Текст книги "Королева острова"

Доминика, 1788. Заблудшая душа

Я сидела перед колыбелью, держа на руках свою малышку, но в душе ничего не ощущала. Она родилась в конце прошлого года, и ее рождение должно было стать знаком, праздником. Долгие месяцы я вынашивала ее, разговаривала с ней в утробе и подбадривала, а теперь осталась пустой, у меня больше не было для малышки ни слов, ни песен, ни даже моего гимна.

Роды были такими же трудными, как всегда, но на сей раз я знала, что умру. Только не знала, плохо ли это. Лиззи и Шарлотта могли бы занять мое место. Шарлотта стала исключительной деловой женщиной.

Я потрогала свои пустые груди. Молоко опять не пришло, как полагалось. Мами вынуждена была нанять кормилицу для малышки.

Я оказалась полной неудачницей. Негодной свиноматкой. Голодная крошка, Элиза, сосала, крепко прижавшись к моей груди, а я не могла ей ничего дать.

В комнату вошла мами с подносом в руках. Наверное, снова принесла жаркое. Как можно есть, когда не можешь накормить собственного ребенка?

– Полегчало тебе, Долли? Родильная горячка прошла. – Она взглянула на малышку. – Элиза – красивая деточка. И спит хорошо. Ты глянь, какие густые волосики!

Я кивнула и снова заползла на постель.

– Заберу Элизу к себе в комнату. Слышишь, Долли? Хочу знать, что она цела и невредима.

Я понимала ее слова, но мами-то должна знать: я лучше наврежу себе, чем моей крошке. Я смежила веки и глупо кивнула.

Стало уже темно, когда я снова открыла глаза. Я была не одна.

– Томас?

– Нет, это я, Китти.

Она зажгла свечу.

Лицо сестренки казалось старше. Распахнутые топазовые глаза – совсем рядом со мной. Она была испугана. Давно я ее такой не видела.

Но и я так не боялась, не страшилась жить со времен мятежей.

– Ты должна встать. Должна взглянуть на свою малышку.

– Разве ты не присматриваешь за ней, Китти?

– Конечно, присматриваю, Долли.

– Это ты должна быть ее матерью. Ты будешь к ней добра.

– Долли, ты что-то не то говоришь. Да кто не был бы добр к Элизе? Она прелесть. Самые пухлые щечки на свете.

Мной овладела родовая хандра. Я была не в силах выбраться из этой пропасти. Меня словно заперли в каменном колодце посреди площади.

Китти притянула меня к себе в объятия.

Я плакала. Она плакала.

– Присмотри за Элизой, будто она твоя, сестренка. Когда-то ты защищала Лиззи. Теперь защити Элизу.

– Не покидай нас, Долли! Ты должна есть. Должна выбраться из постели. Мами грустит из-за тебя. Она хочет послать за Томасом.

– Нет.

– Он всегда тебя веселил. Он обрадуется ребенку.

Томас только взглянет на меня такую и заберет ее, как Келлс. На сей раз я не стану его винить.

– Я совершенно бесполезна.

Китти взяла с прикроватного столика старые четки и сунула мне в ладонь.

– Ты слишком сурова к себе. Всегда была такой.

– Кто-то же должен. – Я перекатила бусины между пальцами. Я сжимала их в родах, чтобы сосредоточиться и молиться.

– Немного еды… Тебе нужно поесть. Может, водички?

Никто не догадывался о тьме, что продолжала ко мне взывать. Если я буду молчать, возможно, она отступит.

– Просто надо подождать.

– Ты нужна нам. Ты нужна твоей Шарлотте.

– А что с Шарлоттой?

– В церкви один из Федонов положил на нее глаз.

– Тех братьев с Гренады? У которых большая плантация, они перевозят товары сюда и в Тринидад? Эти плантаторы?

– Да. Он ей нравится, Долли.

Моя малышка влюблена?

– Ей нужна мама, которая поможет, как ты помогала Лиззи.

В дела Лиззи и Коксолла я не вмешивалась, но сумела защитить дочь.

Сестра забралась ко мне на постель и принялась смахивать с моих кос пылинки.

– Я вымою и смажу маслом эту солому, будешь как новенькая! Может, Полк вернется и отведет нас в церковь. Мне нравится Полк!

Вероятно, Китти имела в виду не Нотр-Дам-дю-Бон-Порт. Она хотела поплясать на балу мулатов.

Я усмехнулась, эта идея казалась очищающей.

– Моя ласточка. Ты мое благословение, Китти.

Я прижалась к сестренке. Ее сердце билось ровно, надежно и правильно.

Я помолилась, чтобы прийти в себя. Вся семья во мне нуждалась, как и я в них.

Доминика, 1789. Утраченный покой

Я покачивала Элизу на руках. Я держала кроху, сидя в своей спальне. Сонные глазки с серебряными крапинками в топазовом море наконец закрылись. Кормилица говорила, что малышка хорошо сосет.

Я смотрела на свое дитя, и меня охватывала любовь, а не чувство потери. Хандра начала стихать, но предстояло дать ей бой, чтобы выбраться из кровати.

– Мамочка идет на поправку, Элиза. Ты будешь мной гордиться. Мне нужно кое-что сделать для твоей старшей сестрички Шарлотты.

Как я справлюсь без моей дорогой девочки? Она занималась моим делом, заняв мое место, чтобы все шло своим чередом.

Я осторожно опустила Элизу в колыбель и накрыла одеялами.

– Спи, малышка. Я снова с тобой.

Проходя по коридору, я услышала, как хихикают Шарлотта и мами. Они сшили еще одно одеяло – из полос лилового и желтого полотна. Никакой больше холстины.

Моя дочь набросила на голову ткань, похожую на сетку.

– Будто накидка, – сказала я. – Ты будешь такой красивой невестой.

Ее лицо зарделось, словно розовый гибискус.

– Спасибо, мама. Как хорошо, что ты на ногах.

Она положила свою «вуаль» на диван. Подушки из бордового гобелена под этой вуалью хорошо смотрелись.

– Глянешь конторские книги?

– Позже. Давай-ка поговорим о Федонах. Они свободные мулаты и католики. Если мы договоримся, Шарлотта, вы сможете обвенчаться в церкви.

Она порозовела еще сильнее.

– Когда они придут?

– В любую минуту, мама.

Шарлотта закружилась по комнате. На ней был кремовый наряд с пурпурными лозами, отпечатанными на верхнем платье, – весьма празднично. Мами, которая не любила шляпы, надела на голову тюрбан рыжевато-золотистого оттенка, густые кудри едва виднелись за ушами. Она была прекрасна. Юбка в розовую полоску и вторая, лимонно-желтая, выглядели превосходно.

Что же до меня… Я ведь не осталась в ночной сорочке – вот и ладно.

– Китти купила это на Старом рынке, мама. – Она протянула мне ткань в сеточку. – Это кора лагетто. Традиция мавров из Западной Африки. Мистер Федон говорит, очень важно гордиться своей историей.

Мами соединила кусочки ткани.

– Если Шарлотта хочет фату на свадьбу, так пусть берет из тонкого хлопка и кружева, а не из деревяшки.

Она просто не замечала, какой счастливой сделала Шарлотту эта кружевная кора.

– Бабуля, из этого выйдет хорошая фата, – прочирикала Шарлотта, будто цыпленок, который спорит с мамой-курицей. – Я горжусь наследием нашего народа, мы преодолели испытания духа.

– Молчала б ты о духах и испытаниях. – Мами бросила на меня взгляд, а потом ухмыльнулась, глядя на свои иголки и булавки. – Они с этим Федоном вместо церкви отправились на прогулку. Болтали об истории и всяком таком… ну и об Обеа тоже.

Налитые щечки Шарлотты стали ярче кроваво-красных девичьих ягод[52]52
  Кроссопеталум, известный также как рождественские ягоды или девичьи ягоды.


[Закрыть] с Монтсеррата.

– Бабуля…

– Шарлотта, мы еще не договорились с Федонами. Блюди себя.

Она сморщилась.

– Зря я написала папе Келлсу.

– Что?

– Я написала папе Келлсу. – Она потупилась. – Пусть он не мой отец, но важный для меня человек. Мистер Томас уехал, но кто-то же должен выдать меня замуж.

Мами покосилась на меня, но я не знала, что и сказать. Это я во всем виновата, люди строят планы, жизнь идет, пока я в ступоре.

Мне стало дурно, и я опустилась на диван.

– Мама, тебе нехорошо?

– Принеси чаю, Шарлотта. Это поможет.

– Хорошо, мама. – Она направилась будто бы на кухню, но вдруг остановилась. – О, я забыла. Папа Келлс снова прислал тебе письмо.

Последние два я предусмотрительно сожгла, но поскольку Шарлотта рассказала ему о Федоне, придется мне взглянуть на его опрятные закорючки.

Письмо на ярко-белом листе бумаги выглядело очень строгим и правильным, очень похожим на Келлса, каким я его запомнила.

– Почему бы тебе не прочитать мне, о чем там говорится?

– «Моя дорогая Долли»… – Лицо Шарлотты запылало.

– Читай дальше.

– «Моя дорогая Долли, рад слышать, что ты добилась успеха на Доминике. Мистер Кинг сообщил мне, что дела у тебя идут отлично. Я очень тобой горжусь».

От его покровительственного тона я застонала. Будто мне нужно его одобрение!

– Продолжай, – махнула рукой я.

Шарлотта откашлялась.

– «Если наша дорогая Шарлотта будет выходить замуж в конце весны восемьдесят девятого, я приеду. У меня есть планы посетить Демерару, и я хотел бы увидеться с тобой. С нетерпением жду встречи, дражайшая моя Долли. Дж. Козевельд Келлс».

Она протянула мне письмо. Я посмотрела на закорючки и погладила кончиком пальца его имя. Видеть этого мужчину до того, как я вновь обрету себя, будет пыткой.

Значит, я опять должна стать собой.

Глаза Шарлотты были полны надежды. Бедняжка даже затаила дыхание в ожидании моего согласия.

– Хорошо. – Я сложила письмо. – До весны достаточно времени, чтобы подготовить контракт. Когда… если я начну переговоры с Федонами, ты напишешь Келлсу и пригласишь его.

Дочь крепко меня обняла.

– Спасибо. Спасибо, спасибо! Позволь, я приготовлю тебе чай. – И она помчалась на кухню.

Мами захихикала.

– Соседушка нагрянет в гости.

– Да.

– От него у тебя вроде как двое детей?

– В метриках ничего не записано.

– А глупец Томас в отъезде…

– Он не глупец. Он развивает свое дело. Это вовсе не глупости.

– Ну да, конечно. Оставить несчастную богачку Долли одну – вот что глупо. Очень глупо.

Мами встала, разгладила рукава, потом потянулась.

– Пойду проверю, как там Фрэнсис. Она спит. – Прошла пару футов и засмеялась. – Я так рада, что приехала сюда, Долли. Ты можешь положиться на мою помощь, а я – что ты позабавишь мою душу.

Возьмет ли он с собой Катарину? В письме Келлс ничего о ней не говорил.

– А где Эдвард? – спросила мами.

– С утра он хорошо себя чувствовал и пошел на Старый рынок помочь Полку и Китти.

– Прямо вижу, как у тебя голова идет кругом, Долли. С тобой все будет хорошо. Родильная хандра кончится. Никто из них тебе не нужен.

Фрэнсис… А что, если Келлс решит, будто я больна, и заберет ее?

– Ты много тревожишься. Помни: у Эдварда и девочек есть будущее только благодаря твоим жертвам, твоей силе. Если мужчина не принимает тебя такую как есть или не позволяет стать кем ты хочешь, лучше от него освободиться. Ты свободна, Долли.

Мами говорила о какой-то другой женщине.

– Я? Ты родила меня в полях, в ужасных полях на плантации. Миссис Бен рассказывала, что ты принесла меня в лазарет вместе с корзиной для сбора урожая. Я не ты, мами. Хотела бы я быть такой.

Она взяла меня за руки, обняла, затем встряхнула.

– Иди сквозь тьму и увидишь свет. Я знаю, каково тебе. Ни одна мать, которая пережила рабство, с этим ничего не может поделать. Мы боимся за наших детей – выживут ли они, освободятся ли, сильно ли будут страдать… Вот почему павлиний цветок – наш цветок.

Мама поцеловала меня в лоб.

– Наши души все еще в оковах. Страх впитывается в кровь. Я молю Господа, чтобы он не переходил из поколения в поколение.

Я прижала мами к груди. Капля ее спокойствия, всего лишь унция – вот что мне было нужно.

– Пусти, я проверю, как там девочки. Приведу их в порядок до прихода гостей. – Она на миг прижала меня к себе, а потом пошла на второй этаж.

Я стиснула в кулаке письмо Келлса. Живо представила, как тот сидит за столом орехового дерева и строчит свои закорючки. Может быть, разумно, что он вновь объявился именно сейчас. Келлс был мне другом, прежде чем все изменилось. Вопрос в том, не решит ли он, взглянув на меня, украсть и Фрэнсис.

Доминика, 1789. Утраченный гнев

Я устроилась на своем новом синем диване в гостиной и пила чай с Жан-Жозефом Федоном и его старшим братом Жюльеном.

Добрые католики, свободные мулаты из Гренады всякий раз, бывая в Розо, непременно посещали Нотр-Дам-дю-Бон-Порт.

Они были красивыми мужчинами с насыщенного цвета смуглой кожей. Кудрявые волосы, густые и блестящие, Федоны носили зачесанными на прямой пробор и завязанными сзади в хвост. Жилеты на них были простые, а сюртуки короткие спереди и удлиненные сзади. Блеск их латунных и серебряных пуговиц слепил – братья явно были состоятельными. Плантаторы-щеголи, которых дымкой окутывал дерзкий дух флибустьерства.

Вместе с малышкой Фрэнсис пришла из кухни мами и принесла поднос с угощением: горячий чай, печенье – неужели она испекла его из маниоковой муки, которая для хлеба?

Шарлотта жаждала приобщиться к незнакомой ей культуре. Я указала на стол из зебрано, подарок мистера Бейтса на рождение Элизы. Моя служба по ведению домашнего хозяйства пополнила не только мою казну, но и казну его фирмы тоже.

Мой ангелочек спал в целости и сохранности. Я часто к ней заглядывала. Страх, что терзал душу, постепенно уходил.

Шарлотта улыбнулась братьям.

– Бабушка помогла мне испечь печенье. Надеюсь, угощение придется вам по вкусу.

Жан-Жозеф Федон улыбнулся так широко, что на щеках появились ямочки, а губы едва не лопались.

– Уверен, все, что вы готовите, очень вкусно, мисс Кирван.

Мами подвела Фрэнсис к скамеечке у окна. Достаточно далеко, чтобы не участвовать в разговоре, и достаточно близко, чтобы не пропустить ни слова. Так на нее похоже!

Я налила младшему из братьев чашку чая из старого серебряного чайника Фодена.

– Где вы живете на Гренаде?

– Мы с братом обитаем в поместье Бельведер, это за пределами столицы, в округе Сент-Джон.

Я кивнула, хоть ничего не знала о Гренаде, кроме того, что Томас жил там поблизости от города Сент-Джорджес, столицы острова.

Старший брат, Жюльен, стоял у книжного шкафа. Он перебирал переплеты книг, что выстроились на сверкающих чистотой полках, и чувствовалось в нем какое-то напряжение, беспокойство.

Возможно, он восхищался последним творением Китти – вазой в виде бутона розы, с глянцево-черными женщинами по бокам, которые держались за руки и танцевали.

– Британские книги, мадам?

– Немного. У меня в Лондоне щедрые друзья, которые шлют мне посылки.

Жюльен нахмурился. В черных глазах мелькнуло осуждение. Рыжевато-карие глаза младшего брата, Жан-Жозефа, сияли счастьем. Простой золотой крест на шее демонстрировал, насколько он верит в Господа, или по меньшей мере притворяется верующим.

– Вы набожны, месье Жан-Жозеф?

– Да. Нашего отца воспитали в католической вере. Но у него не было особого выбора: он же француз, – ответил он непринужденно, словно это шутка, но я не смеялась, потому что хорошо знала, как плантаторы меняют вероисповедание ради выгоды.

Жан-Жозеф вытер рот.

– Отец учил нас важности таинств, мадам.

– Не говори так громко, брат, вокруг могут оказаться враги.

В гостиной повисла тишина. Высказывание Жюльена прозвучало довольно дерзко. Затем он хохотнул, издав хриплый гортанный звук.

Жан-Жозеф хмуро посмотрел на брата и поставил свою чашку на стол.

– Я бы очень хотел жениться на Шарлотте, мэм. Если она примет мое предложение, я буду очень ею дорожить. J’adore…[53]53
  Обожаю… (фр.)


[Закрыть] – Он вытер вспотевшие ладони о свои узкие ярко-синие бриджи. – В конце месяца мы с братом возвращаемся на Гренаду. Я бы хотел, чтобы Шарлотта поехала туда уже моей женой.

Из них получилась бы прекрасная пара, их бы обвенчал и благословил в церкви священник. В нашей вере не существовало законов, препятствующих союзу цветных. Томас говорил, что хочет жениться на мне, однако он принадлежал к англиканской церкви, а я к католической, что делало брак невозможным. Затем помешал его отъезд, а контракта временной супруги у нас не было.

Элизе исполнилось уже четыре месяца, а отец все еще не знал о ее существовании. Последний раз я видела его более восьми месяцев назад. Лишь несколько коротких записок, переданных через мистера Бейтса, сообщали мне, что он жив. Что он жив и что его здесь нет.

Но все к лучшему. Томас свободен, как и я.

– Мэм? Миссис Кирван…

– Мисс Кирван. Месяц – это слишком рано. У нас есть родственники, которые не успеют приехать так быстро. Лучше отложить. Это позволит нашим поверенным составить надлежащий контракт.

Его радость угасла, но Шарлотта послала ему улыбку.

– Я подожду. Могу я сопроводить мисс Кирван на прогулку по рынку, мэм?

– Мне говорили, что вам обоим это нравится. Да. Ее тетя Китти пройдется с вами. – Я позвала сестру и Эдварда, и те спустились к нам. – Похоже, у вас будет отличная компания. Сынок, тебе лучше?

– Да, мамочка, – ответил Эдвард, отдавая мне честь. Если вырастет здоровым, сможет сделать карьеру в «цветном» ополчении.

Я бросила взгляд на хмурого Федона-старшего.

– Господин Федон, не побудете ли со мной, пока остальные наслаждаются прогулкой по Розо?

Китти посмотрела на него, потом на меня и покачала головой.

Эдвард, милый Эдвард погрозил ему пальцем.

– Кто-то наказан. Наверное, плохо вел себя с мамочкой.

– Иди, Эдвард, – погрозила я, прикусив щеку изнутри.

Китти взяла моего сына за руку и отправилась следом за влюбленной парочкой. Дверь закрылась.

Состязание за первенство высказать претензии мы начали с молчания. Впрочем, я терпением никогда не отличалась.

– Господин Федон, какие возражения вы имеете против брака?

– Вы считаете, я возражаю, мэм?

– Ваше лицо сморщилось, будто изюм. Скажите мне все, не тратьте мое время.

– Шарлотта – милая девушка. Свободная мулатка, и все же… не была ли она у вас в услужении?

– В услужении? Дочь ведет мои счета.

– Я говорю о вашей службе. Всем известно, что Долли Кирван помогает нанять лучших домоправительниц. Домоправительниц и шлюх.

Я даже не моргнула, хотя мечтала влепить ему пощечину.

– Я оказываю услуги. Военным и новоприбывшим колонистам нужны кухарки, прачки и домоправительницы. Также я продаю домашние принадлежности, и на этом все.

– И никаких плотских утех? Я слышал, многие из ваших служанок занимаются домашним хозяйством и работают в борделях.

– Я не беру за это комиссионных. Я не мешаю взрослым людям заниматься тем, чем хочется, по обоюдному согласию. По согласию. Вы знаете, кто я. Вам известны мои расценки.

– Это не ответ.

– Моя дочь никогда не работала экономкой. Ее не касался ни один мужчина. А ваш брат – девственник?

– Что?! Конечно, не…

– Значит, разговор окончен. Чтобы заслужить мою Шарлотту, он должен быть чист. Всего хорошего, сэр.

Ни один мужчина, белый или цветной, не будет устанавливать для меня правила. Это только мое дело.

Доминика, 1789. Утраченное терпение

Надменное лицо Жюльена Федона озарила паника, щеки его дернулись, губы сжались. Если он, с его извращенными принципами, решил, что может меня судить, то очень ошибся.

– Всего хорошего, сэр.

Он вскочил.

– Нет! S’il vous plaît ne faites pas ça[54]54
  Пожалуйста, не делайте этого (фр.).


[Закрыть]. Пожалуйста! Жан-Жозеф по-настоящему ее любит.

– Оставьте его в покое, – безжалостно усмехнулась я. – Я не потерплю поддельного благочестия. Спасибо, что показали, кто такие на самом деле мужчины из рода Федон.

Он бросил взгляд на мами, будто та могла прийти ему на помощь. Но ма лишь ухмыльнулась, не более того. Малышка Фрэнсис склонила голову набок и высунула язык. Моя четырехлетняя дочь сейчас увидит, как яростно я защищаю своих девочек.

В этот миг я снова обрела себя. И была готова зарычать.

Он сложил руки на груди.

– Я удивлен, что вы вообще рассматривали этот союз. Мой брат – не белый. Они творят такие зверства, а вы унижаетесь, ложась с ними? Вам нравится спать с ними до или после того, как они обзывают вас своей негритянской шлюхой?

В один миг я снова очутилась в повозке па, где Николас меня костерил. Тот делал это из страха и ненависти ко мне. Этот же болван унизил меня в моем собственном доме.

– Господин Федон, вы боитесь белых плантаторов?

– Нет, только они считают себя выше нас по положению. Я знаю таких женщин, как вы. Цепляетесь за белых и продаете свои души в обмен на свободу, при этом воете, будто белая шкура означает положение в обществе. Черт, может, вы делаете это из-за денег! Что такое несколько жалких шиллингов за час честной работы?

– Что ж, Федон… Нечасто меня называют в лицо проституткой.

– Кто-то же должен вас просветить! Белые мужчины – это не трофей, а наказание. Они насилуют наших женщин, обкрадывают нашу страну, а потом высмеивают наши ценности и индивидуальность. Зачем связываться со свиньей и тащить ее к себе в постель?

Я крепко сжала чашку, но нельзя бить бесценный сервиз из-за глупца.

– Так вы плод насилия, Федон?

– Конечно нет!

– Выходит, один из белых мужчин счел вашу мать равной. Она думала так же или приняла вашего отца ради его положения в обществе? Просто вышла за него, чтобы сделать вас законным наследником?

Федон сцепил руки. Подушечки пальцев стали розовыми, потом красноватыми.

– Отец женился на матери по любви. Насколько я понимаю, ни один из ваших мужчин, белых мужчин, не чувствовал к вам того же, мисс Кирван. Я бы сказал, выбирать вы не умеете.

– Я делаю выбор сама, господин Федон. В отличие от вас я не какая-то чертова дуреха.

– То есть я дурак? Полагаю…

– Самодовольный болван. Плантатор, который владеет рабами. Вы исповедуете те же принципы, которые уничтожают наше происхождение, эти принципы заставляют людей с такой, как у меня, кожей идти на все, чтобы получить вольную. Из всех, находящихся в этой комнате, двое познали рабство – невзгоды и ужас, которые испытывает человек, ставший вещью. Я все еще просыпаюсь, отчаянно пытаясь выбраться из-под его удушливого гнета. Кошмары не дают вдохнуть.

Федон опустил взгляд, но я хотела, чтобы он смотрел прямо на меня. Я громко хлопнула в ладоши.

– Я никого не осуждаю за то, что делается ради выживания. Но теперь, когда у меня есть деньги, я вправе выбрать себе компанию. Я всегда считала себя равной любому мужчине, будь то белый или черный, и никогда не думала, что ниже по положению. – Поднявшись, я уперла руки в бока. – Мой выбор – только мой, а не Шарлотты. Я никогда не отпущу дочь туда, где ее будут судить по правилам, которым вы сами, мужчины, не в состоянии соответствовать.

– Это вы не соответствуете правилам.

– Верно. У меня была тяжелая жизнь, я совершила много ошибок. Кое-какие я все еще пытаюсь исправить. Но речь о моей дочери. Я погубила себя, чтобы она выжила. А теперь уходите. Тащите отсюда вашу чертову задницу.

Мами подняла голову, держа на коленях Фрэнсис, она хлопнула в ладоши.

– Вы слышали, что сказала моя милосердная дочь: уходите.

Фрэнсис тоже принялась хлопать.

– Иди! Мама сказала «иди»!

Федон отправился к двери, но выходить не стал.

– Жан-Жозеф влюблен… Они по-настоящему любят друг друга. Вы накажете их обоих из-за меня?

– Да, – кивнула я. – Вы старший, глава рода. Вы в ответе за все. Когда я выкупила всех родных, то стала во главе Кирванов на Доминике. Я не рискну ни одним из них из-за болванов.

– Мы не болваны, мисс Кирван.

– Еще какие, если решили, что я позволю проявить неуважение к Шарлотте. Вы должны защищать ее как сестру и чтить их брачный союз. Другое мне не подходит.

Он подошел ко мне и встал на колено, словно армейский офицер.

– Клянусь, мэм, так и будет. Я стану защищать Шарлотту Кирван, словно одну из моих любимых сестер.

Не успела я остановить его, как он взял меня за руку и поцеловал костяшки моих пальцев, выражая почтение, точно перед королевой.

Что ж, возможно, я ею и была. Я увенчала свою голову короной, поскольку отстояла себя и достоинство семьи.

– Простите меня. От имени всех членов семьи Федон – простите меня.

Упрямство и молодость – вполне извинительные грехи.

– Поднимитесь. – Я заняла свое место и похлопала по подушке дивана. – Выпейте чаю.

Федон плюхнулся рядом.

– Мне говорили, что вы непреклонны в переговорах. Мне следовало бы догадаться.

– Вы виноваты лишь в собственной гордыне и любви к брату. Последнее извиняет первое.

– Мисс Кирван, могу я сказать брату, что вы одобрили его женитьбу на вашей дочери?

– Сначала я поговорю с Шарлоттой. И дам вам знать. Я скорее за, чем против.

Я проводила Федона-старшего к двери. На улице я заметила солдат, которые маршировали мимо.

У Федона снова сделался такой вид, будто он хочет в них плюнуть. Жюльен бросился вперед, а я про себя помолилась, чтобы он не попал в беду. Фрэнсис подергала меня за юбку.

– И ты уходишь, мама?

Я часто прогуливалась по улицам Розо, но сейчас мои ступни будто прибили к половицам.

– Не сегодня, милая.

Я взяла дочку на руки и прижалась к ее личику. Я вернусь во внешний мир, когда окажусь готова. Этот день скоро настанет.