Текст книги "Берестечко: XXI век. Стихи. Том 1"

Панину С.
I пилоту МИ-8

Заполярный уикенд

 
До одури и грёз похмельных,
Не могут пить офицера,
Ура, якут несёт пельмени,
Давай забудем про вчера.
Подзарядились на Кулар,
Я при делах, Серега первый,
Евгеша, тощий как сула,
В обнимку с незамужней стервой.
Летим, трясётся параллель,
Заряды снежные и ветер.
«Мадам, не вздумайте болеть,
Уже дымит Куларский вертеп»..
Всех скопом девять человек
И трёх пилотов «МИ» -восьмого
В гостиный двор – отель, наверх,
В люкс номера, а что такого?
Лицо побрили и усы,
Омолодили честь мундиров.
Полны заманчивой красы
И снисходительной сатиры..
Труба поёт, зовут к столу,
Мы нынче рады, чем богаты.
Нет, ни таверна, ни салун,
Ни «Прага» с мокрого Арбата.
И заполярный аппетит
Незаполярных шансоньеток
Нам, офицерам не претит,
Одним загнало в тундру ветром.
Шла строганина под коньяк,
Икра под водку, оленина.
Потом духовный кавардак,
К утру сбежала половина.
Всё подытожил «шнапс-шасси»,
«НЗ» обыденный пилотов.
Порасползались все без сил,
Не до амурных оборотов..
Спасли пельмени и рассол,
Ядрёный, спелый, огуречный.
Якут почмокал: «Карасо..»
А мир светился трактом Млечным..
 

Марине Влади
Июль 1980 г.

 
Восьмидесятый год, июль
Торопится сорвать купальник.
В девишнике крутом стою,
Балдею, сам себе начальник.
Любезный сочинский курорт
И санаторий люкс «Куяльник»,
И пышет жаром на народ
Реактор солнца, как паяльник.
Незапылённая скамья,
Обед – большая перемена.
Вчера молчали под коньяк
На смерть парижского Дассена.
Как неожиданный удар,
Поведал утром парень флотский,
Скончался наш российйский бард,
Поэт любимейший Высоцкий..
«Носящий уши да услышит..»,
Шестидесятые года.
Казалось, лишь скупой не пишет,
Но в общем, это не беда.
Стихами полнилась держава,
Дрожали Клячкина слова.
И бард столичный Окуджава
Разил гитарой наповал.
Я сам ушёл в простые рифмы,
И Евтушенко пособлял
Поэзии облазал рифы
И пораженья испытал.
А на Тверской у постамента,
Громадный ощущая зал,
Вначале лирой искрометной
Я Маяковскому читал.
Послевоенная Россия,
Почуя оттепель в себе,
Запела с хрипотою сильно,
Неся спасение от бед..
Мы рядом плыли по орбите,
Ходили в горы, море, лес
И каждый пел, он истребитель,
Врага карающий с небес.
Недавно с флешки внучек Ваня,
От шоу видимо присох,
Услышал песнь его про баню
И как ошпарило висок.
И в теремах Москвы боярской,
Хрустальный тиская бокал,
Внимали стоя, как Пожарский,
Балладу злую о волках..
И за предательство ни цента,
А лишь презрения вагон.
Володи тридцать пять концертов
Ночами слушаю весь год.
Портрет Семёныча в металле
Мне мисс Таганка поднесла.
Они соседи, он и Сталин,
И всякий день в душе весна.
Я с ним беседую, читаю
Стихи, упавшие с небес,
И книги нужные читаю,
И набираю нужный вес.
Оставив почерк неказистый,
Очередной закончив лист,
Спросил, где песни о танкистах,
Мой дядя, тёзка твой, танкист?
Затихло море, берег донный
Покрылся саваном от пен,
А хриплый голос по Вселенной
Набатом траурным гремел.
А срок придёт, побрею скулы,
Скажу себе: «Старик, пора..»
И в незнакомый переулок
К воротам грозного Петра.
И по безоблачным аллеям
Меня влекут и неспроста:
Там место встречи Водолеев
и барда века хрипота..
 

Сафроновой Тане
Тадж-Махал

Я в первой жизни был индус

И не болтаю что попало.

Гостям, туристам, всем во вкус

Шедевр вселенский Тадж-Махала.

Он служит символом любви,

Сокральное к тому же место.

Свидетель бед, стихий и битв,

Он словно манит ярким жестом..

Чертог воздушный Богом дан,

Но мудрый поощрён советом.

Король моголов, шах Джахан

Владыка половины света.

В лучах блистающий дворец

Хранят четыре минарета.

Дерзал строитель и творец,

Хозяин мощного завета.

Я был и нюхал, как шакал,

Как архитектор и историк.

Визиткой личной Тадж-Махал

Индусов чуть побеспокоил.

У них не вера – зоопарк:

Чета богов, богини, девы.

А у шахини саркофаг

Восьмиугольной формой сделан.

И пол, и стены красотой,

Всё в духе вечного Ислама.

В раю покоится женой,

Прекрасной многодетной мамой..

А шах, наследник праотцов,

Великих воинов-моголов.

Без иноземных мудрецов

Преподавал Ислама школу.

На фоне проязычных вер

Ислам – наследие Аллаха.

Шах распахнул народам дверь

И чудо сотворил без страха.

Осмыслить только этот срок

С одной попытки не осилить.

Рекламный гения урок

Из веры камня, мощной силы..

А с виду мраморный дворец,

Избитый ветром и дождями.

Но Бог един, он всем Отец

И торжествует вместе с нами..

Какая глыба, этот хан:

Владыка, зодчий и политик.

А Тадж-Махал, есть Тадж-Махал,

Ждёт неожиданный открытий..

Софронову М. Ф.
Неаполь

 
Звёзд с небес я не нахапал,
Трудовой рекорд не бил.
По путёвке в град Неаполь
В конце века угодил.
Помахал крылами «Боинг»,
И пятёрка стюардесс,
Никого не беспокоив,
Послабляли тела стресс..
Пожевав каспийский бестер,
Торопясь с другой сезон,
Обнаружили на сете
И вулкан, и Арагон.
Здесь таланты на таланте,
И Карл I принял старт:
Замок был и площадь Данте,
Римский выдержал стандарт.
Суетились и французы,
Порезвился Бонапарт
Навалились, как медузы,
Спутав ярость и азарт.
А французский архитектор
Даникульт и вроде Пьер
С поражающим эффектом
Строил крепость нам в пример.
Сколько строено фортеций,
Штурмы, битвы, лавры, но
На Москву пришли погреться,
Пострелять в Бородино.
Но победы позабылись,
Финиш рвёт XX век.
Баки сбрили, поотмылись,
Стал народ как человек.
И в дожди, и жарким летом,
Но веками неспроста
Манит улица То Ледо
На Испанский на квартал.
Карантан театр построил,
Самый-самый и большой.
И оркестр своей игрою
Грел сознанье как свечой.
Площадь Сан и Фердинандо,
Величавые столпы,
И фонтан потрогать надо,
Освежить славянский пыл.
Повлекло как на салями,
На объект паласс Рояль.
Здесь на встрече с королями
Мысли прятали в вуаль..
Закусь фирменный, коронный:
«Зуппа алла повизе»
И сплошные макароны,
Следом кофе и бизе.
А в гостинице «Везувий»
Рассупонились слегка.
Сала кус на каждый зубик
И головку чеснока
Снились лавы и вулканы,
Гейзер пива из земли,
Сеньориты и канканы
И эмблема «Napoli»..
 

Галочке

Порою юной, в классе пятом,

Но может всё-таки в восьмом,

Читали вслух с Серёгой, братом,

Стихи, запрятанные в том.

Вначале прозой три этюда

«Изборник» – детище весны.

Стихов изысканные блюда

И вещие, благие сны.

Внимали чувства не наскоком

О тёмном парке над рекой,

О храме в небесах высоких,

О горе с истинной тоской..

И я познал но ненароком,

А в упоенье прозревал

От чувства таинственного Блока,

Что кровь окрашивал в опал.

И не боюсь себе признаться,

И душу не бросаю в грусть.

Поэму жуткую «Двенадцать»

Читал почти-что наизусть..

От суетливых экивоков,

Проклятий недругов и муз

Спасала лира Саши Блока

И на спине бубновый туз..

Пацифистам

 
Процесс развития высок,
Напоминают в школах с детства
До пули, брошенной в висок,
От стрел отравленных индейца.
Цивилизация спеша,
Достигла пламенных открытий,
Под марши войн чеканя шаг,
Листая череду событий..
Огонь похитил Прометей,
Свечи таинственное пламя
И без излишества затей
Земляне подхватили знамя.
Напалм, ракеты, огнемёт,
Какой огонь невыносимый..
Б-26 спешит в полёт
На стон и ужас Хиросимы.
На грани ядерной войны
Мир балансирует столетье.
Виновных дружно вдоль спины
Всем миром отходить бы плетью.
Земля – планета напрокат,
Плывёт в эфире, на экране.
И я, надеясь на пока,
Включаю пульт, что там в Иране?
 

Софронову М. Ф.
Саксофон

Я чуть от страсти не угас,

Помог заядлый мейстерзингер.

Саксофонист, маэстро Ганс,

Его кручу всегда под вестерн..

Быть может нынче хорошо,

Куплет долбают раз за разом.

XX век дарил нам шок

От трубачей, кларнетов – джаза..

Начало лета, на порог

Нас альма-матер принимала.

Трубил победу нам Амстронг

И джаз дарил, ни что попало.

И все в общаге/, каждый рад,

Сидели молча, не хамили.

Нам пела Элла Фиджеральд,

Играл любезный нам Глен Миллер!

Но я о саксе, это он

Придумал и донёс нам чудо,

На звук серебряный саксофон,

Поистине златое блюдо.

Изящно таяла весна,

Шагала оттепель этапно.

Дарил Утёсов радость нам,

Влюбленным в джаз почти внезапно.

Неповторимая балдёжь:

В три этажа на сцене трубы,

И так работают, что дрожь

Порою напрочь сводит губы..

У саксофонов свой калибр,

Характер чисто человечный.

Импровизатор и халиф,

Слуга хозяев небеспечный..

Стукалову Вите

 
Торопили Бога черти
Уговорами не раз,
Он сподобился и Черчилль
Появился без прикрас.
Паренёк отнюдь не гарный,
Полноват и рыхловат.
При цилиндре и сигаре,
Но умом замысловат..
Он военную карьеру
В штатах Индии вершил
И подобно Робеспьеру
Красноречием грешил.
На пропащем трапезунде
Проиграл Турецкий вал.
Попритих британский пудель
И оттачивал слова.
С непокрытой и покрытой
Белобрысой головой
Флот – железные корыта
На морской готовил бой.
И под видом коменданта,
Ненавидя всех вдвойне,
Год курировал Антанту
В проокопной той войне.
И стремлением единым,
Всем политикам в пример
Рос в полёте лебедином
Неказистый сэр – премьер.
А кубинские сигары,
И армянский наш коньяк
Потреблял под «тары-бары»
И армейский разборняк.
Альбионовый патриций,
Победитель субмарин,
Кладезь патовых амбиций,
Сей британский господин..
 

В память Тарутько В. С.

 
Разорвало перепонки,
Череп впился в шлемофон.
Вдох последний, мысль вдогонку:
«Тело в клочья, душу вон..»
Бронебойным приголубил,
Башня в воздух и – амбец.
«Тигр» с холма ударил в бубен,
Разогнал взвод, как овец.
С финской парился доныне,
Пятый год дожил в броне.
А снаряд ополовинил:
Ноги в танке, руки вне.
Экипаж горел несладко,
Пеплом грели вышину.
Взорвалась боеукладка,
Жалко шибко старшину.
Мрачным утром перед боем
Получил танкист письмо,
Родила Настасья двойню,
Двух танкистов, каково!
С высоты, ха тихой далью
Бой весь виден и окрест
Огородами, садами
Полк наш выразил протест.
Помогли маневр и скорость
И извилины ума.
Разделились души порознь,
Немцев вздрючили в умат..
 

Гешке Коб

Свистели дудки, барабаны били:

Последний день фиесты, господа!

Автобусы арену обступили,

Толпа рвалась в азарте в никуда.

Всё повторится, не пройдёт и года,

Ветра развеют солнечный плюмаж.

Не помешают зной и непогода

Вернуть боёв больной ажиотаж..

Галдели полупьяные танцоры,

Быки глотали свежую слюну.

Они в дебюте нынче, как актёры,

Не проявляют духа слабину.

День торопился насладиться летом

И не смущала неба синева.

Старалась, приосанилась планета,

Люби фиесту или синема..

Кипели страсти явно через край,,

Плащи, мулеты обагрились кровью.

Суровый спарринг, это не игра,

Арена в солнце – абрикос с морковью.

Толпа взалкала – церемониал:

Шагают в ногу чинно куадрильи.

А пикадоров боевой оскал

Был не слабее мамонтовых бивней.

Он вторгся в территорию быка

Дон Бельмонте, поистине легенда.

Его презренье к публике пока

Улыбкой завершалось непобедной.

Ромеро величаво вёл быков,

Он их любил и убивал охотно.

Больших тореро стимул был таков,

Как под Калугой русская охота.

Бык зорок и прослежует копьё,

Но проморгал, таки оно вонзилось.

Царапало лопатки остриё

И без сомненья в тело погрузилось..

И плащ надулся парусом всерьёз,

Все ждали безупречную работу.

Ромеро завершил кровавый кросс,

Пленил быка в предсмертную икоту.

Рукою правой волновал эфес,

Сжимал его, клинок не знал отказа,

Без сожаленья и сомненья без

Быку позволил минимум оргазма..

Но был последний, прековарный бык,

Тот самый, остророгий Черногубый.

Он был повержен, выплюнув язык,

И в синеву заговорили трубы.

Ромеро ухо подали в момент,

Он посмотрел на ложу президента.

Воистину кино – испанский бренд,

Убой быков по прихоти клиентов..

Киевлянам

 
Стою на Киевской горе,
На прахе Десятинной церкви,
Где при Владимира поре
Костры язычества не меркли..
А начиналось всё не так,
И княжья ключница Малуша
По воле неба неспроста
На свет явила божью душу.
А у Малуши братец был
Никита, богатырь без страха,
Дружины князя командир,
В народе звался Кожемяка.
Любил племянника до слёз,
Учил мечом, мозгами править.
Младой Владимир с дядей рос
На воле, в киевской дубраве.
Уделы начали делить,
Ему как младшему из братьев
Коня пришлось поворотить
Навстречу Новгородской рати.
И сел Владимир – князь на стол
Под покровительство Никиты.
Пятнадцать лет, а дум на сто,
Врагов богато недобитых..
На вече приняли всерьёз
Его как князя и Никиту.
Стыдился он и детских слёз,
И непривычной княжьей свиты.
Но выростал и был силён
В делах и ратных и смиренных.
Но к старшим братьям на поклон
Не думал даже откровенно.
А дядя думал и гадал
Мытьём и катаньем на Киев.
Но помнят прошлые года
Борисо-Глебские святыни.
И помолившись на простор
Позвали викингов в дружину,
Чтоб легче разжигать костёр
Братерной распри многожильной.
Но конунг рати не давал,
Пока рогнеду примет в жены.
Пиры и клятвы и слова,
И подустали врах гулёны.
Дружина мощная дошла
И покорила братов Полоцк.
Жена Рогнеда в терем шла,
Порхала, не касаясь пола..
Коварный план задумал князь,
Пока ещё младой Владимир,
Перуну ночью помолясь,
Был полон мыслями иными.
Отец Рогнеды запросил
Оплату скандинавской рати.
Казна пуста, платить нет сил,
И был приказ – зарезать батю.
И много иных полегло,
Дела воистину лихие
А наш злодейский нехолоп
Дружиной выступил на Киев.
У киевлян видать в крови
Беречь в боях свою рубаху.
Мандраж сработал «се ля ви»,
И покатилось время прахом..
Врагов встречать, гони хлеб-соль,
Ворота настежь распахнули.
И запульсировал висок,
Без боя киевлян «обули»..
И закатили гулеван,
Меды текли, дымилось мясо,
И девок ладных сладкий стан,
И стражей пьяные гримасы..
Ярило, громобой Перун
На копище торжествовали.
Через неделю, поутру
Делили, что завоевали.
На рать потратили казну,
Платил не Новгород, а Киев.
Владимир дядьке подмигнул
«С такой дружиною не сгинем»..
Текли весёлые года:
Пиры, гаремы и походы,
Владимир думу загадал,
Велику тайну мозгом гордым.
Престольный князь завоевал
Уделы от Днепра до Чуди
В боях лихих, не на словах,
Хранил богатство, не убудет.
И территорией владел
Гораздо больше всей Европы.
Малушин сын, а не пострел,
В политике чеканил опыт.
Война, держава и престиж
Давала власть до беспредела.
Но князь пока-что не постиг,
Что идолам хана приспела..
В Вавилон на этот час
Просил у киевлян подмогу,
И князь пока горит свеча,
Впервые от сомнений дрогнул.
Пошёл дружиной, победил
Степных хазаров многоликих
И не теряясь, пригласил
Принцессу, слаще земляники.
Но вдруг отказ, сплошной облом,
Не до гулянья и не до песен.
Владимир пригрозил мечом,
И пали стены Херсонеса..
Константинополь до сих пор
Глядит в разрушенный Акрополь
До Вавилона коридор —
Дружиной через море топать.
Все перепуганы слегка
И сны кошмарные до пота,
Как диких варваров рука
Щиты вколотит на ворота..
Даёт светлейший задний ход,
Сестру-принцессу без обмана
Сажают в древний ветроход
На берег розовотуманный.
Смотрины, свадебный кураж,
Рогнеда ночью нож готовит.
За всех братьёв и за папаш
Готовит месть и злобно стонет..
Но пронесло и рана вскользь,
Богов языческих спасенье.
А раз вражина, язва коль —
В глухую даль на поселенье.
Проснулся князь, вокруг ни зги,
И темнота покрыла очи.
Невеста Анна, верный гид,
Ведёт к купели, стих бормочет.
Глаза омыли и крестом
Главы коснулись троекратно
И пальцы складывать перстом
Учили князя, словно брата..
Владимир оседлал коня,
На диво – зрение вернулось
И Бога сущего принял,
И чувство вещее проснулось.
Он сход дружины объявил
И повелел им чрезвычайно
Всех громовержцев и Ярил
Сжигать, топить в реке Почайне!
И не стареет обелиск,
Где жители всего Подола
На страх решились и на риск,
В воде крестились полуголо..
Возликовала Русь моя!
Не от гульни и не от пьянства.
Обряд крещенья – как маяк
Для мирового христианства.
Хранила умница жена
Очаг домашний и державный.
Преувеличилась казна
И вера в Бога – стимул главный.
Архангел весточку послал
Родился мальчик златокудрый,
Потомок князя – Ярослав,
Был в маму Анну, шибко мудрый..
Зазолотились купола,
Благое чудо для Европы,
И взрослый люд и детвора
Топтали к вере божьи тропы..
А в Десятинной на щите
В доспехах князя положили
От горя месяц запотел,
Колокола печально били.
Но век двенадцатый настал,
На Киев-град слетелось иго.
И десятинный пьедестал
Сгорел в огне священным мигом..
Но на Подоле неспроста
Глядит на Днепр, на стены Лавры
Владимир-князь, слуга Христа
С осанкой гордовеличавой!..
 
 
09.05.2018 г. Мариуполь
 

Ване, внуку

Я не метис, не полукровка,

Внук констатировал прогресс.

Мужала генная сноровка,

Росла лесина до небес..

Подсуетилось древо жизни

Листвой зелёной праотцов,

Они родились, были-жили

На протяжении веков.

Примерно двадцать поколений,

Национальностей купаж.

Старались мужики без лени,

Быть, иль не быть, такой мандраж.

Тарутьки – это белороссы,

Поляки, немцы и Литва.

Прабабкам было не до вкусов,

И даже числилась мордва..

Здесь оренбургские казаки

И запорожские к сему.

Мозги влекут, осталась накипь,

Родные пажити в дыму.

Но между прочих проскочили,

А революции не в счет.

И еле ноги волочили,

Доход имели и почёт.

И где-то в гуще поколений

Ни первый век, ни первый год

Кровинка польского еврея

Благополучнейше живёт..

Аннушке

 
В миг последний на излёте
Вдруг в пике ушла стрела
Прямо в кочку на болоте.
Лягушонка где жила..
Хохотали над Иваном,
Хоть царевич, но дурак,
С лягушонкой в платье рваном,
Раскраснелся, как бурак.
Братья старшие невесты
Отхватили от бояр,
Что живут на Красной Пресне
Под созвездием Стожар..
Царь готовится к смотринам
Взглядом щупать стан от ног.
Ванька смотрит хунвейбином,
Занедужил, занемог.
«Что ты, свет родной, Ванюша,
Головою вниз поник?
Сядь рядком, меня послушай» —
В план царевны Ваня вник..
Из кареты золочёной
В терем Ванькина жена
Принесла ковёр парчовый,
А на нем цвела весна.
Танцевала вместе с нами
Чуть немного погодя.
Помахала рукавами,
Полетели лебедя..
Поклонились всем с почётом,
Онемела вся родня.
В золочёной коробчёнке
Удалились на три дня.
Болотины мимо, рощи,
Берегли борзых коней.
«Заберём, пожалуй тёщу,
Будет с нами и Бог с ней»..
 

Нонне, сестре

 
Январь лютует до утра,
Кричат натужно паровозы
А пацана кормить пора,
Не помешают и морозы..
В охапку старшая сестра,
Братишку обернув подолом,
Что было ног, бегом несла
На перемене к маме в школу.
А мне плевать на падежи
И что растёт на огородах.
Мне надо выжить, чтобы жить
И молока, что пахнет мёдом.
А в неспортивный календарь
Позднее влился зоосадик:
Сарай, похожий на амбар,
Там целый день звериный праздник.
Козлёнок пробовал рога,
Телёнок на меня мочился,
Цыплят манило на луга,
Где вдоволь проса и пшеницы!
Я засыпал, когда хотел
И где хотел, развесив уши.
С друзьями выживал пострел
Под серенады под Катюшу..
 

Полянину В.

 
При дворе трёх Толстяков,
Напридумывал Олеша,
Сотни бравых поваров
День и ночь творили спешно.
Толстосумы прошлых лет
Хваткой славились нескромной,
В королевский юбилей
Испекли пирог огромный.
С дичью славный пирожок
Весом был почти три тонны.
Вот такой английский жор,
Аппетит неугомонный!
Десять тысяч всех персон
Накормил миляга Ричард.
И не спорьте, то не сон,
Это быль, увы, не притча.
Фридрих, истинный пруссак,
Торт создал немаловатый.
Сей десерт откушал сам,
Да и армия солдатов..
А на выставке в Сурее
Для туристов на обед
Устроитель, всех добрее,
Спёк громаднейший омлет.
Блин не комом, коль стараться,
Самый, самый в мире сим.
Не догнать нам этих Франций
На кострах родной Руси..
Кулинарных блюд, диковин
Не опишешь враз пером.
Д`Артаньян, что из Гаскони
Вам докажет за столом..
 

Назарбаеву Н.

 
Страна степей, пустынь и гор
Соседка южного Урала.
Пустыня – это перебор,
Степей изведал я немало.
Цвела планета «Целина»,
Комбайн С-6, а зона вволю.
Рукоплескала нам страна,
ЦК похлопали тем боле.
Невеста, а потом жена
В плену морозного бездушья
И степь изведала сполна,
И нос спасала под подушкой.
Метель три дня, балок до крыш,
Одеты снегом, труб не видно.
А трактор, маленький крепыш,
Стоит на крыше, нам обидно.
Кара-Адыр и Акмола,
Соседка огненной Магнитки.
Всё это памяти зола,
А где же золотые слитки?
Ещё аккорд, был Шурка, друг,
Немчонок, погоняло Шефер.
Прошел Алма-Ату вокруг,
Один верхом, без папы-шефа.
Прошу «пардону» посему,
Вступление не стало кратким.
И хрен всем с редькой по селу,
Глаголить стану не украдкой.
 

«Когда Союз трещал по швам…»

 
Когда Союз трещал по швам,
Казахский бог с небес склонился,
Сказал: «От века это вам»..
Каспийским морем причастился.
И Назарбаев, металлург,
С чугунным нравом, смелым духом,
Он степи оглядел вокруг.
Осмыслил всё без показухи.
Земля большая, Каспий здесь
И путь шелками обозначен.
Но главный козырь – это нефть
И бедовать не будем значит.
Алма-Ату и фрукт «Apport»
С медео оставляем в туне.
И президентский весь эскорт
В Акмолинск прибыл накануне.
И абсолютный передел
Без кумовства, блатных и ближних.
Кто слабый – ёжился, потел.
Кто посильнее – встал на лыжи..
Поднакопив «зелёных» воз,
Страна признала Нурсултана.
Свою столицу перенёс
Он в Астану, центр Казахстана.
Прогрессом погонял прогресс,
Торговый центр, «Универ», школы
И актуальный чудо-пресс
На нивах старенькой Акмолы.
Зимою – минус сорок пять,
А летом – градусов за тридцать.
Но дух не повернулся вспять,
Батырам незачем храбриться..
Задумал сказку президент:
 

«ЭКСПО – 2017»

Какой ответственный момент

Для всех казахов бы, признаться..

Сто пятьдесят гектаров план,

А времени – почти два года.

И это не «хала-бала»,

Не блажь казахского народа.

Японец, архитектор, гений

Великий Куросава-сан.

Он для грядущих поколений

Вынашивал ночами план..

Ни перепад температуры,

Ни козни вечной мерзлоты

Не ввергли стройку в «шуры-муры»,,

В делах беседы шли на «ты».

Уже работал Норман Фостер,

За пирамидой стадион.

Здесь зарабатывать непросто,

Но и сдаваться не резон.

Бетон готовили в духовке,

Десятки зданий круглый год.

И поражался мир сноровке,

С какой строительство идёт.

В двенадцать килотонн дул ветер,

Сопля звенела на лету.

Зал оперный – один на свете,

И верил мир в его мечту..

Я в Аркаиме не был баем,

Варил чугун двенадцать лет.

Стал президентом Назарбаев,

А я – непризнанный поэт.

Пока непризнанный, но верю,

Что я коллегу обниму.

Мы – небоходцы, к Пете в двери

Вдвоём заскочим посему.

Отвлёкся я, простим поэта,

Дворец согласия стоит.

И никакая сила ветра

Согласье, мир не победит!

Проект весьма крупномасштабный,

Проблем, решений целый воз.

Снабженье, бой непоэтапный,

Поточный вихрь метаморфоз..

Опять беда в грунтовых водах,

Весна как выплеснет и – стоп.

И с каждым наступившим годом

Вновь угрожающий потоп.

Подсуетились, строим дамбу

Под десять метров высотой.

Живи, пой песенку про Мамбу,

Под душем нервы успокой.

Свидетели тех инноваций

С улыбкой молвят: «Это сказ!..»

Десятки мощных корпораций

Творили чудо на заказ.

А «Назарбай-центр» – не потеха,

Зайдёшь и остановишь миг.

Здесь в мировой библиотеке

Шесть миллионов нужных книг.

Но Акмола есть место силы

И лошадей-мустангов жизнь.

Проект создали не дебилы,

Ты не спеши, поднапрягись.

Его назвали «Древо жизни»,

Веков этапы заплели

Степной и ветреной Отчизны,

Сынов Отчизны – соль земли..

На сковородке сухопутной

Центр наслаждений – «Хан Шатер»,

Сэр Назарбаев, шибко умный,

Благословил его простор.

И наконец – стена от ветра

Из миллионов зеленей..

То не посадковое ретро,

Стена могучей и длинней..

По тридцать га в теченье года,

Всё человеческим трудом.

И кажется спешит природа

Войти озоном в каждый дом.

И миллионный юный город,

Фейерий сказочных творец,

Живёт торжественно и гордо

И с честью держит свой венец..

В века ворвётся чудной сказкой

Степей, пустыни, диких гор.

И Каспий, светлоокий Каспий

Глядит на Казахстан в упор.

На панорамный зрит Египет,

Где сфера – сетчатый каркас,

И это не параллелипипед,

Он изощрённей в сотню раз!

Но всё-таки и очень странно,

Что место силы Астана,

Назвали градом Нурсалтана,

Но разве в нем его вина.

Винюсь, забыл, не рассказал,

Сказать не мог – опешил:

На сваях, в воздухе вокзал.

Он мой искус утешил.

И этих свай, от этих гор

Я буду ездить снова

В такой родной Магнитогорск,

К любимым до Ростова..

24.04.2019 г.

г. Магнитогорск