Текст книги "Королева острова"

Часть третья
Противостояние

Я защищала свою жизнь и свою правду.

Доминика, 1784. Смятение

В Розо, на острове Доминика, солнце грело совсем иначе. Было так же жарко и солнечно, как в Демераре, но воздух казался менее сухим, более снисходительным к моей коже. Берега на западной стороне Доминики не были болотистыми, как уверял Полк. Он хотел, чтобы мы остались в Обители.

Но мой дорогой друг оказался прав насчет пения в заливе.

Йо-йо-йо…

Мужские голоса с тягучим акцентом сливались с ветром. Рабы, одетые лишь в коричневые набедренные повязки, стояли рядами по двое вдоль бортов глубоко сидящей лодки.

Йо-йо-йо…

Их печаль пронзила меня до глубины души. Их ждала горькая участь. Они не ведали о грядущих страданиях.

Их еще не продали как животных.

Они еще не знали сапога надсмотрщика.

Йо-йо-йо…

Мне потребовалось четырнадцать лет, чтобы очнуться, прибыть в эту вольную гавань и подтвердить свою свободу.

– Мисс Долли?

Подошел капитан Оуэн. Он уже попрощался с Эдвардом и Шарлоттой. Китти спровадила его ко мне.

Довольный и веселый капитан не обратил внимания на ворчание моей сестры. Он подвел меня ближе к причалу.

– Долли, капитан Томас привезет с Монтсеррата ваших мать и дочь. Он уже должен быть здесь, но я не могу больше ждать. Мне нужно отправляться на Барбадос…

Мыслями я вновь умчалась к певцам, разделяя их боль. На время я забыла об Оуэне.

Я отряхнула песок с его лацкана.

– Со мной все будет хорошо, сэр. Не задерживайтесь. Спасибо, что привезли нас сюда.

– Подумайте, о чем я вас спрашивал, дорогая. Я вернусь через месяц. Может быть, тогда вы выйдете за меня?

Поинтересуйся я у него, как католичка и прихожанин англиканской церкви могут пожениться, он бы решил, что я отнеслась к его предложению всерьез.

Поэтому я просто похлопала его по руке:

– Дайте мне привыкнуть к свободе, капитан Оуэн, к полной свободе.

Он зашагал к своему пришвартованному шлюпу, а я помахала ему с энтузиазмом женщины, которая переспала с другом и обнаружила у него нехватку опыта. Не знаю, о чем я думала, ложась с ним.

Хотя это неправда.

Я точно понимала, что делаю и почему. Я нравилась капитану, казалось, это самый простой способ забыть Келлса. Кроме того, имя капитана можно внести в метрики, если мои регулы снова запоздают. Я ни за что не позволю Джону Козевельду Келлсу забрать еще одного моего ребенка.

– Тебе правда нравится капитан Оуэн? – Ко мне медленно подошла Китти. Широкие сандалии, коричневая юбка и зеленая блуза – высказывая свое мнение, сестра казалась другой, чуть более взрослой. С тех пор как мы покинули Обитель, она делала это все чаще.

– Он славный.

– Полк говорит, он зарится на твою долю поместья Фодена. Полк хороший. Не все мужчины негожие.

Она снова упомянула Полка. Третий раз за неделю. Я и не заметила, как они сдружились. Я была поглощена Келлсом, делами, послеродовой хандрой и мало что замечала.

– Думаю, Полк прав, Долли.

Фоден оставил мне пять тысяч фунтов – небольшое состояние. Состояние, которое быстро уйдет на пропитание, одежду и жилье для моей семьи.

Я засучила рукава, чтобы кожа впитала больше солнца.

– Мистер Фоден велел мне быть осмотрительной. Я пользуюсь услугами его поверенных.

Очень дорогих поверенных. Когда все члены семьи будут свободны, я придумаю, как развернуть свое дело здесь, в Розо.

Китти прильнула ко мне.

– Я тоскую по Келлсу и малышке. Я люблю детей.

Я кивнула, но слово «тоска» не описывало моего состояния. Каждый раз, когда я делала вдох, моя пустая грудь хрипела от утраты.

– Я… Сейчас нам надо уладить все с па. Ты готова, ласточка?

Китти склонила голову, и я поцеловала ее в лоб.

– Перед тем как мы уехали из Обители, наставник Шарлотты и Эдварда показал мне, как пишется слово «свободный». Я смогу разобрать его в бумагах.

В глазах Китти отразились тени, и я испугалась за надежность ее все еще девятилетнего внутреннего мира. Чтобы заставить Китти улыбнуться, я развернула сестру, указала на пляж Розо с черным песком, а потом на горы.

– Посмотри-ка на эти склоны. Говорят, там часто идут дожди, но здесь их совсем немного.

Над вершинами, словно воротник, плыла дымка.

– Это пар. Он исходит от зазубренных пиков, что испускают горячее дыхание земли.

– Нехорошо-то как, Долли. Может, нам лучше остаться на берегу.

Я закружила сестренку в аллеманде, быстрее и быстрее, пока она не засмеялась. Мы остановились и направились к Шарлотте и Эдварду.

Они были несчастны. Моя дочь не хотела уезжать из Обители. Шарлотта расплакалась, когда я сказала ей, что больше она не увидит папу Келлса. Эдвард, мой стойкий четырехлетний сынок, утер со щек несколько слезинок. Я думала, Келлс любит его, но тот пожертвовал нашим чернокожим, предпочтя солгать о происхождении белокожей Катарины.

Позади прошла толпа женщин, красивых женщин, с лицами смуглыми, черными и светло-коричневыми, умных женщин, с бусами, обнимающими их шеи, и шляпами, прикрывающими головы.

– Я хочу делать ожерелья, Долли.

– То, которое ты мне сделала, – настоящее сокровище, Китти. Я хочу купить нам шляпки.

Эдвард потрогал свою макушку.

– И мне, мама!

– Конечно.

– Черную, мама! – запрыгал Эдвард.

Шарлотта закатила глаза. Она не понимала, в чем важность шляпы, только то, что черная треуголка Келлса исчезла.

Вздохнув, я повернулась к морю. На ряби волн мелькали проблески зелени и золота.

Йо-йо-йо…

– Как думаешь, мама сильно изменилась? Долли, она нас узнает? А Лиззи?

Этот вопрос о Лиззи постоянно мучил меня, как теперь будут мучить мысли о Катарине. Смогут ли мои дети, любой мой ребенок, когда-нибудь меня простить? О Катарина, я слабо сражалась, потому что…

Йо-йо-йо…

Потому что в глубине души думала, что белый мир и белая мать, которая никогда не была в рабстве, – лучше.

Я никогда себя не прощу. Никогда.

– Долли… Ты плачешь.

– Нет! – Я вытерла глаза. – Просто песок попал.

Шарлотта, ей было уже тринадцать лет, подошла ко мне, шаркая сандалиями и едва не наступая на подол белого платья с вышитыми цветами лотоса, платья для праздных прогулок или танцев.

– Можно написать папе Келлсу?

– Я узнаю адрес…

Эдвард дышал с присвистом. В этом влажном воздухе дыхание у него сделалось тяжелее.

– А еще долго?

Я присела и поправила его оливково-зеленую курточку.

– Мами тебя вылечит. У нее много лекарств.

– Да, наша мама это умеет! – положила мне руку на плечо Китти.

Я посмотрела на одобрительную улыбку сестры и подумала, как поведет себя мама. Понравится ли ей беспечная Китти, какой она стала сейчас, или ма будет оплакивать боевую Китти, которая исчезла?

Доминика, 1784. Семья

На горизонте показалась лодка, что становилась все больше по мере приближения. Люди на ней смахивали на муравьев.

Мами, Лиззи и па…

И Николас?

Нет. Нет. Нет.

Китти сжала мою руку.

– Корабль, Долли!

У меня задрожали колени, во рту, как слюна, разлился горький вкус предательства. Громыхнул выстрел. Пение тут же оборвалось. Рабов столкнули вниз, похоронив в брюхе корабля.

Смерть. Я умру, если явится Николас или потребуется его присутствие.

Пока мои документы не будут заверены, я не смогу даже сглотнуть, не сумею успокоиться.

Корабль – шлюп – обогнул песчаную отмель и подошел к причалу. Большие белые паруса крепились к выкрашенной в синий цвет мачте – будто они были частью неба.

На палубе стояли капитан, моя мать, мой отец, девушка и юноша… но без Николаса.

Николаса там не было.

Я глотнула воздуха и потерла разгоряченную грудь. Корабль коснулся причала.

Мама, моя мами, замахала мне. Оранжевая юбка из грубой ткани ниспадала с пополневшей талии. Оранжевый платок прикрывал волосы, в которых стало больше седины. Ноги – босые.

Я все это изменю.

А девушка, которая сидела с ней рядом, почти прячась, – моя Лиззи? Должно быть, это моя пятнадцатилетняя дочь, которую я покинула так давно. Я пошла к ним. Па выбрался из лодки и снял соломенную шляпу, обнажив седые волосы. Он хмурился. Я едва не поскользнулась, чудом удалось остаться на ногах.

Он передумал? Неужели увидел мою дорогую одежду, мои туфли и решил, что может запросить больше?

Мужчина, который правил кораблем, зацепил канат за столб. Ступив на причал, он завязал его узлом.

– Неужто тут зрители? – мягко, почти спокойно укорил меня капитан, потом смерил внимательным взглядом и улыбнулся. – Стойте на месте, мэм. Тут скользко.

Закончив вязать узлы, он спустился в шлюп и помог моей матери выбраться на причал. Забыв обо всем, я помчалась к ней. Слезы, не выплаканные годами, потекли по щекам.

– Мами!

– Долли… Моя Долли.

Окунувшись в объятия матери, я жадно впитывала стук ее сердца, звук голоса, ее силу. Она вела себя сдержанно, и я ее понимала. Затем я услышала, как девушка благодарит капитана.

– Мама? – тоненький голосок обращался ко мне.

– Лиззи? – Я отошла от матери к девушке, что стояла неподалеку. Стройной, с золотистой кожей и маленьким крючковатым носом. Юбка у нее была красно-зеленая, а блуза – голубая с желтыми цветами. На ногах – туфли. Па купил ей светлые туфельки.

– Моя малышка? Моя Лиззи…

Высокий темноволосый юноша отпустил ее. Я обняла девчушку, но она была уже не маленькая. Из плоти и крови, и с формами, которые блуза едва прикрывала. Она была старше, чем я, когда родила ее.

– Я люблю тебя, девочка.

Должно быть, я говорила это тысячу раз. Тысячу и один.

– Мама… Бабуля сказала… Дедушка сказал, что ты жива.

Поглаживая ее бледные щеки, я кивнула.

– Столько лет в разлуке.

Она была ирландской розой – с моими глубоко посаженными глазами, дедушкиным носом, а от Николаса ничего, совсем ничего.

– Если бы я могла остаться с тобой, я бы осталась.

– Да, бабуля сказала, что ты должна была уехать.

Мами подошла к Китти, Эдварду и моей Шарлотте и принялась обнимать и целовать их.

– Кхм-кхм… – откашлялся темноволосый юноша, будто был важной персоной.

Келлс знакомил меня с губернаторами колонии и финансистами. Они не прочищали горло. Демонстрировали свою власть менее очевидно: серебряными пуговицами, шелком, гибкой политикой.

– Мама, – сказала моя дочь. – Это Джон Коксолл. Сын Джона Кавелеро Коксолла.

Юноша происходил из богатой монтсерратской семьи, как и Туиты. Он положил руку Лиззи на свою, и дочь покраснела.

– Когда закончишь свои дела в Розо, пришли за мной на Лонг-лейн, 22. Где вы остановитесь?

– Она будет на Ганновер-стрит. Я арендовала дом. Приходите с визитом.

– Благодарю, мэм. – Коксолл кивнул мне, затем повернулся к Лиззи и поклонился.

Мне это понравилось. Понравился знак уважения, напомнивший мне, что я этого достойна, даже со своим прошлым.

– Могу я вас проводить?

– Пусть идет, Долли, а мне бы с тобой словом перемолвиться, – вмешался па.

Живот у меня снова скрутило, но следовало выслушать отца, прежде чем он отведет меня к поверенному.

– Хорошо. Китти, веди их. Мы с па догоним.

– Из них выйдет славная пара. – Па горделиво ухмыльнулся. Он стоял у края причала между мной и бескрайним морским простором. Па постарел. Глаза, спрятанные за толстыми, как бутылочное стекло, линзами, выглядели чудно.

– Давай догонять остальных, па… – Слишком быстро развернувшись, я поскользнулась и полетела на причал. У меня перехватило дыхание, когда меня поймали и подняли, как призовую рыбу.

– Полегче, женщина. – Крепкий капитан лодки держал меня. Он повернулся к моему па: – Она красавица. Пламенная, как и ваша внучка.

– Отпустите меня, пока мои пламенные глаза вас не сожгли.

– Уже сожгли, мэм. – Он поддержал меня за локоть. – Просто какое-никакое подспорье.

В его шепоте слышались креольские нотки, будто британец насмехался над островитянами.

Потом он рассмеялся, и смех его был звучным и густым, как сладкий кларет.

Я поправила платье, разгладила атласную юбку.

– Капитан…

Он вытащил из лодки сундук, дорожный сундук моего отца.

– Томас. Джозеф Томас из Гренады, мэм.

Па поставил ногу на обитый кожей ящик.

– Больно ты шустрая, Долли! Всегда такая была.

Они с Томасом хохотнули. Как по мне, оба могли проваливать к дьяволу.

– Моя Долли, ты сделала то, что я не смог.

Не смог или не захотел?

Па ущипнул меня за подбородок. Понял ли он, как во мне бурлит пар?

– Моей куколке нечего сказать? Прошло столько времени.

Пальцы сами сжались в кулаки. Надо бы отчихвостить его за то, что оставил меня на поругание брату!

Капитан подтолкнул меня.

– Кажется, вам следует поторопиться, чтобы подготовиться к завтрашней важной встрече в конторе «Брейшоу и Бейтс».

Па отодвинулся и стал возиться со своим сундуком, больше не обращая на меня внимания.

– Хорошая девочка.

От ласковой насмешки капитана во рту появился привкус рвоты. Я уже повернулась сказать ему, чтобы спрыгнул с причала, но увидела кое-что в его прищуренных глазах цвета морской синевы.

Предупреждение.

Па перевернул сундук и поставил на него ногу.

– Завтра важный день. Не знаю, как ты это сделала – нашла деньги. Это большой шаг к независимости, ты будешь заботиться о своей матери и об остальных.

– Я справлюсь, па.

– Какая вы храбрая, мисс Долл. – Затянув последний узел на канате, капитан Томас встал. – Я много слышал о вас от вашей матери и моего старого партнера, мистера Фодена. Он хорошо описал вас – светлые глаза и кожа цвета полуночи.

– Да, она такая! Моя Долли всегда была особенной, особенной и отважной. А еще она отлично считает, прям как я! – Па хвастливо ухмыльнулся, и на миг мне снова стало семь, когда я сидела на задке его повозки, наслаждаясь похвалой.

Похвалой, из-за которой Николас меня возненавидел.

– Неделя. Это самый ранний срок, когда я смогу отвезти вас обратно на Монтсеррат. – Он снова бросил на меня взгляд. – Семь дней – долгий срок, чтобы передумать.

На сей раз я поняла. Капитан определенно предупреждал меня насчет отца.

– Па, увидимся завтра в конторе твоих поверенных.

Он коснулся моего локтя – я не успела отстраниться.

– Постой, Долли. Когда все закончится… – Па схватился за шею. На лице снова расцвела сладенькая улыбочка. – Я хочу, чтобы Бетти вернулась со мной. И Лиззи тоже. Думаю, так будет лучше. Убеди свою мать.

Я посмотрела на него добрым взглядом, самым добрым, каким могла, а сама подумала: «Сделаю все, чтобы мами и Лиззи остались насовсем».

Доминика, 1784. Союзник

Я заплакала во сне, проснулась и потянулась к Катарине. Моя крошка, она ищет меня или уже перестала?

Китти и Эдвард спали со мной в кровати с балдахином, такая же была у меня в Обители. Сестренка, чье лицо скрывалось под подушкой, вдруг вскочила и обняла меня.

– Сегодня тот самый день, Долли! Свобода! Как вернешься, уж мы повеселимся. Вот бы Полка сюда! Он бы играл на банджо, а ты плясала.

Я не торопясь надела блузу цвета манго. Затягивая спереди шнуровку корсета, я выдавила улыбку.

– Ты же не ходишь на танцы.

Она снова забралась в постель и подтолкнула в мою сторону ноги Эдварда. Малыш захрапел еще громче.

– Может, и танцевала бы, будь здесь Полк.

Надеждой, что звенела в ее голосе, я заполнила дыру в груди.

– Посмотрим.

Я вышла в коридор и проверила Шарлотту и Лиззи, которые спали в одной комнате, потом заглянула к мами. Она спала, растянувшись на постели.

Я задумалась, доводилось ли мами ночевать в кровати, кроме тех дней, когда за ней посылал па… Я с радостью отдала ей лучшую спальню.

Она не могла вернуться к па – особенно после того как я ее освобожу.

С шарфом в руке, подписанными документами на выкуп и большой сумкой, с которой я приехала на Монтсеррат, я направилась к мистеру Бейтсу.

Утреннее солнце поблескивало на глянцевых красных ставнях домов. Розо – это бесконечная сетка улиц. Будет ли наш дом здесь таким же чудесным, как Обитель?

Я остановилась посреди мощенной булыжником улицы, схватившись за грудь и задыхаясь, будто от жары.

Почему я должна скучать по Келлсу больше, чем он скучает по мне?

Почему в этот самый важный день моей жизни я одинока?

– Хотите купить, мисс?

Пожилая дама за прилавком складывала рулоны ткани – они выглядели будто радуга, спустившаяся до земли.

Очень мило, но я приберегла свободные деньги на шляпы, чтобы продемонстрировать наш новый статус.

– У вас есть треуголки или капоры?

На голове черной как смоль торговки красовался золотистый шарф с узлом, завязанным спереди. Кончик, продетый через него, торчал вверх, словно копье. Я уже видела женщин в подобных головных уборах.

– На рынках Демерары дамы, у которых есть дружок, носят шарфы, как у вас. Но мне нужны шляпки.

Дама улыбнулась.

– С тайным посланием? Wacht me op de hoek?[39]39
  Подожди меня на углу, милый (нид.).


[Закрыть] Тебе на именины?– Она поднялась и указала в нужную сторону.– Drie hokjes beneden[40]40
  Дальше, через три палатки (нид.).


[Закрыть].

Ее голландский был чудесен; я еще больше затосковала по Демераре, по всем моим клиентам.

– Да, мэм. Я пройдусь до той палатки.

Повернувшись, я врезалась в капитана Томаса.

– Простите.

– Ничего, Долл. Наслаждаетесь прогулкой по Старому рынку? – широко и лениво улыбнулся он.

– Да. Большинство людей зовут меня Долли. Мисс Долли.

Его коричневый сюртук был в два раза больше, чем нужно, хотя для такого крупного мужчины это было непросто. Жилет прямой, без складок и вышивки.

– Х-м-м… Долли – очень ласковое имя, будто для ребенка.

Он осмотрел мое платье сверху донизу. Так и тянуло проверить, не распустился ли корсет, не расстегнулись ли где пуговицы.

– Я очень придирчива к тому, как меня называют. И добавьте «мисс». Мы не так уж хорошо знакомы.

– Очень жаль, что мы не так уж хорошо знакомы, – засмеялся капитан. На щеках его краснели пятна – от ранней или слишком поздней выпивки.

– Мило было столкнуться с вами, сэр.

Капитан Томас пошел за мной следом.

– Мисс Долл, у вас при себе документы?

– Да. – Я вытащила из своей сумки копию подписанного договора. – Смотрите!

– Это все, мэм?

Я толкнула его в крепкую грудь.

– А что еще мне нужно? Это все бумаги, которые дал мне Фоден.

Томас положил ладонь мне на руку.

– Успокойтесь. Никто не говорит, что этого недостаточно. Никто не говорит, что если соглашение пожелают признать недействительным, то могут попытаться заявить, будто вы оплачиваете вольную не своими средствами, а деньгами Фодена. Это бы означало, что никакого соглашения вовсе нет.

Потребовались все мои силы, чтобы дышать ровно.

– Спокойно, мисс Долл. – Он сжал мою руку, поддерживая. – Вы ж не с пустыми руками пришли.

– Что?

– Поговорка из дома. – Он показал пустые ладони. – Говорю, вы ж заработали свои деньги. Но вам нужны доказательства.

– Вроде конторской книги, сэр?

– Верно, только никто вам этого не скажет.

Песочные волосы, глаза цвета морской волны, рост немного выше, чем мне показалось на пристани, – капитан Томас, судя по всему, был хорошим человеком и весьма привлекательным.

– Будьте осмотрительны, мисс Долл.

– Это несправедливо. Я заработала эти деньги, всем пожертвовала. Должно быть достаточно моего слова.

– Только не в суде, где мужчины могут извратить прецеденты в своих целях. Уж я-то знаю, поскольку тоже мужчина и сведущ в области права.

Я не знала, как воспринимать его слова – как шутку или как предзнаменование.

– Так почему этот «никто» хочет помочь, раз он к тому же мужчина?

– Фоден и мне был другом. Он рассказывал о трудолюбивой, заботливой девушке, у которой есть большая мечта. Стыдно, если эти болваны ей сейчас помешают.

– Спасибо. А теперь мне нужно домой.

Он приподнял свою шляпу из тонкого коричневого фетра.

– Удачи, мисс Долл! Не опаздывайте. Бейтс предпочитает начинать вовремя.

Улыбнувшись на прощание Томасу, я поспешила в свой арендованный дом. Моя конторская книга – это все доказательства, что у меня имелись. Этого должно хватить.

Доминика, 1784. Страх

Когда я вернулась за конторской книгой, моя семья все еще спала. Кроме Лиззи. Она сидела в гостиной, забравшись с ногами на софу.

– Уже все?

– Еще нет.

Она уткнулась лицом в колени. Лиззи выглядела очень изящно в ночной сорочке Шарлотты, отделанной кружевом. Я подошла к столу, схватила книгу и сунула под мышку. Мне не нужно было поворачиваться: я и так знала, что дочь на меня смотрит. Не нужно было долго думать: я и так знала все ее вопросы.

– Это был выбор между жизнью и смертью. Лишь по этой причине я не взяла тебя с собой и не вернулась.

– Ты выбрала мою тетю, а не меня. И после всех этих лет это все еще выбор между жизнью и смертью.

Слова приглушались кружевами сорочки, но в них отчетливо звучала боль.

Все эти годы, проведенные вдали. Их никогда не вернуть. Мне нечем было утешить Лиззи – у меня была только правда.

– Мне требовалось заработать деньги, чтобы выкупить нас всех.

– Мой па говорит, что ты сумасбродка. Что тебе не нравится делать как велено.

– Почему это отец такое сказал? Он знает, я была ему хорошей дочерью.

– Мой па.

У меня скрутило живот. Она имела в виду Николаса.

– Из-за твоего па я и сбежала. Все, что он говорил, – ложь. Мой брат лжец.

Лиззи промолчала, но больше на меня не смотрела.

– Мне нужно сделать то, что я собиралась, – освободить нас. А потом мы побеседуем.

Она не отвечала до тех пор, пока я не оказалась у двери.

– Если ты вернешься, я с удовольствием выслушаю.

В голосе Лиззи сквозила горечь, но у Николаса было пятнадцать лет, чтобы отравить ее своим ядом. Я не хлопнула дверью, закрыла створку с мягким щелчком замка. Я понимала Лиззи, даже если она меня ненавидела.

* * *

На улицы Розо высыпало еще больше народа. В сердце всколыхнулась радость при виде темнокожих женщин в шляпах, свободных женщин, идущих рядом со всеми остальными. Лиззи займет среди них свое место.

Тогда она меня простит. Должна простить.

Все мои дочери однажды меня простят.

Я ускорила шаг, проходя мимо здания правительства. Солдаты были повсюду. Ели, пили и плясали всю ночь. Лучше так, чем воевать.

Святой отец пытался сохранить покой и не допустить мятежа. Этот остров был особенный, более вольнолюбивый, чем Демерара. На прошлой неделе я впервые побывала в церкви Нотр-Дам-дю-Бон-Порт. Служба шла в помещении, вел ее священник. Я приходила к одиннадцати, на молебен для рабов, а на следующей неделе пойду к девяти – на службу для свободных людей. На Доминике Бог был ко мне ближе, чем где бы то ни было. Здесь я смогу начать все сначала, начать свое дело, освободить сердце от Келлса.

Сворачивая с одной улочки на другую, я наткнулась на мощеную рыночную площадь с колодцем посредине. Каменные стенки, соломенная крыша и ведро. Вода в нем казалась прохладной, но даже в столь жаркий день ее никто не пил.

Должно быть, это знак, плохой знак.

Я попятилась, раскаленный воздух хлестнул по лицу. Я заставила себя повернуть за ветром. Тот привел меня в переулок к приземистому зданию с синими ставнями.

Надпись на вывеске выглядела для меня как закорючки, но номер был верный – двадцать четыре. Быстро постучав, я вошла. Из-за конторки вскочил юноша.

– Чем могу помочь?

– Я к мистеру Бейтсу. Чарльзу Бейтсу.

– Вы Дороти Кирван?

– Да.

Вид у юноши был ошеломленным.

– Что-то не так?

– Мисс Кирван мулатка, а вы…

– Сообщите это моему отцу, Эндрю Кирвану. Думаю, он придет сюда, чтобы закончить оформлять бумаги для моей вольной.

Юноша по-прежнему таращился на меня. Мне казалось, я привыкла, что люди смотрят на цвет моей кожи, но она – такая черная – была прекрасная и мягкая благодаря кокосовому маслу, а теперь ее украшали нарядная одежда и шелк. Уважение. Начиная с сегодняшнего дня я буду помнить, что заслужила его.

– Скажите мистеру…

В дверь вошел па.

– Долли, ты вовремя! Конечно, в такой день ты бы не стала опаздывать.

Молодой клерк отступил, кажется, даже поклонившись.

– Прошу прощения, мисс. Я сообщу мистеру Бейтсу.

Он исчез в комнате, закрыв за собой дверь.

– Что-то случилось, Долли?

– Нет, па. Просто меня здесь не знают. Придется это исправить.

– Собираешься остаться в Розо?

Ветер, церковь, авторитет Фодена – все говорило о том, что это место предназначено для меня.

– Да.

Из комнаты вышел клерк и сказал нам:

– Они вас примут.

Я направилась было по коридору, но па шагнул вперед.

– Я хочу, чтобы ты убедила свою мать и Лиззи вернуться со мной на Монтсеррат.

– Китти, Шарлотта и Эдвард еще мало с ними побыли, да и я тоже.

– Тогда вам всем тоже лучше вернуться.

Пожала ли я плечами, изменилось ли выражение моего лица? Конечно нет. Я примечала, что Келлс, занимаясь политикой, держал язык за зубами, но я – не он.

– Давай обсудим это позже?

– Хорошо. – Его тяжелые шаги последовали за мной в кабинет.

Мы вошли.

И тут наступил конец света, мой мир разбился вдребезги, как много лет назад. За столом меня ждал Николас, улыбаясь, будто уже победил.