Текст книги "50 знаменитых бизнесменов"

После смерти Сталина отец Федорова наконец был реабилитирован и оказался на свободе. Святослав написал официальное письмо с просьбой принять его в ординатуру Ростовского института, был принят и закончил ее в 1957 г.

Это стало важным этапом в жизни Федорова. Его целью была работа в научном учреждении и разработка новых методов лечения глаза. Чтобы защитить диссертацию, ординатор в течение полутора лет ежедневно до трех часов работал в клинике, а потом через весь город ехал в нейрохирургическую клинику, чтобы исследовать больных. Он изучал состояние глаза при опухоли мозга или воспалительных процессах в мозгу, изучал поле зрения при заболеваниях, фотографировал глазное дно. К девяти часам вечера, приняв пять-шесть пациентов, возвращался в свою клинику, чтобы проявить пленку и отпечатать фотографии. Домой он приезжал не раньше 12 часов ночи.

Так были получены данные для научной работы «Связь между слепым пятном и зрительным нервом при заболевании центральной нервной системы», законченной в 1957 г. Федоров пришел к выводу, что любой человеческий орган, несмотря на отек или кровоизлияние, длительное время сохраняет нормальные функции, т. е. имеет огромные резервные механизмы. И все же некоторые офтальмологи, присутствовавшие на защите диссертации, усматривали в работе некоторую «ересь».

В Ростове, где с трудоустройством было очень сложно, молодой ученый некоторое время продолжал работать ординатором в областной больнице. Но как-то он встретил знакомую, которая предложила ему ехать в филиал НИИ глазных болезней им. Гельмгольца в Чебоксарах, где в то время была вакансия заведующего клиническим отделением. Выиграв конкурс, Федоров отправился в Чебоксары и принял в свое распоряжение глазное отделение.

По-прежнему Федорова больше всего привлекала хирургия. Чтобы создать для нее техническую базу, он с увлечением ездил по заводам, выясняя возможности изготовления новых хирургических инструментов.

Как-то в иностранном журнале Святославу попалась статья о замене помутневшего хрусталика глаза. В то время единичные операции такого рода делались только в Англии и Голландии. Федоров загорелся этой идеей и отправился к начальству. На него посмотрели как на инопланетянина. Это, однако, не остановило напористого ученого. На Чебоксарском электроаппаратном заводе рабочий С. Я. Мильман взялся сделать искусственный хрусталик. Через две недели по чертежам Федорова он изготовил не только образцы линзочек, но также штампики и приспособления для пропиливания краешка линзочки, чтобы вставлять крепежные дужки. По вечерам на кухне ученый и рабочий изготовляли линзочки.

Во дворе Федоров поставил 10 клеток с кроликами, накрыл их крышками от дождя и снега и начал имплантировать искусственные хрусталики. В 60-м году с фотографиями глаз четвероногих пациентов хирург оправился в Москву, чтобы доложить о результатах работы. В столице он произвел фурор. Для уровня советской офтальмологии это, по словам самого Федорова, было равнозначно запуску первого искусственного спутника. А за границей таких операций насчитывалось не более нескольких десятков. Недаром на конференции по изобретательству в офтальмологии хрусталики, пущенные по рядам для ознакомления, были попросту украдены.

Уже в сентябре 1960 г. Федоров обычным бритвенным лезвием «Спутник» сделал первую операцию. Пациенткой стала двенадцатилетняя Леночка Петрова. Поскольку человеческого зрения для проведения операции было недостаточно, Федоров взял микроскоп, поставил его на тумбочку, обложил толстыми книгами, чтобы он не упал на больную, и имплантировал хрусталик. Уже через день Леночка стала видеть на 30–40 %. Потом были сделаны еще несколько успешных операций.

Местное начальство было в восторге. Ведь в Чебоксарах делали то, чего не было в Москве. Однако из столицы пришло распоряжение прекратить «эксперименты на людях». Федорову было предложено практиковаться на кроликах, собаках и… обезьянах, которых в Чебоксарах, естественно, не было. Никакие уверения в том, что оперируют только тех пациентов, которым другими методами помочь невозможно, не помогли. Чтобы отделаться от чересчур надоедливого врача, Федорова отправили в длительную командировку в Ташкент. Вернувшись, он обнаружил, что все его кролики передохли. Потом последовало разбирательство на партбюро. Некоторые сослуживцы стали избегать экспериментатора. Федоров написал заявление об уходе, которое тут же было удовлетворено.

В Москве Федоров познакомился с журналистом Аграновским. Тот позвонил в министерство, и это помогло. Был издан приказ о восстановлении Святослава Николаевича на прежней работе с оплатой всех дней вынужденного отсутствия, а директора обязали создать условия для продолжения работы. Однако в Чебоксарах после всего происшедшего работать было невозможно. Пришлось перебраться в Архангельск, где в пределах доступности был Ленинград с хорошей технологической базой.

В 1961 г. Федоров как заведующий кафедрой глазных болезней Архангельского мединститута продолжил работу над выпуском и имплантированием хрусталика и через два года с помощью ленинградских мастеров усовершенствовал свое изобретение, сделав лучший в мире искусственный хрусталик глаза со зрачковым креплением. Линзочки делали сами, нагревая пластмассу на электроплитке, а во время операции использовали нитки из женских капроновых чулок. До 1967 г. было сделано триста таких операций.

Несмотря на международное признание, в Союзе работа Федорова воспринималась далеко не однозначно, прежде всего коллегами-офтальмологами. Многие его метод просто не признавали. Тогда Федоров, получавший огромное количество писем от отчаявшихся больных, начал брать на операции людей в первую очередь из тех областей, где его изобретение принимали в штыки. В результате скептикам пришлось постепенно сдавать позиции.

И все же один раз работу чуть было не прикрыли совсем. В 1965 г. к Федорову приехала специальная комиссия во главе с профессорами из Одессы. Увидев результаты, они пришли в восторг. Но на заседании ученого совета института им. Гельмгольца, получив соответствующие инструкции, комиссия дала отрицательное заключение. И снова вмешательство журналиста Анатолия Аграновского, давнего поклонника и заступника Федорова, отдыхавшего вместе с председателем ученого совета в Карловых Варах, помогло предотвратить катастрофу.

Работать приходилось в очень тяжелых условиях. Число пациентов все возрастало, и Федоров начал подумывать о том, чтобы перебраться в город с развитой промышленной базой и продолжить развитие направления. Сначала выбор пал на Киев, где директор клиники Плитас собирался на пенсию и определил в наследники Святослава Николаевича. Но при личном участии Брежнева в Киев была переведена профессор Шлопак, когда-то доставшая соринку из глаза генсека. Пришлось искать другие варианты. В конце концов при поддержке министра здравоохранения Федорова перевели в Москву, разрешив взять с собой несколько сотрудников, приборы и инструменты.

Уезжать было трудно. Коллеги обиделись на «летуна»; в обкоме партии вообще запретили выдавать Федорову трудовую книжку и партбилет, но опоздали: Святослав Николаевич успел сняться с партучета и забрать трудовую книжку до выхода приказа.

Первые годы в Москве были очень сложными. Долгое время Федоров возглавлял небольшую лабораторию по имплантации искусственного хрусталика при 3-м Московском медицинском институте. Там в 1973 г. он занялся имплантацией искусственной роговицы, впервые в мире разработал и провел операции по лечению глаукомы на ранних стадиях.

В 1973 г. лаборатория выделилась из состава института и стала называться Московской научно-исследовательской лабораторией экспериментальной и клинической хирургии глаза Минздрава РСФСР. В этом же году здесь начали проводить операции по коррекции близорукости по методике Федорова, связанной с нанесением надрезов на роговицу.

К 45 годам у Федорова за плечами было два неудачных брака, и он решил, что «с женщинами всегда много проблем». Поэтому с новой женитьбой не торопился. Но вот 23 марта 1974 г. в кабинет к нему явилась красивая молодая женщина, которая, договариваясь о приеме по телефону, представилась как «аспирантка Иванова». Ее звали Ирэн и пришла она вовсе не за помощью в научной работе. В операции остро нуждалась ее тетя из Ташкента. Несколько недель Ирэн и Федоров виделись довольно часто и произвели друг на друга сильное впечатление.

Через месяц, когда ташкентская тетя выписалась из клиники, Святослав взял у Ирэн телефон. Звонка она ждала еще целый месяц. А когда дождалась, начался роман, окончившийся браком. Он длился 26 лет и был очень счастливым. «Слава жил делом, а я жила им», – говорила Ирэн Ефимовна. Общество друг друга супругам не надоедало. Ирэн Ефимовна даже оставила свою специальность, закончила курсы медсестер и в поездках помогала мужу оперировать.

В 1979 г. на базе лаборатории наконец был создан Институт «Микрохирургия глаза». Святослав Николаевич стал его директором. А в 1986 г. институт был преобразован в Межотраслевой научно-технический комплекс (МНТК). Именно с этого момента и началась стремительная карьера Федорова в качестве предпринимателя, за короткое время сумевшего создать один из ведущих центров мировой хирургической науки с 11 филиалами в Российской Федерации и 6 за рубежом – в Италии, Польше, Германии, Испании, Йемене и Объединенных Арабских Эмиратах.

Добиться всего этого Федоров смог в сложнейших и очень специфических условиях господства командно-административной системы. Когда запрещали, искал обходные пути, орал на высоких партийных начальников, правдами и неправдами добивался приема у высокопоставленных лиц. Святослав Николаевич говорил: «Отказали с парадного подъезда – иди с черного хода, там захлопнули дверь – лезь через окно, через трубу, как хочешь, но добивайся». Сам себя ученый называл «собакой, которая лает в два часа ночи» и никому не дает спать. В годы перестройки ему повезло. Он встретил понимание со стороны М. Горбачева и тогдашнего премьера Н. Рыжкова. Права, полученные МНТК, по тем временам были беспрецедентны: предприятие имело валютный счет, могло обслуживать зарубежных пациентов, самостоятельно устанавливать численность сотрудников и их зарплату, вести хозяйственную деятельность вне медицины.

Поставив перед собой задачу по освобождению людей от очков, Федоров достиг впечатляющих успехов. Разработанная им технология рефракционных операций позволила избавиться от очков 12 млн человек. Он в корне изменил изобретенный японским офтальмологом Т. Сато метод радиальной кератотомии, до него позволявший производить лишь единичные операции, поставил операцию на поток сначала у себя в МНТК, а потом и за рубежом. Сотни его учеников работают во многих странах мира. Среди них более двухсот американских офтальмологов, специально приезжавших в клинику Федорова, чтобы получить федоровский сертификат.

Были и другие разработки. Святослав Николаевич внес вклад в исследования по хирургическому лечению глаукомы, в 1984 г. создал эксимерный лазер. Недаром в 1994 г. на Международном конгрессе офтальмологов в Канаде ученый был признан «выдающимся офтальмологом XX века».

В МНТК, который вскоре стали называть «империей» и «конституционной монархией», Федоров предложил и реализовал уникальные организационные новшества – бригадный метод работы, арендный подряд, передвижные операционные с диагностическим комплексом оборудования на базе автобусов, теплохода, железнодорожного вагона; диагностический и хирургический конвейеры с широким использованием современной компьютерной техники. Стоимость операций здесь значительно дешевле, чем за границей. Например, коррекция близорукости и дальнозоркости на предприятии Федорова обходится в 300–350 долларов, а во Франции, Голландии, Англии и США – 2–3 тысячи; удаление катаракты и имплантация хрусталика стоят 200–250 долларов, а за рубежом – 1400–1500.

Деятельность комплекса базировалась на коллективной собственности на средства производства. Решения о расходовании средств коллектив принимал ежемесячно. При этом люди, понимая необходимость развития предприятия, часто отказывались от увеличения зарплаты в пользу закупки нового оборудования, средств связи и др. В результате комплекс Федорова представлял собой не социалистическое, но и не капиталистическое предприятие. Идею Федоров почерпнул у американца Луиса Келса, в 1958 г. издавшего «Манифест Капитализма» и утверждавшего, что если капитализм концентрирует капитал в одних руках, то сам себя разваливает. Важно, чтобы предприятием владел не один и не пять человек, а все, и чтобы прибыль распределялась более или менее равномерно.

В начале девяностых годов сотрудники Федорова получали в пять раз больше, чем их коллеги в государственной системе здравоохранения. Директор был убежден, что высокая зарплата – не только средство для обеспечения первоочередных потребностей человека. Если она достигает значительного уровня, человек может реализовать свои мечты, а значит, не станет равнодушным к труду, не будет пить и воровать. В результате выигрывает дело.

В разгар перестройки, когда большинство населения знало об акциях только понаслышке, каждый член коллектива МНТК уже имел свою долю в прибыли в виде акции, на которую начислялись дивиденды. Таким образом, в конце года все сотрудники получали равную долю прибыли, независимо от должности и звания. Федоров сознательно шел на это, чтобы избежать склок и сплотить коллектив. Ведь квалификационная разница была уже заложена в зарплате, а в создании прибыли принимали участие все без исключения работники. Поэтому такой подход он считал вполне справедливым.

Его расчеты оправдались. В сравнении с прошлыми, да и нынешними временами ситуация в МНТК «Микрохирургия глаза» и морально, и материально выглядит едва ли не сказочной. Производительность труда в клинике выросла в восемь раз, а персонал начал проявлять чудеса инициативы. Заведующий гаражом, например, предложил сдавать машины напрокат иностранным фирмам. В результате предприятие ежедневно стало получать 1000 долларов. Заведующая столовой организовала ресторан и открыла магазин кулинарных изделий. При этом доходы в основном шли опять-таки в общий котел. И коллектив сам решал, на что следует их израсходовать.

В 1990 г. Федоров взял под свою опеку 8 подмосковных деревень, объединенных в акционерное общество закрытого типа «Протасово-МГ». На территории 1,5 тыс. га были построены молочный комбинат, завод по производству питьевой воды, телефонная станция, выросли современные жилые поселки, были заасфальтированы дороги, в дома подведен газ, восстановлена церковь, внедрены новые хозяйственные технологии, установлены те же экономические отношения, что и в МНТК. Уже через несколько месяцев выросли урожаи, каждая корова стала давать до 6 тыс. л молока. С каждого полученного рубля колхозники получали 42 коп. вместо прежних 8—10. В итоге доярки начали зарабатывать около 1 тыс. рублей в месяц, а трактористы – до 700. Сельскохозяйственная продукция шла на стол больным, а излишки продавались. Наладили даже производство картофельных чипсов, оборудование для которого тоже было закуплено Федоровым по согласованию с коллективом.

Частью комплекса стали также два завода, производящие оправы для очков, линзы, хирургические инструменты, электронные приборы. Сам Федоров из заработанных на операциях 10 млн долларов 7,5 отдал за судно, чтобы переоборудовать его в плавучую клинику. На «Петре Первом», плавающем по Средиземному морю и Индийскому океану, специалисты комплекса делали операции и давали консультации в иностранных портах (операция стоила 1500 долларов, консультация – 200). На заработанные деньги купили электронную технику, а 100 тыс. долларов единогласно выделили на пересадку костного мозга одной из своих коллег, страдавшей редким заболеванием крови. В Союзе за такие операции врачи не брались.

Для комплекса были закуплены вертолет, ангар, радиостанция, бензозаправщик, самолет «Авиатика 890 У». Построили взлетную полосу. В 62 года Святослав Николаевич сел за штурвал самолета. Друзья подарили ему моноплан ЯК-18Т, на котором он мог летать в зарубежные филиалы комплекса.

Летать Федоров любил. Ему импонировала стихия свободного полета. Недаром даже профессию врача он характеризовал как полет в неизвестное. Но именно это увлечение ученого-бизнесмена и стало причиной его гибели. 6 июня 2000 г. на вертолете Газель-241Г он вылетел из Тамбова, где находился один из филиалов комплекса, в Москву. Около 8 часов вечера вертолет потерял управление и разбился.

В рабочем кабинете Федорова все осталось по-прежнему – табличка на двери с его именем, мебель, телефон, книги, мониторы. Даже секретарь великого офтальмолога по телефону всегда отвечает: «Здравствуйте, кабинет Святослава Федорова».

Он многое бы мог еще сделать. И в 70 лет Святослав Николаевич был по-прежнему бодр и полон идей. Годы только прибавляли ему энергии. А секрет молодости ученому виделся довольно простым. Сергей Власов писал, что Федоров был «убежден, что если человеку всегда не хватает времени, то его не хватает ему и на старение.

Главное… не давать мозгу времени на передышки. Когда серое вещество работает, оно требует бурного притока крови. А кровь, омывая подкорку, снабжает кислородом и другими необходимыми веществами заодно и жизненно важные центры в мозгу: центры дыхания, теплообмена, пищеварения и прочие. То есть когда человек активно шевелит извилинами, весь его организм получает дополнительную подпитку. Мощно работающий мозг – это здоровье всего тела».

Херст Уильям

Полное имя – Уильям Рэндольф Херст (род. в 1863 г. – ум. в 1951 г.)

Первый в мире медиамагнат. Создал индустрию новостей, отличительной чертой которой были сплетни и скандалы. Его газеты убедили сотни тысяч простых американцев в том, что их касается буквально все, что происходит на свете. На сегодняшний день в медиакорпорацию стоимостью 4,4 млрд долларов входят 27 телевизионных станций, 16 журналов, 12 ежедневных газет и каналы кабельного телевидения.

В 1919 г. близ небольшого городка Сан-Симеон в Калифорнии началось строительство необычного замка. Работами руководила Джулия Морган – самый модный тогда в Америке архитектор. В Европе без разбору скупались античные колонны и статуи, древнеегипетские потолочные плиты, средневековые камины, гобелены, картины, шпалеры и старинные ковры. Поезда и пароходы в течение 7 лет ежедневно доставляли в Сан-Симеон фрагменты дворцов египетских фараонов и римских императоров. Морган раз за разом переделывала проект, и в итоге получился безвкусный «винегрет»: две башни с 36 колоколами, фасад в стиле испанской готики, зал для танцев 6-метровой высоты, гигантская столовая в церковном стиле, но с резными стульями мореного дуба вдоль стола, больше похожего на взлетно-посадочную полосу.

Все 130 комнат замка и необъятный сад были заполнены шокирующей смесью самых разнообразных предметов. Причем экспозиции можно было периодически менять: гигантское хранилище замка было до отказа забито ящиками с раритетами, большую часть которых, кстати, владельцы так и не удосужились распаковать. Затем подрядчики стали подвозить слонов, крокодилов, гиен, страусов, коал и какаду для обустройства зоопарка, который должен был стать самым большим в США.

На уик-энды сюда съезжались самые знаменитые кинозвезды: Чарли Чаплин, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Грета Гарбо, Кларк Гэйбл и многие другие. Любили замок и политик Уинстон Черчилль, который с удовольствием ездил здесь верхом, и драматург Бернард Шоу, с увлечением рассказывавший собравшимся свои истории. Обсуждали ли гости замка, что их радушные хозяева Мэрион Дэвис и Уильям Херст не состоят в законном браке и что где-то в Нью-Йорке скромно живет его настоящая жена и растит его сыновей? Весьма вероятно, что нет. Херст многократно повторял, что именно он решает, о чем думают и о чем говорят американцы. И ничуть не лукавил: его газетно-журнальная империя могла создать какое угодно общественное мнение.

Отец Уильяма Чарльз Херст был одним из тех людей, кто, к радости своих близких, не пошел по пути авантюрных персонажей О. Генри, хотя имел к этому все основания. Пока техасские ковбои неутомимо палили из смит-вессонов, столичные жулики облапошивали провинциальных обывателей, а сумрачные золотоискатели без устали просеивали тысячи тонн речного песка, Чарльз столь же сосредоточенно приобретал самые крупные угольные месторождения в Южной Дакоте и Монтане. В итоге он уже в 70-х гг. позапрошлого века оказался мультимиллионером (то есть миллиардером по сегодняшним меркам) и владельцем бескрайних латифундий в Калифорнии.

Естественно, он хотел, чтобы и сын занялся угледобычей и сельским хозяйством и со временем оказался бы респектабельным членом общества. Но эти перспективы показались наследнику малоинтересными. Отец отправил его в Гарвард не столько для учебы, сколько для того, чтобы Вилли стал своим среди отпрысков влиятельных семейств с Восточного побережья. Однако из университета его выгнали, и отнюдь не за плохую успеваемость: просто Херст-младший подарил каждому своему преподавателю по роскошному ночному горшку, на внутренней стороне которого педагог мог лицезреть изящную гравировку со своим именем.

За короткое время студенчества Уильям успел увлечься редактированием университетской газеты. И сразу после изгнания из Гарварда он прошел школу куда более полезную для будущего издателя, чем учеба в престижном вузе. В течение года студент-недоучка работал в Нью-Йорке репортером скандальных новостей у Джозефа Пулитцера, настоящего отца «желтой прессы». Пулитцеру традиционно приписывается авторство в создании образа «типичного репортера американской газеты» – наглого молодого человека без комплексов, который везде пролезет, все узнает и без тени смущения опишет самые невероятные события. Одним из первых журналистов этого нового типа стал Уильям Херст.

Однажды Херст-старший в качестве оплаты долга получил в собственность небольшую газетку «Сан-Франциско Экзаминер». После нескольких лет уговоров в 1887 г. отец все-таки подарил ее сыну. Первым делом шустрый Уильям перекупил лучших журналистов в городе и объявил «Экзаминер» «королем ежедневников». Скоро это стало реальностью: скучный листок быстро превратился в самое популярное издание города, а его тираж многократно вырос. Наследник угольного магната выступал в несвойственной для себя роли защитника прав рядовых трудящихся: разоблачения, коррупция и взятки среди городского чиновничества, махинации фабрикантов стали любимыми темами газеты; секс, преступления, спортивные страсти, даже простые житейские истории подавались в ней драматично и выразительно.

Успешно обкатав в Сан-Франциско приемы ведения хищного медиабизнеса, Херст решил вернуться на Восточное побережье. Он намеревался померяться силами со своим учителем Пулитцером, издававшим популярнейшую городскую газету «Нью-Йорк Уорлд». Для этого в 1895 г. Уильям приобрел «Нью-Йорк Джорнал» – издание, которое в тот момент не могло похвастаться феноменальными тиражами, и стал действовать проверенным способом. Сначала новый владелец предложил всем ведущим авторам конкурирующего издания двойную ставку оплаты труда. Затем он прибавил несколько новых разделов и снизил цену своей газеты до чисто символической – 5 центов. При помощи этих радикальных шагов Херст быстро сократил первоначальный разрыв с Пулитцером до минимума.

Шустрый издатель завладел даже самим символом новой журналистики – персонажем комиксов из пулитцеровской газеты по прозвищу Желтый парень (от которого, собственно, и пошло название бульварной прессы). Автор этих рисунков, обычно сопровождавших самые скандальные статьи в «Нью-Йорк Уорлд» и пользовавшихся огромной популярностью у читателей, Фредерик Ремингтон тоже перешел на работу к Херсту. Между газетами разгорелось нешуточное соревнование за то, кто найдет (или выдумает) горячую сенсацию.

В ходе этой конкурентной борьбы была выработана замечательная методика тиражирования новостей, когда одно и то же событие переходило из выпуска в выпуск и смаковалось на все лады. Сегодня ведущие телеканалы и агентства новостей потому и ведущие, что довели до немыслимого совершенства это искусство превращения некоей захудалой новости в смысл жизни телезрителя. Но современному человеку сложно представить, что значила газета в ту эпоху, когда других средств массовой информации попросту не существовало. Единственным источником, из которого обыватель узнавал о том, что творится за порогом его дома (тем более в мире), был утренний выпуск издания Пулитцера. Или Херста.

Одним из первых значительных событий, которое муссировали конкуренты в течение долгого времени, оказалось вспыхнувшее движение народного освобождения на Кубе против испанских колонизаторов. Для читателей Херста истории о геройствах повстанцев генерала Гомеса и зверствах правительственных войск стали неотъемлемой частью повседневности. Командующий испанским контингентом Вейлер иначе как «скотиной» на страницах газет не именовался. Американское общество помогало силам Гомеса оружием и провиантом, которые отважные репортеры доставляли на лодках из Флориды в лагеря кубинцев; иногда эти репортеры даже принимали участие в стычках с регулярной армией.

По сию пору этот американо– испанский конфликт на Кубе частенько называют «газетной войной». Действительно, воевавшие между собой газеты создавали у читателей впечатление, что на острове идут постоянные сражения, в то время как реально не происходило ровным счетом ничего. Шум, поднятый нью-йоркскими издателями и подхваченный прессой по всей стране, по мнению некоторых историков, убедил правительство США в том, что война с Испанией неизбежна и необходима Америке для защиты своих интересов.

Еще в самом начале шумихи, в январе 1897 г. Херст послал в Гавану двух сотрудников – обозревателя Дэвиса и художника Ремингтона, с тем чтобы те на месте раздобыли какой-нибудь острый материал. Через некоторое время совершенно соскучившийся в тихой и мирной Гаване Ремингтон отправил хозяину телеграмму: «Все тихо. Ничего не происходит. Никакой войны не предвидится. Я хочу вернуться». Херст телеграфировал в ответ: «Пожалуйста, останься. Главное, обеспечь картинки, а войну я гарантирую».

Через месяц ожидания Херсту наконец повезло. 17-летняя сеньорита Клеменсия Аранго рассказала Дэвису, что ее и двух ее подруг попросили убраться с острова, заподозрив в симпатиях к повстанцам, но перед отъездом, в поисках тайных писем к американским друзьям, их несколько раз обыскали испанские чиновники: дома, в порту и на таможне. А последний раз это произошло уже прямо на борту американского судна. Причем каждый раз полицейские проводили личный досмотр необыкновенно тщательно, заставляя девушек раздеваться догола. На следующий день всю первую полосу «Нью-Йорк Джорнал» занимали устрашающих размеров заголовки: «Защищает ли наш флаг женщин? Испанские чиновники позволяют себе неслыханные вольности на борту американских судов. Ричард Хардинг Дэвис передает шокирующие известия с Кубы: хрупкая юная леди раздета и обыскана грубыми испанцами, находясь на борту судна под американским флагом».

Забавно, что в статье нигде не было указано, какого пола были эти самые «грубые испанцы», но особенной популярностью пользовались сопровождавшие статью иллюстрации Ремингтона, на которых юная героиня рассказа красовалась со спины в неглиже именно в окружении мужчин. И хотя сеньорита Аранго по прибытии в Нью-Йорк сообщила журналистам других газет, что детективы были женского пола, другие девушки заявили, к радости Херста, что их обыскивали мужчины.

Когда в начале 1898 г. вооруженный конфликт на Кубе все-таки начался, хозяин «Нью-Йорк Джорнал» стремительно отреагировал на это известие. Он оказался у берегов острова в окружении своих журналистов и репортеров гораздо раньше линкоров ВМФ США, и потом его яхта постоянно находилась в непосредственной близости от театра военных действий. Когда один из репортеров, участвовавший в вылазке морских пехотинцев, был ранен, Уильям опустился перед ним на колени и воскликнул: «Мне жаль, что тебе больно! Но разве это не было великолепное сражение! Сегодня мы победили все газеты на свете!»

Само поведение Херста показывает, что в эти годы им владел неподдельный азарт и живейший интерес, цель которого состояла в том, чтобы самым прямым и стремительным образом влиять на жизнь как можно большего количества людей и быть непосредственным участником самых важных событий.

Можно долго описывать жизненные свершения этого человека, который одним из первых среди своих коллег обратил внимание на радио, одним из первых стал делать киноролики новостей, а под конец жизни стал пионером телевидения. В 1903 г. он основал свой первый журнал «Мотор», потом были «Гуд Хаускипинг», «Космополитэн» и «Харпере Базар». Всего к середине 30-х гг. «Херст Корпорейшн» издавала около 50 популярных газет и журналов. Дотошные журналисты как-то подсчитали, что в тот момент каждый четвертый американец был читателем медиаимперии Херста.

Естественно, что довольно скоро Уильяму пришла в голову мысль сделаться политиком, тем более что любимым коньком в статьях, которые он частенько пописывал, была социалистическая риторика. По мнению Херста, Америка нуждалась в защите простых граждан от засилья плутократии и автократии, поддержке профсоюзов и стремлении к истинной демократии, где бесправное большинство простых людей не обслуживало бы интересы привилегированного меньшинства. При этом медиамагната совершенно не смущал тот факт, что ярчайшим представителем «привилегированного меньшинства» был он сам.

К счастью или нет для США, но политическая карьера скандального издателя не сложилась. В 1902 г. и 1904 г. он выиграл выборы в палату представителей, но дальше дело не пошло. В 1905 г. и 1907 г. он, потратив несколько миллионов долларов и активно используя свои газеты, проиграл на выборах мэра Нью-Йорка и губернатора одноименного штата. Нью-Йорк с удовольствием читал прессу Херста, но не хотел видеть его своим первым гражданином. Причины были вполне понятны: за все время, пока Уильям числился членом палаты представителей, он ничем себя не проявил и практически не бывал на заседаниях, полностью отдаваясь издательскому бизнесу.

Не удалось Херсту стать и кандидатом в президенты США от Демократической партии. После этих неудач он отказался от мысли о карьере публичного политика, но не от своих левых убеждений. Бесперспективность социалистических идей он осознал только в 30-х гг., уже семидесятилетним.