импортного оборудования. А все это больших денег стоит. – Он стал прощаться. – Единственное, чем я доволен, – сказал он, протягивая на прощание руку, – что мы сможем закрыть несколько висяков по краже скота. – Полковник обнял Николая Викторовича. – Спасибо, братишка, ты мне очень помог.

– Я хочу тебя попросить вот о чем, – директор конного завода посмотрел в глаза Малова, – сделай так, чтобы никто никогда не узнал о том, что это мы с Василем Иванченко тебе сообщили о бойне.

– О чем ты говоришь, – громко засмеялся полковник. – Думаешь, я ничего не понял, когда, заскочив к своей матушке, увидел у нее банки с бараньей тушенкой. Ты, Николай, все правильно сделал. Кстати, а куда рефрижератор подевался?

– А бог его знает, куда он делся, – прищурил глаза Николай Викторович. – Извини, Сергей, я ничего не знаю, а если бы и знал, то не сказал. Главное, водитель жив и невредим.

– Водитель, действительно жив. Он еще ночью позвонил хозяину и сообщил, что у него забрали машину вместе с мясом, а его самого высадили на улице в Нальчике. Поэтому нам и не удалось задержать хозяев бойни. Видимо, они поехали в Нальчик разбираться со своими партнерами. О деревне они даже не подумали, потому и оставили работать людей для обработки кишок и голов. – Полковник на минутку замолчал, потом, глядя в глаза Николаю Викторовичу, сказал: – Я хоть и мент, но родную деревню не предам.

Деревенские методы по переработке баранины

Весь день в доме Шандыбиных занимались переработкой баранины. Из рефрижератора Жорка с семьей выгрузил пятьдесят бараньих тушек, и они лежали навалом во дворе прямо на снегу. Клавдия очень беспокоилась, что кто-то из посторонних увидит их и начнет задавать ненужные вопросы.

– Я заполню мясом все пустые стеклянные банки, – сказала она мужу, – а пока они будут стерилизоваться, часть мяса сложу в деревянную бочку в погребе и залью его крепким рассолом. А ты, Георгий, разруби оставшиеся туши, сложи в мешки и отнеси на чердак. Пока на улице стоят морозы, мясо не пропадет.

Жорка сделал все так, как велела жена. Раскладывая по полу чердака мешки с мороженой бараниной, натолкнулся на свои старые рваные валенки, лежавшие в углу. «Кому нужна эта рухлядь – рассадник моли, – чертыхнулся хозяин. – Это все бабья жадность. Ведь выбросил же, а жена подобрала и запрятала на чердак». Он схватив задубевшую обувь и с силой швырнул их один за другим в проем. Перелетев через забор, валенки упали на скирду сена, которая стояла за домом Альбины.

Переработкой мяса весь день занималась и Вера. Утром, захватив все свои деньги – десять рублей – она поспешила в магазин к Варьке за солью. Подходя к дому Голованя, увидела, что окошко магазина уже открыто, из него идет сизоватый пар. Девушка поздоровалась с продавщицей. Та не говоря ни слова, стала выставлять на прилавок пачки с солью крупного помола.

– Это все мне? – удивилась Вера.

Варька молча кивнула головой.

– Но у меня всего десять рублей.

– Бери, – пододвинула пачки к краю прилавка Варька, – отдашь, когда будут, – и стала записывать в тетрадку долг. – Мои родители в прошлом году закололи полуторагодовалую свинью, мяса была целая гора. – Девушка облокотилась на прилавок. Чувствовалось, что ей скучно одной торчать в магазине, хотелось поговорить. – Так они сало посолили, а мясо обжарили и уложили в стерилизованные банки. Потом еще десять часов в выварке их стерилизовали. Потом закатали и мы все лето варили борщ со свининой, тушили картошку. А что не вместилось в банки, порубили и засолили в кастрюле. Летом матушка вытащит кусок соленого мяса, положит его в тазик с холодной водой и из вымоченного мяса варит все, что захочется.

– Как здорово, – воскликнула Вера. – Вода соль забирает, а в мясе остаются все питательные вещества.

Дома она поточила нож, затем слазила на чердак и принесла двенадцать трехлитровых банок, оставшихся от прежней хозяйки. Тщательно промыв банки в теплой воде, заполнила мелко нарезанной обжаренной бараниной. Установив банки в выварку с водой, стала ждать, когда начнется кипение. Как только между банок появились пузыри – предвестники скоро закипания, она завела будильник, отсчитав десять часов. «Если не услежу за временем, будильник подскажет, когда пора закручивать банки», – сказала она сама себе. Девушка подбросила в печку кукурузных кочерыжек и, взяв топор, стала рубить на небольшие куски туши и складывать их трехведерную эмалированную кастрюлю, обильно посыпая солью. Когда кастрюля была заполнена до верху, она сверху насыпала тонкий слой, накрыла куском марли и поставила сверху пластмассовое ведро с водой. Оставшиеся две бараньи туши она повесила в сенях на гвоздях, прикрыв тюлевой занавеской. Осмотревшись, увидела несколько ребрышек. Сложив их в гусятницу, поставила жарить в духовку. «Пока мясо будет жариться, сбегаю за водой», – сказала она сама себе и, схватив ведра, вприпрыжку побежала к колодцу.

Сделав четыре ходки, Вера наполнила водой бачок и тазик, два полных ведра поставила под лавку. Довольная своей работой, сама себя похвалила: «Умница, Верочка, все успела сделать. Не зря в народе говорят: кто рано встает, тому Бог счастье дает». Бегая с ведрами от колодца к дому и обратно, Вера обратила внимание на необыкновенную тишину, стоявшую в деревне. Даже собак не было видно. Похоже, и им в эту ночь досталось немало костей.

Вера вернулась в землянку, закрыла дверь на крючок, вынула из духовки гусятницу с жареными ребрышками. Достала две тарелки и выложила в них мясо.

– Ну что, Шамиль, – обратилась она к лежавшему на подушке коту, – завтракать будем?

Тот, словно понимая, что его приглашают кушать, сладко потянулся, выгнул спину и вытянул лапы. Спрыгнул с кровати и подошел к хозяйке.

– Кушай, – поставила перед ним тарелку Вера. – Ты у меня воспитанный мальчик. Сколько вокруг баранины, а ты терпеливо ждал, когда тебе дадут твою порцию.

Кот понюхал мяса, посмотрел на тарелку хозяйки, словно хотел убедиться, что его порция нисколько не меньше, и неторопливо стал обгрызать ребрышки. Вера время от времени отрывалась от своей тарелки, гладила Шамиля по спине и приговаривала: «Ешь, мой сыночек, мяса у нас теперь много. На выходные позовем Олега с Кириллом и закатим мясной пир».

Покончив с завтраком, Вера собрала косточки и бросила их в жарко горящую печку. Сытого кота выпустила во двор, а сама налила в чугунок горячей воды и тщательно с мылом и содой вымыла нож, топор и столы в комнате и сенях. Затем принесла из сарая ведро с разведенной известью и побелила печку. В завершение всего развела глину и смазала полы в комнате, кладовке и сенях.

В это самое время в доме Чижиковых решался вопрос: что делать с полусотней бараньих тушек, которые лежали в сенях?

– Что же мы будем со всем этим делать? – вздыхала тетка Мария, обращаясь к детям. – Пару недель мясо может полежать и здесь, пока на улице морозы. А как потеплеет, пропадет ведь. Соли у нас всего одна миска, да и та не полная. Денег нет, а у соседей не займешь, всем соль нужна.

Нюрка молча сидела доске ручной мельницы и измельчала кукурузу на крупу. Закончив работу, она также молча оделась, взяла два дырявых пластиковых пакета и выпорхнула из комнаты на улицу. Посмотрев по сторонам и никого не увидев на улице, направилась к дому Кадычихи. Зашла со стороны огорода и стала наблюдать за дверью. Во дворе никого не было. Обогнув стог сена, девушка быстро открыла дверь в сарай и прямым ходом юркнула к яслям, в которых лежали куски поваренной соли. Наполнив оба пакета, сгибаясь под тяжестью ноши, направилась домой. Войдя в комнату, она вывалила куски в ящик и стала обухом топора измельчать их. Затем достала из-под печки ступку, протянула ее брату.

– Возьми толкач и перетолки в ступке всю соль. Помельче толчи, – предупредила она. – Мелкую соль ссыпай в тазик. А я еще раз сбегаю, пока тетка Фроська спит.

Наполнив пакеты второй раз, Нюрка выскочила из сарая и направилась к дому. Когда уже дошла до дороги, вспомнила, что забыла закрыть за собой дверь. «Кадычиха увидит открытую дверь и сразу обо всем догадается, – со страхом подумала девушка. – По следам вычислит, кто украл соль, и тогда беды не миновать». Поставив пакеты в снег, она бегом помчалась обратно. Подбежав к сараю, приподняла висевшую на одной петле дверь и тихонько прикрыла ее. Не успела она сделать и пару шагов, как услышала мужские голоса, которые доносились с сеновала. Затаив дыхание, девушка остановилась и прислушалась. По голосу узнала сына Кадычихи Фильку. Второй голос был незнаком.

– Смотри, братан, чтобы сегодня же прощупал каждый двор, – услышала Нюрка голос незнакомца. – Я нутром чувствую, что машина с бараниной осела в деревне. И обрати внимание на собак. Они любят таскать кости со двора на улицу. Видишь, нет ни одно пса. Это значит, что они сыты. Аванс за работу я уже оставил твоей матери. Когда все сделаешь, получите остальное.

Незнакомец пожал на прощанье Фильке руку и направился в сторону грейдерной дороги. Бедная девушка, дрожа от страха и холода, дождалась, пока Филька зайдет в дом, вернулась к своим пакетам, подхватила их и помчалась к себе. Она так же, как и в первый раз, измельчила топором крупные куски и стала помогать брату. Когда тазик был полон мелкой соли, удовлетворенно сказала:

– У нас соль получилась не хуже магазинной.

Вернувшаяся от коровы мать, чуть не выронила с рук подойник.

– Это откуда же столько соли?

– Не волнуйся, мама, все нормально, – улыбнулась дочь. – Я позаимствовала немного в сарае Кадычихи. У нее там полные коровьи ясли.

– Пусть нас Бог простит, – тихо сказала мать, ставя подойник на стол. – Но Кадычиху нам жалеть не стоит. Ее дочка раньше работа дояркой на ферме и без стыда и совести тащила домой все, что под руку попадется: и молоко, и комбикорм и даже соль.

Тетка Мария налила детям в миски молока, накрошила свежеиспеченные кукурузные лепешки.

– Садитесь завтракать, а я отнесу корове пойло.

Слив в одно ведро помои, она вышла во двор. А Нюрка, позвав на помощь брата, затащила в комнату тазик с солью и поставила его под кровать. Не успела она опустить покрывало, как со двора послышался тревожный голос матери.

– Что ты ко мне прилип, – чуть не плача говорила Мария. – Поищи себе молодую женщину.

– Я к тебе, тетка Мария, не собираюсь приставать, – раздался голос Фильки. – Просто прошу пустить меня в хату и угостить парным молоком. Ты же знаешь, моя мать корову не держит, а мне очень хочется парного молочка.

– Да какое там молоко, – отбивалась от надоедливого соседа Мария, – все что надоила, вылила в миски детям. Они, наверно, уже все съели.

Но наглый сосед не хотел слышать, что ему говорят. Он грудью подталкивал соседку к двери хаты. Потом сильно оттолкнул ее. Поскользнувшись, женщина упала прямо на пороге и громко заплакала. На шум выскочили дети. Увидев лежащую на земле мать, Нюрка схватила топор и, подняв его над головой, двинулась на обидчика.

– Если ты посмеешь переступить порог нашего дома, – тихо сказала она, – я отрублю тебе ногу.

Перепуганная малышня раздетыми выскочили во двор и стали помогать матери подняться. Филька, не ожидавший такого отпора, отступил назад. Потом виновато улыбаясь, стал поднимать тетку Марию, приговаривая, что толкнул он ее случайно.

Увидев через окно потасовку во дворе Чижиковых, дед Иван сдернул с гвоздя ружье и бросился на выручку.

– Филька, паршивый пес, ну-ка марш со двора вдовы, – прилаживая на плетне дробовик, закричал он. – Иначе разделаю тебе всю задницу, будешь неделю отмачивать ее в тазике с водой.

Сунув руки в карманы, Филька молча вышел со двора и направился к пруду.

– Правильно идешь, – крикнул вдогон дед Иван. – Окуни свою пьяную голову в прорубь.

На крик старика стали собираться все соседи. Дед Иван сразу почувствовал себя героем. Он взял из пачки Василя папироску, неторопливо прикурил от протянутой спички.

– Видать, это хорек получил задание от своих хозяев, – кивнул в сторону удаляющего Фильки старик. – Теперь только и следи, чтобы не проник в курятник. А отсюда следует, что каждый должен держать свой курятник на запоре.

Трудная зимовка

В деревне, засыпанной по самые крыши снегом, заканчивались запасы топлива и кормов для животных. Все жили надеждой на скорейшей приход весны. Каждое утро жители с тоской и страхом осматривал убывающие запасы сена. Некоторые уже стали потихоньку смыкать с крыш солому и давать коровам. Но и в таком трудном положении люди не падали духом, каждый надеялся на Бога и помощь соседа. Вот почему появившийся рефрижератор с бараниной они восприняли не иначе, как божий дар за свое терпение. Принимали этот дар люди и с благодарностью, и со страхом. Этот страх витал в воздухе, носился по дворам, словно предвещая что-то недоброе. И когда дед Иван высказал предположение о том, что по деревне рыщет хорек, каждый сразу подумал о своем доме. Практически все уже переработали баранину, и свежего мяса ни у кого не осталось. Не осталось даже костей – все сожгли в печках.

Народ, взбудораженный криком деда Ивана, стал потихоньку расходиться по домам. Чтобы как-то успокоить земляков, Васька громко сказал:

– Милиция к нам с обыском не придет, а посторонним в наших дворах делать нечего.

– Это точно, – поддакнул Дед Иван. – Мы, деревенские мужики, свое дело знаем. – Он сдвинул на затылок шапку. – Пойду заряжу свой дробовик. – Он повернулся к тетке Марии. – А ты, соседка, ничего не бойся. Все двери запри и собаку пусти по проволоке, пусть бегает по двору.

Как и большинство деревенских мужиков, Мирон вернулся домой, когда солнце уже поднялось над макушками тополей. Он аккуратно сгреб с саней сено и, разделив его на три части, отнес в сарай, положив каждой корове равную долю. Увидев жену, которая несла в ведрах пойло, тихо сказал:

– Поеду в поле подберу остатки соломы, – он устало сел в сани. – Сено закончилось. Будем переводить скотину на солому.

До обеда Мирон сделал две ходки. Солому сложил во дворе за сараем. Не заходя в дом, поехал в поле в третий раз за остатками. Подобрав все до последней былинки и набрав всего половину воза, направился к матери. Заехав во двор, аккуратно перенес руками солому в сарай. Одну охапку бросил в ясли голодной корове. Та с жадностью стала жевать почерневшие от влаги стебли.

– Еще зима не закончилась, а у нас не осталось даже соломы, – тихо проговорил он, поглаживая корову по исхудавшей спине. – Как будем доживать зиму, один бог знает.

Закрывая дверь в коровник, Мирон услышал гул машины. Выглянув из-за угла сарая, заметил светлый «Москвич», который остановился возле моста между прудами. Из машины вышли двое незнакомых мужчин. Один из них направился к магазину. Долго стучал в окошко, но ему так никто и не открыл. Вернувшись к своему попутчику и о чем-то поговорив, оба направились во двор Кадычихи.

Осторожно, чтобы не скрипел под ногами снег, Мирон перебрался к углу дома соседки, приложил ладонь к уху, прислушался.

– Больная я, – тихо говорила Ефросинья, – всю ночь оборотни не давали покоя.

– Ты что, веришь в оборотней? – с усмешкой спросил один из гостей.

– Да как же не верить, – заплакала Кадычиха. – Я приоткрыла дверь, а в щель просунулась волчья морда. Огромная, как вон тот чугунок, – показала она пальцем на расколотую посудину, висевшую на плетне.

– Это был не волк, – продолжал гость. – Это была морда волкодава Васьки Иванченко.

– Нет, нет, – замотала головой Ефросинья. – Морда была совсем гладкая, а Васькиного волкодава косматая, как у льва. И выл всю ночь на луну точно как волк.

– На луну воют не только волки, но и собаки, – похлопал хозяйку по плечу незнакомец. – Особенно сильно воют, когда жрать хотят. Но это уже наша забота. Мы найдем этого волка-оборотня.

Второй незнакомец все время молчал, внимательно наблюдая за Кадычихой, которая зябко куталась в шаль.

– Тетя Фрося, – вежливо спросил он, – вы давно видели Афоньку?

– Недавно, – обрадовалась Кадычиха. – Вчера стирала на пруду мешки из-под сахара, а он буквально в десяти шагах от меня прошел.

– А ты не ошибаешься?

– Я что, пьяная, чтобы ошибиться, – обиделась Кадычиха. – Да я любого деревенского мужика узнаю не только в лицо, но и со спины. Он, правда, когда проходил мимо меня, отворачивался. Но я его сразу узнала. Еще подумала, что в такую погоду по деревне только голодные собаки бегают и такие придурки, как Афонька.

– А откуда он шел? – встревожились гости.

– У этого дурака одна дорога: с деревни на конный завод и обратно.

– Он шел один или с ним кто-то еще был?

– Он был не один, – уверенно сказала Кадычиха. – Я как раз заканчивала выкручивать мешки и подняла голову, чтобы спрятать закоченевшие руки под телогрейку. Вижу, от конного завода идут двое: Афонька и Васька. Первый свернул на мостик, а второй пошел в деревню через пруд.

– Спасибо за информацию, тетка Ефросинья. Мой помощник на днях завезет тебе полный баллон с газом.

– Ой, спасибо вам, хлопцы, – залепетала Кадычиха. – Газ у меня уже давно закончился. Я отработаю.

– Конечно, отработаешь, – в один голос сказали гости.

Кадычиха юркнула в дом. Тихо ступая, покинул свое укрытие и Мирон. А незнакомцы еще какое-то время походили вокруг, всматриваясь в занесенные снегом следы, затем сели в машину и поехали в сторону конного завода.

Запрыгнув в сани, Мирон направился в мастерские. Несмотря на конец рабочего дня, Васька занимался ремонтом сеялок. Увлеченный работой, он не сразу заметил, как открылись ворота и в помещение въехали сани.

– Готовлю технику к посевной, – кивнул он на агрегаты, протягивая Мирону руку. – Четыре штуки уже готовы. Надеюсь, к концу недели и остальные приведу в порядок.

– Это ты правильно делаешь, – поддержал его Мирон. – Весна не за горами. Только чем сеять поля будем? Сено закончилось, соломы осталось на две недели. Придется или семенное зерно пускать на корм, или скот резать. А там, или пан, или пропал.

– Конечно, пан, – раздался сзади голос Николая Викторовича. – К чему такие мрачные настроения, Мирон Андреевич? – улыбнулся он, сидя верхом на гарцующем жеребце. – Нашей деревне не впервой приходится доживаться до ручки, но как говорила моя бабушка, Бог милостив и своих детей на произвол судьбы не бросит. Деревне нашей часто приходилось ходить в подранках. То неурожаи, то обыски, то немец. Правда, что касается последних, так они мимо нас прошли. Зато у соседей все выгребли, и те вереницами шли через нашу деревню и просили милостыню. А наши крестьяне – самые милосердные люди на свете, делились последним.

– Это ты к чему, Николай Викторович? – прищурился на него Мирон.

– Это я к тому, Мирон Андреевич, что не нужно скармливать скоту семенное зерно. Вон за балкой стоит моя скирда сена. Нужно перевезти ее в деревню и раздать всем, у кого есть коровы. На каждый двор по одному возу. Пусть дед Муханя этим займется. Скажи, что за работу я ему заплачу.

– За сено, конечно, огромное спасибо вам, Николай Викторович, – снял шапку Мирон. – Но сено – это, как говорится, полбеды. Есть кое-что серьезнее.

– Ты имеешь в виду чужаков, которые интересуются нашей деревней? – Перехватив недоуменный взгляд Мирона, Николай Викторович распахнул на груди полушубок. – Я только что наблюдал за деревней при помощи вот этого инструмента, – показал он бинокль. – Много чего интересного увидел. Например, что наши гости колесят по всей деревне и тоже с помощью бинокля вдоль и поперек рассматривают все дворы. Наблюдал я за ними и во дворе Кадычихи. Догадайся, кого я там увидел, кроме этих «кунаков»? А видел я твою персону, стоявшую за углом и подслушивающую разговор. Видеть-то я вас всех видел, а вот о чем говорили, мой инструмент мне не поведал. Может, ты расскажешь?

– Да, собственно, и рассказывать не о чем. Кадычиха жаловалась на оборотня. А те ее убеждали, что это был Васькин волкодав. Потом гости поинтересовались, давно ли она видела Афоньку. Ефросинья сказала, что видела как ты и Василий с Афанасием шли вчера со стороны конного завода. За информацию обещали Кадычихе баллон с газом завезти. Вот и все, что я услышал.

– Вот оно как? – неопределенно проговорил Николай Викторович.

– Да пусть они хоть с вертолетов осматривают деревню, – воскликнул Мирон. – На каждом погребе висит замок, а то и два.

– Береженого бог бережет, – тихо проговорил Николай Викторович. – Вот что, мужики, нужно составить список дежурных по деревне. Дежурство должно быть круглосуточным. Собак во дворах на ночь необходимо спускать с цепи. В милиции помощь просить не будем. Возможна утечка информации, и это только насторожит наших непрошеных гостей. Меня завтра в деревне не будет, но если возникнет экстремальная ситуация, звоните моему заместителю по безопасности, у него люди подготовленные, помогут.

Николай Викторович развернул жеребца и, пригибаясь в распахнутых воротах, выскочил из мастерских. На полном галопе подскочил к дому Веры. Девушка встретила гостя улыбкой.

– Достань-ка сейф, – попросил он девушку. Когда она вытащила чемодан из-под кровати, открыл его и взял одну пачку долларов. – Спрячь сейф в шифоньер. Я скоро вернусь из командировки, и мы решим, что делать с остальными деньгами. А сейчас, Верочка, сядь и внимательно выслушай меня. Я принял решение определить на лечение в Пятигорскую клинику твоего брата Олега и Афанасия. С руководством клиники я уже переговорил, они согласны принять обоих ребят на лечение.

– Как же Олежка будет без меня? – вскочила Вера.

– Успокойся, – положил ей руку на плечо Николай Викторович. – Думай не о себе, а о брате. С одной стороны, в клинике его обследуют и назначат необходимое лечение. С другой, если мы ребят отсюда не отправим, то рано или поздно бандиты достанут их и тогда пострадает вся деревня.

Вера заплакала. Она с трудом представляла себе, как будет жить без брата, за которого очень переживала.

– Давай мне документы на Олега и запасное чистое белье, все остальное мы купим в Пятигорске.

Всхлипывая, девушка стала рыться в шифоньере. Достала чистые носки, рубашку, трусы и майку. Затем вынула завернутые в кусок газеты различные справки и свидетельство о рождении Олега.

– Можно я с вами тоже поеду?

– Нет, – категорически ответил Николай Викторович. – Без лишнего шума и суеты, чтобы никто в деревне не знал, я увезу их завтра рано утром. Вот только к тетке Марии сейчас заеду. Думаю, она будет рада такому известию. – Он взял за плечи всхлипывающую Веру. – Выше нос, моя девочка, все у нас получится. Главное, держи дом на замке и за порог ни шагу. Если что, немедленно звони Мирону. Он мне говорил, что его дочка обеспечила тебя телефонной связью. – Николай Викторович поднялся и направился к двери. – Вот еще что, – остановился он у порога. – Если возникнет вопрос: куда делись Олег и Афоня, говори смело, дескать, по линии социальной защиты их отправили на лечение за границу. Об этом я предупрежу и тетку Марфу. Где мы спрятали ребят, никто не должен знать. Даже дети тетки Марии.

Николай Викторович ушел, а Вера перетащила сейф из кухни в спальню, открыла шифоньер и спрятала его внизу за одеждой. Закрывая дверцу, она прищемила рукав висевшей в шкафу шерстяной кофты, принадлежавшей когда-то Вакулинчихе. Девушка сняла кофту с плечиков, примерила. Размер был как раз ее. Она уже собралась застегнуть пуговицы, но, испугавшись пришедшей в голову мысли, сбросила кофту. «А что если эта одежда была любимой тетки Ольги, и она начнет приходить ко мне по ночам и требовать, чтобы я вернула ее кофту». Вера со страхом повесила одежду обратно в шифоньер и захлопнула дверцу.