Текст книги "Васильковая Русь"

Васильковая Русь
не в клеточку
Валерий Гурков

© Валерий Гурков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Это ж Русь! Тут все бабы красивы!

 
– Не гони, ямщик, не гони!
Дай мне ту разглядеть, с коромыслом.
До чего ж хороша, что майские дни!
Жаль наряд у неё неказистый.
За такую бы я и деревню отдал,
До чего же мила и пригожа.
 
 
– Что ты, барин, в ней увидал?
Девка просто. На всех прочих похожа.
Тут таких, хоть прудом пруди.
Это ж Русь! Тут все бабы красивы!
Глянь одна ышшо впереди.
Ведь не хуже, чем первая дива…
 
 
Я на новую диву глаза по указке:
А и впрямь ведь не хуже,
Красива! Как в сказке!
 
 
– Да такая, наверно, давно уж при муже?
 
 
– Что ты, барин, окстись.
Им шаснадцати нет.
Вот купи всю деревню, да на кажной жанись, —
Прозвучал ямщика с подковыркой ответ…
 

Ива

 
Ива милая, взгрустнула?
Над рекою льются слёзы.
Испугалась грома гула?
Иль обидели берёзы?
 
 
Не было давно уж грома,
И с берёзами дружна.
Набежала вдруг истома,
Словно нежности волна.
 
 
Ива милая, влюбилась?
Расскажи тогда в кого?
Жаль я девой не родилась,
Вот мне грустно от того…
 
 
Я б тогда венок связала
Из ромашек, васильков
И под ночи покрывалом
Поджидала бы дружков…
 

Кто миром правит

 
Крошим мы жизнь на годы и месяцы
Крошим мы дни на часы и минуты
Лихо взбегаем по юности лестнице
В старости лестницы кажутся круты.
 
 
В юности всё хорошо и прекрасно
Души чисты… без ожогов и ран
Нет безысходного слова: напрасно
Кровь будоражит любовный дурман.
 
 
Всё впереди: и любовь и карьера
Жизнь улыбается утром всегда
Не понимаем: открыта вольера
В той, что пройдут все наши года.
 
 
Жизнь потихоньку мозг нам натрёт
Клеткой из правил, законов и веры
Обручем сдавит ошейника гнёт
Тихою ложью схватит за нервы.
 
 
Всё, что мы сделали, нужно кому-то
Тем, кто вложил свои правила нам
Вроде свободны мы каждое утро
С новой молитвой взирая к богам.
 
 
Только ведь вера для всех она разная
Хоть и твердим, что Бог наш един!
Чья-то задумка, нас, лживая, грязная
Травит друг с другом из древних глубин.
 
 
Как хорошо молодым и здоровым
Глупости много, зачем им мозги
Вот и становятся мясом дешёвым.
Кто миром правит, нужны дураки!
 

Константиново

 
Высокий берег над Окой,
Ступени деревянных лестниц
И прелесть «рощи золотой»,
Как память о России вестниц.
 
 
Здесь неземная красота
Лугов, полей и пашен.
Чарует леса пестрота,
Что осенью для нас раскрашен.
 
 
Здесь отдыхаю всей душой,
Люблю бродить под медью ивы,
И одноногий клён родной
Кивает кудрями учтиво.
 
 
Берёзки милые мои,
Меня завидев, загрустили,
Как будто вспоминая дни,
Когда Есенина любили…
 

В ночи о зорьке ясной думает луна

 
В ночи о зорьке ясной думает луна,
Средь звёзд гуляя в небе золотистом.
Степь уж колышет рощи берега.
Туман плывёт ковылем шелковистым.
 
 
Дорога нитью улеглась и ждёт
К себе колёс прикосновений.
Луна ей сквозь берёзы шлёт
Горсть серебра к утру для омовений.
 
 
Оно росой сверкает и манит
В атласе трав и шёлка паутины.
Вдруг заалел пурпур зари ланит,
Стерев с луны поблекшие патины…
 

Соловей в прохладной тиши

 
Соловей в прохладной тиши
Вот уж час заливается трелью.
До чего ж вечера хороши!
Роща писана, словно пастелью…
 
 
Эхо вторит позывы сверчка,
Иногда пролетит майский жук.
Им волной отвечает река
И двух дятлов вдали перестук…
 

Русь!

 
Русь! Даль далекая,
Ширь бескрайняя…
Из берёзок и златых полей.
Ты любовь моя одинокая,
Сторона Богом данная,
Нет прекрасней тебя и милей!
 

Синеокая Русь!

 
Синеокая Русь!
По полям бирюзой.
Через улицу гусь.
Я за ним молодой.
 
 
Мне ещё где-то пять,
Или, может быть, шесть.
Из окна смотрит мать
И зовёт меня есть.
 
 
Я махнул ей рукой
И ромашек нарвал.
В черемше козодой
Через прутьев завал.
 
 
В небе сильный хлопок,
Самолёта стрела.
Глиной кинул в горшок,
Что по тыну стена.
 
 
Где-то блеет козлёнок.
Грохнул дверью сосед.
Пёс залаял спросонок,
Я иду на обед.
 
 
Я ещё молодой!
Где-то пять, может шесть.
Возле печки удой,
Я за стол, что б поесть.
 
 
Да бабуля грозит.
Черпаком от ведра:
Руки мой, паразит!
Выйди вон из стола.
 
 
Улыбаюсь я ей
И ромашки в ответ.
Сам к ведру поскорей,
Ведь остынет обед.
 
 
Синеокая Русь!
По полям бирюза.
Я исправно молюсь
И смотрю в образа.
 
 
Они в красном углу
Тут висели всегда,
Через жизни всей мглу
Нас хранили века.
 
 
Вот теперь, помолясь,
Вновь сажусь я за стол.
К косяку, прислонясь,
Бабка треплет подол.
 
 
Ей почти уж под сто,
Да в глазах бирюза.
Мне накрыла на стол,
Чтобы я поснедал.
 
 
Сами будут потом,
Ведь вначале мужик,
А в руках мать с котом.
Улыбается лик…
 

Пражская осень

 
Пражская с безумной теплотою осень
Нежит и ласкает в солнечных лучах.
Я же вижу матушку всю в проседь,
Дом родной и ужин при свечах.
 
 
Угол в образах завешен,
Да под ними лавка, можно лечь.
Образок и мне на грудь повешен,
Для того, что б душу мне сберечь.
 
 
Только в Бога ведь давно нет веры,
Я её по свету белу растерял.
Горя. Много горя я хлебнул без меры,
Да с улыбкой кроткой я его встречал.
 
 
Пражская с безумной теплотою осень
Нежит и ласкает в утренней росы слезах.
Я и сам давным-давно уж в проседь
С блеском озорным в синь небес глазах.
 
 
Не утратил я души ранимость,
Так же посещает её грусть.
Вот и вновь грущу я о родимой,
Стороне с берёзовым названьем Русь.
 
 
Той, что ждёт приблуду-сына
Из далёкой тёплой стороны.
Зазвенит от радости рябина,
И кивнёт черёмуха в мареве луны.
 
 
Пражская с безумной теплотою осень
Нежит и ласкает в солнечных лучах.
Только вижу пред собой я ясень
И любовь безмерную в родных очах.
 
 
Рядом вижу скромную беседку,
Гроздь рябины у себя в руке
И с собою нежную соседку,
Да собачку на коротком поводке.
 
 
Слышу смех её забавный,
Радужный и ласковый такой.
Я вновь молодой да славный,
Потерявший от любви по ней покой.
 
 
Пражская с безумной теплотою осень
Нежит и ласкает в солнечных лучах.
Жизнь моя, что призрачная тень,
Протекла, промчалась в миражах.
 
 
Нет давно уж дома на пригорке,
На погосте отдыхает мать,
Лишь журавль, что стоит с ведёрком,
Может, продолжает у колодца вспоминать.
 

Полонез Огинского

 
Рассвет зарёй стремительно по склону, к горизонту.
Седой мужчина, одинокий, со скрипкою в руке.
Он озабочен, надо дать ответ виконту.
Душа томится, и нервно теребит рука обшлаг на сюртуке.
 
 
Граф старый болен. Сын, не любящий оркестра-
Невыгодную вещь, ему сказал продать их всех.
Из уважения к отцу оставить лишь его, маэстро.
Ведь хватит и его для барских всех утех.
 
 
Таков удел всех крепостных:
И мастеров, и даже музыкантов.
Принадлежат другим, играя роль немых,
В угоду барства, плюющего на них самих, на их таланты…
 
 
И как сказать друзьям об этом?
О том, что пустят с молотка?
Что к каждому из них придёт в семью разгром.
Ведь жён оставят здесь, а не согласных ждёт сибирская тайга.
 
 
Волшебник соловей над рощей пролил слёзы.
Сегодня вечером концерт прощальный. Маэстро ноты пролистал.
О как прекрасно пахнут утром розы.
На них взглянув, печально заиграл.
******************************
 
 
Уселись гости по местам, маэстро знаменит на всю округу!
И даже все далёкие от музы,
Приехали послушать, что б удивить свою жену или подругу,
Даб не прослыть мужланом, иль прочего конфуза.
 
 
Волшебны, словно пенье соловья, поплыли округ звуки
Клавир и скрипки, арфа и кларнет протяжно в душу,
Передавая для других чужой души терзания и муки,
Вдруг в лето, принеся озноб и стужу.
 
 
И средь волшебных звуков один играющий поднялся.
Задул свечу, закрыл свою он партитуру, оставив инструмент, ушёл.
А вскоре поднялся другой, затем другой, к концу маэстро лишь один остался.
Но вот и он играть закончил, задул свечу и скрипку аккуратно положил на стол.
 
 
Весь красный кинулся к нему виконт:
Что позволяешь ты себе, старик?
Лишь поклонился музыкант в ответ ему во фронт,
И молвил: Я исполнил Вашу волю, Сударь! И взгляд его поник.
 
 
– Ну, хорошо, а что играли вы?
– Прощальный с Родиной Огинского то полонез.
– Пусть остаются все. Сыграли хорошо! Достойное творенье, достойно похвалы.
И ты прости меня, старик! Замявшись, шляхтич произнёс: Прости меня, отец!
 

Махну ка я в Рязань

 
Махну ка я в Рязань, в деревню.
Пока светло, пока дорогу видно.
Одно беда, что конь мой древний,
Помрёт в пути, вот что обидно.
 
 
А значит, снова Новый год в Москве.
Балы и карты, холод в декабре.
Устал от светских всех манер.
Я больше воин, а не кавалер.
 
 
Пошлю ка Прохора вновь за вином в трактир.
Ведь чем-то надо душу согревать!
Французы, говорят, хотят нарушить мир.
Коня придётся, видно, помоложе покупать.
 
 
Знать, надо тятеньке писать письмо:
Пусть шлёт наличные, что выручил за лес.
Задумчиво он посмотрел на двор через окно,
Там пёс соседский появился и исчез.
 
 
Калитка грохнула о ставень, раздался голос:
Иди, иди отсель, вот проходимец и подлец…
Перстами, запустив в кудрявый волос,
С бумагой и пером открыл ларец.
 
 
А вскоре, написав трактирщику письмо,
Он прочитал его, и подпись там поставил:
Денис Давыдов, а ниже написав число
И, Прохора позвав, в трактир отправил.
 

Россия стала вновь великой

 
Пришёл декабрь метелью белой,
Снежинки на свету горят.
Они, как бабочки, не смелы,
Танцуют вальс вперёд, назад.
 
 
Прохожий, завернувшись в шарф,
Спешит быстрее на работу.
Высотка, словно книжный шкаф,
Машинами прикрыла томную зевоту.
 
 
Весь город спит во множестве шкафов.
Зима не спит, по городу бродя.
К неудовольствию таджиков и котов.
Им лучше летняя, пусть жаркая, пора.
 
 
У мавзолея ели голубые,
Как часовые стражами стоят.
Тут захоронены вожди иные.
В стенах Кремля, как вредный клад.
 
 
Их, как богов, народ мой возносил,
И в том проклятие народа моего.
Лежит и тот, кто больше всех убил,
Россию изничтожив, так отмстив за брата своего.
 
 
Не сам он убивал, а карандаш его,
Подписывая декреты и указы.
Он напрочь загубил деревню и село,
Россию в целом загубил, что европейская проказа.
 
 
Я не сужу его, как всех воров в законе.
Он был счастливый человек!
За алчной местью жил в погоне,
И имя будет жить его, но проклят он уже вовек.
 
 
Теперь другие времена.
Россия стала вновь великой, хотя иной.
Другие люди, другие правят имена.
Орёл вновь воспарил над окровавленной звездой.
 
 
Кумач развязан на руках России.
Над нею гордо реет триколор,
И над Москвою небо синью,
И мавзолей стоит, как наш позор…
 

Над дубравою солнце клонится

 
Над дубравой солнце клонится.
Там, где ивушка в речку смотрится.
Облака плывут вдаль зовущую.
Я судьбу кляну проклятущую…
 
 
Не мытарь мне душу, душеньку
И любовь верни, и подруженьку.
Серебром звенит мурава – трава,
И слышны в тиши ветрены слова:
 
 
Не вернуть тебе, знай, любви уже.
Он к другой давно весь присох в душе.
И подруженьки не вернуть назад.
Во сырой земле третий год подряд.
 
 
Над дубравой солнце клонится.
Там, где ивушка в речку смотрится.
Облака плывут вдаль зовущую.
Я судьбу кляну проклятущую…
 

Завыл в трубе разбойник ветер

 
Завыл в трубе разбойник ветер,
И молнии по небу нить.
Похоже непогожий нынче вечер.
Подкину я полен, чтобы не дать огню остыть.
 
 
Вновь прохудилось за гардиной небо,
Дождь с градом, словно из ведра!
Давно я в этом доме не был,
Где жил отец, теперь живёт моя сестра.
 
 
Всё та же мебель, обстановка,
Да только нет как год отца.
Марыся, кошка, старая плутовка,
Теперь хозяйка этого дворца.
 
 
Она как женщина, к мужчинам льнёт
И от внимания замлевшая урчит.
Пол мраморный холодный, словно лёд,
За двадцать лет, не потерявший вид.
 
 
Столетний Бёзендорфер в отблесках камина
Навеял отзвуком далёким и родным,
И столь же старая над ним картина…
Я встал и тихо подошёл, неся Марысю к ним.
 
 
Пюпитр любезно показал мне ноты Баха.
Давно не слышал я его.
Рояль задумчиво, как будто бы от страха
Вдруг заиграл токкату с фугой ре-минор.
 
 
Завыл в трубе разбойник ветер,
И молнии по небу нить.
Вновь Бах наполнил этот дом и этот вечер,
Не дав огню в душе моей остыть.
 

Теперь её не растревожит он

 
Кудрявый месяц меж берёз
Качает небо над собою.
Заполнил паузу вдруг дрозд
Колоколов звучащих боем.
 
 
Он серебром своим укрыл,
На плечи мне накинув память.
Об облике, который мил,
Чарует нежностью и манит.
 
 
О память тех далёких дней!
Когда был молод и влюблён.
Тревожил душу соловей.
Теперь её не растревожит он.
 

Отшумела осень. Отгуляла

 
Отшумела осень. Отгуляла.
Все деревья в обнажении стоят.
Той красы былой уже не стало,
И об этом с грустью вспоминаю я.
 
 
Нет для глаз того очарованья.
Затянули тучи неба синеву.
Вновь уходишь, осень? До свиданья!
За тебя берёзки обниму.
 
 
Обниму, поглажу нежно,
Прошепчу слова им о любви.
За душу их бархатная снежность
Трогает и сердце теребит.
 
 
Отгуляла осень. Отшептала.
Вся её краса почится на земле.
Та, которая листвой опалой
В зелень возродиться по весне.
 
 
Возродиться снова и воспрянет
Новою природы красотой,
И тягучий запах одурманит
От цветов с радужной красотой.
 
 
И берёзки милые, родные,
Сарафаны новые пошьют,
Да по ветру кудри зеленью резные
Соловьям на зорьке вновь дадут приют.
***************
 
 
Отшептала осень. Отшшумела.
Все деревья в обнажении стоят.
Той красы былой уже не стало,
И об этом с грустью вспоминаю я.
 

По тропинке голубой

 
По тропинке голубой,
Месяцем расшитой,
Возвращался я домой
Мимо груш с ракитой.
 
 
Груши зелены совсем,
Вишни хороши!
Обломал я ветку. Ем.
Вкусно! От души!
 
 
Комаров, хоть пруд пруди.
Злющие, беда!
Ночью хоть тут не ходи.
Высока трава.
 
 
Ноги мокрые давно.
Словно по воде
Проходил я всё кино
В этой лебеде.
 
 
Да и фильм то ни о чём.
Снова баламуть.
Мать, наверное, ремнём
Завершит мой путь.
 
 
Обещался я к восьми
Матушке прийти,
Да забыл я от любви
К дому все пути.
******
 
 
По тропинке голубой,
Месяцем расшитой,
Возвращался я домой
Мимо груш с ракитой.
 

Память крыльями накроет

 
Память крыльями накроет,
И на них вернусь назад…
Там, где ветер в соснах воет,
Да грачи встревожено галдят.
 
 
Красный дом пятиэтажка.
Кирпичом сараев нить.
У меня в руках ромашки,
Чтобы маме подарить.
 
 
В небе самолета точка
Нарезает белые круги.
Он в конце рисует бочку.
Чайник, закипевший,
из окна свистит.
 
 
Жарко. Кто-то окна настежь отпер.
Слышен сковородок стук.
В вишнях паутинный мастер,
Недовольно замерев, сидит паук.
 
 
Ключ под ковриком всегда,
Либо в ящике почтовом.
Это что б не потерять.
Он и так ведь новый.
 
 
Чаще вовсе не закрыто.
Воровства в помине нет.
На пороге кот сердитый.
Задержал его обед.
 
 
Жизнь она ведь быстротечна.
Только в детстве озорном,
Думаешь, что будет вечность
И, возможно, счастье в том!..
 

Хлебом пахнет в деревне воздух

 
Хлебом пахнет в деревне воздух,
Молоком и цветочным чаем.
Снова в печке открыл я продух,
Насладиться теплом не чаю.
Загудела в трубе родная,
От веселья огня уж красна.
Счастья большего я ведь не знаю,
На огонь как смотреть допоздна.
Одного лишь теперь не хватает,
Глаз зелёных по которым грущу,
От которых душа вновь оттает,
На которые, словно огонь,
Я смотреть бесконечно хочу…
 

Щебечут белостволые берёзки

 
Щебечут белостволые берёзки
В восторге на все птичьи голоса,
И эхом отдаются отголоски,
О том, что в лес опять пришла весна.
 
 
Проталины вокруг, журчат ручьи,
Дурманит запах нежный первоцветов.
Вот слышно дятел на суку стучит,
А греет так, что словно середина лета.
 
 
Над рощей журавлиный клин
Счастливым перекликом на округу.
Все парами и только волк один.
Убили осенью его подругу.
 
 
Он стар уже, не молод,
Красивый, горделив и статен.
Поджарым тело сделал голод.
По-волчьи важен и опрятен.
 
 
Две сойки в ветках перескок
Внесли сумятицу и шум.
Похоже, доживает серый срок.
Спокоен взгляд и много дум.
 
 
Я тоже, словно, старый волк.
Весна уже не лечит душу,
И колокольчик в сердце будто смолк.
Покой и сон давно нарушен.
 
 
Берёзки лишь мои подруги.
Всегда мне рады, шелестят,
И бархатистый стан упругий
И, словно, девиц томный взгляд.
 
 
На зорьке соловьём разбудят,
Да днём малиновкой порадуют меня.
Так и проходят с ними мои будни,
Коль нет в душе, пусть на берёзках
колокольчики звенят.
 

Детство

 
Вспомнилось мне детство,
На спине лежащее
В небе растворённое,
В звёзды, в даль смотрящее.
Запах трав покошенных,
Да живая мама
И тепло домашнее…
Как ушло всё рано!
 

На заре

 
По травинке тонкой, что в моей руке,
Муравей трудяга убегал к заре,
Стрекоза над прудом села на рогоз,
На лугах сельчане кончили покос.
 
 
Песня наших предков звонко поплыла
По родным просторам нашего села.
Было так прекрасно слушать на заре
Женщин наших пенье в этой красоте.
 

Письмо

 
Давно уж от тебя не получал я писем.
В сугробах снежных дороги все вокруг.
Последнее, что получил, почти под осень.
И право заскучал без них, мой милый друг.
 
 
Что нового у вас там в свете?
Опять балы, дуэли, сплетни и интриги?
Слыхал я, брат твой снова в лазарете?
Вот весело, а я прочёл последние две книги.
 
 
Такая скукота, что и не представить.
Спасают только карты да бокал вина.
Хотел ещё немножечко себе добавить,
Да тысяча чертей, опустошил я всё до дна.
 
 
Умру я тут с тоски без книг, вина и женщин.
Да и денщик попался просто вор и плут.
Пойду ка завтра да попрошу я срок поменьше.
А то до старости ведь доживу я тут.
 
 
Он вдруг задумался, склонился над портретом,
Лежащем на столе в мерцании танцующем свечи.
Затем достал изысканный футляр где пистолеты,
И через минуту выстрел нарушил тишину в ночи.
 

Там себя спасу

 
По балке вскрики пустельги,
Да камышей шуршанья шолох.
Девичий смех по берегу реки.
Жирующих сомов в быстринах вполох.
 
 
Коров мычанье, да стрекозы полёт.
Рогоза пух по зыбкой глади.
И слышно как петух поёт
В станице рядом, где-то сзади.
 
 
Я на пригорке созерцаю томно
Девичьих тел чарующих красу.
Наверно я веду себя не скромно,
Но завтра в церковь, там себя спасу.
 

Моё село

 
Калины вместо нежных, снежных кружевов,
Что летом надевали, рубинами зарделись.
А для берёз другой наряд у осени готов,
Лишь сосны с елями во старое оделись.
 
 
Утиный выводок окрепший встал уж на крыло,
Летает с «кряком», готовясь к южному отлёту.
За лесом трубами дымит с утра моё село.
Готовят завтрак. Пора поснедать, да, и на работу.
 
 
Детей гурьба, навесив ранцы, взяв портфели,
Наперегонки в открытые для них у школы двери.
Они с задором озорным, криком, гамом, смехом,
И моросящий дождик в том им не помеха.
 
 
Но вот проснулось солнце, ветер тучи разогнал,
Зарделась зорька, над осинником взлетая.
Пастух рожком коровам подаёт сигнал,
И от мычанья тех, сорок взметнулась стая.
 
 
А с колокольни храма голуби подались ввысь,
И звона колокольного вдруг звуки разнеслись.
От звуков этих на душе мне стало радостно, легко.
Вот потому люблю я утром приезжать в своё село.
 

Мне бы к той, что снится

 
Отгремели грозы.
Вороны галдят.
Стройные березы,
Вдоль дороги в ряд.
 
 
По дорожкам осень,
Раскидав листву,
Размывает тень,
Что была в саду.
 
 
В хороводе красок
Отблеск всех цветов.
Обезличье масок,
Сорванных листов.
 
 
Птичия ватага
К югу норовит.
По полям стога,
Ветер в них шалит.
 
 
Клены за рекой
Красным над горой.
Дальше две сосны
Шапками видны.
 
 
Бусинки с рябин
Собирает клест.
И, как я один,
Трель выводит дрозд.
 
 
Пой же, друг мой,
О любви своей,
И далекой той,
Что в душе моей.
 
 
Пой не умолкай,
И под песнь твою
Летят птицы вдаль
С холода к теплу.
 
 
И кружатся листья
В вальсе озорном.
Мне бы к той, что снится.
Да далек мой дом…
 

Тропинку месяц проложил

 
Тропинку месяц проложил
От дома к берегу реки,
И мы по ней в обнимку шли.
Сирени запах нас манил,
А вслед кукушка нам судьбу
Гадала все: ку ку, ку ку, ку ку.
 
 
Березки шелестели на ветру,
И старый сыч кричал: ух-ху.
Река нас радостно встречала,
Волной стучась о край причала.
Мы лодку взяли да на ней,
Уплыли в сумерки теней.
 
 
Там, где на острове у мели,
Клонясь, стояли плача ивы,
А дальше три большущих ели
В громадных зарослях крапивы.
Тут скрылись мы под трепетом листвы,
От глаз людских и их молвы.
 

Прикосновение душ

 
Ты случайно душою своей прикоснулась ко мне лишь на миг,
От чего я вдруг крылья свои ощутил за спиной и взлетел,
Пусть недолго продлилось касанье твое, как того я хотел,
Но душа воспарила моя журавлем и раздался на небе восторженный крик!
 

Шапки сосен на ветру

 
Шапки сосен на ветру,
Скрип порой от них.
Руки снова снегом тру.
Ой, мороз сегодня лих!
 

Край берёз

 
Край берёз, первоцвета и женщин.
Васильковая звонкая Русь!
Соловьями воспетая в песнях,
И любви моей первая грусть…
 
 
Вновь весна пробирается в рощи.
Веселее синичка звенит,
И сохатый, за зиму тощий,
Об осину боками сучит.
 
 
Веселее и солнце на зорьке.
Средь понурых седых облаков.
Жаворонок задорно и бойко
Распевает на сто голосов…
 
 
Нарушает радужный коллаж
Грач, надев трубочиста ливрею.
А над пашней волнами мираж,
Небесам шлёт весны эпопею…
 

За окошком вьюга

 
За окошком вьюга стонет и рыдает,
Знать зима не скоро от весны растает.
Снег искрит и манит холодом опавшим.
Ветер в печке воет тишине уставшей.
 
 
А душа, как вьюга, стонет и рыдает.
Милая подруга о любви страдает.
Грезится любимый, что в краю далёко.
У окошка плачет сердцем одиноко…
 

Не плачь дорога обо мне

 
Не плачь дорога обо мне,
Ещё пройду свои шаги,
При звёздах ясных и луне,
Бродя до утренней зари.
 
 
Не плачь и ты, ковылья степь.
Ещё промчит тут конь меня.
Лишь разорву житейства цепь,
Что стала словно западня.
 
 
Не плачь, берёз родная роща.
Ещё вас милых обниму.
Моей душе светлей и проще
Средь зелени резной дыму.
 

В лесу

 
Зари сполохи над дубравой.
Вновь гомон птичий по листве.
Играют в салки всей оравой.
Весна! О, как я рад всей суете…
 
 
Проснулись речки после сна.
Снег вновь ручьями зазвенел.
В кабаньем царстве кутерьма.
Приплод. Мамаши все у дел.
 
 
Лишь зайцы, бросив малышей,
Круги мотают по лесам…
И лисы рыщут средь ветвей,
Чтоб наслаждение дать устам.