Текст книги "С тобой"

Глава 22

Всего один твой шаг

Опять решает все,

Прошу тебя ответь.

Всего лишь слово,

Чтоб мир перевернуть.

Я повторяю снова:

Ну как тебя вернуть?

Алексей Воробьёв, Сейчас или никогда©

– Леон, можно? – спросил Дориан, заглянув в спальню близнеца.

– Да, заходи.

Закрыв за собой дверь, младший немного замялся, но всё-таки сказал, зачем пришёл.

– Я тут текст написал. Послушаешь? Не могу я творить без твоей оценки, – он улыбнулся.

– Да, я помню, что мы всегда так делаем. Ты рассказывал. Садись, – Леон указал на место рядом с собой.

Дориан сел, сложив ноги по-турецки, пробежался глазами по тексту.

– «Выдыхай», – озвучил он название композиции и запел:

 
Выдыхай… Выдыхай…
Выдыхай меня из себя,
Вырезай меня из груди.
Из-под ногтей
Частицы меня вырывай
 
 
Выдыхай меня…
Я твой самый мерзкий вкус —
Послевкусие счастья;
Я крест на твоей могиле,
Выдыхай меня,
Я уже не держусь…
 

Закончив, Дориан взглянул на близнеца и поинтересовался:

– Ну как?

– Интересно, – Леон задумчиво почесал нос, – но от тебя звучит как-то… неожиданно, что ли?

– Хочешь сказать, что текст не сочетается со мной? – усмехнувшись, спросил младший.

– Да, что-то типа того. Все эти обороты «вырывай из-под ногтей», «мерзкий вкус», «крест на могиле» – это достаточно резко.

– А ты думаешь, я весь такой из себя нежный, белый и пушистый?

– Ну, не белый точно… – Леон поднял взгляд к волосам близнеца, которые теперь были двухцветными, потому что уже отросли четыре сантиметра тёмных корней, а дальше шёл красный цвет.

– А блондином, кстати, я тоже был, но недолго. Не моё это.

– Да, это… Сложно представить тебя блондином.

– Мы нигде специально не снимались и не участвовали в мероприятиях, когда я был с белым цветом волос, но я уверен, что кто-нибудь меня с ним запечатлел. Потом можем в интернете посмотреть, если хочешь.

Леон согласно кивнул. Дориан помолчал несколько секунд и бросил взгляд на стоявшую около стены гитару, после чего вернул его к близнецу.

– А может, и музыку попробуем подобрать? – предложил он. – Лучше же делать это сразу?

Он уже не знал, как подтолкнуть брата к тому, чтобы он снова начал играть и сочинять. А это ведь важно, музыка лечит. И занятие любимым делом помогает справляться с невзгодами, Дориан знал это по себе.

Но его уловка не сработала, Леон только пожал в ответ плечами. Взяв гитару, Дориан вернулся на кровать, устроил её на коленях и немного подвинул песенную тетрадь, чтобы удобнее было в неё смотреть. Играть с неполным набором пальцев было непросто, пришлось неестественно вывернуть правую руку, чтобы иметь возможность нормально держать гриф и зажимать струны.

Перебрав струны на пробу, Дориан начал наигрывать неспешную мелодию. Понаблюдав за ним немного, Леон спросил:

– Ты тоже умеешь играть на гитаре?

– Да, как-то умею, – младший улыбнулся. – Только нотную грамоту не знаю.

Обычно он очень злился, если кто-то указывал ему на этот пробел в знаниях, а сейчас говорить об этом было так легко и просто.

Поиграв ещё немного и пропев с музыкой первый куплет свежей песни, Дориан остановился и поднял взгляд к лицу брата.

– Трудно самому себе аккомпанировать. Давай ты будешь играть? – произнёс он и протянул Леону гитару.

Старший мимолётно приподнял руку навстречу инструменту и положил её на место. Но от Дориана это движение не скрылось, и он ободряюще добавил:

– Давай-давай, бери.

– Я не помню, как играть.

– Игра на гитаре – это навык. А все навыки и рефлексы у тебя работают на отлично! – младший посмеялся, а Леон на него как-то странно посмотрел.

Быстро растеряв смешливость, Дориан серьёзно и даже немного жалобно спросил:

– Лео, в чём дело? Ты не хочешь сейчас этим заниматься?

– Нет, не хочу. Не сейчас, – Леон покачал головой, и снова присутствовало стойкое ощущение того, что он о чём-то промолчал.

Вздохнув, Дориан перебрался поближе к нему, под бок. Подождал пару секунд и взял за руку.

– Ладно, сыграем в следующий раз, – произнёс он, стараясь не выдать накатившую грусть.

Не потому что порыву вдохновения было суждено свернуться и погибнуть. А потому что его не поддержал Леон.

Но даже если горечь скрыть, она всё равно ощущается, и старший не смог делать вид, что не замечает её. Взяв гитару, он сказал:

– Я передумал. Давай попробуем.

Дориан вскинул к его глазам вновь загоревшийся взгляд.

– Хорошо, – ответил он. – Тогда я сейчас начну с начала, а ты вступай, как уловишь мотив.

Леон кивнул, удобнее устроил гитару на руках, чуть свёл брови в задумчивости, провёл указательным пальцем по грифу, будто знакомясь с инструментом заново, приветствуя его после долгой разлуки.

«Вот мы и снова вместе. Скучала, моя хорошая?», – мысленно произнёс Дориан слова, которые сейчас так подошли бы Леону, и не смог сдержать широкой улыбки.

Поразмыслив, Леон перевернул гитару так, чтобы играть левой рукой, это было правильным решением, потому что она была более разработанной. И вновь Дориан улыбнулся, но на этот раз с грустью.

Теперь и Леону предстояло вспоминать детство и переучиваться на левую руку. Радовало только то, что это временно. Потому что одно – это переучиваться другой рукой чистить зубы и писать, делать прочие бытовые вещи. И совершенно другое – профессионально играть.

– Готов? – спросил младший по прошествии нескольких минут.

Леон кивнул, не поднимая глаз от гитары, и Дориан запел. По слуху резанула фальшивая нота, первая же – аж до дрожи! Младший не заострил на этом внимания поначалу, но когда фальшь повторилась несколько раз, не удержался и, замолчав, бросил на близнеца недоумевающий взгляд, за что тут же проклял себя, потому что тот остановился, досадно нахмурился.

– Хочу покурить, – произнёс Леон и, отставив гитару, быстро отошёл к окну.

Сигарета выпала из пальцев, оставив её на полу, Леон взял новую, всё-таки подкурил, глубоко затягиваясь дымом.

Дориан съедал себя за то, что вообще затеял всё это и настаивал на том, чтобы брат играл. Должен же был понимать, что пока у него может не получиться, и он расстроится.

Он подошёл к Леону, подбирая какие-то ободряющие слова, но не успел ничего сказать. Старший просто развернулся и ушёл, бросив непотушенную сигарету в пепельнице. С трудом сглотнув болезненный ком в горле, Дориан взял её и сделал затяжку. Никогда ещё дым не казался ему таким горьким.

Глава 23

Чей-то случайный ход, фатальный поворот.

Мы друг друга на этой спирали обретали и снова теряли.

И остаётся нам, холодным городам

Просто ждать, когда станет теплее и дышать, ни о чем не жалея.

Слот, Круги на воде©

Очередной новый день. К близнецам приходили Эван и Леонард, но не задержались надолго, поскольку Прежан взял с собой Локи (няню пришлось отпустить на больничный из-за кишечной инфекции) и тот назойливо лез к Леону, ребёнку ведь не объяснишь всего. Дориан попросил друзей уйти.

После этого братья отправились на прогулку. Это уже стало традицией – гулять каждый день, пусть на самом деле Дориану совершенно не хотелось никуда выходить в холод, но доктора сказали, что это полезно. Ногу нужно было расхаживать, чтобы перелом точно не дал отсроченных последствий, да и в целом для организма прогулки на свежем воздухе были полезны (о качестве же воздуха в большом городе он предпочитал не думать). Потому Дориан снова и снова брал на себя роль заводилы и тащил близнеца прочь из квартиры.

Прогулка не задалась, на протяжении неё царил какой-то недоделанный односторонний диалог. Леона разговорить было крайне трудно и ближе к концу прогулки у Дориана просто опустились руки, повисло обоюдное молчание.

Так происходило постоянно: их общение налаживалось, и Дориан начинал верить в то, что барьер меж ними преодолён, но потом Леон вновь закрывался, и завоёвывать его приходилось с самого начала. Эти качели убивали и высасывали все силы. Вверх-вниз. Хорошо-плохо. Взлёт и очередное болезненное падение с высоты собственных надежд.

Когда они вернулись домой, ничего не изменилось. Ранний ужин, после которого Леон сразу же ушёл к себе в комнату, а Дориан так и остался сидеть с почти полной тарелкой. Кусок не лез в горло. И теперь уже не полезет, потому что времени на еду нет, нужно идти к близнецу и быть рядом с ним, пусть даже в неловком, сушащем душу молчании. Нельзя было оставлять его одного, тем более сейчас, когда что-то снова было не так. Нужно быть с ним и в сотый раз показать, что он, Дориан, будет рядом и будет ждать столько, сколько нужно, чтобы старший его принял.

– Чего ты так быстро убежал? – зайдя к близнецу, поинтересовался Дориан, мягко улыбнувшись ему.

– Доел, вот и ушёл.

Спросить бы: «А почему меня не подождал?», но это может прозвучать упрёком. Младший кивнул, сел на краешек кровати, украдкой взглянул на Леона, успевая заметить, как тот отворачивает голову. Эта игра между ними тоже присутствовала часто.

Набравшись смелости, Дориан подсел ближе к старшему и, взяв его за руку, спросил:

– Почему ты всё время отворачиваешься от меня?

– Я не отворачиваюсь.

– Я же вижу.

Словно доказывая, что младший заблуждается, Леон повернул голову, несколько секунд скользя взглядом по его лицу, и снова отвернулся.

Дориан уже попросту не знал, о чём говорить. Рассказать что-то? Было похоже на то, что Леону ничего не было интересно. Спросить? А смысл? Да и о чём спрашивать…

«Как же ты справлялся с моим молчанием? – с грустью подумал младший, смотря на профиль близнеца: самого родного на всём белом свете, но сейчас такого далёкого. – И ведь справился…».

Вечер прошёл всё так же, напряжённо, увязая в молчании. В конце концов, Дориан ушёл к себе. Он уже попросту не знал, что делать. Ощущение непонимания навязчиво преследовало, мешая нормально дышать. Как вести себя, что говорить, что можно делать, а чего нельзя – ответа ни на один из этих вопросов не было, их было попросту некому дать. Полная растерянность. И Дориан метался в ней из стороны в сторону, пытался всё делать правильно, а в итоге ещё больше запутывался, оставался в итоге ни с чем и каждое утро начинал всё с начала, как-то по-новому, но всё с тем же результатом.

Это было подобно битью об глухую бетонную стену, и от набитых шишек уже болел не лоб, но душа. Дориана убивало молчание Леона и ведь он видел/чувствовал, да чёрт побери, слышал, что тот о чём-то молчит. Очень часто молчит. Почти постоянно. И в ответ на вопрос о том, почему он молчит, старший тоже молчал или в лучшем случае говорил что-то нейтральное, ни к чему не обязывающее. Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно.

После такого дня возвращаться к брату и ложиться вместе с ним спать было как-то неловко. Но Дориан ведь пообещал, что будет спать с Леоном, а забывать о собственных словах не хотелось. И нужно было показывать-показывать-показывать старшему, что он – с ним.

В комнате старшего играл включенный телевизор, а сам Леон лежал на кровати на спине, глядя в потолок. На тумбочке лежала нотная тетрадь с парой неразборчивых каракуль на белоснежном развороте, на полу валялся скомканный лист.

– Пишешь что-то? – поинтересовался Дориан, заглянув в тетрадь.

– Да, хотел что-нибудь сочинить, но вдохновения нет.

Младший кивнул и сел на край кровати, подобрал брошенный черновик.

– Можно мне посмотреть? – спросил он.

– Не надо. Там нет ничего стоящего.

– Почему ты так в этом уверен? Самого себя трудно оценивать. Я вон в написанных текстах тоже вечно сомневаюсь, потому и бегу к тебе за оценкой.

Леон наконец-то посмотрел на младшего, так, будто хотел что-то ответить, но так и не сделал этого.

– Выбрось, пожалуйста, – попросил он, снова отвернувшись к потолку.

– Хорошо, но сначала я всё-таки посмотрю.

Вздохнув, Леон сел и забрал бумажный комок из рук близнеца.

– Я же говорю, там полная бессмыслица, – он отправил черновик в мусорную корзину и вернулся на кровать.

– Я спать собираюсь ложиться, – добавил Леон через какое-то время

– Хорошо. Я для этого и пришёл.

Леон повернул голову к близнецу, в его взгляде ясно читалось: «Только для этого?», но он отвернулся и, начав раздеваться, спросил о другом:

– А почему ты у себя не лёг спать? Я думал, ты уже не вернёшься.

– Потому что я сказал, что буду спать с тобой, – ответил младший и тоже встал с кровати, снял тонкий свитер. – И как я мог не вернуться? Не говори глупостей.

– Без контроля меня оставлять боишься?

«Себя боюсь оставлять», – невольно подумал Дориан и, слегка мотнув головой в попытке отбросить ненужные мысли, ответил:

– Нет, я тебе доверяю. Но мне так спокойнее, когда ты рядом. А что, ты против?

– Нет, но…

– Что?

Дориан остановился, чуть стянув штаны с бёдер, внимательно и с лёгкой опаской посмотрел на старшего. А вдруг прогонит?

– Мне кажется немного странным, что мы спим вместе, – всё-таки договорил Леон, чуть хмурясь, будто не был до конца уверен в собственных словах.

– А что в этом странного? Ничего странного! – голос невольно подскочил; кого Дориан пытался убедить: близнеца или всё же себя?

– Странно, что ты так рьяно стремишься быть рядом со мной.

Дориан подошёл к кровати и упёрся ладонями в матрас по бокам от бёдер брата, внимательно смотря ему в глаза. Впервые за несколько месяцев они оказались на столь близком расстоянии.

– Я не могу иначе, – серьёзно ответил младший, – понимаешь?

Леон молчал несколько секунд, взгляд его чуть бегал, словно он пытался что-то прочитать в глазах близнеца. И внезапно Дориана посетила мысль о том, что, может быть, если не получается сблизиться душевно, нужно сделать это физически. Ему же это помогло. И они были так близко сейчас; взгляд невольно опустился к губам старшего.

Но Леон не дал ему возможности подумать: быть или не быть, отсел, взбил подушку, хоть та в этом и не нуждалась, и лёг, сразу же закрывая глаза. Тяжело вздохнув, Дориан избавил себя от штанов и носков и лёг рядом, осторожно придвинулся поближе, но сохранил между ними некоторое расстояние. Подпёр голову рукой, разглядывая близнеца. Густые тёмные брови, аккуратный нос, пухлые, но плотно сжатые сейчас губы. Это же самое Дориан видел всякий раз, когда смотрел в зеркало, даже горько-шоколадные волосы, которые уже отросли.

Взгляд скользнул ниже, по подбородку и шее, остановившись на шраме на груди длиной около двадцати сантиметров. Воображение, не спросив разрешения, нарисовало картину того, как Леон лежал на операционном столе с вскрытой грудной клеткой, как врачи делали всё возможное, чтобы спасти его, и пульс медленно падал.

Дориан будто видел всё это вживую. И следом вспомнилось то, как у Леона остановилось сердце, как он ощущал это, и кровь стыла в венах. В груди всё сжалось в ответ на эту память.

«Как же у меня сердце не остановилось тогда вместе с твоим?», – с горечью и болью подумал младший.

Леон дотянулся до выключателя и погасил свет, пряча их обоих во тьме, покуда глаза не привыкнут. Беззвучно вздохнув, Дориан опустил голову на подушку, несмело и почти невесомо скользнул кончиками пальцев по боку близнеца и положил ладонь ему на грудь. Под нею ощущался грубый рубец, а из-под него обласкивал кожу мерный, самый нужный на свете пульс.

Второй рукой Дориан коснулся рубца на своём левом боку. Теперь у них обоих были шрамы, но у каждого свои. Несовершенные отражения.

 
«Ты можешь смотреться в меня, как в зеркало;
Даже если темно и мутно,
Даже если нет уверенности, что наступит утро;
Смотри, и я тебя не подведу»
 

Дориан тихо пропел эти строки про себя и точно знал, что наутро он их не забудет. Это станет ещё одним пронзительным хитом с их нового альбома, который мир когда-нибудь услышит.

Леон перевернулся на бок, отворачиваясь от близнеца, и младший тотчас тронул его за руку, ласково говоря:

– Леон, не ложись так, больно же будет.

Старший не отреагировал. Притворяется, что спит, Дориан это чётко понимал. Но ничего поделать не мог. Пропасть меж ними – она и есть пропасть, и все с трудом возводимые над ней мосты с треском осыпались в бездну.

Дориан придвинулся ближе к старшему, но всё равно оставил меж ними сантиметры расстояния, которые ощущались лютым холодом. Телу не хватало тепла. А душе… не хватало всего.

Ещё несколько минут посмотрев на затылок Леона, уже различимый во тьме, младший закрыл глаза. В эту ночь ему снились – они. Сумасбродные, громкие, полные улыбок и счастливые. И эта ускользнувшая реальность из сна была настолько прекрасна, что пробуждение принесло боль.

Снова резкий белый свет пробивался через тяжёлые веки. Без пятнадцати девять утра. Груз обязанностей и ответственности, вновь навалившийся ещё до того, как успел открыть глаза. И необходимость покидать тёплую постель, как бы ни хотелось ещё поспать.

Глава 24

Дориан стоял, опёршись на края раковины, и сверлил взглядом своё отражение в зеркале. Взлохмаченные, ещё влажные после душа волосы, тёмные круги под глазами от постоянного недосыпа и душевного опустошения. Заострившиеся плечи и ключицы, которые сейчас не скрывала одежда, он часто недоедал или пропускал приёмы пищи вовсе, потому что долг звал: двадцать четыре часа в сутки, в режиме нон-стоп. Да и нервное напряжение сказывалось и накладывало свой отпечаток.

Было жалко себя, и Дориан не узнавал этот пустой, усталый и совершенно растерянный взгляд. Будто кто-то открыл кран с силами, и теперь внутри не осталось ни капли. И это было правдой.

У Дориана уже не осталось ни моральных, ни физических сил бороться с тем, что было сильнее его, с тем, чего он попросту не понимал, в чём барахтался, как в болоте и медленно шёл ко дну, а ведь должен был спасать. Снова.

– Прости меня, Лео, – едва слышно прошептал Дориан. – Я никудышный брат. Я слабак… – он опустил голову и сжал края раковины до побелевших костяшек.

Слабак. Всего одно слово и в нём вся суть. Он не справлялся со свалившейся на них бедой. Не справлялся настолько катастрофически, что вовсе не хотелось выходить из этой комнаты-бункера в реальный мир: лечь в ванну и утопиться.

Все его жизнерадостность, оптимизм и энтузиазм были лишь показной игрой для одного зрителя, для двух и больше, когда к ним приходили друзья. Он ведь должен быть сильным, должен, чёрт побери! Но он не мог.

Всем сердцем Дориан верил, что сумеет справиться и поднять Леона, как тот когда-то поднял его. Потом просто верил в то, что всё образуется. А теперь оставалось только справляться безо всяких высокопарных философских речей и прочей ерунды. Сжимая кулаки и стискивая зубы, задыхаясь от понимания того, что никудышный из тебя герой, спаситель и просто помощник.

И ведь Дориан знал это, успел убедиться на собственном опыте дрянных поступков, что в одиночку он не справляется с проблемами близнеца. Он может справиться с проблемами всего мира, перевернуть его с ног на голову, но только вместе с ним, Леоном. А без него он был слаб и потерян. Но Дориан упрямо верил в то, что сумеет исправиться и на этот раз не подведёт брата, второй шанс ведь никогда не даётся просто так.

Но второй шанс был дан, а измениться Дориан не сумел. Он всё так же метался из стороны в сторону, пытался делать всё, из чего в результате получалось ничего, и только на словах всё было хорошо. А на деле под рёбрами жизнь уже рыла могилу. Для них обоих, что страшнее всего, ведь если он не сумеет вытащить близнеца, то и никто не сможет, и они затеряются во тьме, за которой следует небытиё.

«Леон, Господи, как же ты справлялся с этим? – мысль вместе с судорожным, задушенным всхлипом. – Если бы ты только мог рассказать мне об этом, научить… Я не могу без твоего примера. Я не могу без твоего плеча…».

Дориан обнял себя за плечи и сел на пол рядом с умывальником, подобрал колени к груди. Потерянный и разбитый, пережёванный обстоятельствами, которые были сильнее него. Не плохой и не хороший, просто маленький мальчик в теле взрослого мужчины, привыкший к тому, что рядом всегда есть сильный старший брат. Брат, который убережёт от всех бед и трудностей, разделит их с ним и они сразу станут незначительными. Так было с самых первых лет жизни, и не нужно было ни о чём волноваться: можно было капризно дуть губки или победно смотреть на обидчика, который, понятное дело, не в силах выстоять против двоих. Можно было делать всё, что угодно, даже самому нарываться на неприятности – что Дориан нередко и делал, потому что рядом тот, кто всегда поддержит, пусть даже в ущерб себе. Тот, кто будет рвать за тебя горло криками и без раздумий кидаться в драку. Старший брат, брат-близнец.

И двенадцать минут разницы не могут ничего значить. Но на самом деле они значили больше, чем можно было себе представить. Дориан всегда был слабее и чувствительнее, даже в чём-то нежнее. Потому что он – младший. Это его роль, вплетённая в материю души, и другого от него никто не требовал. Другого быть попросту не могло. Они ведь две половинки, идеально дополняющие друг друга, отражающие друг друга миллионами оттенков и полутонов. Неделимые.

А теперь все оттенки смазались, краски высохли и цвета стали серыми. Теперь не было обмена энергией и подпитки друг другом – даже вечный двигатель может сломаться – только холодная стена меж ними и ощущение собственного бессилия.

А сил действительно не было. Они иссякли ещё тогда, когда Леон был в коме. Потом один за другим теряли свой заряд запасные генераторы, работающие на чистой надежде, светлом желании помочь близнецу восстановиться и гнусном чувстве вины, и вот сейчас совсем ничего не осталось. Дориан не знал, откуда брал силы: высасывал их из собственной крови, выжимал душу на алтарь необходимости хотя бы делать вид, что он знает, что делает, и у него хватит сил для того, чтобы пройти этот путь до конца. О том же, чтобы не казаться сильным, а быть им, уже даже речи не шло. Продержаться бы ещё один день, не сойти с ума от безысходности и не показать Леону собственной слабости и никчемности. А ведь на самом деле хотелось упасть перед близнецом на колени, обхватить за ноги и плакать навзрыд о том, что не может без его плеча.

Леон держался когда-то долгие восемь месяцев, а теперь не прошло и месяца с тех пор, как они вернулись домой, а Дориан уже чувствовал себя так, будто вот-вот развалится на части. Он уже ощущал, как разваливается. Но нужно было продолжать жить во что бы то ни стало. Жить, держаться и бороться. И пусть это будет последним свершением в жизни, но он должен выстоять до конца.

Дориан твердил себе это, убеждал, а у самого по щекам катились слёзы. Он уже не мог заставить себя поверить в то, что он справится, и что у него хватит сил. Их было попросту неоткуда выжимать. И Дориан клял себя за это и ругал последними словами, но всё чаще в те моменты, когда становилось особенно сложно и непонятно, он задумывался о том, чтобы принять что-то расслабляющие, придающее сил. Помнил же, где покупать.

«Я слабый, Лео, прости меня, – мысленно произносил Дориан, уткнувшись лицом в колени, дрожа не то от холода, не то от накатывающей истерики. – Я не умею быть сильным без тебя. Я вообще никогда не умел быть сильным. Я умею только бесконечно трепать языком, а когда доходит до дела, бегу к тебе. А теперь ты мне не поможешь. И я боюсь, что просто не выдержу и подведу тебя. Я вены хочу вскрыть… – он всхлипнул и растёр слёзы по щеке, – настолько мне страшно и тяжело. Мне стыдно за то, что я такой слабак и трус, но я ничего не могу с собой поделать. У меня совсем не осталось сил, Леон. Я растерян и напуган без тебя, хоть и с тобой…».

Из-за своих тщательно давимых рыданий и надрывных мыслей Дориан не заметил, как приоткрылась дверь. Леон замер, смотря через узкий проём на такого разбитого, вздрагивающего от слёз близнеца. Взгляд его мрачнел с каждой секундой, с каждым задушенным всхлипом младшего, брови сдвинулись к переносице, выдавая ту тяжесть, что была на душе.

Отвести глаза было слишком тяжело, хоть смотреть на это было попросту невыносимо. Вот он, Дориан, тот, кто, как заводная игрушка, прыгал вокруг него и тянул наверх, кто не унывал, был и золушкой, и шутом, и рукой, что не позволит упасть. Вот и сняты маски, и его солнечный, уверенный во всём самом лучшем близнец сидел на полу, забившись под раковину, и давился слезами, не зная того, что за ним наблюдают, и потому не пряча себя за улыбкой.

Так и оставшись незамеченным, Леон тихо закрыл дверь и ушёл. До слуха донёсся лёгкий щелчок, пробившийся через пелену всхлипов, и Дориан вскинул голову, вмиг перестав плакать, широко распахнутыми глазами смотря на дверь.

Послышалось или нет, но всё, перерыв окончен, хватит себя жалеть и сопли распускать. Умывшись ледяной водой, чтобы стереть следы душевной слабости, Дориан надел футболку и пошёл к Леону.

– Леон, ты заходил ко мне в ванную? – спокойно поинтересовался он, зайдя в комнату.

Леон оторвался от ноутбука и поднял к младшему взгляд.

– Нет, не заходил. А что?

– Ничего, – Дориан пожал плечами и тоже сел на кровать. – Просто мне показалось, что закрывалась дверь. Послышалось, наверное.

– Да, наверное.