Текст книги "Русская Всемирная идея и украинский сепаратизм"

Прежде всего, именно этот запредельный страдальчески-одухотворенный порыв советского человека и сделал невозможную победу возможной. Состоялось спасение Отечества и полный разгром фашистской Германии. Страдальческая запредельность наполняет душу личности острым ощущением смысложизненной позиции и стимулирует ее потенции к осуществлению грандиозных социальных свершений. В свою очередь, отсутствие страдальческих ощущений у фашистов обрекло их, по определению, на поражение, несмотря на уникальную концентрацию в немецкой армии вооружения, интеллекта и античеловечной целеустремленности. Фанатически одержимый Гитлер с глубокомысленным спокойствием утверждал: «Если немцы не способны победить, то они должны исчезнуть как нация». Отсутствие у человека (человечества) страдальческого феномена, возможно, и сделало бы реальным процесс выживания только тех людей, которые имеют наиболее сильные зоологические и интеллектуальные данные. На этой основе могло бы формироваться и какое-то запредельное мироощущение, но лишенное нравственного содержания и духовного разнообразия.

После уничтожения СССР человечество надолго вошло в зону безвременья, когда США и НАТО держат в страхе все народы Земли, подавляя их волю к страдальческому сопротивлению. Такое стало возможным в условиях «цивилизованного» космополитизма и индифферентизма. Следует, однако, предположить, что уже начались тектонические процессы, пробуждающие у людей иррациональную готовность к страдальческому единению. Уже сегодня наступает эпоха всеобщего страдальческого прозрения, и рано или поздно, но возродится соборная эволюция в новых формах. США, уничтожившие на своей территории мифологическую индейскую цивилизацию и одержимые идей уничтожения традиционного человека на всей планете, сойдут с исторической арены, а вместе с ними и порожденный под их покровительством терроризм, индифферентизм и циничная ориентация на утилитарный прагматизм и органически единая с ним преступная вседозволенность.

13. Чувство тревоги, органически связанное с одухотворенным страданием. Оно никогда не покидает человека, но сознается им преимущественно в экстремальных ситуациях. Более простое и грубое выражение этого чувства – ощущение страха, нередко проявляющегося, как ни парадоксально, сильнее при отсутствии реальной угрозы. Возникновение угрозы мобилизует человека на борьбу с ней, и страх, как правило, проходит. Появляется чувство запредельной волевой собранности и готовности принять вызов судьбы. Здесь необходимо отличать метафизический страх от обыденной боязливости.

В данном случае не отрицается глубинная истина, открытая независимо друг от друга С. Кьеркегором и К. Леонтьевым. Они объявили страх изначальной аксиологической интенцией. Обыденное сознание признает изначальность страха у людей с особым складом психики. Симптоматично, что Кьеркегор говорит об относительном тождестве понятий «страх», «страдание» и «отчаяние».

14. Ценность жизни и смерти как двуединый универсальный феномен, стимулирующий возникновение в социальной среде смысложизненного напряжения. О диалектическом единстве ценности смерти и жизни интересно сказал Трубников Н. Н.: «…Только постоянная мысль о смерти, о пределе жизни поможет… не забывать о предельной ценности жизни… Если ничтожна, не имеет цены и смысла наша смерть, то столь же ничтожна и наша жизнь»[17]17
  Трубников Н. Н. Притча о Белом Ките. // О смысле жизни и смерти. М., 1996. С. 51–52, 68.


[Закрыть].

Правомерно предположить, что в иррациональной соборной психике ценности жизни и смерти взаимно обусловлены и абсолютно равнозначны. Человека почти всегда радует сам факт бытия, он боится смерти и желает прожить как можно дольше. И вместе с тем на иррациональном уровне он благоговейно ждет смерти как самого знакового мига, подводящего итог его смысложизненным поискам или трагически обрывающего эти поиски и актуализирующих их в психике близких людей. Кроме того, у акцентуированных личностей ценность смерти может вытеснить остальные ценности и заполнить все пространство иррациональной психики. Они совершают самоубийство в качестве максимализированного протеста против социетарного бытия с его утилитаризмом, индифферентизмом, многочисленными формами жестокости и т. д. Необходимо понять, что в данном случае бесповоротно осуществляется ценность запредельности, спонтанная жажда протеста как такового, приводящая к исчезновению всех ценностей, в том числе и такой как целеустремленность к смерти.

Отказ от экзистенциального сакрализованного ожидания смерти и выбор реальной смерти осуществляется в четырех основных вариантах:

1) протестный уход из социального бытия;

2) жертвенническое подвижничество ради защиты собственного достоинства в экстремальной ситуации или защиты других жизней и общезначимых ценностей;

3) когда, кроме желания умереть, все другие архетипические ценности постепенно или мгновенно (в состоянии аффекта) улетучились;

4) проявление инфантильного аристократизма без всяких претензий на героизм, но как экзистенциальный эстетический выбор, демонстрирующий сознательную отрешенность от всех других ценностей.

Во всех четырех вариантах незримо присутствует и является определяющей глубинная установка на протестную смерть, названная здесь первой. Особенно таинственно эта установка представлена в инфантильном аристократизме. В качестве примера вспомним трагический случай, произошедший несколько лет назад в подмосковной Балашихе, когда три девочки-подростка, взявшись за руки, выбросились из окна высотного дома и совершили коллективное самоубийство. Эти девочки росли в благополучных семьях, вели добропорядочный, беспечный и веселый образ жизни. Очевидно, ни о каких глубокомысленных и героических смыслах жизни они не мечтали и никакие протестные установки не приходили им в голову. Жили без всяких традиционных идеалов и, возможно, на подъеме веселья и прилива легковесной эстетической энергии «беспричинно» (ха-ха-ха) решили красиво умереть. Эту «нечаянную» коллективную установку можно квалифицировать в двух измерениях: и как чистую экзистенцию (полную отрешенность от социальности), и как абсолютный нонконформизм (нонэкзистенцию), сработавший в данном случае с бесповоротной безупречностью.

Вряд ли в сознании этих милых девочек могла зародиться какая-то протестная ментальность, но их запредельная психика была незримо заполнена ею максимально. Это такое иррациональное состояние души, которое не протестует доступными сознанию способами. Она не «дорастает» до восприятия соборных ценностей и социальных интересов именно как ценностей и интересов. Душа может замкнуться в пределах одной изначальной ценности – устремленности в небытие. Последнее является одной из сторон двуединого универсального пути бытия, несущее в себе Вечность, но конкретное его проявление конечно. Самим фактом рождения конкретное бытие обретает стихийную целеустремленность к достижению конечного пункта, каковым является смерть. Если человек обладает целостным миром архетипических ценностей, то он идет к смерти умиротворенным естественным путем старения. В случае нарушения соборной ментальности личность часто оказывается в стрессовом состоянии и нередко жаждет смерти, но когда она отчуждается в сферу утилитарно-прагматических интересов, тогда фактически умирает как соборный феномен и тем самым освобождается от стрессового состояния. Перед человеком, который оказался в стороне и от соборных ценностей, и от утилитарных интересов, открывается путь к самоубийству. Достаточное количество людей преимущественно живут в своём Воображении и находятся как бы в состоянии социальной смерти: одни уходят в монастырь, другие всецело поглощены какой-то одной идеей – архетипической ценностью или прагматическим интересом.

15. Потребность самоосуществления (актуализации) личности. Все перечисленные ценности, неся в себе различный соборный смысл, можно позволить себе воспринимать «моментами» такой атрибутивной ценности, как желание человека самоосуществиться. Спонтанно люди хотят актуализироваться согласно своему иррациональному смысложизненному выбору, но социальные обстоятельства зачастую вынуждают их отказаться от самих себя. Редко кому удается сохранить внутреннюю личностную независимость, и потому потребность формального самоутверждения зачастую довлеет над аксиологическим самовыражением, а не наоборот. Вместе с тем смысложизненное начало у человека остается всегда и осуществляет соборную коррекцию его прагматического стиля жизни. Следует объяснить, что самореализация – это нечто Таинственное и непостижимое адекватно. Оно отличается от таких понятий, как самореализация, самовыражение и самоутверждение. Хотя в этих феноменах она может в большей или меньшей мере присутствовать. Самореализация – это удовлетворение своими профессиональными достижениями, а самовыражение – ориентация на признание окружающими тебя людьми (народом, человечеством). Самоутверждение, как правило, свойственно не просто честолюбивому, а одержимо самолюбивому человеку. Не имея никакой значимости, он волевым путем стремится добиться известности. Хотя инертное желание самоутвердиться в какой-то степени присуще всем людям. Но оно отчуждено от спонтанного самоосуществления.

Можно сказать кратко, что на уровне атрибутивных ценностей соборность выступает в качестве иррациональной духовной воли, свободы и разумности. На этом уровне она наделена потенциальной способностью самосохраняться путем порождения безусловно-нравственного комплекса ценностей, составляющего второй уровень соборности. Но эта способность может реализоваться не в адекватной, а превращенной форме, что и делает человека не нравственной личностью, а злодеем или утилитарным прагматиком, несмотря и даже благодаря концентрации в его психике точечной мощи и многовекового духовного опыта человечества. Нередки случаи, когда интеллектуальные и по-своему духовные люди оказываются обделенными способностью к глубокому нравственному переживанию и соответствующему моральному поведению.

Именно требование самосохранения побуждает соборность атрибутивного уровня к дальнейшей эволюции. Ее смысл состоит в следующем. В сфере атрибутивных ценностей человек, будучи предопределенным Вечностью и остающийся еще во многом зависимым от нее, самоосуществляется как соборный феномен достаточно авторитарно. Появление же безусловно-нравственных ориентаций позволяет ему видеть духовную ценность во всех видах мироздания, и прежде всего в другом человеке. В этом случае аксиологические переживания личности связывают ее с Чистым Пониманием не только через исторический духовный опыт, но и через непосредственно наблюдаемое поведение ныне живущих людей, судьба которых ее постоянно беспокоит. Нравственная личность обретает предельную автономию. Взаимодействуя с соборными атрибутами, она становится самодостаточным центром аксиологической жизнедеятельности.

Безусловно-нравственные ценности:

1. Совесть как иррациональное чувство благоговения по отношению к другому человеку, миру в целом и отдельным его проявлениям. Однако более правомерно можно сказать так: «Совесть – это нечто такое, что во мне есть, но я не знаю, что это такое». Ничем не обусловленное чувство совести наиболее явно ощущается, но адекватно выразить его словами невозможно.

2. Стыд и способность одухотворенно-волевого преодоления его в случае оговора или общественного непонимания.

3. Чувство вины и покаяния.

4. Чувство сострадания и милосердия.

Представленная структура безусловно-нравственных ценностей является определенной модификацией религиозного учения Вл. Соловьева об этическом синтезе, где основными атрибутами человеческой моральности (совести) провозглашаются чувства благоговения, стыда и сострадания[18]18
  См.: Соловьев В. Оправдание добра. Нравственная философия. – Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1988.


[Закрыть].

Из безусловно-нравственных ценностей совесть является предельным синтезирующим феноменом, а чувство стыда, вины, покаяния, сострадания и милосердия – это ее элементы или различные формы конкретизации. С понятием «совесть» идентифицируются понятия «Святой Дух» (христианство), «нравственный закон во мне» (И. Кант), «закон нравственной любви» (А. С. Хомяков), «этическое всеединство» (Вл. Соловьев) и др. Во всеохватном и глубинном чувстве совести непроизвольно проявляется универсализм Трансцендентного в его явной человеческой специфичности.

Чувство стыда, как первичная конкретизация человеческой совести, выступает в двух основных вариантах:

1) природно-эстетическая предсовесть;

2) мучительно острая соборная реакция на отдельные безнравственные деяния или сложившуюся бездуховную ситуацию.

Первый вариант, например, имеет место тогда, когда на человека неожиданно обратили заинтересованное внимание или когда он оказался в непривычной ситуации. Стыд же другого порядка, если он связан с личным поведением, иногда может нейтрализовать и огрубить совесть человека, т. к. вынуждает его оправдываться перед людьми и самим собой. В результате вырабатывается или комплекс неполноценности, или откровенно утилитарный стиль жизни.

Снова обрести себя человек может путем преобразования стыдливого мирочувствования в глубинное мироощущение вины и покаяния, когда он прекращает оправдывать свое поведение сложившимися обстоятельствами, а духовно страдает и ориентируется на нравственную деятельность. Присутствие в душе человека чувства вины и покаяния в ситуации, когда он ничего постыдного не совершал, возвышает его над утилитарной жизнью и делает ответственным за судьбу Отечества и всего мира. В бытовой сфере душа человека чаще всего наполняется покаянием по отношению к родителям и всем предкам. Покаяние – это сугубо личностное состояние души, не обусловленное конкретными социальными факторами. Современный образ жизни во многом отрицает виновато-покаянную личность, что является одним из наглядных показателей духовного кризиса современной цивилизации.

Покаяние как глубинное внутреннее чувство, как соборную ценность следует отличать от беседы человека со священником о своем «греховном» поведении. Эту беседу можно квалифицировать как условную, объективированную форму покаяния. Так было в прошлые столетия. В условиях современного соборного кризиса церковное покаяние нередко представляет собой одну из форм лицемерия, распространившегося в мировой политике и всех сферах общественной жизни. В большинстве случаев люди или почти не осознают лицемерного характера своего поведения, или просто не задумываются об этом.

Наглядным примером неадекватного использования слова «покаяние» следует считать требование рядовых коммунистов в период горбачевской «перестройки» покаяния руководителей КПСС за безалаберную политическую, идеологическую и экономическую деятельность. В свою очередь, беспартийное население СССР требовало покаяния от всех коммунистов, несмотря на то что у каждого беспартийного было много друзей и родственников среди коммунистов. Несмотря на то что идеалы и мнения коммунистов и беспартийных в основе своей были едины в советское время. И в первом, и во втором случае люди осознанно или бессознательно, но в любом случае лицемерно пытаются обвинить кого-то, но только не себя, в отрицательных результатах советской эпохи. Хотя внутреннее чувство покаяния требует считать виновным прежде всего самого себя, если даже ты все сделал для того, чтобы этих отрицательных результатов не было. Когда человек требует покаяться кого-то, то это означает, что у него самого данного чувства нет. Сегодня гражданская принципиальность обязывает человека обвинять разрушителей Отечества. Но покаяние по требованию – это лицемерие и глупость. Покаяние – это глубинная соборная ценность, сокровенная тайна бытия, ощущаемая как запредельная и максимализированная концентрация совести. В психике многих людей оно присутствует в качестве потенции, и только отдельные, совершенно уникальные личности живут в сфере покаяния во всей своей полноте.

На лекции автор разъясняет ситуацию покаяния на примере собственных переживаний. Автор ничего такого не сделал для развала СССР. И всегда был сторонником общественных деятелей, предупреждавших о грядущих разрушительных последствиях. Но человек как таковой чувствует ответственность за все мировые злодеяния, произошедшие в его период жизни. Особенно тогда, когда уничтожается его Отечество. Поэтому он несет в своей душе покаяние за искусственное уничтожение его Родины. Более того, автор признает, что он вместе со своим народом косвенно способствовал развалу Советского Союза. Ибо вначале верил Горбачеву, а потом стал верить Ельцину. Он видел и осуждал безволие и наивность властвующих деятелей, авантюризм и откровенное уничтожение жизнеобеспечивающих структур государства вестернизированными идеологами, разграбление страны «рыночниками» и бандитами. Призывал общественность активно и разумно противостоять надвигающейся катастрофе. Но для него было саморазумеющимся, что скоро Горбачев, а потом скоро Ельцин проявит государственную волю и наведет порядок. Потом стал все больше и больше сомневаться. Окончательно опомнился автор только тогда, когда состоялась Беловежская пуща – беспрецедентное государственное преступление на глазах всего мира. После этого волны безалаберности захлестнули страну. Автор пережил многолетнее трагическое состояние души. И до конца дней своих будет нести покаяние.

Внутренне-личностный характер покаяния нисколько не отменяет, а предполагает моральное осуждение и уголовное преследование государственных преступников. Ведь соборный человек ощущает свою ответственность за все, что случилось с его Отечеством и всем человечеством в период его жизни. Именно данное чувство ответственности и побуждает современных людей не ожидать внутреннего покаяния, а требовать внешнего международного суда над «беловежскими», «чубайсовскими» и натовскими преступниками. Они уничтожали совместными усилиями миротворческую российскую цивилизацию и органически единую с ней Югославию, стимулировали международный терроризм и создавали его разветвленную сеть, поставив тем самым мировую цивилизацию на грань катастрофы в обличии «нового мирового порядка». Потом жертвами этого порядка оказались Сербия и ее Святыня Косово, Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, а вместе с ними и Грузия, Ирак, Иран, Ливия, Египет, Сирия и даже братская нам Украина. Потенциальными жертвами фактически объявлены были все непокорные народы и государства, хоть косвенно мешающие беспрепятственному господству США над миром.

Не отвергая, но ставя под сомнение особую духовную значимость современного церковного покаяния, следует отметить, что христианский принцип присутствия Святого Духа в человеческой душе наиболее рельефно выражает чувство покаяния как предельную концентрацию совести. Практическая значимость этого чувства зафиксирована во многих универсальных принципах бытия, где безусловно-нравственное покаяние упрощается и предстает как объективированная ценность, как проявление абсолютизированной совести в социетарном поведении человека.

Американский философ Дж. Р. Силбер называет эти принципы формулировками золотого правила этики и признает, что они, по сути, одинаковы в культурах Азии, Африки, Ближнего Востока и западной цивилизации. В подтверждение этого он приводит известные высказывания философов и пророков об универсальном основании практического нравственного поведения. Американский философ начинает с Конфуция и заканчивает Кантом. Конфуций: «Не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы было сделано тебе». Будда: «Не причиняй другому боли способом, который для тебя будет болезненным». Аристотель: по отношению к своим друзьям следует вести себя «так, как мы хотели бы, чтобы они вели себя по отношению к нам». Иисус: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». И. Кант: «Поступай так, как если бы максима (то есть основополагающий принцип) твоего поступка должна была стать универсальным законом».

Милосердие и сострадание можно рассматривать в качестве менее напряженного проявления виновато-покаянной психологии человека. Сострадательное отношение к жизни – естественный и широко распространенный феномен, непосредственно стимулирующий самые различные объективированные ценности. Последние, будучи третьим уровнем духовных универсалий, представляют собой первичные объективации человеческой совести и ее конкретных проявлений, тогда как волевая, свободная и разумная энергия их предопределена атрибутивным уровнем соборности.

Объективированные ценности.

К объективированным ценностям прежде всего следует отнести известные десять заповедей, зафиксированных в Библии. Кроме заповедей можно выделить еще 26 наиболее значимых архетипов. Хотя их гораздо больше, т. к. любой нравственный поступок человека является объективированной ценностью.

1. Ощущение трагедии своей личной судьбы, судьбы своего народа, человечества и космоса. Человек преимущественно стихийно или частично осознанно, с большим или меньшим напряжением всегда стоит перед выбором: «Быть или не быть?».

2. Жажда счастья и ощущение безысходности от его пресыщения.

3. Стремление к удовольствиям и способность отказаться от них ради этических и гражданских принципов или стихийных идеалов.

4. Чувство нового и консерватизм: ожидание коренных изменений духовно-социального бытия и тоска по временам ушедшим.

5. Чувство равенства, социальной справедливости и равноправия.

6. Духовное притяжение человека к другому человеку, обостренный интерес к представителям других наций и регионов.

7. Чувство этнического единства.

8. Национальное самосознание: ощущение своей принадлежности к определенной нации и причастности к ее самобытному преображению общечеловеческого духовного опыта, что предполагает соборное возвышение над этническим инстинктом и сотворчество в национальной ментальности.

9. Наднациональное самосознание – личностно-национальное участие в мировом творческом процессе объективации и активизации соборных ценностей.

10. Ориентация на авторитет: природы, прошлого аксиологического опыта и т. д.

11. Почтительное отношение к природе, родителям, детям, выдающимся личностям, отдельным гениальным творениям и т. д.

12. Родословный (семейный) инстинкт.

13. Чувство Отечества и малой родины. Когда умирает человек, то больше всего и проникновеннее о нем помнят на малой родине.

14. Способность человека испытывать духовную сопричастность к тем местам, где он побывал, и к деятельности, в которой когда-то участвовал.

15. Духовная Память, как объективация Вечности, в качестве интеграции и возвышения над чувствами авторитета, почтительности, родословности, национальности, Отечества и сопричастности.

16. Чувство любви и дружбы.

17. Доброта и душевность.

18. Гражданская принципиальность, как преодоление конформизма и нонконформизма.

19. Верность и неукротимое чувство долга. Под верностью и долгом имеются в виду Таинственные Смыслы этих чувств, а не однозначная зацикленная форма.

20. Чувство внешней свободы и сопряженной с ней ответственности в качестве объективации внутренней свободы и волевой разумности.

21. Жажда деятельности.

22. Чувство хозяина, единство бережливости, щедрости и благотворительности.

23. Вырастающий из единого духовного корня мировоззренческий диалогизм в душе человека и способность преобразовывать разные точки зрения в целостную систему ценностей.

24. Способность интегративно понимать, мыслить и выражать в словах и понятиях свой Смысловой потенциал.

25. Способность трансформировать чувство мести в чувство милосердия и всепрощения.

26. Способность трансформировать инстинкт агрессивности в потребность защитить обижаемого человека или животного и в общественно полезную активность. А во время войны активизировать чувство патриота и одержимую готовность пожертвовать жизнью для защиты Отечества.

Количество перечисленных ценностей (в первую очередь объективированных ориентаций), естественно, можно расширить. Взятые все вместе и интегрируемые в органичную целостность, они определяют содержание соборного самопонимания. Естественно, что в таком полновесном варианте оно практически не осуществимо. Индивидуальное сознание, как правило, синтезирует в себе только некоторые архетипические ценности и преимущественно в объектном виде.

Исходя из трех уровней соборности – атрибутивного, безусловно-нравственного и объективировано-практического, – можно говорить и о трех типах соборной личности. Если в человеческой психике преобладает атрибутивный уровень, то воспроизводится исключительно волевая и одержимая личность, способная выдвигать идеи и теоретически решать глобальные проблемы цивилизации, ее духовного возрождения. Но она в большинстве случаев мало способна популярно выразить и практически реализовать свои идеи. Эта личность способна глубинно анализировать аксиологическую проблематику, но почти не живет в ней, будучи в большей мере сторонним творческим аналитиком, чем реальным носителем соборного процесса. К этому типу соборной индивидуальности относятся прежде всего многие оригинальные философы-рационалисты, прямо или косвенно решающие аксиологические проблемы.

Преобладание безусловно-нравственного уровня соборности при достаточно мощном присутствии и атрибутивного уровня формирует личность, синтезирующую в своей душе нравственные основы человеческого бытия. Данная личность менее склонна к аналитической деятельности. Она олицетворяет в своем творчестве и жизненной практике многовековой аксиологический потенциал. Такие индивидуальности являются нравственными авторитетами и вдохновляют многие поколения людей на этические поиски. Они чаще всего встречаются среди деятелей искусства и религиозных мыслителей. Но иногда, казалось бы, совершенно неприметный и малообразованный человек обладает незаурядной нравственной силой, притягивающей к себе людей самого различного душевно-психологического склада. В прошлые века нравственным магнетизмом нередко были наделены умудренные большим жизненным опытом крестьяне, однако в XX веке их практически перестали замечать. Изолированные от широкого общественного влияния, особо талантливые иррациональные нравственные авторитеты нередко заявляют о себе миру, становясь преимущественно на Западе предводителями экстраординарных религиозных общин, антисоциальных по своим потенциям.

Всеохватное присутствие атрибутивного или безусловно-нравственного уровня соборности в человеческой психике исключительная редкость. Но именно люди, в чьей психике достаточно оптимально представлены атрибутивные или безусловно-нравственные ценности, личностно «обновляют» региональное и планетарное аксиологическое поле и тем самым активизируют его и возбуждают в массовой психологии соборный потенциал. Последний представлен в массовом сознании преимущественно на объективировано-практическом уровне. Вместе с тем Трансцендентно-личностный и мироотношенческий уровни ценностей присущи в определенной мере каждому человеку, и именно через них уникальные соборные личности оказывают мощное влияние и на отдельных индивидов, и на общество в целом. В результате на Земле постоянно воспроизводится и поддерживается практическая соборность во всем ее многообразии.

Охарактеризовав структуру соборного самопонимания, обратим особое внимание на такую атрибутивную ценность, как запредельная целеустремленность. Она является «взрывным» и «непризнающим» препятствий возбудителем всей надсоциальной реальности: и общезначимых аксиологических ориентаций, и иррациональных умонастроений. Принципиально важно рассмотреть, как проявляется запредельность в практической деятельности. В аксиологическом значении запредельная целеустремленность – бескачественный феномен. В данном случае Надпространственность демонстрирует свою точечную беспредельность в иррациональном мироощущении человека. Чем большей одержимостью обладает индивидуальность, тем большего результата она способна достичь в среде людей примерно равных ей по другим качествам. Однако какого содержания будет это достижение, во многом зависит от степени приобщенности человека к духовно-целостному менталитету и характера его конкретной социализации. Например, если формирующаяся личность жаждет чего-то необычного, прорывается к тайне бытия, но у нее не появляется потребность вести себя душевно и нравственно, то возникает реальная опасность появления «сверхчеловека»: фашиста, преступника-рецидивиста или бунтаря, стремящегося смести на своем пути все, что недоступно его разумению.

Устремленность к запредельному, сталкиваясь с практической целесообразностью, объективируется в многообразных формах и теряет в какой-то степени свою таинственную напряженность. Нередко бессознательная запредельная ориентация носит характер естественно-примитивной упоенности. Можно привести много примеров, когда утилитарная социализация приглушает в человеке одержимость или формирует уродливую страсть типа плюшкинского скряжничества. Что касается людей, занятых решением практических задач, то они одержимы вполне осязаемыми идеалами, ибо в практической деятельности на первый план выходит не столько романтическая одержимость, сколько способность видеть реальный ход дела при трезвой оценке ситуации. Установка на беспредельность у людей такого типа, как правило, наглухо заблокирована глубоко в подсознании. В свою очередь, непроизвольная творческая деятельность, не ориентированная на утилитарный результат, дает возможность личности «присутствовать» как бы в двух мирах: реальном и идеализированном.

В искусстве запредельный мир, как правило, представлен в контексте реальной духовной жизни. Герои классической литературы в основном одержимы практическими интересами. Тем не менее тенденция беспредельности как стержневая жизненная линия потенциально присутствует в их поведении. Достаточно рельефно выразил феномен запредельности А. И. Гончаров. Вот рассуждение героя его романа «Обыкновенная история» Александра Одуева: «Меня влекло какое-то неодолимое стремление, жажда благородной деятельности; во мне кипело желание уяснить и осуществить…»[19]19
  Гончаров А. И. Обыкновенная история. М., 1977.


[Закрыть]. Здесь автор ставит многоточие, так как молодой человек не знает, что ему следует уяснить и осуществить, его просто будоражит направленная в «никуда» одержимость выйти за пределы обычного, понятного ему мира и достичь некоторого неуловимого смысла существования.

Описывая душевные муки «бездеятельного» Обломова, А. И. Гончаров показал много «ходов» его одухотворенности на фоне спокойного уравновешенного жизнепровождения. Жизнь Обломова наглядно демонстрирует тот факт, что бездеятельность в утилитарной сфере способна надежно удерживать человека в сфере надсоциальной интенциальности. Другой персонаж романа А. И. Гончарова Штольц, как человек, занимающийся практической деятельностью, также нацелен на беспредельный смысл бытия. Синтез беспредельности и прагматизма рождает реалистические идеалы, которые после своего осуществления перестают быть таковыми и открывают дорогу новым ценностным установкам.