Текст книги "Синдром Титаника"

Левин непроизвольно наблюдал за действиями Николая, который, не спеша, достал из целлофанового пакета начатую палку копченой колбасы, отрезал ножом приличный кусок и стал медленно жевать его. На столике находились также печенье, яблоки и булочки. Но Николай не обратил на них никакого внимания. Судя по всему, копченая колбаса была для него более привлекательна, чем все остальное.

Виталий тоже встал с кровати, остановил свой взгляд на жующем колбасу Николае и что-то пробормотал. Из обрывков его негромко произнесенных фраз можно было с трудом уловить то, что он опять упоминает чью-то мать. Не обращая ни на кого внимания, Николай продолжал уминать за обе щеки колбасу, а Виталий, постояв посереди комнаты, неожиданно повернулся, направился к двери, открыл ее и исчез в коридоре.

Левин не мог последовать за Виталием, поскольку простыня накрывала его голое тело и, чтобы одеться, ему необходимо было совершить движения, которые могли вызвать у жующего колбасу Николая непредвиденные ассоциации, не способствующие пищеварению. Чего доброго еще подавится, хотя, судя по всему, ему было все, как говорится, до лампочки. Поэтому Левин предпочел немного переждать и встать с кровати после завершения трапезы Николая.

Сидя на кровати, Левин подумал про себя:

«Пообедал, поспал, проснулся, снова навернул приличный кусок копченой колбасы – вот тебе и излишки веса, которые явно давали знать о себе в форме огромного живота, который мешал Николаю не только ходить, но и сидеть за столиком. Скорее всего, именно подобный малоподвижный образ жизни практикуется им не только здесь, в больнице, но и дома. Даже болезнь не помешала ему избавиться от устоявшихся привычек и гастрономических вкусов. Вместо того чтобы съесть лежащее на столе яблоко, он предпочел колбасу, которая – и этого он не может не знать, поскольку средства массовой информации неоднократно сообщали, из чего делаются колбасные изделия и какие вредные добавки они включают, – отнюдь не является здоровой пищей. Казалось бы, во время болезни можно исключить подобный продукт из своего рациона. Тем более что по санитарным нормам он не только не рекомендуется пациентам, но и по правилам больницы его запрещено приносить родственникам. Однако Николаю, что называется, море по колено. Хочется колбаски, и нет силы воли отказаться от нее».

Николай доел кусок колбасы, отрезал еще немного, запихнул в рот и, положив остальную часть колбасной палки в целлофановый пакет, не без усилий встал со стола и, жуя на ходу, неторопливо понес этот пакет вместе со своим животом к холодильнику. Положив пакет в холодильник и оставив живот при себе, открыл дверь и вышел из палаты.

Теперь Левин мог вылезти из-под простыни и одеться, что незамедлительно и сделал. Затем посмотрел на часы, которые показывали, что до ужина осталось не так много времени. Брошенный взгляд на баночку с таблетками заставил задуматься над тем, как поступить дальше.

С одной стороны, обычно он всячески пытался обойтись без каких-либо лекарств. Фактически, не пользовался ими, если даже при обращении к врачам по некоторым поводам они прописывали их. С другой стороны, так уж случилось, что в последнее время он впервые в жизни вынужден был прибегнуть к таблеткам, причем в достаточно большом количестве, хотя последний месяц обходился без них. И вот теперь он стоял перед выбором: принимать назначенные дежурным врачом таблетки или оставить все, как есть.

После некоторых раздумий и учитывая утреннее падение в бездну небытия, из которой все-таки возвратился, придя в сознание, и то, что легкое недомогание давало знать о себе до сих пор, решил не искушать судьбу. Достал из прикроватной тумбочки кружку, сходил к столовой, где в коридоре стоял чайник с кипяченой водой, вернулся в палату и принял лекарство, запив его водой.

Через некоторое время в палату вошли соседи. Они успели «отравиться», поскольку их одежда источала запах табака. По ходу движения, оживленно жестикулируя руками, Виталий продолжал рассказывать Николаю, начатую ранее историю:

– Представляешь, блин, этот мудила не только выпил залпом стакан самогона, но даже, едрёна вошь, не поперхнулся, разрази его гром. У нас с мужиками текут слюнки, мать твою, саднит горло от желания опрокинуть стопарик, а долбанный гомик сделал вид, что не знает нас. Ну не педик ли он после этого!

– А то, – кратко произнес Николай и закашлялся.

– Э, да ты, кореш, того, не переживай. Небось, сам мечтаешь, ёшкин кот, заложить за воротник. Дерябнуть бы, блин, по сто грамулек и все дела. И хворь, мать ее за ногу, как рукой снимет.

– И не говори, – опять кратко ответил Николай.

– Ничего, мать твою, выйдем отсюда и наверстаем свое. За нами не заржавеет, едрёна вошь. Найдем бабёнок, потискаем вволю, бляха муха, и покажем, блин, где раки зимуют.

Николай молча кивнул головой в знак согласия, прошел к своей кровати, снял тапочки и плюхнулся поверх одеяла. Виталий прошелся по комнате к столу, взял яблоко, потер его о свою рубашку, надкусил и, грызя на ходу, направил стопы к своей кровати. В отличие от Николая он спокойно сел на нее, смахнул с одеяла отлетевшее от яблока семечко, смачно высморкался в смятый, не первой свежести носовой платок, больше напоминающий замызганную тряпочку, и снова вонзился зубами в яблоко.

Наступало время ужина. Виталий и Николай сосредоточились на чем-то своем, возможно, недосказанном во время предшествующего столь содержательного разговора. Они остались в палате в ожидании того, когда им в очередной раз принесут положенное в больнице питание.

Левин, в свою очередь, захватив с собой кружку и ложку, вышел из палаты и чуть не столкнулся с раздатчицей, которая громким, но монотонным голосом повторяла: «Ужин, ужин». Восточного типа женщина, то ли казашка, то ли узбечка, шла по коридору, открывала двери в каждой палате и бросала в ее пространство одно и то же слово.

В столовой образовалась небольшая очередь, состоявшая в основном из пожилых женщин и мужчин. После оповещения о том, что можно идти на ужин раздатчица вернулась на свое рабочее место и одарила всех страждущих вторым блюдом. Белый и черный хлеб пациенты брали сами, как и чай, который наливали из стоящего на подносе чайника. Большинство пациентов садились на свободные места и молча съедали свой ужин, не обращая ни на кого никакого внимания. Лишь за одним столом сидели три женщины в возрасте от 60 до 65 лет, которые вели оживленную беседу. По всему было видно, что они провели уже несколько дней в больнице, познакомились и нашли общие темы для разговора.

Когда до Левина дошла очередь и он получил тарелку второго блюда, состоявшего из тушеных овощей с аппетитной, на первый взгляд, сосиской, то свободных мест за столами не оказалось, кроме того стола, за которым поедал свой ужин странный, небритый мужчина. К нему почему-то никто не садился, и ему ничего не оставалось, как сесть на одно из свободных мест за этим столом. На слова «Приятного аппетита!» он исподлобья метнул довольно сердитый взгляд на Левина, потом перенес его на его тарелку, застрял на находящейся на ней сосиске и плотоядно облизнулся. Не получив от него никакого ответа, Левин поставил тарелку на стол, пошел к чайнику, налил в кружку чай и вернулся на свое место.

Сосед по столу уткнулся в свою уже пустую тарелку, кусочком белого хлеба дочиста обтер ее и даже облизнул свои пальцы. Поскольку Левин не собирался покушаться даже на аппетитно выглядевшую сосиску, отдав предпочтение тушеным овощам, то у него промелькнула мысль предложить эту сосиску соседу по столу. Он хотел было уже это сделать, но его угрюмый вид с явно выраженным неудовольствием на лице остановил Левина от подобного предложения. Сосед допил чай, ни слова не говоря, встал из-за стола и при этом чуть не уронил стул, который успел подхватить проходящий мимо мужчина. Ничего не замечая вокруг себя, сосед стал выходить из столовой, выделывая ногами какие-то немыслимые зигзаги. Пошатываясь из стороны в сторону, он свернул в коридор и исчез из поля зрения.

«Везет же мне, – подумал Левин про себя. – И в обед, и в ужин оказался в такой доброжелательной, разговорчивой компании!».

Оглянувшись вокруг, он заметил, что некоторые столы освободились и, кроме той компании щебечущих женщин, которые продолжали оживленно беседовать между собой, все остальные пациенты были не только молчаливы, но и какими-то подавленными и надломленными. Было очевидно, что болезни полностью завладели этими людьми и их физическое, а главное психическое состояние не только оставляет желать лучшего, но и требует врачебного вмешательства.

Поэтому, не поддаваясь гнетущей атмосфере, которая царила за столами, Левин сказал себе: «Спокойно. Не стоит принимать только что сидящего напротив тебя мужчину за некоего странного типа. Он такой же пациент, как и ты. Возможно, что со стороны и ты выглядишь не лучше его. Поэтому принимай все, как есть.

Наблюдай, но не делай поспешных выводов. В принципе все хорошо. Пребывание в больнице отнюдь не украшает человека. Главное – не поддаваться плохому настроению и не видеть в окружающих пациентах, точно так же, как и ты, попавших в передрягу, чудаков.

Напротив, при случае, если представится такая возможность, следует помочь тому из обитателей больницы, кто впал в уныние или не рассчитывает на свои собственные силы. Но в то же время нет необходимости навязывать кому-то, пусть даже нуждающемуся в этом, свои представления о жизни как источнике возможной реализации внутренних потенций.

Относись с уважением к любому состоянию человека, находящегося в больнице. В том числе не осуждай и своих соседей по палате. А то твои наблюдения над Виталием и Николаем напоминают негласную критику в их адрес. Ты воспринимаешь их, как будто находишься на каком-то троне. Как будто свысока поглядываешь на них».

Пока, сидя в столовой и допивая чай, Левин выслушивал от самого себя собственные предостережения и даже порицания, направленные в свой адрес, в глубине души заверещал другой голос. В противоположность первому умонастроению он стал говорить иное: «Разве я свысока смотрю на окружающих здесь меня людей, включая Виталия и Николая? Ничего подобного. Я просто фиксирую их поведение и манеру говорения. Нисколько не осуждаю. Напротив, стараюсь понять их психологию и то, как по-разному могут проявлять себя люди, вырванные из привычного окружения и, к сожалению, попавшие в больницу».

– Как будто ты знаешь, как они ведут себя в повседневной жизни, в домашней обстановке, – проявил себя другой голос, выступающий в качестве обвинителя.

– Разумеется, не знаю, – вступился защитник. – Ведь я с ними не знаком и впервые увидел их несколько часов назад в шестиместной палате, в которой оказался не по своей воле.

– То-то и оно, – встрял обвинитель. – Сиди спокойно, не дергайся и сопи в две дырочки.

– Но я же не собираюсь обрушивать свои психоаналитические знания на находящихся в больнице пациентов!

– Только этого тебе не хватало! Ты сам оказался в роли пациента. Вот и будь им! Не лезь, куда не следует.

– Да я и не собираюсь делать что-либо из ряда вон выходящее. Просто понаблюдаю за другими, чтобы соотнести увиденное с самим собой.

– Тогда другое дело. И еще одно. Ты – пациент и поэтому отнесись с должным уважением к тем врачам, с которыми тебе придется столкнуться здесь. Забудь хотя бы на время пребывания в больнице, что ты – психоаналитик.

– Само собой разумеется. Только это ой как не просто сделать.

– А ты постарайся, и все будет нормально».

Пока в глубине души Левина обвинитель и защитник произносили свои речи, ужин закончился и все обитатели столовой покинули ее. Он очнулся от внутренней перепалки лишь тогда, когда раздатчица, возможно, специально грохнула большой полупустой кастрюлей, тем самым давая понять, что пора выметаться из столовой. Ведь ей надо успеть еще разнести ужин по палатам для лежачих больных.

Захватив с собой кружку и ложку, Левин добрался до своей палаты, тщательно вымыл их, положил в прикроватную тумбочку. Виталий лежал на кровати, готовый в любую минуту, как только в палату войдет раздатчица и принесет ужин, перебраться к столу. Николай дремал, лежа на спине и выставив свой необъятный живот на всеобщее обозрение.

Чтобы не смущать своих соседей по палате в процессе поглощения ужина, Левин, как и во время обеда, решил покинуть их. Впрочем, Виталий вряд ли испытывал бы какое-либо смущение от присутствия кого-либо в момент его трапезы с Николаем. А последнему, судя по его виду и поведению, все было, как говорится, по барабану. Поэтому стремление Левина покинуть палату было связано скорее с желанием совершить променад после не столь тяжелого ужина, чем с беспокойством по поводу возможного смущения соседей по палате.

Выйдя в коридор, он совершил несколько малых кругов, не решаясь пройтись мимо реанимационного отделения. Шел медленно, останавливаясь перед некоторыми комнатами и читая различные таблички, инструкции и распоряжения, которые были вывешены на дверях комнат или на стендах. Пробежался глазами по инструкции, извещающей о том, что необходимо делать в случае пожара. Узнал, что после 14: 00 родственники пациентов могут обратиться к лечащему врачу за информацией о состоянии больного и курсе его лечения. На висящем на стене стенде обнаружил, помимо ряда советов обитателям больницы, благодарственные строки тех пациентов, которые отдавали должное лечащим врачам и медсестрам. Одна пациентка в восторженных тонах написала о том, что фактически родилась заново и всю оставшуюся жизнь будет благодарить судьбу, что попала в эту больницу, где такие замечательные врачи. Из распорядка дня, висевшего около двери столовой, узнал, что сдача крови на анализ происходит с восьми до девяти часов утра.

После прогулки по коридору, сочетающей в себе хоть какое-то движение с приобретением информации, вернулся в свою палату. К тому времени Виталий и Николай давно покончили с ужином и каждый лежал на своей кровати. Первый лежал поверх одеяла и смотрел в потолок. Второй накрылся одеялом и, судя по расслабленному состоянию и закрытым глазам, готов был вновь отдаться объятиям Морфея, на время прерванным ужином.

Левин прошел к своей кровати и, сидя на ней, какое-то время переваривал приобретенную информацию. Вспоминал о благодарственных словах пациентов, адресованных врачам и выражающим пафос наивной искренности вперемешку с бессознательной фальшью, отдающей нафталином избитых клише советского периода. Впрочем, эти клише не вызвали у него никакого удивления, поскольку пожилые люди, составляющие основной контингент пациентов во время его пребывания в больнице, родились и выросли в советском обществе. Большинство из них впитало в себя то славословие, которое было составной частью советской идеологии. «Интересно, – подумал Левин, – ведь наверняка в больнице были и такие пациенты, которые не испытывали большого восторга от осуществляемого здесь лечения. Тот же Николай, простудившийся и потерявший голос, когда за неимением свободного места в больничных палатах ему пришлось несколько дней лежать в коридоре на сквозняке, вряд ли с благодарностью отзывается об этом. Но, разумеется, подобных отзывов не найдешь на висящем в коридоре стенде, где можно ознакомиться лишь с восторженными высказываниями пациентов, выражающих свою благодарность врачам и всему обслуживающему персоналу больницы № 13». Не успели эти мысли промелькнуть в сознании Левина, как внутренний обвинитель подал свой голос:

– Так, так! Опять критикуешь. Неужели тебе нечего делать?

– Почему критикую? – чуть наигранно спросил внутренний защитник.

– А то сам не знаешь. Спасенные от смерти пациенты искренне благодарят своих лечащих врачей, а ты почему-то сомневаешься в их искренности.

– Неправда. Вовсе не сомневаюсь в том, что кто-то из пациентов действительно искренне и с большим почтением по отношению к врачам писал о своем выздоровлении. Но согласись, что в их словах благодарности используются такие избитые клише, которые соответствуют стереотипам советского образа жизни. Типа «прошла зима, настало лето, спасибо партии за это».

– Не ёрничай, – одернул обвинитель. – Не все же простые смертные имеют высшее образование и могут выразить свои мысли высоким слогом.

– В том-то и дело, – вмешался защитник, – что в помещенных на стенде благодарственных выражениях в адрес врачей и обслуживающего персонала сквозит не столько личностное самовыражение, сколько определенная напыщенность.

– Простые смертные как умеют, так и выражают свои чувства. Не наводи тень на плетень!

– Но согласись с тем, что не все пациенты в восторге и от лечащих их врачей, и от обслуживающего персонала.

– И что из того? Зачем им писать об этом? Тем более, что в ряде случаев пациенты не следуют советам и рекомендациям врачей. Возьми хотя бы Николая. Вместо того чтобы больше двигаться и соблюдать диету, он почти все время находится в горизонтальном положении, да к тому же курит и жрет то, что явно не идет ему на пользу.

– Вот и договорился! – моментально среагировал защитник. – Обвиняя меня во всех грехах и оправдывая пациентов, ты сам превратился в обвинителя по отношению к тем, кого оправдывал. Парадокс. Не так ли?

– Ты сам, как парадокс, – стал оправдываться обвинитель. – Мелешь языком, почем зря. Зла на тебя не хватает.

– Ну вот, обиделся. Однако согласись с тем, что на стенде почему-то нет отзывов о пребывании в больнице тех пациентов, которые имеют, возможно, серьезные претензии и к врачам, и к обслуживающему персоналу.

– Пошел к чёрту со своими претензиями! Прицепился, как банный лист.

– Юпитер, ты сердишься. Значит, ты не прав, – иронически заметил защитник. – Я говорю не о своих претензиях, а о том, что не все пациенты в восторге от того, как их здесь лечат – Прав тот, у кого больше прав, – не замедлил с ответом обвинитель. – Ты что, правда не понимаешь или прикидываешься. Ведь даже дебилу ясно, как божий день, что руководство больницы не будет вывешивать на стенд ни одного критического отзыва или замечания, направленного пациентами в адрес сотрудников данного учреждения.

– А почему бы и нет? Обнародовать соответствующие претензии или пожелания пациентов и дать разъяснения по поводу того, что сделано в плане устранения тех или иных недостатков.

– Разбежался. Кто же пойдет на это? Да и сам подумай, зачем вновь прибывшим в больницу пациентам читать о каких-то изъянах, имеющих место в любой городской больнице. Для повышения их бодрости и силы духа пусть лучше знают, как здорово тут лечат больных. Прочитал благодарственный отзыв вылечившегося пациента – обрел веру в то, что и тебя непременно спасут. А как иначе?

– Ты это серьезно? – чуть приглушенным голосом спросил защитник.

– В каком смысле? – вопросом на вопрос недоуменно ответил обвинитель.

– В том смысле, что пациент должен слепо и свято верить лечащему врачу.

– Да иди ты со своими разглагольствованиями, знаешь куда! Утро вечера мудренее. Так что не мудрствуй лукаво, на ночь глядя, а отправляйся лучше спать.

– И то верно, – согласился с обвинителем защитник, как будто они только что заключили на время перемирие.

Немного отойдя от внезапно возникшей и благополучно завершившейся внутренней перепалки, Левин подумал о том, что действительно пора отойти ко сну. День был не простой. На волне сердечного сбоя и соответствующих переживаний тело и голова давали знать о себе. Незаметно подкралась усталость, которая взывала к отдохновению от неординарно прошедшего дня.

Приняв решение, он достал из прикроватной тумбочки зубную щетку и пасту, прихватил вафельное полотенце, которое ему было выдано при поступлении в больничную палату, и пошел в туалетную комнату совершать процедуры, предшествующие отходу ко сну.

Закончив соответствующие процедуры, вернулся к своей кровати и, прежде чем лечь, открыл пошире створку окна, так как в палате было слишком душно и не хватало свежего воздуха. Прикрыл штору на окне, так, чтобы свежий воздух доходил до его кровати, но не вызывал беспокойство у Николая. Впрочем, его кровать стояла у противоположной стены, и вряд ли он мог ощущать какое-либо движение свежего воздуха, приглушенного задернутой шторой.

Раздевшись, как обычно это делал в домашней обстановке, юркнул нагишом под простыню, предварительно свернув одеяло к ногам. Подумал, что, если ночью станет вдруг прохладно, то всегда сможет накрыться. При этом отметил с некоторой долей недоумения то обстоятельство, что Виталий и Николай лежали на своих кроватях с натянутым на себя до головы одеялом. Видимо, они уже привыкли к излишнему теплу и духоте.

Как удобно, когда кровать имеет специальное устройство для того, чтобы ноги находились не на уровне тела, а на определенной высоте, необходимой для большего комфорта для человека! И не только для комфорта, но и в силу необходимости для тех людей, которые страдают от отека ног или иных недомоганий. Для Левина подобное расположение тела, когда во время сна ноги находятся на некотором возвышении, в последнее время стало насущной необходимостью.

В его голове возникали какие-то мысли, но уже было не до того, чтобы облечь их в определенную форму и о чем-то подумать. Время от времени, вяло сопротивляясь уставшему телу, они еще просачивались в сознание, искорки которого то вспыхивали, то затухали. Наконец, мысленный процесс завершился, чуть заметные всплески сознания перестали высекать какие-либо искорки, окончательно погасшие в наступившей тьме. Не освещаемая никаким лучом света темнота настолько поглотила сознание, что его Я исчезло, растворилось.

Бессознательное властно ворвалось в царство сновидческих видений. Оно подхватило тело, заметалось в душе и воззвало к духу. Влекомое бессознательным, это триединство стало претерпевать такие метаморфозы, которые в какой-то сюрреалистической манере превращались в разноцветные маски, расплывающиеся разнообразными пятнами по белому экрану сновидений.

Безвременность бессознательного превратила прошлое, настоящее и будущее во что-то единое, не поддающееся расчленению. Действующее по своим собственным закономерностям бессознательное вихреобразное движение все глубже и глубже втягивало в свою воронку прошлые мысли, ощущения и переживания. Достигнув своего дна, все это с какой-то неистовой силой неожиданно дало искрометный всплеск, взметнувшийся на поверхность воронки и замедливший ранее интенсивное вращение. В результате этих пертурбаций мозаичные пятна на экране сна стали обретать более или менее стройные очертания и формы.

Исходящий откуда-то издалека знакомый голос назвал Левина по имени. Голос принадлежал ангелу, грациозно и не спеша приближающемуся к нему. Взглянув на него немного встревоженно, но ласково, ангел нежно коснулся своим крылом его плеча и снова назвал по имени. Левин тут же встрепенулся, открыл глаза и…