Текст книги "Синдром Титаника"

После завершения заседания Ученого совета Левину предстояло прочитать очередную четырехчасовую лекцию студентам. Оказывается, они тоже, как и часть сотрудников института, знали о том, что он оказался в больнице. И все же большинство из них пришли на лекцию, которую он прочитал спокойно, без каких-либо особых трудностей. По завершению лекции без каких-либо приключений вернулся домой.

Позднее, перед сном он мысленно вернулся к тем размышлениям, которые у него возникли перед тем, как покинул городскую больницу.

– Как ты воспринял выписку из больницы? – спросил внутренний голос, принадлежащий трезво мыслящему.

– Выписка, как выписка, – ответил критически настроенный. – Словеса, обрамленные в медицинскую терминологию, малопонятные простому смертному.

– Но выписной эпикриз сделан по всем канонам отечественной медицины и предназначен для терапевта и кардиолога той поликлиники, в которой я наблюдаюсь.

– Согласен, но он представлен в таком виде, я имею в виду имеющийся у тебя на руках экземпляр, который ни один уважающий себя врач читать не будет. Кому охота портить зрение?

– Это действительно так.

– Но почему бы содержание выписного эпикриза простыми словами не донести до пациента, который покидает больницу?

– Он и сам может все прочесть.

– Если что-то поймет.

– Не поймет, так заглянет в Интернет, если ему действительно интересно знать, что у него за болезнь и какие особенности, включая противопоказания, имеются у рекомендованных ему лекарств.

– Ты что, правда, веришь, что выписанные из больницы пациенты тут же полезут в Интернет? – недоуменно спросил критически настроенный.

– А почему бы и нет? – в свою очередь задал вопрос трезво мыслящий.

– Можешь себе представить пациентов из твоей шестиместной палаты, таких, например, как Виталий и Николай, которые, не успев выйти из больницы, тут же подключатся к Интернету, чтобы понять те медицинские термины, которые имеются в их выписке? Скорее всего, они не только не будут читать эту выписку, но, немного очухавшись, тут же побегут в магазин, купят спиртное и отведут душу за все предшествующие страдания в больнице.

– Возможно, так и будет.

– То-то и оно.

– Но есть ведь и другие пациенты, которые хотят разобраться в том, что с ними произошло и как им жить дальше.

– Есть, но единицы. Большинству до лампочки, что там написано в выписном эпикризе. В лучшем случае они отдадут эту выписку в поликлинику по месту жительства, в худшем – потеряют или выкинут за ненадобностью. Причем сделают это не обязательно по пьянке. Просто она им и на фиг не нужна.

– Что-то ты уж слишком критически настроен против пациентов.

– Пациенты здесь не при чем. Это их личное дело. Тебя интересует одно, других – совершенно иное. Не все такие ненормальные, что будут прибегать к самоанализу.

– А зря. Много бы полезного узнали и о себе, и о возможностях личного участия в борьбе за выздоровление.

– Тут ты прав. Но я говорю о другом.

– О чем?

– О том, что врачи подчас подтасовывают данные клинических исследований в свою пользу или, мягко говоря, привирают для того, чтобы их работа с пациентами выглядела более квалифицированной.

– В моем случае ни того, ни другого нет.

– Вспомни хорошенько, – настаивал критически мыслящий. – Разве твой врач-терапевт интересовался твоим семейным положением, бытом и прочими мелочами жизни? Спрашивал тебя об этом тогда, когда приходил в вашу шестиместную палату и занимался лично тобой?

– Нет, – признал трезво мыслящий. – Такого не было. Врач-терапевт спрашивал меня о том, что произошло со мной, при каких обстоятельствах это случилось и каково мое самочувствие.

– Верно. Так все и было. Но в выписном эпикризе есть маленькая такая запись, относящаяся к социальному анамнезу. Напомнить, что там написано? «Материально-бытовые условия удовлетворительные. Питание регулярное». Твоя врачиха была у тебя дома? Видела, в каких условиях ты живешь и как питаешься? Нет, не была. Не видела. Ведь даже, если в финансовом отношении у некоторых людей все в порядке, то это еще не факт, что они регулярно питаются. Есть такая пословица: «Кто не работает, тот не есть, а кто работает, тому и поесть некогда».

– Но я действительно питаюсь регулярно.

– Ты да, другие по-разному. Но я подозреваю, что запись в социальном анамнезе «питание регулярно», как и «материально-бытовые условия удовлетворительные», – это некий шаблон, который присутствует во всех выписных эпикризах. В тех выписках, которые выдаются на руки любому пациенту, за исключением, пожалуй, какого-нибудь бомжа, которого ты как раз и видел лежащим в коридоре больницы.

– Но ведь такие разделы анамнеза жизни, как социальный и эпидемиологический, должны быть отражены в выписке больного. Разумеется, у врача нет ни возможности, ни времени обстоятельно выяснять все это. Однако существуют определенные разделы в выписном эпикризе, которые он должен заполнить. И он это делает.

– Заметь, делает это чисто формально, а не по существу, то есть содержательно.

– Не будь так строг к бедным врачам, которым приходится заполнять много ненужных бумаг. И что им остается делать? Главное, что они квалифицированно пишут о самом заболевании и дают соответствующие рекомендации. А на все остальное можно не обращать внимания.

– Бедные врачи, – иронически сказал критически настроенный. – Во-первых, не все такие уж бедные. Некоторые из них вполне состоятельные, поскольку теперь у нас платная медицина. Или, как говорил Жванецкий в своей миниатюре, «можно, конечно, и не платить, если вас не интересует результат». Правда, сегодня приходится людям платить помимо и независимо от результата лечения. Во-вторых, что будет, если, не зная истинного положения дел, врач-терапевт ничего не напишет о социальном анамнезе? Его уволят с работы? Конечно, нет. Но он все же делает то, что от него формально требуют. Другое дело, эпидемиологический анамнез. Здесь врачу-терапевту приходится соблюдать формальности для того, чтобы подстраховаться, чтобы потом его не обвинили в недосмотре и не предъявили какой-либо судебный иск. Вот он и приписывает якобы со слов пациента то, о чем тот не говорил. А врач и не спрашивал пациента, как, например, в твоем случае.

– Да, в данном случае терапевт привнес в выписку то, что от него требуют, а не то, что имело место на самом деле. Но, если быть добросовестным до конца и выполнять все то, что от них формально требуют, я имею в виду заполнение всех бумаг, то врачам некогда будет лечить пациентов. Так что от формализма никуда не уйдешь, а рабочее время врачей не резиновое.

– Тут я с тобой вполне согласен. Современная система отечественного здравоохранения перенасыщена бумажной волокитой. Правда, если раньше врачам приходилось все писать от руки, то современные технические средства в виде компьютеров и принтеров, позволяют составлять печатные тексты, вроде выписного эпикриза, который у тебя на руках. Однако от этого формализма не убавилось. Скорее, даже, напротив, прибавилось.

Во всяком случае во время приема пациенту приходится тратить время на ожидание того, когда врач напечатает текст, выведет его на принтер, внесет в медицинскую карту. Подчас на это приходится тратить времени значительно больше, чем раньше, когда это делалось от руки. Другое дело, что с точки зрения обработки данных и хранения информации компьютеризированная работа значительно эффективнее по сравнению с ручной обработкой. Но это плюсы для сферы институционального здравоохранения, а не для больного, для которого время ожидания результатов пока все еще дольше, чем ранее, когда писали от руки. Но, как говорится, каждый прогресс чреват регрессом.

– Будем надеяться, что новейшая компьютерная техника сократит время ожидания пациентов, – уверенно сказал трезвомыслящий. – Теперь даже записаться на прием к врачу можно по Интернету. Тем самым сокращается время на хождение пациентов по врачам.

– Так-то оно так, – скептически заметил критически настроенный. – Но от этого формализм в медицине не исчезнет. Необходимы кардинальные реформы в сфере здравоохранения.

Еще немного поговорив, критически настроенный и трезвомыслящий успокоились. Левин уже собирался заснуть в надежде, что мысли утрясутся сами собой и погрузятся в пучину бессознательного. Не будут тормошить сознание, взывая к размышлению. Оставят его в покое до утра. Но не тут-то было. На смену критически настроенному и трезвомыслящему откуда-то из глубины возникли пессимист и оптимист. Они подали свой голос, тем самым, оттеснив на время погружение в сон.

– И что дал тебе твой самоанализ? – нарушил покой пессимист.

– Неужели не понимаешь? – спросил, в свою очередь, оптимист.

– А чего тут понимать! Я знаю только одно. Как говорится, не буди лихо, пока оно спит.

– Так в неведении можно проспать всю жизнь. Кроме того, волков бояться – в лес не ходить.

– Лишнее знание – дополнительные хлопоты. Меньше знаешь – лучше спишь.

– Вспомни пациента из той палаты, где обитал. Вспомни Николая. Он все дни валялся на кровати, спал, ничем не интересовался. И каков итог? Болезнь настолько овладела им, что он готов еще долго находиться в больнице.

– А чего суетиться! Напротив, ослабевший от болезни человек должен постепенно восстанавливать свои силы. Вот Николай и спал все дни напролет. Где как не в больнице, можно отрешиться от всех жизненных забот и позволить себе расслабиться!

– Конечно, можно расслабиться. Но не настолько же, чтобы руки опустились, лень одолела и ты смирился со своей болезнью.

– Что может сделать больной человек? Он ничего не смыслит в своей болезни, выполняет указания врачей и надеется на то, что с их помощью встанет на ноги.

– Есть такая пословица: «На Бога надейся, но сам не плошай». То же самое можно сказать и о врачах. Разумеется, следует надеяться на их профессионализм. Но если сам больной не проявит волю к выздоровлению, то одной надежды на врачей недостаточно. Пациент обязан бороться за свое здоровье. В противном случае с болезнью трудно справиться. Врачи – не боги. Они делают то, чему их научили и что подсказывает опыт профессиональной деятельности.

– Допустим, ты прав, – согласился пессимист.

– А что, разве не так? – недоуменно спросил оптимист.

– Я сказал «допустим». Но для того, чтобы пациент стал бороться за свое выздоровление, он должен иметь на это силы. А их-то у него и нет, поскольку болезнь подкосила его. Получается заколдованный круг. Так что все твои рассуждения гроша ломаного не стоят.

– Человек обладает неиссякаемым запасом сил. Их необходимо активизировать, задействовать, направить в нужное русло. Другое дело, что, когда болезнь выбивает почву из-под ног, человек не только становится телесно слабым, порой беспомощным, но и проигрывает битву с болезнью, даже не начав ее. Между тем человек наделен силой духа. Той силой духа, которая способна противостоять слабости тела.

– И что какой-то там дух может сделать? Это же не святой дух!

– Не святой, но и не бездеятельный. Во всяком случае, для возрождения силы духа можно начать с малого. С попыток понять самого себя.

– Итак, ты говоришь о самоанализе. Но вначале нашего разговора я как раз и спросил тебя о том, что этот самоанализ дал тебе.

– Но ты же знаешь, что в процессе самоанализа удалось не только выявить причины моих недугов, но и организовать свою жизнедеятельность, благодаря чему я находился в больнице всего пять дней.

– Знаю и поэтому считаю, что ты слишком обольщаешься на сей счет.

– Не понял.

– А чего тут не понятного? В своих воспоминаниях ты дошел до событий, имевших место в раннем детстве. Высказал ряд предположений. Выстроил цепочку от прошлого к настоящему. Понял кое-что из того, что привело к аритмогенному коллапсу. И что? Тебе стало легче от этого? Ведь прошлого не изменишь!

– Во-первых, воспоминания прошлого позволили установить информацию о состоянии здоровья в различные периоды жизни. Во-вторых, с учетом знания слабостей собственного организма я могу вносить коррективы в дальнейшую организацию своего образа жизни. В-третьих, уже в больнице я предпринял некоторые усилия для восстановления здоровья, в частности, совершал прогулки на свежем воздухе и даже начал делать зарядку утром.

– И это ты считаешь величайшим достижением самоанализа?

– Не иронизируй! Речь не идет ни о величии, ни о каком-либо особом достижении. Просто в результате самоанализа я обрел некоторое знание и о себе, и о возможностях борьбы за собственное выздоровление.

– Да, ты кое-что вспомнил из своего золотого детства. Но лично мне эти воспоминания не вселяют никакого оптимизма. Скорее, напротив. Получается, что чуть ли не с рождения у тебя был порок сердца, затем путем закалки в юношеском возрасте удалось забыть о ранее присущей слабости, в дальнейшие годы сердце вроде бы не давало о себе знать, а вот теперь, когда наступила старость, все возвращается на круги своя.

– И что?

– А то, что как барахлило сердечко в раннем возрасте, так и продолжает плохо справляться сейчас, подтверждение – аритмогенный коллапс, загнавший тебя в больницу.

– Не вижу оснований для пессимизма. Человек рождается, живет, потом умирает. Закон природы. И нет ничего необычного в том, что на склоне лет сопротивляемость организма ослабевает. Но это не означает, что человеку следует опускать руки. Пока бьется его сердце, он может продолжать познавать себя и окружающий мир, любить себя и других людей, творить и созидать.

– Но это лишь один аспект самоанализа. Другой, по твоим собственным словам, заключается в том, что, обретя некое знание о самом себе и слабостях организма, ты можешь вносить коррективы в свой образ жизни. Можешь. И это звучит обнадеживающе. Но дело в том, что ты не меняешь темп жизни и не уменьшаешь нагрузки. На кой черт тебе понадобилось идти на заседание Ученого совета. Суетиться почем зря, испытывать лишние волнения. Раз понимаешь, что сердечко стало барахлить, так пора отказаться от активной деятельности. Живи себе спокойно на пенсии. Созерцай природу. Дыши свежим воздухом. Пошли все к черту и отдыхай. А будешь суетиться, так и уйдешь в мир иной раньше времени.

– В твоих аргументах есть резон. В том смысле, что человек должен реально оценить свое состояние здоровья и так распределять свои нагрузки, чтобы они не сокращали его жизнь. Но это вовсе не означает, что он должен отказаться вообще от какой-либо активной деятельности. Известно немало случаев, когда человек занимал какой-нибудь крупный пост, крутился, как белка в колесе. Но как только его отправляли на пенсию, он тут же превращался в «никому не нужного пенсионера», прекращал вести активную деятельность и вскоре умирал. Это только в некоторых теориях проповедуется покой как залог сохранения здоровья: «Вам не рекомендуется много работать. Вы не должны принимать все близко к сердцу. Вам противопоказаны любые волнения и переживания».

Мне представляется, что в действительности жизнь человека устроена иначе. Именно покой, стагнация, обездвиженность и бездеятельность ведут к упадку физических и духовных сил. Человек жив за счет своей активной деятельности. Переживания, волнения и даже страдания необходимы ему как стимул жизни. Без них он будет всего лишь существовать, но не жить насыщенно и полноценно. Не покой, а именно движение, деятельность, разумеется, соотнесенные с возрастными особенностями организма, – вот что составляет основу продолжения и сохранения жизни.

Что касается меня, то пока те нагрузки, которые я добровольно взвалил на собственные плечи, не только не мешают, но, напротив, стимулируют тонус жизни. Разумеется, аритмогенный коллапс заставляет меня более внимательно прислушиваться к своему организму. В зависимости от самочувствия придется вносить соответствующие коррективы в стиль и образ жизни. Но речь может идти об ограничении деятельности в одной сфере жизни и интенсификации ее в другой, о смене одного вида деятельности на другой. Но никак не о покое, отсутствии волнений, ничегонеделании.

– Коснусь третьего аспекта, о котором ты упомянул. Да, ты уже на второй день пребывания в больнице начал выходить на свежий воздух, а через пару дней стал делать зарядку. Но ведь ты не был в числе тех лежачих больных, вроде твоего беспомощного соседа, которые не то, что сделать зарядку, сесть на кровать самостоятельно не могут. Тебе просто повезло. Посмотрел бы я на тебя, если бы ты оказался – правда, не приведи бог – на месте того беспомощного соседа, которому посторонняя женщина меняла памперсы.

– Конечно, никому не пожелаешь оказаться в таком положении, как мой сосед по шестиместной палате. Но в этой же палате, как ты помнишь, находились и другие пациенты, включая Виталия и Николая. Они не были в критическом состоянии, но не предпринимали никаких шагов для активной деятельности, если не считать их выхода на улицу, чтобы покурить, что, естественно, отнюдь не способствовало их выздоровлению. Напротив, им доставляло удовольствие считаться лежачими больными и пользоваться соответствующими привилегиями. Но подобная бездеятельность до добра не доводит. Во всяком случае она не содействует выздоровлению.

– Так-то оно так, но все равно от судьбы никуда не уйдешь, – обреченно сказал пессимист. – Делай, не делай зарядку, смерти не избежать. В любом случае рано или поздно возраст даст о себе знать. Такова «се ля ви».

– Возраст тут не при чем, – убежденно заметил оптимист. – Умирают как в раннем, так и в позднем возрасте. Многое зависит от самого человека. От его организованности и силы духа.

– Любви все возрасты покорны.

– Это ты к чему?

– Извини, я хотел перефразировать и сказать, что смерти все возрасты покорны.

– Пожалуй, так и есть. Только с одним уточнением. Смерть не спешит забрать в свое царство того, кто остается деятельным. Мне запомнился рассказ талантливого клоуна Олега Попова. Когда-то его выступления в цирке собирали многочисленных зрителей. Потом в силу сложившихся обстоятельств он уехал на постоянное место жительство в Германию. О нем забыли. Но вот сравнительно недавно показывали его интервью по телевидению. Преклонного возраста, но по-прежнему юный душой, он говорил о том, как смерть постепенно забрала к себе многих его сверстников. Однажды она пришла и за ним. Долго стучала в дверь. Но Олег Попов сделал вид, что его нет дома. Постояв на пороге и не добившись того, чтобы ей открыли дверь, смерть ушла в другой дом и забрала к себе кого-то другого. «С тех пор, – весело рассказывал знаменитый клоун, – я все время стараюсь проводить на гастролях. И смерть никак не может меня найти».

– Не все же такие, как Олег Попов. Не каждому суждено быть клоуном или комиком.

– Но это пример того, что можно относиться с юмором даже к неизбежности собственной смерти.

– Смерть можно обмануть. Но только на время. Все равно эта старуха с косой настигнет любого из нас.

– Разумеется, никто не избежит смерти. Никто из нас не может отменить законы природы. Но мы можем изменить свое отношение к смерти, в результате чего жизнь будет иной. Она не будет сопровождаться тем пессимистическим взглядом, который характерен для простых смертных, не верящих ни во что и опускающих руки при столкновении с любыми трудностями, включая собственные болезни.

– Извини, но радоваться тут нечему, – пробурчал пессимист. – Как говорит Михаил Жванецкий, «что с человеком ни делай, его все равно на кладбище тянет».

– Меня не тянет на кладбище, – возразил оптимист. – Мне и дома, и в институте, и на даче есть чем заняться. Пессимист хотел что-то сказать, но неожиданно передумал. Оптимист немного подождал и углубился в какие-то свои молчаливые размышления. Наступила тишина.

«Наконец-то, – подумал Левин, – противоположные стороны успокоились. Не примирились, но, видимо, устали и решили передохнуть. И мне не мешало бы заснуть. Завтра начинается новый день, а с ним и новые свершения».

Однако не успел Левин сомкнуть веки, как два антагониста вновь зашебуршились. Первым не выдержал пессимист:

– Это ты сейчас хорохоришься. А вот хватит кондрашка, запоешь по-другому. Так что готовься к худшему.

– Предпочитаю надеяться на лучшее, – отчеканил оптимист.

– Ты напомнил мне одну шутку. Молодой человек спрашивает девушку: «Надеюсь, я у тебя первый?»

На что та спокойно отвечает: «Надейся!» Так что надейся, дорогой. Но помни: худшее еще впереди.

– Не каркай!

– Просто я констатирую факт. Ты уже не мальчик. И дело не только в возрасте, но и в том, что сердце и тромб могут тебя подвести в любую минуту.

– Все может быть. Я это осознаю. Но это не повод для пессимизма. Буду продолжать трудиться, читать лекции, кататься на лыжах.

– Кстати, зачем ты гнался за рекордами? Хвалился, что два года тому назад как-то прошел около восьмидесяти километров на лыжах? На кой хрен понадобилось изнурять себя?

– Я вовсе не гнался ни за какими рекордами и ничем не изнурял себя. Напротив, ходьба на лыжах доставляет мне удовольствие. Да, прошел однажды около восьмидесяти километров. Но сделал это не ради хвастовства. Хотел проверить себя, на что еще способен.

– Хорошая проверка, – усмехнулся пессимист. – Только зачем подобный энтузиазм? Скорее всего, тогда и надорвал свое сердце.

– Ничего подобного, – возразил оптимист. – До этого я несколько лет регулярно катался зимой на лыжах. Постепенно увеличивал нагрузки. Причем не только получал удовольствие от трех – четырех часов в лесу на лыжах, но и укреплял свое здоровье. Кроме того, прохождение по 30–40 километров в день было для меня нормой. Чем дольше я катался на лыжах, тем больше возникала потребность в увеличении нагрузки. До того как произошел перелом пальца ноги, я без каких-либо осложнений при соответствующих погодных условиях проходил порой по пятьдесят километров в день.

– Есть такая присказка: на фига попу баян, когда у него кадило есть? Вместо того, чтобы так долго кататься на лыжах, мог бы читать книги, смотреть телевизор, отдыхать.

– Одно другому не мешает. Более того, катание на лыжах как раз и было для меня лучшим отдыхом зимой. Ведь лыжный сезон довольно короткий. Всего каких-то два месяца. И грех не воспользоваться такой возможностью. Кстати, последний год, когда сломанный палец давал знать о себе и врачи обнаружили тромб, я ограничился 20–25 километрами в день. Причем, наблюдая за своим состоянием здоровья, обнаружил, что после лыжной прогулки мне становится лучше. Уменьшается припухлость на ноге. И вообще прогулки на лыжах благоприятно сказываются на моем физическом и психическом состоянии. Более того, во время этих прогулок рифмы сами крутятся в голове, в результате чего появился новый цикл стихов.

– Не боишься, что когда-нибудь тромб оторвется и ты, извини за грубость, подохнешь на лыжне.

– Это может случится где угодно, даже дома. Как говорится, чему быть, того не миновать. Важно наблюдать за собой, подмечать происходящие изменения в теле и голове, спокойно и без паники реагировать на них. Тогда можно будет прожить столько, на сколько самоорганизация окажется адаптивной к новым условиям жизни.

– Ты напомнил мне один анекдот. «Пожилой человек обращается к врачу и жалуется на сильную утомляемость. Врач послушал его сердце, измерил давление, сделал внешний осмотр и оптимистично заявил: „С такими показателями вы точно доживете до семидесяти лет“. „Извините, доктор, – заметил пациент, – но мне уже исполнилось семьдесят лет“. Врач удовлетворенно потер руки и кивнул головой: „Вот, милейший, а я о том и говорю“».

– Как ты знаешь, мне тоже перевалило за семьдесят. Другие не доживают и до этого юного возраста.

– Нашелся мне тоже остряк. Живи на здоровье, хоть до ста лет! Только не строй из себя наивного оптимиста. Сегодня бегаешь на своих двоих, а завтра вдруг бац, откажет сердечко – и баста. Поминай, как звали.

– Ты беспросветный пессимист.

– Пессимист – это хорошо информированный оптимист. Так что мы с тобой одного поля ягодка. Пароксизм фибрилляции предсердий и посттромбоэмболический синдром имеются не только у тебя, но и у меня. В этом плане мы с тобой братья-близнецы. Нам придется с тобой все делить на двоих. И дальнейшую жизнь, и предстоящую смерть.

– С этим не поспоришь. В телесном и психическом отношении мы тесно связаны друг с другом. Хотелось бы иметь единство и в духовном плане.

– Как пессимист я просто предупреждаю тебя относительно того, что надо быть ко всему готовым. Что и когда произойдет с тобой, пардон, с нами, никому не известно. Нам уготована одна судьба – со временем уйти в тот мир, из которого еще никто не вернулся на эту грешную землю.

– Как оптимист я хочу, чтобы мы с тобой не паниковали и не бросались в крайности. Радуйся тому, что жив, верь в свои собственные силы, надейся на лучшее и не теряй присутствия духа. Жизнь прекрасна и удивительна.

– Ага! – издевательски произнес пессимист. «И жизнь хороша, и жить хорошо», – сказал Владимир Маяковский и застрелился.

– Ты опять за свое! – укоризненно заметил оптимист.

– Извини! Просто твой восторг по поводу жизни навеял грустную ассоциацию.

– Ладно. Проехали.

– Мне кажется, что лучше быть живым пессимистом, чем мертвым оптимистом.

– А мне представляется, что лучше быть биофилом, трезво оценивающим свое состояние здоровья, и несмотря ни на что продолжать любить жизнь как она есть, чем стать некрофилом, проявляющим любовь к неживому и пессимистически взирающим на завершение своего жизненного пути.

– Ха! Кто говорит о некрофилии? Мне жизнь дорога не менее, чем тебе. Нам обоим она нужна. И я не отношусь к тому типу людей, которые стремятся попасть в рай как можно раньше. Помнишь анекдот про рай и ад?

– Их много. Ты какой имеешь в виду?

– «Умер гаишник. Святой Петр ведет его через врата смерти и останавливается на перекрестке дорог. Объясняет бывшему гаишнику, что одна дорога ведет в рай, где так хорошо, что оттуда никто не хочет уходить. Другая дорога ведет в ад, где так тошно, что никто не хочет туда попадать. „Ты куда хотел бы пойти?“ – спрашивает святой Петр. – Бывший гаишник почесал затылок, подумал и говорит: „А нельзя ли мне остаться здесь, на перекрестке!“»

– Ты это к чему? – удивился оптимист.

– К тому, что хотя я и пессимист, но мне что-то пока не хочется ни в рай, ни в ад, ни на перекресток дорог, ведущих в ту или иную сторону.

– Тогда давай объединим наши усилия! Не будем предаваться унынию! Будем продолжать жить, любить и творить, невзирая ни на какие неприятности, хвори, болезни!

– Лично я ничего не имею против этого предложения. Только давай трезво оценивать свой возраст, свои силы и то, что сердечко пошаливает, а посттромбоэмболический синдром больше не даст бегать в припрыжку даже за милыми женщинами.

– А ты не переживай! Кроме реальности, с которой, несомненно, приходится считаться есть еще сфера воображения. Да и защитный механизм сублимации пока еще настолько действен, что способен оттеснить на задний план, а возможно, и вообще исключить любое пессимистическое умонастроение.

– Ты что имеешь в виду? – уточнил пессимист.

– А то, что во всей своей наглядности проявилось в то время, когда мы находились с тобой пять дней в больнице, – пояснил оптимист.

– Поэтические потуги, что ли?

– Догадливый. Сублимация в форме творчества – залог выздоровления и продолжения жизни. Пока действенно творческое воображение – ничто не угрожает жизни духа. Тело может оказаться немощным, но сила духа, находящая свое выражение в сублимированной форме стихосложения, не даст умереть. Пока механизм сублимации работает на полную мощность, нам с тобой нечего беспокоиться о смерти.

– И не говори. О, никак прорвало!

– То есть.

– Откуда-то взялась рифма:

 
Пессимистом быть негоже,
Заработаешь по роже.
 

– Плоско и вульгарно, – возмутился оптимист.

– А ты что, можешь лучше, – обиделся пессимист.

– С ходу?

– Конечно.

– Пожалуйста:

 
Оптимист даже на тризне
Излучает волны жизни.
 

– Ничего. Но не шедеврально. Впрочем, мы можем с тобой посоревноваться на этой ниве.

– А почему бы и нет. Тем более что это полезно для поддержания и сохранения здоровья. Впрочем, нам с тобой не менее полезен и здоровый юмор.

С этими словами пессимист и оптимист заключили союз.

«Вот и хорошо, – заметил Левин про себя. – Теперь можно заснуть со спокойной совестью и полностью отдаться свободной игре бессознательного».

Ночь тяжестью свинцовых облаков накрыла столицу. Крупные капли дождя брызнули с неба, словно окропляя и очищая все на своем пути. На мгновение молния озарила небо. Раздался раскат грома. И только после этого хлынул апрельский дождь. Как провозвестник наступления новой жизни, ведь вскоре набухшие на деревьях почки прорвутся под напором молодых, зеленых побегов, и столица, радуя глаз воспрявших от спячки жителей, оденется в зеленый наряд.