Текст книги "Непридуманные истории из жизни Страны Советов"

Памятник матери-белоруске

Светлой памяти моего замечательного друга Олега Григорьевича Трофимчука, главного архитектора Минской области, посвящается

Среди белорусских лесов разбросаны тысячи деревень, все они на первый взгляд не производят особого впечатления, затерянные среди просторов, притаившиеся у берегов красивых озер, больших и малых рек. Мне раньше казалось, что среди бесчисленных Березовок, Липовок и Сосновок встречаются деревни и небольшие поселки с какими-то необычными именами, как например, Королев Стан, или деревня с красивым и звучным названием Марьяново, или как у нас издавна бытовала шутка о трех белорусских столицах: «В Беларуси три столицы – Минск, Логойск и Плещеницы». Есть в нашей Беларуси даже свой Париж, вернее, деревня с таким названием. Мне всегда казалось, что в этих необычных и загадочных названиях присутствуют какие-то удивительные и необычные истории, от которых и произошли их имена. Однако по мере того, как шли годы, я все больше и больше узнавал о непростых судьбах живущих в этих белорусских краях людей и убедился в том, что на всей территории Беларуси нет даже самой маленькой деревни, где бы не было своих замечательных людей и связанных с их жизнью историй, которые оставили о себе память. С одной из таких историй связан и этот рассказ. Я хочу рассказать о небольшом белорусском городке Жодино, в котором и родилась эта женщина-мать Анастасия Фоминична Куприянова, необычная судьба которой осталась в моей памяти на всю жизнь, хотя история основания этого города связана не с фамилией Куприяновых, а с именем Богуслава Радзивилла, представителя одного из известнейших людей своего времени. Об этом свидетельствует деревянный сруб, встречающий каждого, въезжающего в этот город, с надписью на белорусском языке: «365 год таму назад на злучыне Плiсы i Жодзiнкi Багуславам Радзiвiлам заснавана мястэчка Багуслаў Поле, якое паклала пачатак гораду Жодзiна». На русском языке эти слова звучат так: «365 лет тому назад в месте слияния рек Плиссы и Жодинки Богуславом Радзивиллом основано местечко Богуслав Поле, которое явилось началом основания города Жодино».

Меня в эти места привлекла история рода Радзивиллов, с которой была связана моя поездка в эти края. Этот богатейший род оставил заметный след в истории Беларуси. Один из представителей этого рода, крупнейший магнат Богуслав Радзивилл, имел в Смолевичах имение и решил на окраине своих земель основать новый город с целью улучшения сообщения между Смолевичами и Борисовом.

Я ходил по этому отмеченному историей городу в надежде найти связь времени прошлого с настоящим. Я искал людей-старожилов в этом городе, ставшем индустриальным, тех, кто хорошо знал историческое прошлое, но к моему большому сожалению, я не встретил никого, кто бы мог мне рассказать о прошлом, а ведь, как известно, без прошлого не бывает настоящего. За последние годы Жодино превратился в современный город и теперь каждый житель Беларуси при упоминании Жодино ассоциирует его с БелАЗом и автомобилестроением. Сюда на постоянное место жительства приехало много людей, а старожилов я так и не встретил на своем пути. Погрузившись в невеселые думы, связанные с неудавшейся поездкой, я решил посидеть с удочкой у водоема и попытаться сквозь призму природы, которая за прошедшее время, естественно, подверглась каким-то изменениям, рассмотреть прошлое, так как природа, как бы она ни менялась, всегда сохраняет отпечатки прошлой жизни. И хотя те реки, у слияния которых был основан когда-то этот город, превратились в небольшой водоем, они по-прежнему оставались для меня символами прошлой эпохи, которая сохраняла в себе таинственные прелести той далекой жизни.

Я нашел сельский магазин, купил удочку и рыболовные снасти и отправился к мельничной плотине. Был ненастный сумрачный день, над головой плыли тяжелые темные облака, периодически шел мелкий дождь. От темной воды тянуло холодом, было неуютно и даже не верилось, что в самый разгар лета выпал такой неприветливый день. Однако, как это бывает летом, дождь внезапно прекратился, выглянуло солнце и на душе стало радостно. Я подошел поближе к мельничному омуту и стал сооружать снасти для рыбной ловли. Возле самой запруды сидел пожилой человек, его лица не было видно из-под соломенной шляпы, выглядывала только длинная седая борода. Накинутый на худые плечи солдатский бушлат был ему явно велик, он ловил рыбу, вытаскивая одну за другой толстых плотвичек, не обращая на меня никакого внимания. С реки мы возвращались в сумерках в Жодино вместе. Всю дорогу старик мне рассказывал, как надо варить приманку на карпа, и про анисовые капли, от запаха которых рыба сходит с ума. Из его рассказа выяснилось, что он местный, живет одиноким бобылем. Вся его семья сгинула во время прошедшей войны, и у него на всем белом свете не было ни одной близкой души. Узнав, что я приезжий и собираюсь устраиваться на ночлег в гостинице, он, не раздумывая, пригласил меня к себе и начал разговор.

– Вот ты живешь в Минске. Большой город, а я не люблю в нем бывать, народу там много, дышать нечем, а здесь, в Жодино, мои родные края. Хочу добыть здесь все те дни, что Господь мне отпустил. Я старый человек, за восьмой десяток перевалило. У меня нет ни жены, ни детей, а о друзьях и говорить нечего, иные погибли во время войны, а остальные разбрелись по белу свету. Но эти места мне очень дороги, партизанил я здесь и память сохранил о всех своих друзьях, кто не дожил до победы. А вот ты скажи мне, мил человек, чего в наши края приехал? – вдруг перебил он свой рассказ и внимательно, со стариковским прищуром посмотрел на меня. – Расскажи, что тебя к нам привело. Ведь я вижу, ты – человек городской и в Жодино у тебя никаких знакомых нет.

Его рассказ о себе был хитрой партизанской уловкой. За этим рассказом скрывалось любопытство. Он просто хотел выяснить, что я за человек, и что я делаю в этих краях. Разгадав его мысли, улыбаясь про себя, я рассказал об истории семьи Радзивиллов, об этом знаменитом роде, который когда-то пересекался в прошлой жизни с моими предками, и о моем желании прикоснуться к тем далеким событиям, которые за давностью времени оказались всеми забыты.

Старик остановился после моих слов и посмотрел на меня с каким-то недоумением:

– Радзивиллы – это хорошо, – проговорил он, – но это было так давно. А вот про нашу матушку Куприянову ты слышал?

Мы подошли со стариком к его стоящему на отшибе маленькому домику и сели во дворе на отсыревшее бревно. Как я понял, это было обычное место Степана Ивановича.

– Чего-то холодно, – пожаловался он и поднял ворот солдатского ватника. Действительно, похолодало, хотя и не было ветра. В темноте не видно было неба. – Да, – сказал старик, закуривая трубку, – раз молчишь и не отвечаешь на мой вопрос, значит, ничего про Куприянову не знаешь. Я, может, и поселился здесь из-за нее и ее ребят. Партизанил я в этих краях с ее сыновьями Михаилом и Владимиром, а младший, Петр, хоть и школьником был, но возраст не помешал ему стать нашим партизанским разведчиком. Вся их семья жила в небольшом домике рядом с тем местом, где мы с тобой рыбачили на самом берегу реки Плисы. Разнюхали фашисты про партизанскую семью и устроили засаду, им удалось выследить Володю и Петю, а на следующий день арестовали и Михаила. Он выполнял задание на железной дороге, минировал рельсы и остался прикрывать отход своей партизанской группы. В этом бою он был тяжело ранен, и его без сознания схватили немцы и увезли в тюрьму города Борисова, там все три брата встретились, но никто из них не подал вида, что знает друг друга. В борисовском гестапо пытали Михаила, но он мужественно перенес пытки и палачам не сказал ни слова и был ими казнен. Младшим братьям удалось бежать из поезда, увозившего их в рабство в Германию. После случившегося Анастасии Фоминичне Куприяновой оставаться в Жодино было нельзя. Ее переправили в наш партизанский отряд. Вот с этого момента она и стала для нас для всех партизанской матерью. До самого освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков А.Ф. Куприянова наравне со всеми переносила все тяготы партизанской жизни. После освобождения советскими войсками Жодино летом 1944 года она вернулась со своими оставшимися двумя сыновьями, Володей и Петей, на пепелище родного дома. Война продолжалась, и вскоре в дом партизанской матери сразу одна за другой пришли три похоронки. Погибли родные братья Куприяновы, Николай и Степан, на поле боя в Польше, Михаил – во вражеских застенках. А младший сын, ефрейтор Петр Куприянов, бывший партизанский разведчик ушел на фронт и повторил на латышской земле подвиг Александра Матросова и ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Вскоре после войны от ран, полученных в бою, скончался последний ее сын Владимир Куприянов. Все пятеро сыновей, вскормленных ею, отдали свои жизни во имя победы над фашизмом. И от некогда большой семьи остался у матери только сын Александр, живущий в Сибири, и рядом с ней ее дочь Анна. Я по старой памяти прихожу к ним в гости, чтобы только на нее посмотреть, когда ее увижу, мне становится легче. Вот подумай, встречал ли ты когда-нибудь на земле такую женщину, которая родила и воспитала в любви к Родине пятерых сыновей, которые за Родину все и погибли. А ведь эту женщину никто не знает в Беларуси, кроме нас, жодинцев. И о ее материнском подвиге никому не известно. Старик тяжело вздохнул, вытер украдкой рукавом ватника скупую слезу. Так вот, знай и расскажи всем другим, что здесь, на этой священной белорусской земле родилась 10 апреля 1872 года Анастасия Фоминична Куприянова. Расскажи о ней, о ее бессмертном подвиге и о материнском сердце, которое выдержало выпавшие на ее долю такие тяжкие невзгоды.

Ночь пробежала быстро, мы просидели на этом бревне до утра. Мне совсем не хотелось спать, и, прощаясь со мной, Степан Иванович сказал:

– Я скоро, сынок, умру, а ты еще молодой, подсоби, чтобы имя нашей матушки осталось на века. А то пройдут годы, и в эти места приедут люди такие же, как и ты, но меня уже не будет, и никто им не расскажет о нашей жодинской земле, которая один раз в сто лет, а то и реже рождает таких людей, как Куприянова и ее дети.

Рассказ старика потряс меня до глубины души. Я совсем не жалел, что приехал в Жодино. Я представил, что Анастасия Фоминична Куприянова родилась еще в Российской империи, она жива в настоящее время и является живым примером связи во времени прошлого с настоящим!

Слова Степана Ивановича, старого жодинского партизана, сказанные мне при расставании с ним, обрели могущественную силу. Не успел я вернуться в Минск, как его напутствие, не дававшее мне покоя, превратилось в реальность, и я стал свидетелем и даже в какой-то мере соучастником процесса по созданию памятника, посвященного подвигу легендарной женщины А.Ф. Куприяновой.

Мой друг Олег Григорьевич Трофимчук, главный архитектор Минской области, услышав от меня рассказ о героической женщине из белорусского городка Жодино, вырастившей и потерявшей в годы Великой Отечественной войны пятерых сыновей, загорелся идеей воплотить в бронзе на века подвиг и величие белорусской семьи Куприяновых. Олег Григорьевич, не мешкая, на следующий день уехал в Жодино и встретился с Анастасией Фоминичной Куприяновой. После этой поездки жизнерадостный и всегда улыбающийся Олег Григорьевич как-то изменился, он предстал передо мной с суровым видом и сказал:

– Знаешь, всякое в жизни слышал и много чего видел, но таких скорбных глаз, как у Анастасии Фоминичны, я не встречал. А еще я понял, что эта женщина, потерявшая во время войны своих пятерых детей, устала от жизни, устала носить годами и десятилетиями в душе свою горькую память. И она мне сказала: «Сынок, мне ничего больше в жизни не надо. И никакой памятник не заменит мне моих сыновей». Эти слова, сказанные ею, больно ранили мое сердце, и я для себя принял решение запечатлеть образ этой героической семьи в бронзе, чтобы будущие поколения знали, что пришлось пережить нашим матерям в годину суровых испытаний.

С этого момента началась кропотливая работа по созданию памятника, которая объединила под руководством О.Г. Трофимчука творческую группу, в которую вошли скульпторы Н. Рыженков, А. Заспицкий и И. Миско. А через два года после моей поездки в Жодино в художественной мастерской Николая Ивановича Рыженкова собрался весь авторский коллектив. О.Г. Трофимчук как архитектор рисует на бумаге макет будущего памятника, увековечивший великий подвиг белорусской матери и ее пятерых сыновей. Перед нами на рисунке возникают образы пятерых воинов, они шагают в неизвестность в длинных солдатских шинелях с винтовками за плечами. Шаг у них твердый, решительный. Они попрощались с матерью и смотрят вперед, где их ожидает поле брани, они уже не дети, взяв в руки боевое оружие, превратились в солдат. Их лица величественно суровы и решительны, они видят впереди беспощадного врага, им надеяться не на кого. Они идут защищать свою родную землю от врага. Они готовы к бою и твердо верят в победу, понимая, что на войне бывает всякое, но милости от врага никто из них не ждет. Четверо солдат двинулись вперед, а самый младший отстал от братьев.

О.Г. Трофимчук повернул его голову к матери. Он ведь самый младший, он еще не стал солдатом, он просто мальчишка, с непокрытой головой, рвется за братьями вперед и не может не оглянуться назад, ему труднее всех, он еще ребенок, он чувствует близость матери, ее любовь к нему заставляет его замедлить шаг и повернуть к ней свою голову. Он как будто хочет запомнить свою мать, он впервые отрывается от родного дома, он только делает свои первые самостоятельные шаги. Он видит мать, стоящую на крыльце родного дома, которая со слезами на глазах провожает их в дальнюю и опасную дорогу войны. Вот это последнее прощание с матерью младшего ее сына Петра, повторившего подвиг Александра Матросова, изобразил архитектор О.Г. Трофимчук. Это он предложил повернуть голову младшего сына к матери, это он заставил его оглянуться в последний раз на провожающую мать. Так на моих глазах оживал бессмертный подвиг Анастасии Фоминичны Куприяновой и ее пятерых сыновей, не вернувшихся с войны.

Совет Министров БССР в лице его председателя Т.Я. Киселева поддержал идею создания патриотического образа матери-героини. Я наблюдал, как оживали застывшие в гипсе мужественные лица пятерых белорусских парней, отдавших свои жизни за отечество. Я физически воспринимал боль матери, перенесшей эту трагедию, она провожала в последний путь своих сыновей, стояла на крыльце родного дома, ее лицо выражало тревогу, надежду и непреклонную веру в своих сыновей.

Итак, макет памятника был готов, и мы с О.Г. Трофимчуком приехали в Ленинград, в Монетный двор, чтобы отлить в бронзе задуманный монумент, посвященный подвигу белорусской семьи Куприяновых. Директор Монетного двора сначала наотрез отказался принять в работу белорусский памятник, так как он руководствовался утвержденным ЦК КПСС списком очередности изготовления памятников. В этом документе белорусский памятник не значился, а под номером один числился памятник королю Непала. О.Г. Трофимчук потратил немало усилий, чтобы изменить заранее спланированный ход этой бюрократической машины. После длительных переговоров на уровне правительств БССР и Союза ССР и лишь спустя два месяца после вмешательства первого заместителя Председателя Совета Министров СССР К.Т. Мазурова памятник королю Непала был отставлен. Он уступил место нашему выстраданному жодинскому памятнику. Такова история рождения памятника семье Куприяновых.

Большим торжеством для всех белорусов было открытие памятника, которое состоялось в 1975 году. Величественный монумент был воздвигнут у перекрестка дорог около шоссе Минск – Москва в городе Жодино.

На открытии памятника в свою честь и в память о ее сыновьях присутствовала и сама виновница торжества – А.Ф. Куприянова. В 1977 году монументу была присуждена Госпремия СССР.

Мне выпала большая честь участвовать в качестве члена негласного жюри по оценке достоинств украинского памятника, посвященного Первой конной армии, который, как и наш, белорусский памятник Куприяновым, был выдвинут на соискание Государственной премии СССР. Я в то время работал в Институте градостроительства и был командирован белорусским правительством в город Киев. Вместе со мной в командировку была направлена и вся творческая группа, создававшая памятник в Жодино. Приехав в Киев, я внимательно осмотрел памятник, посвященный Первой конной армии. Мне бросились в глаза два огромных яйца лошади маршала, они были какими-то несоразмерными по отношению к остальным частям памятника и мешали нормальному восприятию. На их фоне голова Буденного казалась маленькой и выглядела нелепо. На другой день, докладывая Председателю Совета Министров БССР Т.Я. Киселеву свои впечатления, я сказал:

– У стоящей на пьедестале лошади Буденного яйца в два раза больше, чем голова маршала.

…Приведенный мною довод сыграл не последнюю роль в решении Комитета по присуждению государственных премий СССР отдать пальму первенства белорусскому памятнику.

А.Ф. Куприянова умерла 13 апреля 1979 года в возрасте 107 лет. Двое из создателей этой величественной композиции (О.Г. Трофимчук и Н.И. Рыженков) не дожили до наших дней. Я склоняю низко голову перед их светлой памятью. Имена авторов, увековечивших бессмертный подвиг А.Ф. Куприяновой и ее пятерых сыновей, вбиты в бронзу пьедестала – О. Трофимчук, Н. Рыженков, А. Заспицкий, И. Миско – они неразрывно связаны с легендарной семьей Куприяновых. Они вложили свой талант и добрую часть своих сердец в создание этого символа всенародной памяти, за это им огромное спасибо.

Рассказы Аркадия Львовича Рябова

Меня всегда мучил вопрос: откуда взялись люди на Земле? Эту тайну открыл мне однажды учитель биологии Николай Васильевич Горошко – это от него я впервые услышал теорию Дарвина о том, что человек произошел от обезьяны. Но вглядываясь в прошлое, анализируя те или иные поступки людей и животных, которые настолько отличаются друг от друга, я все больше и больше приходил к убеждению, что человек никак не мог произойти от животного мира. Человеческие поступки нельзя ни в коем разе сравнивать с поступками ни одного другого живого существа, обитающего на нашей планете, поэтому, если предположить, что у животных есть свой звериный разговорный язык, то я уверен, что рассказы моего сослуживца Аркадия Львовича Рябова ни в какое сравнение не идут с тем, что я услышал и увидел от них.

Животные на такие поступки, о которых он рассказал мне, не способны, и поэтому теория дедушки Дарвина, по моему мнению, устарела, она абсолютно ошибочна и не состоятельна. Думаю, дорогие читатели, что рассказы Аркадия Рябова и вас в этом убедят.

Аркадий Львович Рябов – мой подчиненный, можно даже сказать, моя правая рука. Я выделял его из всех сотрудников городской санэпидстанции, а узнал его не после моего назначения на должность главного санитарного врача, я был знаком с ним задолго до того, как был назначен на эту должность. Мой старый знакомый был мне глубоко симпатичен – он всегда излучал энергию и деловитость, его загадочная улыбка притягивала к нему людей. Он всегда был чисто выбрит, подтянут, опрятно одет и всегда был нацелен на выполнение любого задания. На его груди светился орден Боевого Красного Знамени, вызывавший особое уважение к этому человеку, а вскользь сказанные им слова: «На фронте было во сто раз труднее», повергали в смущение каждого, кто эти слова слышал – разве можно было сравнивать теперешнюю жизнь с фронтом, поэтому из любой дискуссии о трудностях современной жизни наш герой выходил всегда победителем. Он всегда был при галстуке, в белой хорошо отутюженной сорочке, в добротном синем костюме, который плотно облегал его небольшую фигуру, делая его немного стройнее, с постоянной незамедлительной готовностью услужить начальству, он был настоящим символом и образцом для подражания. Он всегда был душой общества и в курсе всех событий. Он был внимателен к людям, от его пронзительного взгляда не ускользала ни одна мелочь, он разбирался в хозяйственных делах и всегда мог дать дельный совет. Фельдшер по образованию, он значился помощником санитарного врача по гигиене питания. Однако всем своим видом он опровергал занимаемое им скромное положение. Его презентабельный вид тянул на гораздо большую должность. Поэтому его всегда принимали за главного начальника санитарной службы. Вся торговля большого столичного города практически из всей системы санслужбы знала в лицо лишь его одного. Он был для них и царь, и Бог, и самый главный воинский начальник. Его уверенный голос был хорошо знаком руководителям общественного питания и торговли. Его командирский баритон звучал, как набат: «Санитарная служба города…», а уверенные и изысканные манеры и умение договариваться с работниками торговли делали его незаменимым в той цепочке санитарного благополучия, которое обеспечивала система санитарной службы на предприятиях торговли и общественного питания. Вот этот человек с большой круглой головой, выпуклой блестящей лысиной, которую оттеняли короткие черные волосы, как-то незаметно стал для меня незаменимым сотрудником.

Как известно, ничто так не сближает людей, как выпитая вместе рюмка водки после работы и застольная беседа. Ведь недаром у нас говорят: чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли и выпить ведро водки.

Алкоголь раскрывает тайники души человеческой – один человек после выпитой рюмки начинает себя хвалить и рассказывать такие небылицы, которые никогда в жизни с ним не случались. Их обычно называют пьяными бреднями. А вот чтобы человек во время застолья рассказывал о себе правду, какой бы она горькой и отвратительной ни была, мне пришлось услышать за рюмкой водки впервые. Таким человеком, у которого рюмка водки вызывала правдивые откровения, связанные с жизнью, предстал передо мной Аркадий Львович Рябов.

Под нашим советским застольем нужно понимать процесс выпивания как форму бытия, который многие незаслуженно называют обидным словом «пьянство». Ладно, пускай будет пьянство, но разве можно сравнивать наше советское пьянство с западным? На западе под этим понятием подразумевают особое состояние человеческой души, некоторые его трактуют как процесс индивидуального выпивания. Наше застолье всегда ставит перед собой три непростые задачи. Самое главное – процесс выпивания необходимо приурочить к какому-нибудь значимому для человека событию. Например, замочить купленные ботинки или костюм. При этом абсолютно не играет роли, о чем идет речь – замачивается все, что можно замочить. Итак, главное найти повод, а когда он найден, собирается коллектив, который готов разделить с тобой твою радость. Именно в этом заключается вторая задача. Но и не менее важная роль отводится понятию «закусить». Это особая категория. Советский человек без закуски не пьет водку в отличие от всего цивилизованного мира. Поймите меня правильно: ведь когда ставится задача отпраздновать какое-нибудь событие, оно подразумевает сразу три процесса: выпить, закусить и поговорить. Во время застолья происходит обмен мнениями по важнейшим и актуальным вопросам современности. Выпивание по-советски имеет свой привкус, свои традиции, которые коренным образом отличаются от рационального западного представления о выпивании, так как никаких глобальных задач западный человек перед собой не ставит. У него к моменту осознанного желания выпить в наличии имеется всего лишь одна задача – выпить рюмку водки в глубоком одиночестве, чтобы никто этого не видел и при этом немножко опьянеть. Он категорически отказывается от закуски, ибо убежден, что закуска тормозит процесс опьянения. Он никогда не позволит себе выбрасывать деньги на ветер, которые, по его мнению, при выпивании и закусывании из-за большего количества выпитого уходят гораздо быстрее.

Как видим, процесс опьянения регулируется у западного человека принципом рациональности. Такая черта не свойственна советскому человеку, а пить в одиночку – грубейшее нарушение советской морали и этики, из-за которого можно получить презренное прозвище алкоголика-одиночки. Западный человек в отличие от советского пьет в одиночку, он никого на это мероприятие не приглашает, потому что боится за свою репутацию. Он думает, что если с ним будут другие люди, то они могут стать свидетелями его пагубной привычки. У советских же людей другие заботы. Они не понимают, как можно пить в одиночку, зачем, если не с кем разделить праздничное состояние твоей души. Конечно, советский человек может не рассчитать дозу выпитого, и тогда процесс опьянения превращается в медленное, но верное скатывание к скотскому состоянию. К этому советские люди всегда относились сочувственно, с легкой иронией, юмором, хотя иногда и говорили, обмениваясь мнениями: «Ты не видел, как вчера Иван Филиппович упился, как последняя скотина?», хотя никто никогда не видел ни пьяной коровы, ни свиньи.

У нас не принято пить без закуси. Выпивающий должен закусывать, иначе не будет никакого разговора, а без разговоров по душам нечего и за стол садиться. У выпивающих существует привычка даже при наличии самой добротной закуски занюхивать алкоголь корочкой хлеба, что было подмечено многими западными разведками и использовано ими для раскрытия советских агентов.

Нет, никогда не понять иностранцам советских людей, которые пьют или с горя, или с тоски, или с радости, пьют с друзьями до тех пор, пока есть в наличии водка и при этом говорят по душам с окружающим народом. Водка была единственным незаменимым продуктом. Никакие благородные напитки не могли сравниться с ней. Вопрос пьянства имел свои особенности – на следующее утро после пьянки, как правило, слегка подташнивало, болела голова и душе хотелось похмелиться. Поэтому напитки некрепкие, не вызывающие синдрома похмелья, не имели права на жизнь. Что же это за пьянство, если утром не болит голова и не хочется похмелиться? Ведь любой дурак может пить благородные напитки. А ты вот попробуй то, что не каждый способен пить. Я вспоминаю в этой связи дегустационный зал в Крыму, где мне пришлось пробовать благородные массандровские вина. В то время директором массандровского винного производства был некто Власенко. Перед началом дегустации он произнес пламенную речь, в которой уделил внимание культуре виноделия и винопития, объясняя всем присутствующим, что предлагаемые им марки массандровских вин могут полностью заменить противную, по его словам, водку и тем самым способствовать сохранению здоровья советского человека. А затем, вспомнив, видно, что-то не совсем приятное для себя, обрушился на белорусов, которые недавно побывали у него в гостях, – первого секретаря компартии Беларуси П.М. Машерова да и все его сопровождение, которые, продегустировав массандровские вина, заявили, что белорусский самогон гораздо лучше. Эти воспоминания о белорусских «варварах» настолько его вдохновили, что в его речи досталось по полной программе всем белорусам, которых он агулом обвинил в некомпетентности, безграмотности и безответственности. Не выдержав его обидных слов, оскорбленный до глубины души, я встал и сказал:

– Товарищ Власенко, а Вы когда-нибудь были в Беларуси? – Власенко, растерявшись от моего вопроса, отрицательно покачал головой.

– Значит, Вы не были в Беларуси? – еще раз спросил я его.

Он ответил:

– Нет.

– Тогда я прощаю Вам то, что Вы сказали в адрес белорусского народа, и приглашаю Вас приехать на мою родину, чтобы Вы убедились, что в ней в течение шести месяцев длится холодная погода, высокая влажность и при таком климате не растет виноград, отсутствует виноделие, и следовательно, нет культуры винопития. А белорусский народ в этих трудных условиях изобрел способ выживания и делает водку собственного изобретения, которая называется самогоном. Так что водку ничем заменить нельзя и она вполне может поспорить с вашими массандровскими винами…

Не отставали в пьянстве от советского народа и кремлевские вожди. Сталин в 1924 году отменил запрет на алкоголь. Именно Иосифу Виссарионовичу принадлежала идея ввести на войне «наркомовские» сто граммов для солдат Красной армии. Водку на фронт поставляли бочками. На розливе стоял обычный сержант. В этой нестандартной ситуации военные умудрялись никогда не давать точных данных об истинных потерях в частях, тем самым сохраняя первоначальные запасы алкоголя.

До нашего времени дошла легенда о том, как Сталин споил Черчилля. Историческая встреча Сталина с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем состоялась 12 августа 1942 года в Москве. Речь шла об открытии второго фронта, о максимальной военно-технической помощи. Начавшаяся беседа как-то не клеилась. И вдруг Сталин, зная пристрастие Черчилля к спиртному, внес предложение: «А не выпить ли нам?» В ответ Черчилль предложил Сталину пари – кто больше выпьет, тот и выиграл. После принятия четвертого граненого стакана Черчилль упал под стол. Довольный Сталин сказал Молотову, который присутствовал на том историческом водочном противостоянии: «Думали, что Сталин Родину пропьет?»

Алкоголь являлся для Сталина грозным боевым оружием. Для того, чтобы узнать мысли своих соратников, он намеренно их спаивал, организовывая свои знаменитые пирушки, чтобы развязать им языки. На таком подлом приеме Сталину удалось поймать Михаила Томского – известного революционного деятеля, стоявшего в то время во главе советских профсоюзов. Он был одним из приближенных Сталина. М. Томский, выпив лишнего, не сдержался и бросил вождю: «И на тебя, Коба, найдется пуля». Тем самым Томский вынес себе приговор – когда пришли его арестовывать, он застрелился.

Первая советская слабоградусная водка «Рыковка» получила название в честь Председателя Совета Народных Комиссаров Рыкова, который имел слабость к алкоголю.

Преемник Сталина Н.С. Хрущев сохранил традицию пышных застолий с водочными возлияниями. В 1957 году он устроил небывалый по своим размерам прием в Тайницком саду в честь завершения всемирного фестиваля молодежи. Были накрыты сотни столов на 10 тысяч приглашенных гостей. Многолюдное мероприятие носило очень демократичный характер, тех, кто допивался «до кондиции» и не держался на ногах, кремлевская охрана вежливо выводила за ворота. Как-то Хрущеву пришла сумасбродная идея производить водку из кукурузы и нефти. Однако эксперимент не удался, его пришлось прервать, так как полученные пробы резко пахли бензином. Именно Хрущев вывел русскую водку на международный уровень. В 1959 году на американской выставке, проводимой в Сокольниках, генсек заключил договор с президентом США Никсоном о строительстве завода по изготовлению русской водки в Америке. Водка в СССР сразу же подорожала, народ не простил этого Хрущеву, снятому к этому времени со всех должностей, ответив на это частушкой следующего содержания: