Текст книги "Непридуманные истории из жизни Страны Советов"

Рассказ пятый. Работа в НКВД

«Моя служба в НКВД началась сразу же после демобилизации из армии в 1947 году. Меня как фронтовика райком партии и райвоенкомат направили для работы в органы. Не скрою, этим направлением я очень гордился и был искренне доволен, так как получил в руки реальную власть над людьми. Мне нравилось видеть страх и даже ужас в глазах людей, которые со мной в то время встречались, а самое главное, меня захватило новое пьянящее душу чувство вседозволенности. Никакие правила поведения и общепринятые законы морали, существовавшие в советском обществе, меня нисколько не касались и не затрагивали. Я сам лично устанавливал такие правила, которые мне нравились, и никто при этом не смел мне делать замечания или в чем-то пытаться переубеждать. Любые мои действия были вне всякой критики советского общества. Запомните, шеф, мы, советские чекисты, по сталинским законам были зоной, не доступной для критики. Появившиеся у меня новые чувства непогрешимости и безнаказанности вселили уверенность в собственной силе и превосходстве над всеми остальными людьми, живущими в советском обществе. Эти чувства пьянили воображение, будоражили кровь, что приводило к переоценке собственных интеллектуальных и физических возможностей. Данная мне органами власть над человеческими судьбами превращала меня чуть ли не в Бога, от которого зависели жизнь и смерть всех остальных. Моя повседневная практическая работа настолько изматывала нервную систему, что я в полной мере не мог наслаждаться отпущенными мне привилегиями. От постоянных перегрузок я испытывал нервное напряжение, и хотя с тех пор прошло много лет, мне по-прежнему сняться страшные сны той поры, от громкого собственного крика я просыпаюсь в холодном поту и до утра уже не могу уснуть.

Я работал в тот период особым уполномоченным по Мозырской области. Это был юг Беларуси. В настоящее время такой области на карте нет, эти места сейчас относятся к Гомельской области. Послевоенный юг Беларуси был напичкан врагами советской власти. В основном это были скрытые враги, которые сотрудничали с фашистами в годы оккупации. Перед нами стояла единственная задача – этих скрытых врагов советской власти выявлять и уничтожать. Мы получали от наших осведомителей ежедневно до сотни доносов. Их надо было все проверить, подозреваемых арестовать, определить степень их виновности и вынести наказание за совершенное преступление. Естественно, что все, кто оставался в оккупации, считались врагами советской власти. Сталинское клеймо, как Каинова печать, была поставлена на всем белорусском народе, который попал в немецкую оккупацию по вине того же Сталина, хотя мы об этом тогда не знали. Поэтому в этом вопросе у нас, чекистов, сомнений не было. У нас был приказ: всех считать врагами. И в этом мы никогда не сомневались. А вот степень вины и меру наказания за пособничество врагу мы выносили каждому в индивидуальном порядке. Нас, чекистов, было мало, а врагов вокруг нас – слишком много. Поэтому нам приходилось работать круглые сутки, не покладая рук. Иногда в течение одного дня приходилось приговаривать врагов советской власти и сразу же после вынесения приговора исполнять своими силами приговор. Служебных обязанностей в ту пору у меня было много. Приговоры были разные, но в основном они состояли из трех букв – ВМН, что обозначало высшую меру наказания, а на нашем профессиональном языке это обозначалось одним словом – ликвидация. А тот, кто исполнял приговоры, назывался ликвидатором. Таким образом, вся исполнительная и законодательная власть была в одних наших руках. И любой, кто попадал в поле зрения органов, был обречен, так как карающий меч советской власти, от имени которой мы действовали, по отношению к врагам был безжалостен и неумолим».

Видимо, вспоминая свою нелегкую работу, Аркадий Львович на секунду замолчал. И я, воспользовавшись паузой, спросил у него:

– Ведь Вы попали в органы НКВД по рекомендации райкома, а как Вы могли доверять другим и быть уверенными в Ваших осведомителях, не зная их подлинного отношения к советской власти. Разве можно было им верить?

– Шеф, – ответил он мне снисходительно и поучительно, – Вы, как всегда, заблуждаетесь. Поймите, наше НКВД обладало неограниченными полномочиями по отношению к любому члену советского общества. В то время наши органы могли сделать осведомителем любого человека и всех людей могли заставить стучать на любого и каждого, кто советскую власть не любил и не поддерживал.

– Как, каким образом? – искренне вырвалось у меня.

– Ответьте мне, шеф, кому охота умереть? Поймите, если органы НКВД ставят своей задачей сделать из того или иного гражданина информатора, а он не хочет этим заниматься или более того, отказывается, то он, как бы ему этого ни хотелось, будет делать не то, что ему хочется, а то, что надо НКВД. Попав в наши руки, он никуда и никогда уйти от нас не сможет.

Мне становилось все больше не по себе. А Рябов тем временем продолжал:

«В нашей системе имеется огромный арсенал для успешной деятельности: уволим, например, с работы. А ведь без нашего согласия его никуда не примут. А ведь человек слаб, поймите это. Особенно, если у него есть семья, жена, дети. Он будет вынужден сдаться и будет стучать на любого, на кого мы ему покажем пальцем. К тому же не забывайте, что НКВД имеет огромные возможности для устранения неугодных. Например, несчастный случай. Можно легко подстроить автомобильную катастрофу или убийство с целью ограбления (с подставными бандитами). Меня учили, что на нашей работе дружба при выполнении особых задач не предусматривается. Ни морали, ни чести, ни долга, ни человеческих чувств – надо стать бесчувственным одиноким волком и посвятить этому всю свою жизнь. Я никогда не забуду, как мы высылали семьи врагов и членов семей изменников родины. Под эту категорию попадали многие. Мы не брали во внимание ни больных, ни стариков, ни детей. Я представлял себе весь тот ужас, который переживали те, кого выселяли, и то, что ломались души тех, кто выселял. Ведь до сих пор остались обиженными целые народы.

Наша работа оценивалась по количеству арестов скрытых врагов – антисоветчиков и предателей, а это порождало между нами нездоровое соревнование, своеобразную гонку за объектами ареста. Особое внимание мы уделяли белорусским буржуазным националистам. К ним относились писатели и творческая «гнилая» интеллигенция, которая поднимала свой голос в защиту белорусского языка. Наш шеф нарком НКВД БССР Л.Ф. Цанава на одном из совещаний сказал:

«Мы должны окончательно сломать сопротивление националистов Беларуси, и нашим оружием должен стать прежде всего могучий русский язык, он один имеет право на жизнь на этих белорусских землях. Мы должны с корнем вырвать все без исключения элементы национальной белорусской культуры и сделать это при помощи русского языка. Наша задача заключается в том, чтобы отучить население Беларуси от белорусского языка. Так называемый белорусский язык, состоящий их смеси полурусских, русских и польских слов, не имеет права на жизнь. Он должен быть раз и навсегда заменен великим и могучим, всем понятным русским языком. Все преподаватели белорусского языка и ополяченное белорусское интеллигентское болото должны быть раздавлены и уничтожены как злостное контрреволюционное отребье. Мы должны выкорчевать все элементы национальной белорусской идеологии. Это даст нам возможность навсегда утвердиться в этих краях и сделать их исконно советскими землями, чтобы никогда у родившихся на этих землях людей не возникало вопросов, связанных с понятием белорусскости. Такова железная воля сталинской политики и мы ее должны неуклонно исполнять».

Позже мы перешли к выявлению лиц, рассказывающих антисоветские анекдоты, слушающих вражеские голоса, такие как «Голос Америки» и «Свобода». Наша служба была нацелена на выявление и подавление инакомыслия. А шпионами мы считали всех тех, кто, по нашему мнению, сотрудничал с врагом. Таких у нас проходило десятки тысяч. Мы также принимали активное участие в борьбе с генетикой. Под чутким сталинским руководством, вооруженные лозунгами Мичурина и Лысенко, мы пресекали враждебную деятельность белорусских генетиков. Им всем инкриминировалась пресловутая пятьдесят восьмая статья. Работы, как видите, было много, а количество врагов не уменьшалось. Власть-то была сталинская, в стране все дрожали, никто пикнуть не смел. Чем сильнее террор, тем власть прочнее. В то время люди боялись настолько, что ни у кого никаких мыслей против власти не возникало. Об этом даже и речи быть не могло. Понимаете, шеф, из человека можно сделать все. Дайте его в наши руки, возвысьте его в системе, где человек человеку – волк, и он равнодушно будет смотреть, как гибнут в жестоких страданиях миллионы людей. Мои коллеги по службе в органах выполняли приказ, расстреливая десятки тысяч врагов. И среди них я за все время не встретил исступленных мрачных фанатиков-убийц. Нет, никакого фанатизма ни у кого из них не было. Это были жизнерадостные люди, которые делали обычную черновую работу как специалисты высокого класса. Как мастера расстрельных дел. Все они стремились к карьерному росту и личному благосостоянию. У них, как у всех, были семьи, они растили детей, любили их и жили обычной человеческой жизнью. Только им было труднее других. Такая была у них работа. Они были уверены в том, что выполняют свой долг перед отечеством. И в этом была их человеческая правда».

Я не выдержал и прервал этот страшный рассказ. Передо мной сидел довольный собой государственный убийца сталинской пробы, оправдывающий страшный геноцид, которому подвергался весь советский народ, но у меня хватило силы воли все это выдержать и не сорваться, я спокойно спросил у него:

– Если та кровавая работа, которую Вы сегодня оправдываете, так Вам нравилась, то что же заставило Вас ее покинуть и потерять ту могущественную власть над людьми, которой Вы так гордились, став сверхчеловеком?

Мой вопрос был для него несколько неожиданным. Он не надолго задумался и сказал:

– Да, шеф, Вы правы. Меня заставили уйти из органов некоторые обстоятельства. Во-первых, я сейчас не считаю, что в нашей работе не было недостатков, так как после смерти Сталина мы многое узнали. И нашей партией был осужден культ личности Сталина. Но поймите меня правильно, я уцелел в той кровавой мясорубке, в которую попал, потому что меня выручал накопленный к тому времени советский опыт. Он заключался в следующем: если ваши враги хотят иметь о вас информацию, то лучше всего, если вы сами ее поставляете и при этом сами выбираете, что надо показывать, а что не надо. Я хочу сказать, чтобы знали все: мы, советские чекисты, не виноваты в том, что выполняли волю коммунистической партии, у руководства которой, как это теперь выяснилось, стояли некомпетентные люди. Причем прошу заметить, не в руководстве НКВД, а в партийном руководстве. Поэтому претензии к НКВД мной не принимаются, их просто не должно быть. Да, мы в рамках идеологической работы проводили в народ указания партии, и ни я, ни мои товарищи не несем ответственности за эти решения. Ведь не зря наши действия всегда были вне всякой критики. Одно могу сказать, что уйти из органов меня заставили не зависящие от меня обстоятельства. Если Вы спрашиваете, я Вам об этом расскажу.

Как-то мы получили сигнал, что один юноша из города Мозыря носил во время оккупации немецкую шинель. По этому сигналу его арестовали и доставили к нам. Однако к нашему удивлению, он выдержал все наши методы допросов и не сознался, что служил у фашистов. Он отрицал все, в чем его обвиняли. Никакие наши физические воздействия не заставили его изменить показания. При обсуждении его дальнейшей судьбы было высказано мнение, что существует вероятность того, что наш осведомитель мог его перепутать с кем-нибудь другим. А он и в самом деле никогда немецкую шинель не носил. Однако мой начальник такую мысль отверг сразу. Он распорядился (чтобы никого из нас не мучили сомнения) приговорить его к трем буквам – ВМН, которые и были поставлены напротив фамилии подозреваемого в расстрельном списке. Эти буквы, как я уже говорил, обозначали высшую меру наказания. А выполнить приговор поручили мне. Этот мальчик перед смертью так жалобно и так пристально смотрел мне в глаза, что у меня впервые дрогнуло сердце, я его вынужден был застрелить в соответствии с инструкцией в затылок, отказавшись от своего любимого расстрела в переносицу. Однако после этого случая я потерял покой, так как каждую ночь он стал приходить ко мне во сне и твердить каждый раз одно и то же: «Я еще жив, убей меня еще раз». Я перестал спать, никакие снадобья мне не помогали, я пил стаканами водку, но от этого видения избавиться не мог, и мне пришлось лечь в госпиталь. Я провалялся на больничной койке четыре месяца и был списан из органов по болезни. С тех пор и тружусь в городской санэпидстанции. Но полностью от этого ночного призрака не избавился и по сей день. Он до сих пор примерно раз в месяц меня навещает и не оставляет в покое.

– Ну, хорошо, Аркадий Львович, я понял, что в Вас проснулась совесть, и Вы даже заболели и не смогли жить той жизнью, в которую попали. А как вот Вы относитесь к личности Сталина? Мне бы очень хотелось услышать Ваше мнение как человека, который в своей жизни много повидал. Большая часть вашей сознательной жизни прошла в стране, которой он руководил. Аркадий Львович на секунду задумался, потом что-то решив про себя, поколебавшись, сказал:

– Шеф, я об этом человеке не хочу вести с Вами разговор. Думаю, что сегодня нет никого в мире, кого было бы можно поставить рядом с ним и сравнить. Еще не дорос до его уровня человек, который мог бы его критиковать. Да, Вы правы, мы все выросли под его руководством. Он для меня является Богом и не только для меня, и пройдет еще много лет, а он всегда будет жить и воскресать в жизни советских людей.

– Вы знаете, Аркадий Львович, я с Вашими доводами, касающимися личности Сталина, не согласен. То, что он для Вас и Ваших соратников является Богом, пускай будет на Вашей совести. Но вы по приказу Сталина сознательно клеветали на миллионы честных людей от простого рабочего до маршала, от учителя до ученого. А затем вы их всех уничтожали во имя социализма. Как это все понимать?

– Я был военным, шеф, и выполнял приказы. И я не пойму одного: почему Вас не убедила Великая Отечественная война? Ведь Сталин ее выиграл, у него огромные заслуги, и если бы его не было рядом с народом, мы бы никогда не победили. Вот Вы, шеф, всегда ратуете за справедливость, но это же правда, и об этом все знают.

– Хорошо, Аркадий Львович, я с Вашим доводом могу согласиться лишь при одном условии. Да, у Сталина было много заслуг, но был и один недостаток. Он был палачом своего собственного народа и этим сказано все.

– Да, шеф, я с Вами согласен, сейчас стало известно, что Сталин оклеветал и уничтожал честных людей, но он делал это во имя коммунизма, и это его оправдывает.

– Да, Аркадий Львович, сегодня благодаря гласности мы много чего знаем. Я с Вами абсолютно согласен, что с именем Сталина шли в бой и умирали. Ведь в этом нет ничего удивительного – все советское государство по воле Сталина было охвачено социальным психозом, манией всеобщего ликования и поклонения. Вот за это теперь приходится расплачиваться кровью. Про то, что он так упорно насаждал в народе – лицемерие, трусость, приспособленчество, угодничество, неумение самостоятельно мыслить и при этом всегда оставаться рабом и рабски повиноваться. Вы говорите, что Сталин выиграл войну, и об этом все знают? Да, Аркадий Львович, мы теперь знаем о том, что мировая история не знала подобных случаев и масштабов, связанных с уничтожением с огромным размахом военных кадров в собственной стране перед надвигавшейся войной. Я Вам хочу рассказать о жертвах сталинского террора и напомнить, что из пяти маршалов СССР расстреляны трое: М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, В.К. Блюхер. В живых остались К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный. Погибли оба армейских комиссара первого ранга – Я.Б. Гомарник и П.А. Смирнов. Из пяти командармов первого ранга погибли трое: И.Э. Якир, И.П. Уборевич, И.П. Белов. Погибли все флагманы флота первого ранга – В.М. Орлов и М.В. Викторов. Погибли все командармы второго ранга: П.Е. Дыбенко, Н.К. Левандовский, И.Н. Дубовой, А.И. Корк, Н.Д. Каширин, А.И. Седякин, Я.И. Алкснис, И.А. Халепский, И.И. Вацетис, М.Д. Деликаров. Погибли оба флагмана флота второго ранга. Погибли все 15 армейских комиссаров второго ранга. Из 67 конкоров были репрессированы 60. Из них погибли 57. Погибли все 6 флагманов первого ранга. Из 28 корпусных комиссаров репрессированы 25, из них погибли 23. Из 15 флагманов второго ранга погибли 9. Из 199 комдивов репрессированы 136, из них погибли 125. Из 97 дивизионных комиссаров репрессированы 79, из них погибли 69. Из 397 комбригов репрессированы 221, из них погибли 200. С мая 1937 года по сентябрь 1938 года подверглись репрессиям около сорока тысяч командиров Красной армии и Военно-морского флота. Вдумайтесь в эти цифры! За каждым из названных стоит конкретный убийца – Сталин. Это он создал беспощадную машину репрессий и заставил одних сделать суровый выбор и предпочесть смерть измене своим убеждениям, других – замолчать навсегда, третьих, вроде Вас, послушно прославлять Сталина, а четвертых, я говорю в том числе и о Вас, участвовать в беззаконии. Ну, что Вы на это скажете?

– А еще при Сталине снижались цены, и жизнь людей становилась лучше. Ведь наш народ не обманешь! У любого спросите, и он Вам это подтвердит.

В ответ на его лживую тираду по поводу снижения цен я сказал:

– Это вы правильно говорите, Сталин снижал цены, только он снижал цену человеческой жизни до нуля и даже до отрицательной величины. Согласно сталинской теории, человек не стоит ничего, и каждая личность просто является врагом, которого необходимо уничтожать, поэтому снижали цены на человека вообще и на личность каждого в частности.

– Нет, шеф, я с Вами никак не могу согласиться. Вы ведь не можете мне доказать, что обманутые Сталиным люди хуже строили социализм и хуже его защищали. Поверьте, народ не должен знать правды, и в этом сталинское величие.

Я никак не мог согласиться с Рябовым и в ответ на его лицемерные слова по поводу того, что народ не имеет права знать правду, сказал:

– Аркадий Львович, Вы в НКВД прошли хорошую школу, Вас научили не только пытать людей, но и путать и искажать факты. Вы хотите скрыть от народа правду, арестовать, заточить и уничтожить. Для Вас преступлением является само раскрытие преступлений. Почему Вы оправдываете действия Сталина и не находите слов сострадания для жертв и слов негодования для палачей? Вы утверждаете, что наш народ не имеет права на правду.

На этом наш тяжелый разговор закончился. Я для себя сделал окончательный вывод, что с этим человеком, безусловно, мне не по пути. Но меня все время мучила одна мысль, которая пришла мне в голову уже позже, через несколько лет после этого последнего для нас с Аркадием Львовичем разговора. Она касается прежде всего личности Сталина и людей, которые до сих пор носят его портреты, забыв о том, что в сердцах многих миллионов людей на веки вечные остались кладбища их родных и близких, павших от рук сталинских палачей. Ведь преступления перед человечеством должны быть осуждены, им должна быть дана правовая оценка, а пока не состоялся народный суд над палачами и они до сих пор пишут свои мемуары о том, как они верой и правдой служили народу, продолжает действовать цензура, кабальные анкеты и контракты и многое другое, что напоминает о той прошлой, советской жизни, при которой государственные бандиты были вне всякой критики. Сталинская политика, породившая тяжкие преступления, сегодня обнародована и общеизвестна, и масштабы этих злодеяний не вмещаются в человеческом сознании. Никакое монгольское иго не принесло нашей стране столько горя, сколько сталинский режим, который повинен в гибели миллионов – лучшей части рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, командного состава, старых партийцев. Если до конца не осудить феномен сталинизма, то рано или поздно он начнет просыпаться и хватать своей костлявой рукой снова всех за горло, не давая никому возможности сдвинуться с места. И вот уже действительно прав был Аркадий Львович Рябов, который говорил, что вокруг осталось слишком много сталинистов. Мы сегодня каждый день слышим их голоса, их бурные овации, их рев и топот, их речи с трибун. Например, предложение переименовать Волгоград снова в Сталинград и так далее. А ведь многие люди еще до сих пор не отличают свободу от несвободы. А наука генетика полностью опровергает сталинскую теорию устрашения и террора и показывает, что в каких бы условиях ни держали людей, как бы их по-коммунистически ни переделывали, из этого ничего не получится. Ярчайший пример тому – семья самого Сталина и его жены коммунистки Надежды Аллилуевой. Родившаяся от их брака дочь Светлана после смерти Сталина эмигрировала в США. В книге воспоминаний о жизни в своей семье «Только один год» Светлана Аллилуева, дочь Сталина, подвергает жесточайшей критике свое коммунистическое воспитание и порядки, установленные ее отцом Иосифом Сталиным. Она пишет: «В семье, где я родилась и выросла, все было не нормальным и угнетающим, а самоубийство мамы было самым красноречивым символом безысходности. Кремлевские стены вокруг, секретная полиция в доме, в школе, в кухне. Опустошенный, ожесточенный человек, отгородившийся стеной от старых коллег, от друзей, близких, от всего мира, вместе со своими сообщниками превративший страну в тюрьму, где казнилось все живое и мыслящее; человек, вызывавший страх и ненависть у миллионов людей, – это мой отец… Если бы судьба дала мне родиться в лачуге безвестного грузинского сапожника! Как естетсвенно и легко было бы мне, вместе с другими, ненавидеть того далекого тирана, его партию, его дела и слова. Разве не ясно – где черное, а где белое! Но нет, я родилась его дочерью, в детстве любимой. Он, Сталин, «дал свое имя системе кровавой, единоличной диктатуры». Он знал, что делал, он не был ни душевно больным, ни заблуждавшимся. С холодной расчетливостью утверждал он свою власть и больше всего на свете боялся ее потерять. Поэтому первым делом всей его жизни стало устранение противников и соперников». Это высказывание Светланы Аллилуевой свидетельствует о полном неприятии ею коммунистических идей, она, дочь Сталина и коммунистки Аллилуевой – антикоммунистка и анти-сталинистка, и никакие коммунистические приемы идеологической обработки советских детей – пионерские костры и комсомольские линейки – ничего не могли изменить. Вывод, сделанный генетической наукой, является страшным для всех последователей Маркса и Ленина и прежде всего для «вождя всего человечества и учителя всех народов» Сталина. Сталин был первым, кто осознал страшную угрозу, исходящую от генетики, и воспринимал ее как крах всей созданной им системы, которой отдал всю свою жизнь. Он понял грозную силу генетики и постарался ее уничтожить физически, арестовывая и ликвидируя ученых-генетиков. Уничтожив передовую отечественную генетику, понадеявшись на мичуринскую и лысенковскую школы преобразователей природы, сталинизм уничтожил и селекцию отечественных высокоурожайных растений, и высокопродуктивных животных. Малограмотный умелец агроном И.В. Мичурин, назвавший крупнейшего австрийского ученого, основоположника генетики Грегора Менделя «гороховым шутом», пытался оправдать сталинскую теорию, а возможности создания идеального коммунистического общества продемонстрировать на примере преобразования природы и выведения новых сортов яблок и груш. А академик Т.Д. Лысенко, пытаясь доказать перенос признаков, приобретенных при жизни одним поколением, на последующее, отрубив тысячи хвостов у новорожденных мышей, провел всю свою жизнь в напрасной надежде, так и не дождавшись бесхвостых потомков. Лысенковское направление в науке с подачи Сталина было признано единственно правильным, а все противники Лысенко получили кличку вейсманисты-морганисты-менделисты. Руководящие идеи Сталина, несмотря на полную несостоятельность учений Лысенко, в то страшное для страны время победили. Никто тогда не мог знать, как долго продлится парад мракобесов, а Советский Союз тем временем терял передовые позиции, некогда с почетом завоеванные, ведь не в Америке и не в Англии, а в Советской России на двадцать лет раньше американцев Н.К. Кольцов предсказал, что наследственные молекулы передают наследственные признаки. Однако выводы крупнейшего ученого шли в разрез со сталинской теорией и Н.К. Кольцова затравили, обзывая фашистом и мракобесом, а школу его уничтожили. А великий С.С. Четвериков, заложивший основы популяционной генетики, значение которой трудно переоценить, был изгнан из академии ВАСХНИЛ, унижен, оскорблен. Он умирал в Горьком ослепший, беспомощный, забытый у себя на родине, в то время, когда на западе ему присуждали золотые плакетки, печатали его статьи, переведенные на английский язык, и разыскивали его портреты. Первый в мире медико-генетический институт был создан в Советском Союзе С.Г. Левитом. Но расстреляли в тюрьме Левита, а институт и всех сотрудников разогнали, и дух института истребили. Талантливейший ученик Левита С.Н. Алдашников был навечно уволен с должности генетика, а И.П. Раппопорт, первый в мире начавший генетические опыты, был изгнан из генетики, а его книга, как в лучшую пору инквизиции, была в 1948 году торжественно сожжена. А вскоре во второй раз в его жизни гнали по этапу бескомпромиссного борца с лысенковщиной В.П. Эфроимсона. В то же время 29 сентября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР наградил Т.Д. Лысенко в связи с его пятидесятилетием очередным орденом Ленина – «за выдающиеся заслуги в деле развития передовой науки и большую плодотворную практическую деятельность в области сельского хозяйства», а Одесскому селекционно-генетическому институту было присвоено имя Лысенко. На своем юбилее Лысенко сказал: «Настоящий рассвет науки возможен только в стране социализма, где научная работа следует указаниям великого Сталина. Мы обязаны впитать в себя сталинские методы работы». А страну тем временем вследствие этого беспредела ждало много испытаний, отставание и в генетике, и в селекции, и в лечении наследственных болезней, и в промышленном производстве антибиотиков, и в важнейшей отрасли, имеющей экономическое и военное значение, – биотехнологии. Советский Союз оказался на обочине дороги, по которой мчались вперед даже те страны, которые не могли и мечтать о соревновании с российской генетической наукой. А Сталин упорно отстаивал тезис о «построении коммунистического общества», опираясь на придуманную им теорию о том, что коммунистические идеалы будут передаваться следующим поколениям по наследственным признакам, приобретенным благодаря коммунистическим методам воспитания. Как видите, эта сталинская лжетеория была подхвачена лжеученым Лысенко, который изо всех сил пытался доказать правоту сталинской мысли, проводя гигантский эксперимент, который полностью провалился. Таким образом, основоположники и последователи Грегора Менделя были правы. Они выявили и подтвердили, что признаки, приобретенные организмом в период его жизни, не передаются по наследству. Этот вывод генетической науки был смертельно опасен для идеологов коммунизма, так как из него вытекало, что дети, рожденные от фанатически преданных коммунизму родителей, ничем не будут отличаться от детей, рожденных от капиталистов. Сталин был первый, кто осознал страшную угрозу, исходящую от генетики, и воспринимал ее как крах всей сооруженной им системы, которой он отдал всю свою жизнь. Получалось, что построение коммунизма невозможно. Понимая это, он считал, что единственным, что могло удержать на какое-то время созданную им модель построения «коммунистического общества», были туго натянутые вожжи на шее народа. Поэтому он и вцепился мертвой хваткой в горло собственного народа, понимая, что вожжи ослаблять нельзя, это может закончиться крахом. Поэтому умирая, он сказал: «Что вы будете делать без меня? Погибнете». И, как видите, его пророческие слова сбываются – рухнула вся выстроенная большевиками система, рухнула страна, да и сама партия. Только нужно время, чтобы последние сталинисты упокоились рядом со своим богом, вождем и учителем Сталиным.

А про страну, где каждый гражданин в любой момент мог быть арестован, сослан, приговорен ко многим годам заключения или расстрелян просто по приговору, как об этом рассказывает А.Л. Рябов, очень образно написала в четверостишье Анна Ахматова:

 
Здесь девушки прекраснейшие спорят
За честь достаться в жены палачам,
Здесь праведных пытают по ночам,
И голодом неукротимых морят.
 

Аркадий Львович Рябов прямо говорит, что борьба с писателями, художниками, музыкантами была связана с тем, что сталинисты хотели, чтобы культура прославляла убийц самой культуры, чтобы Ахматова и Шостакович создавали гимны в честь своих палачей. У него нет сострадания к жертвам и слов негодования против палачей. Он пытается оправдать черные страницы нашей истории, прикрываясь «государственной тайной», до которой, мол, наш народ еще не дорос. До расправы над собой дорос, а до правды об этой расправе не дорос. Поэтому боль человеческая для Рябова – не боль. Он вообще плевать хотел на народ и его боль. Его забота – о начальниках сталинской выучки. Он, Рябов, и ему подобные боятся народа, им мил социализм, окровавленный Сталиным, поэтому сегодня защита Сталина должна рассматриваться всеми честными людьми как защита права на произвол и беззаконие.

Тяжелейшим ударом по национальному самосознанию была сталинская политика великодержавного шовинизма, от которой пострадали все, включая русских, которым Сталин бесстыдно льстил, называя «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», уничтожая при этом миллионы русских крестьян, рабочих, интеллигенцию.

В отношении языков народов СССР у главного корифея всех наук была своя теория – в ходе «скрещивания» один язык должен оказаться победителем, он сохраняет свой основной словарный запас и в дальнейшем развивается по своим внутренним законам. А второй язык постепенно утрачивает свое значение и медленно отмирает. Далее он отмечал, что русский язык всегда будет побеждать, а нерусские языки будут погибать. Это был реальный приговор всем национальным культурам народов, вошедших в СССР. А чего стоит уродливое слово «нацмен». Его придумали советские национальные политики. Они насаждали в умы людей формулу о старшем брате, русском человеке, и всех остальных, братьях младших, национальных меньшинствах, то есть «нацменах». Это было оскорбление и страшное унижение для всех народов, входящих в дружную советскую семью, и нарушало функционирование национальных языков в республиках. Феномен Сталина был явлением, враждебным для любой национальной культуры. Это был «сверхнационализм», который использовал лозунги о русском, о Великой Руси для великодержавного укрепления страны Советов. Однако надо полагать, что государственный национализм сталинизма не был ни русским, ни грузинским. Он просто эксплуатировал русскую патриотическую идею и насаждал свое примитивное понимание русскости, отталкивая от себя всех остальных, живущих рядом.