Текст книги "Королева острова"

Доминика, 1789. Венчание

Маленькая часовня Нотр-Дам-дю-Бон-Порт была красиво убрана сальными свечами и белоснежными антуриумами. Очень подходящая обстановка для венчания моей милой Шарлотты.

– Я так переживаю, мама.

Я отошла от двери, что вела в комнатушку священника, и разгладила фату дочери. Ее сделали из коры лагетто, но кружевная сетка казалась шелковой. Я уложила ее, как было показано на картинках в журналах, которые присылал мистер Кинг. При взгляде на каждую страницу меня одолевали мечты о заморском плавании.

Шарлотта, облаченная в светло-голубое платье с серебристой вышивкой, покружилась, отчего пышные банты в складках шелка затрепетали. Словно бабочки на кустах гибискуса, они покрывали наряд от груди до самого низа.

– Как я выгляжу, мама?

– Как ангел.

Мами закрепила в волосах Шарлотты фату, приколов к блестящим прядям шпильками, что добавляло прическе высоты. Густые локоны были сплетены наподобие затейливой корзины и пахли кокосом.

– Это тебе. – Я вложила в ладонь дочери четки – кожаную веревку с красными и золотистыми бусинами, которую мама дала мне, когда я бежала с Монтсеррата. – Возьми их с собой и знай, что мы с мами всегда рядом.

Глаза моей несгибаемой матери заблестели.

Я ласково похлопала по дрожащей руке Шарлотты.

– Жан-Жозеф Федон тебя любит. Все будет хорошо.

Она кивнула, по щекам ее струились слезы.

– Мы теперь будем редко видеться…

– Гренада не так уж далеко. Я приеду к тебе, когда ты устроишься.

Я обняла ее, будто она вновь стала той малышкой, что я вынашивала давным-давно. Шарлотта негромко запела наш особенный гимн. Мами и я подхватили песню.

 
Rop tú mo baile.
Rop tú mo baile.
Rop tú mo baile.
 

– Этот союз благословлен самим Господом. Шарлотта, моя дорогая доченька… Все хорошо.

Я повернулась на стук в дверь, и мои глаза встретились с карими глазами Келлса.

– Долли…

Криво улыбнувшись, он снова произнес мое имя и поцеловал мне пальцы. Его белый жилет и узкие бриджи выглядели безупречно. Черный сюртук был коротким спереди и длинным сзади, как у Федонов в нашу первую встречу, никаких складок и причудливой вышивки. В черных волосах Келлса проглядывали серые пряди, но я сомневалась, что это пудра.

Наши глаза встретились, и в моей душе вспыхнул гнев. Я отошла в сторону и указала Келлсу на Шарлотту.

– Папа Келлс! – Моя дочь бросилась к нему и обняла. Он поднял ее фату и поцеловал в лоб. – Я так по тебе скучала. Скучала по нашей семье.

Это был ее день.

Весь жар, что разгорался у меня в глотке, каждое злое слово, что хотелось высказать, я оставила при себе.

– Пора начинать. Мне нужно сесть с Эдвардом и остальными.

– Святой отец уже пришел. Присаживайся, Долли. Я позабочусь о нашей красавице.

Вот так заявился и принялся распоряжаться? Затаив дыхание, я взяла ладонь Шарлотты и вложила в руку Келлса. Поскольку он оставил Катарину в Лондоне, желание хоть в чем-то ему уступить растаяло. Я поправила свою соломенную шляпку с пером цапли и вышла.

Женщины из рода Федон, а также братья и сестры сидели слева. Гордые люди в прекрасной одежде рубинового и темно-синего цвета. На другом ряду устроились Лиззи с Коксоллом и малышкой. Полк и миссис Рэндольф пришли вместе с мистером Бейтсом и его клерками. Возможно, это был один из редких случаев, когда цветные и белые сидели бок о бок в этой церкви.

И, должно быть, один из последних. На Доминику прибывало все больше британцев, к берегу причаливало все больше военных кораблей. Те же речи, после которых прекратились католические службы на Монтсеррате, все чаще звучали и здесь, от политиков и солдат, ходивших по улицам.

Странно, что наши богослужения пугали людей; наравне с тем, как я цеплялась за веру, которая считала меня человеком, однако не признавала мои права.

Неисповедимы пути Господни. Я направилась к Эдварду. К нам подошла мами, и мы заняли места рядом с Фрэнсис и кормилицей, державшей на руках Элизу. Китти улыбнулась мне, но села с Полком.

Жан-Жозеф Федон стоял возле брата. Оба были в белых бриджах и черных сюртуках с золотой тесьмой. Сияй у них на груди медали – сошли бы за королевских особ, вроде моего старого приятеля, капитана «Пегаса», принца Англии.

По храму пробежали легкие шепотки, и наступила тишина: Келлс подвел Шарлотту к алтарю.

Священник произнес нужные слова. Я промолчала, когда Козевельд отдавал мою дочь жениху. Затем он подошел и сел рядом со мной.

– Ты на славу потрудилась, Долли. – Он пожал руку Эдварду.

Сынок повел себя хорошо и не фыркнул на него.

– Я серьезно, Долли. Ты сумела произвести впечатление.

Я в его одобрении не нуждалась. И знала: уважения он ко мне не питает.

– Почему ты не привез Катарину?

– Она получает образование.

– Ей шесть, Келлс. Неужели так много уроков?

Я принялась копаться в ридикюле, ища носовой платок, и глупец вручил мне свой. Этот запах… Запах сладкого рома впитался в ткань, как в мои воспоминания о Демераре. Добрые воспоминания.

Я скомкала платок и бросила ему, а потом отодвинулась дальше. Он последовал за мной, медленно и легко, прижав меня плечом к краю скамьи.

– Катарина знает обо мне, Келлс? Говоришь ли ты ей, что я спрашиваю о ней в письмах Шарлотты?

– Она считает тебя своей крестной матерью, Долли.

Дыхание обожгло мне ноздри, горло пылало от слов, что я не смела произнести в церкви.

– Когда я ее увижу?

Он поджал губы, а потом накрыл мою руку своей ладонью.

– Я хотел поговорить с тобой позже, но все понял по твоим глазам. Знаю, ты меня ненавидишь. Я это заслужил, но все же хочу, чтобы ты вернулась со мной. Мне тебя не хватает.

Не думала, что он это скажет.

Не думала, что он хоть в чем-то признается.

Я не хотела плакать.

Не хотела. Не хотела. Я заплакала.

Он разгладил платок и промокнул мне щеки.

– Знаю, я слишком тороплюсь, но поплывем со мной на «Долусе». Позволь показать тебе мой мир – мой мир и Катарины.

– А что потом?

– Потом ты решишь, хочешь ли остаться.

Келлс явно это обдумывал. Составил план и просчитал детали, как делал раньше, занимаясь политикой.

– Я живу здесь, у меня есть обязанности.

– Зря мы расстались. Лишь с тобой я был счастлив.

– Мне нужно подумать.

Он прижал мою руку к своему бедру, но подался вперед:

– Ритуал…

Я повернулась и увидела, как жених вручает Шарлотте кольцо. Пара давала обещания любви и верности.

Рот наполнился горечью. Келлс превратил мои кишки в кашу.

– Объявляю вас мужем и женой. Мистер и миссис Федон.

Я бросилась к дочери и обняла ее и своего новоиспеченного зятя. Келлс стоял позади меня с таким видом, будто никогда не уезжал. Но это все же случилось, а значит, нельзя забывать о собственной боли, даже если я потеряю Катарину.

Доминика, 1789. Танец

Мой дом был полон народа, все ели черный торт и пили ром. Ром для празднования свадьбы моей дочери любезно предоставил Келлс.

Стулья, которые я позаимствовала у соседей, оставляли на побеленных стенах потертости. Мами стояла рядом со мной, и я опустила голову ей на плечо.

– Ты очень добра ко мне. Не знаю, как бы я справилась без тебя с праздником для Шарлотты или со всем, что ты делаешь для Элизы и Фрэнсис.

– Долли, тебе нужно время. В голове у тебя проясняется. Если хочешь ненадолго отлучиться, так иди. Я здесь.

Моя мудрая мать заняла сторону Келлса.

Чертов политик убедил мами, что заслуживает еще один шанс. Как она могла противиться? Келлс был самим собой – держался внимательно и обращался с моими друзьями так, будто они гости на одном из его приемов. И если к концу дня не все прониклись к нему обожанием, то это не потому, что он не старался.

Бедняжка Шарлотта. В его присутствии она сияла. Я прикусила язык, чтоб не выругаться и не высказать правду.

Мами разгладила оборки на рукавах моего платья. На кремовом полотне были отпечатаны цветы и виноградные лозы, тонкий хлопок присборили на рукавах и вокруг выреза. Чтобы его сшить, я пользовалась теми журналами из Лондона. Когда-нибудь я поеду туда, но не с Келлсом.

К нам подошла Лиззи и расцеловала нас с мами в щеки.

– У меня есть новости, мама. Я не хотела пока говорить, но раз уж мистер Келлс здесь, он сможет тебя развеселить, я уверена.

– Так скажи, я уж сама решу, как мне развеселиться.

– Коксолл строит дом в Демераре. Мы переезжаем туда. Он будет управлять предприятиями отца.

Меня покидают обе старшие дочери?

– Ах, Лиззи, как мне будет недоставать наших субботних завтраков.

– Знаю… Но ты будешь меня навещать. Правда же, мама?

Вернуться в Демерару? Я посмотрела на ее славное личико – дочь мне улыбалась.

– Я не хочу снова потерять тебя, Лиззи.

Подошел Коксолл и забрал свою вслипывающую жену.

– Полагаю, она вам рассказала?

Я промокнула глаза.

– Берегите мою девочку.

– Обязательно, мисс Долли. Я люблю эту женщину всем сердцем.

После объяснений в любви и прощаний мне потребовалось подышать свежим воздухом, и я прошла мимо Келлса, который пыжился, строя из себя идеального папочку.

Жюльен Федон выглядел так, будто хотел швырнуть в него свой бокал. Вот бы он и правда это сделал.

Келлс воплощал все то, что ненавидели Федоны: он был белым прихожанином англиканской церкви.

Забавно, ведь на самом деле Келлс не являлся ни тем ни другим. Подобно игуане, меняющей цвет в зависимости от жары или холода, он просто сливался с обстановкой.

Покачав головой, я вышла на крыльцо. Следом за мной выскочила Китти и с грохотом захлопнула за собой дверь.

– Какой славный прием, Долли! Келлс, Полк и миссис Рэндольф – всё как раньше.

Солнце клонилось к закату. Дождь шел где-то в горах, но не здесь. Китти расправила оборки своего белого в синюю полоску платья.

– Может быть, тебе стоит перестать рожать детишек. Из-за них ты всегда грустная.

Немного сложно запретить это моей утробе, когда я так люблю мужские ласки.

Я пожала плечами.

– Похоже, мне уже лучше, Китти.

Послышался звон бокалов и колокольчиками отозвался у меня в ушах.

– Наверное, Келлс говорит тост, Долли. – Китти заглянула в окно. – Ты его когда-то любила.

– Я была впечатлительной девушкой, которая мечтала о герое. Теперь я сама себе спасительница.

– И мне тоже… – Сестренка обняла меня. – Кажется, нам нужно сходить в храм.

– Мы недавно оттуда.

Она взяла меня за бедра и покачала, а потом быстро и ритмично захлопала.

– Нет! В твой храм.

На крыльцо вышел Келлс.

– Что здесь происходит?

– Молитвенные песнопения. – Китти широко улыбнулась и вздернула подбородок. – Схожу-ка проверю малышей. О, там Полк играет на банджо!

Танцующей походкой она вплыла в гостиную.

Келлс сложил на груди руки.

– Не хочешь рассказать, как ты поживаешь тут, на Доминике?

– Ты и сам все видишь.

– Кое-какие пробелы остались. Например, почему твоя мать нянчит двух красивых малюток?

– Она мне очень помогает.

Он потянулся ко мне, но вдруг опустил руки.

– Фрэнсис прекрасна.

Я свирепо посмотрела на него.

– И Элиза очень милая, Долли. Эдвард умен. Ты отлично справилась.

Я отошла к перилам и устремила взгляд на улицу, где мимо проходили солдаты.

– Я сделала лишь то, что должна была сделать.

Келлс шагнул ближе, возвышаясь надо мной. Мое пустое сердце окутало что-то знакомое.

– Ты не сидела и не ждала меня, а я тосковал по тебе.

У меня вдруг пересохло в горле.

– Я…

– Дай договорить, Долли. Я ушел от Фанни.

Моя рука, которая так и зудела влепить ему пощечину, осталась на перилах.

– Разве ты не уходил раньше?

– Я не смог сделать Фанни счастливой. Мы пытались… И оба были несчастны. Нам не было покоя. Я хочу, чтобы она поправилась и находилась подальше от меня. Я же останусь в Шотландии и прослежу, чтобы процедура развода успешно завершилась. Ты тоже возвращаешься со мной.

– Нет. Я не поеду с тобой в Шотландию. – Мои пальцы на поручне перил подрагивали. Будь я сильнее – сломала бы его. – Ты должен хранить верность бедняжке. Сколько лет она смертельно больна? Фанни и без того натерпелась.

Он склонил ко мне голову и погладил мой подбородок.

– Говорят, ты грустишь. Это все из-за меня. Я покинул тебя… Столько осталось недосказанного.

Мне всегда нравился его рост: стоя рядом с ним, я чувствовала себя спокойно.

– А что насчет Демерары? Что, если бы ты приехала туда как миссис Келлс? Давай вернемся и заживем в Обители? Я слышал, Лиззи переезжает в колонию.

Он поцеловал меня в лоб, его руки скользнули мне на талию. Келлс знал, какие объятия мне нравятся. От поглаживаний вдоль косточек корсета по моей спине побежали мурашки.

Я отстранилась от него и поклонилась, будто закончился менуэт.

– Ты всегда играл нечестно.

– Да… – Он подошел ко мне и взял за руку, напевая и кружа меня на крыльце. – Я знаю, чего хочу. И ради этого не остановлюсь ни перед чем. Мне нужен еще один шанс. Давай вернемся в Демерару, Долли.

Он произнес мое имя так, будто уже коснулся моих губ. Будто я уже уступила ему, будто все еще была юной девушкой, так сильно в него влюбленной.

Но женщина, в которую я превратилась, помнила, что между нами все кончено, помнила, как наказывала себя все эти годы за неудачу в любви.

Потребовались все мои силы, чтоб отстраниться и как ни в чем не бывало вернуться в гостиную.

Шарлотта и Федоны уже готовились уходить. Я поцеловала и обняла дочь, мой дом окончательно опустел.

Но Келлс остался, он устроился на диване с Эдвардом и принялся читать сыну книгу.

Мне так сильно хотелось закричать, что стало больно. Но я просто собрала посуду.

– Тебе пора, Келлс. День выдался долгим.

Он поднялся и знаком предложил Эдварду пойти наверх.

Обняв Келлса, мой бедный мальчик послушался и ушел. Неужели это я научила его довольствоваться объедками?

Подойдя ко мне, Келлс склонился к моему уху.

– Долли, в конце недели «Долус» поплывет в Демерару. Я хочу, чтобы ты была на борту. Короткая поездка – только мы вдвоем. Когда-то мы были добрыми друзьями, можем снова стать друзьями и любовниками. Я тебе нужен. Я вижу в твоих глазах боль, как и память о прошлом.

Это невозможно, не сейчас и не здесь.

– Долли, позволь нам вернуться к тому, что было, пусть свершится то, что должно. У Катарины наконец будет все самое лучшее – мы оба.

– А как же та, ее другая мать? Разве потеря Фанни не причинит ей боли?

– Катарина сильная, – пожал плечами Келлс. – Со временем она привыкнет.

И тут я поняла, что Келлс не изменился. Его не заботили ничьи желания, кроме собственных. Сегодня его целью была я, и, если поддамся, он станет прежним – разбитым зеркалом.

Келлс притянул меня в свои объятия, и тела наши совпали, как в старые времена, будто он меня и не покидал. Как отказать силе, что сильнее тебя?

Никак.

Ты притворяешься. Обманываешь и соглашаешься на все, пока не улучишь возможность уйти.

– Я подумаю об этом, Келлс. Я устала. – Я подтолкнула его к двери. – Есть над чем поразмыслить.

У порога он коснулся моего носа и погладил его.

– Тогда просто пообедаем завтра.

– Я подумаю.

Последний взгляд на Келлса, стоявшего у двери, – и я вернулась к самому началу. Нет барабанов мятежников, лишь мой участившийся пульс. Нет дыма, лишь пепел, что остался от нашей любви. На Монтсеррате я впустила его к себе в хижину, а потом и в сердце. На сей раз я затворила дверь.

– Завтра, Долли. Обед. Поговорим о наших детях. Я приду за тобой… – Его голос стих вдали.

Я вздрогнула, поскольку не могла знать наверняка, что он говорит только о Катарине. Келлс выпалил в меня будто из пушки единственным страхом, который я не могла побороть. Он взорвался, и яма в моей душе стала еще глубже.

В комнату вошла Китти и выглянула в окно.

– Ушел мистер Томас, вернулся мистер Келлс.

– Они не взаимозаменяемы.

Китти пожала плечами. Бедняжка, скорее всего, меня не поняла, но, возможно, так оно и было. Оба знали, как больнее меня ранить.

– Думаю, ты права, Китти. Нам нужно пойти в храм.

Она набросила мне на голову шляпку.

– Сегодня вторник. По вторникам лучше всего молиться у моря.

Мы пошли к двери, чтобы отправиться на бал мулатов и причаститься пьянящего ритма. От музыки всегда становилось легче. Сегодня мне нужны были ее чудеса.

Доминика, 1789. Глупое положение

В переполненном бальном зале было жарко. Мы с Китти пробирались сквозь толпу. Звуки скрипки и барабана сплетались в радостном ритме, что пронзал до костей. Мужчины и женщины кружились в танце, музыка вихрем захватывала всех, кто был в комнате. Этот ритм вливал мне в грудь жизнь. Мужчины подходили и приглашали нас с Китти на танец, но мы отказывались. Нам хватало и просто слушать музыку.

– Мне нравится в храме, Долли! – захлопала в ладоши Китти.

Я погладила ее по выбившейся косе, локоны завились от влажности.

– Ты ведь понимаешь, что это не настоящий храм.

– Конечно настоящий. Он исцеляет. Отсюда всегда возвращаешься с улыбкой.

В задней части комнаты завязалась потасовка. Мужчины в форме пустили в ход кулаки и ломали мебель. Я потянула Китти за собой, чтоб случайно не попасть под руку. Женщины, что находились рядом с дерущимися, выбежали из гостиной. Те из мужчин, которые были в обычной одежде, тоже начали отступать. Я их не винила. Британские солдаты буянили безнаказанно. Поступи так свободные цветные – они угодили бы за решетку.

– Идем, Китти.

Сестренка застыла, будто прилипла к полу. Я приобняла ее.

– Все хорошо, милая, я с тобой. Не нужно оставаться во всем этом шуме.

– Нет, Долли, ты должна потанцевать. Кто-нибудь остановит пьяниц.

К нам подошел мистер Лайонел, клерк мистера Бейтса.

– Мисс Кирван, я так и подумал, что это вы.

– Веселитесь?

Похоже, он услышал, что я ему крикнула, поскольку его улыбка стала еще шире.

– О да-а. Намного лучше, чем в домах свиданий. Говорят, б-безопаснее для к-колбас и прочего.

Говорил он невнятно, будто выпил не одну бочку вина. Лайонел дернул меня за рукав.

– О… Мисс Кирван, я слыхал, к концу недели возвращается мистер Томас… – выпалил он и прикрыл ладонью рот. – Ох, я не должен был этого говорить. Он хочет вернуться и увезти вас на своем шлюпе. Я занимаюсь контрактом, мистер Томас собирается на вас жениться.

Мы с Китти подвели мистера Лайонела к стулу – он еле стоял. Мужчина, который считает мои деньги, не должен валяться на полу.

Значит, Томас возвращается и хочет увезти меня на «Мэри»… Неужто он решил, что бумаги возместят его отсутствие?

Снова завязалась потасовка.

Скрипач перестал играть.

Барабанщик тоже.

Раздался резкий командный окрик.

Толпа расступилась, и в клубах пыли показался мужчина. Он рванулся ко мне и упал у моих ног.

– Простите, мэм.

Подошли двое в форме и поставили его на ноги. Он взглянул на меня и высвободился.

– Ребят, это ж моя куколка. Та женщина, о которой я вам говорил, женщина с гравюры. Черная красотка, dame de couleur[55]55
  Цветная леди (фр.).


[Закрыть] с носом как у меня, и волосами как у Жанны д`Арк.

Принц Уильям взмахнул рукой, словно хотел схватить меня, но он был слишком пьян.

– Перестаньте. Вы со мной увиделись. Теперь отправляйтесь со своими солдатами, только не забудьте оплатить ущерб.

– Не уходи, мисс Дороти.

Я развернулась, взяла за руку Китти и направилась к выходу.

– Постой, Дороти. Пожалуйста. Я приходил к тебе домой, но там никто не живет.

Сотня глаз уставились на меня. Я почти ощущала, как публика перешептывается. Мисс Кирван и принц. Кто-то назвал меня Долли, шлюхой его королевского высочества.

Я повернулась к несчастному, который все еще звал меня.

– Что вам нужно, принц?

– Я вернулся за тобой. Хочу показать тебе свой новый корабль, «Андромеду». Я могу показать тебе море. Поедем со мной.

Нет, нет, нет.

– Мне пора.

Я взяла Китти за руку, и мы побежали. Почти на полпути к дому я остановилась.

– Мы забыли шляпки.

– Долли! – Китти схватила меня, не давая повернуться. – Они подумают, что ты пришла вертеть хвостом перед принцем. Помнишь, как тебя месяцами дразнили? Люди на Старом рынке прозвали тебя миссис Принц!

– Я ничего плохого не сделала. Я не виновата, что какая-то пьянь знает, как меня зовут.

– Уже завтра тебя сделают виноватой! Я повела тебя повеселиться и втянула нас в беду. Может, тебе лучше уехать с мистером Келлсом. Подальше от сплетен, пусть слухи улягутся. Тебе сразу полегчает.

У меня закружилась голова, но потом все прошло. Тут-то я наконец начала думать ясно.

– Мне и правда нужно уехать, Китти. Поможешь мами присмотреть за детьми? Проследишь, чтобы она не слишком перетруждалась и чтобы все девушки работали?

– Конечно, Долли.

– Да. Мне нужно уехать, обдумать все и вернуться сильной.

Мы взялись за руки и побежали домой. Отъезд – это единственный способ отыскать свой путь. Впервые за долгое время я точно знала, что делать.

Часть пятая
Мой выбор

Я оставила позади самое себя – боль, стремления и даже победы.

Корабль, 1789. Побережье Доминики

Стоя на квартердеке огромного фрегата – «Андромеды», – я перегнулась через перила, крепко вцепившись в свернутый обвес. Забавно – на ощупь он был грубым, точно мешковина. Забавно – прошлое всегда где-то рядом.

Уильям весьма удивился, когда я приняла его предложение. Я была ему интересна, но его внезапное желание напоминало желание мальчишки, который возится с новой игрушкой, пытаясь понять, как она устроена. Принцу было крайне необходимо отвлечься, а я отчаянно хотела уехать.

Идеальный план для нас обоих.

Я предпочла стать загадкой для принца, чем снова становиться той Долли, которую жаждал вернуть Келлс. Только он знал целиком историю его Долли – слабой рабыни, пугливой женщины, которая мечтает о герое. В Демераре Келлс воспользовался моим прошлым – чтобы не дать мне отправиться в будущее с ним и Катариной. Теперь воспользовался отлучкой Томаса и моей послеродовой хандрой, снова превратившись в героя, чтобы прежняя Долли вернулась к нему,

Этому не бывать, больше не бывать.

Лучше остаться на «Андромеде» и стать загадочной игрушкой, забавой для принца.

– Дороти…

Позади меня стоял Уильям – согретый ярким солнцем, весь в галунах и медалях.

– Для дамы, которая так любит ритм, у тебя слишком плохое настроение. Ты как будто бы даже уязвлена. Твое раздражение вызвано неспокойными волнами или моим дурным поступком?

От глубокого тембра его голоса мои щеки запылали. Я вспомнила наш неловкий танец в каюте. Он крепко поцеловал меня у окна, надеясь быстро и стремительно соблазнить.

Быстрый и стремительный натиск часто оказывался пшиком, поэтому я удалилась на квартердек.

– Готова сойти на берег? Я могу спустить лодку.

Я посмотрела в его глаза, налитые кровью, в которых плескалось море выпитого им рома.

– Вы уверены, что чувствуете себя хорошо, принц?

– Да. А ты хорошо уклоняешься от вопросов. Спрошу еще раз: мне спустить лодку и отослать тебя на берег?

Он смотрел на меня по-доброму, губы были приоткрыты, а не плотно сжаты, как это могло почудиться по его словам. Потом я поняла, что принц привык отдавать приказы.

– Если вы не передумали показать мне мир, я бы предпочла остаться. Но вы здорово набрались, когда это предлагали.

– Приношу свои извинения, вчера я представлял собой жалкое зрелище. По крайней мере, я ничего не сломал, как у мисс Полгрин[56]56
  Рэйчел Прингл Полгрин (1753–1791) – освобожденная мулатка, хозяйка публичного дома и отеля «Королевский морской отель», в котором обслуживали военных на острове Барбадос.


[Закрыть]. Мои люди немного побуянили в «Королевском морском отеле».

– Снова ввязались в драку?

– Да, мисс Дороти, барбадосский Бриджтаун, возможно, уже не будет прежним. – Солнце опустилось ниже к линии моря, освещая задумчивую фигуру принца. – Не лучший мой поступок.

Он шагнул ближе, оставляя позади пелену сумрачного света. Я взглянула в его темно-голубые глаза и увидела вопросы – о нас, обо мне, о жизни.

– Будь я художником… – Его пахнущие солью пальцы погладили меня по щеке. Кожа их была грубой, а прикосновение мягким. – Будь моя рука тверда, я бы написал тебя здесь. Ты прекрасна.

Его взгляд скользнул на мою талию, на шнуровку моего синего платья. Ниже в коротких сапогах виднелись лодыжки. Непристойно, но разве порядочная женщина оказалась бы здесь? Шлюхи приходили на час. Куртизанки задерживались чуть подольше. Как называют тех, кто остался, чтобы совершить плавание?

Дурехами?

Отважными?

Принц Уильям улыбался уверенно, определенно одобряя мое платье, но в груди у меня внезапно все сжалось. Мне нужно было подумать о чем-то другом, кроме очевидного – он, я, побег.

– Ваша рука все еще тревожит вас, сэр? Возможно, вам следовало бы проводить меньше времени с пьяницами?

– Я намерен так и поступить, если найдется, чем отвлечься, – хохотнул он. – Если я уговорю тебя остаться, больше ничего не разобью, по крайней мере в ближайшем времени.

Он подтянул меня за шнуровку в свои крепкие объятия – вот так, на открытом месте, у всех на виду.

Это было неправильно.

И опасно для него.

И определенно опасно для меня – на корабле, под завязку набитом британскими солдатами. Они таращились на меня, будто я что-то украла. И усмехались, как бы говоря, что мне здесь не место.

Я похлопала принца по груди, большие пуговицы мундира зазвенели под моими пальцами.

– Прошлой ночью вы обещали показать мне мир. А не меня – всему миру.

– Когда ты со мной, это одно и то же. Путь в Англию долгий. До черты, за которой нет возврата, еще очень далеко.

– Вы меня испытываете?

– И это справедливо, Дороти. Ты испытываешь меня, приняв мое приглашение, а после держа на расстоянии. Позволь, я помогу тебе решить. Ты меня заинтриговала. Но тебе не нужно прилагать особых усилий, я и без того от тебя без ума.

Он говорил игриво, и могло показаться, будто это сущий пустяк – мое присутствие на судне, что я вдалеке от семьи, от всех связей, от моей власти.

Возможно, для него это скромная жертва.

– Разве я здесь не для того, чтобы помочь вам скоротать время, пока вы ждете послания, принц? Разве не должна я сделать ваше путешествие как можно более интересным? Матросы считают, островитянки нужны, лишь чтобы развлекать белого мужчину. Полагаю, вы привыкли к тому, что вас развлекают.

Его губы задрожали от искреннего смеха, и он сделался таким молодым.

– Напрашиваешься на комплименты? Я должен сказать, что ты другая или что ты совершенно пленила мой разум?

Мой взгляд должен был высказать то, о чем я умолчала: большинству мужчин плевать на все, кроме их желаний. Чтобы добиться своего, они будут врать напропалую.

Верить лжи или нет – зависело только от меня.

Но это неважно.

Я хотела приключений и сбежала с мужчиной, который вернулся за мной. С белым принцем, очарованным черной женщиной. Уильям увидел во мне силу, вызов. И мне это нравилось.

– Сэр, – сказала я самым сладким голосом, приторным, будто тростниковый сироп, – говорят, изысканный комплимент может избавить от смущения и убедить, что вы понимаете: я больше, чем просто другая.

Он взял мою руку в свою и поцеловал ее. Его губы были теплыми. Он был моим партнером по танцу. Я знала: если мы настроимся на нужный ритм, тот поглотит нас.

– Ты больше, куда больше. Должен признать, я восхищался многими девушками из множества колоний, но лишь тебя захотелось взять с собой за море. Если мне следует набраться терпения, чтобы разгадать тебя, я это сделаю. Это ключ ко всем наслаждениям, что ты сулишь. Я жадный. Я хочу всего.

– Я здесь по своему выбору. Мне нравится, что вы вежливы и относитесь ко мне с уважением.

Глаза принца сверкнули, как его серебряные пуговицы. Он мог быть одной из тех звезд, что я так любила, к которым я так стремилась, глядя из своего окна.

Мои фантазии переплелись с правдой и запутались. Тревоги о дочерях, матери, сыне прокрались в сердце. Я всех покинула, чтоб оказаться здесь. И все же взгляд, искоса брошенный Уильямом, напоминал об опасностях, которыми грозит связь с мужчиной, но и обо всех удовольствиях тоже.

– Я бегу от своей жизни. Путешествие в Англию мне поможет.

– У тебя есть средства. Ты способна оплатить проезд. Нет необходимости плыть со мной.

Это была правда.

Уйти можно по-разному. Каждый мужчина в моей жизни мне это доказывал. Я опустила ладонь на мундир принца, подбираясь к верхней пуговице.

– И все же я здесь.

Он обхватил руками мое лицо, приподнял к себе. Я смотрела на него снизу вверх и видела озорные искры в его глазах.

– Ты храбрая, Дороти, а мне повезло.

Принц раскатисто рассмеялся. Я посмотрела на его губы. Может, нам нужно снова поцеловаться, чтобы все было правильно? Тот поцелуй в каюте капитана, когда я впервые поднялась на палубу «Пегаса», был неплох.

За все это время принц меня так и не забыл. Он искал меня, показывая тот плохо выполненный набросок, где мы с ним лежим в чертовом гамаке.

– Полюбуйтесь со мной закатом, Уильям.

– Как пожелаешь.

Он снова меня обнял. В его крепких руках чувствовалась сила. Сила, которой я не должна была обладать и даже находиться подле нее, – с моим-то цветом кожи.

Бегство было верным решением. И морское путешествие с принцем тоже им казалось.

Я по-глупому верила: если это ошибка, то переживу ее, как и все остальное.