Текст книги "Дома мы не нужны"

– Не штуковина, а шелобешка, – обиделся за свой агрегат Никитин, – лесной культиватор КЛБ. Для ухода за посадками. Да им и в поле можно; если где стерню разбить – милое дело. За день на ящик беленькой можно накалымить.

– Вот я и говорю, замечательный агрегат, – продолжил профессор, – стерню разобьем, картошечку израильскую посадим; а там еще, наверное что-то было?

Он повернулся к израильтянке и та кивнула – было, и очень много, если только звери не пожрала да потоптали.

– А мясо само прибежит! – Холодов, единственный не присевший на ствол, показал рукой в сторону лесной тропы, которая пересекала их дорогу под острым углом. Эта тропа была поуже, метра четыре в ширину, поэтому непонятно было, как по ней мог перемещаться так быстро олень, выскочивший на перекресток и замерший шагах в двадцати от группы людей. Человеческих шагах; у самого зверя шаг был много длиннее. Был олень крупным, крупнее российского лося; но самыми замечательными в нем были рога – ветвистые, с лохмотьями не слетевшей кожицы на нижних отростках, они должны были задевать деревья по обе стороны четырехметровой тропы. Такой красавец был создан для стремительного бега по чистым равнинам; в лесную чащу он мог попасть или по нелепой ошибке, или подгоняемый чужой злой волей.

И точно! Следом вдруг выскочили и столпились на опушке сразу несколько хищников – не таких грациозных, как леопард, но не менее крупных и опасных.

– Они, – вдруг охнула, побледнев, Оксана. Она попыталась вцепиться руками в сидящего рядом Кудрявцева, но того уже не было на месте.

Подполковник стоял рядом с Холодовым; в руках у него был АКМ, готовый к бою и нервная дрожь как-то сразу отпустила девушку. Она знала каким страшным оружием был в опытных руках самый надежный в мире автомат.

Звери видимо тоже что-то почувствовали, или оленье мясо показалось им аппетитнее непонятных существ с резкими незнакомыми запахами; во всяком случае когда олень помчался гигантскими скачками туда, откуда только недавно появился отряд людей, хищники ринулись за ним. Их было шесть, действительно похожих и на медведя, и на волка одновременно – на вид неуклюжих, но исчезнувших так же стремительно, как и рогатый травоядный.

– Действительно медведесобаки! – первым нарушил молчание доцент, – настоящие медведесобаки! Подходящая пара махайроду. Тут его небольшое лицо скривилось в гримасе. Казалось он сейчас заплачет, – Но гигантский олень! Этого не может быть! Этого не может быть никогда!

– Чего не может быть, Роман Петрович? – профессор наконец отвел взгляд от тропы, где исчезли звери.

– Я конечно не специалист по вымершим животным…

– А в чем вы специалист, позвольте полюбопытствовать, – перебила его Николаева.

Романов замялся.

– По кольчатым червям, – нехотя выдавил он.

– Это по глистам что ли? – заржал Никитин. В окружавшей их лесной тиши смех был неестественным и раздражающим, сразу несколько человек поморщились и Анатолий замолчал.

– Я конечно не профильный специалист, но кое-что из курса палеозоологии помню. Ну никак не мог большерогий олень жить в одно время с махайродом. Полтора миллиона лет как минимум – вот что их разделяет.

Последние слова доцент почти выкрикнул.

– Успокойся, Роман Петрович, – широкая ладонь командира легла ученому на плечо, – подумайте сами: если мы как-то попали в этот миоцен, почему бы сюда не перенестись и оленю твоему большерогому?

– А ведь верно! – хлопнул себя по лбу Игнатов, – это что же получается?.. Так ведь и до динозавров дело дойдет?..

– А что, товарищ подполковник? – влез тут же в разговор Никитин, – тираннозавра калаш с одного выстрела возьмет?

– Возьмет, возьмет, – в шутку или всерьез успокоил его командир, а доцент забормотал что-то негромко и возмущенно – до тех пор пока Кудрявцев не скомандовал:

– Подъем!

Впрочем все у же и так стояли и командир продолжил:

– Продолжаем движение в режиме абсолютного молчания… Тебе понятно, Никитин?

– А че чуть что, сразу косой? – обиженно откликнулся тот.

– Понятно, Никитин?!

– Так точно!

– Авангард теперь – я, Романов, Гольдберг… (Про Малыша подполковник не упомянул, но все и так поняли, где будет идти пес). Тыл держат Володин и Холодов. Сержант, не дергай так стволом на каждый чих. Поспокойнее Юра. Поспокойнее и повнимательней. Как в Афгане.

Парень с автоматом весь подобрался и кивнул.

– Остальные идут по своим местам. Показываю команды: первая, – Кудрявцев поднял вверх левую руку с открытой ладонью. – всем стоять! Вторая (теперь та же рука описала окружность над головой) – занять круговую оборону. Третья…

Подполковник повернулся к Оксане и ткнул ей легонько пальцем в грудь; точнее хотел ткнуть туда, но в результате палец по сложной траектории уперся ей куда-то в горло, и Кудрявцев чуть смущенным (как показалось израильтянке) голосом повторил:

– Третья – следуешь за мной, – четвертая, – он повернулся теперь к профессору и хлопнул его по плечу, – на время моего отсутствия – старший.

Пожалуй, пока хватит. Всем понятно? Повторить?

– Понятно, – ответил за всех профессор и отряд отправился по тропе, с каждым шагом удаляясь от перекрестка и приближаясь к цели.

Теперь неумолкаемый шум леса едва нарушал треск сухих веток под ногами. На каждый такой звук командир чуть заметно морщился, но видно это было только Оксане и Романову. Так – «в режиме абсолютного молчания» – они прошли минут двадцать, когда Оксана, а за ней наверное и все остальные поняли – уже совсем близко. Причем она не смогла бы наверняка сказать, что первым привлекло ее внимание – чуть слышные голоса впереди или перебивший вдруг запахи окружавшего их хвойного леса аромат – настолько знакомый, что она едва не закашляла, пытаясь поглубже вдохнуть воздух. Он (аромат) был с каждым шагом все гуще и теперь Гольдберг, закрыв глаза, могла представить, что проходит мимо арабской забегаловки в Бат-Яме, как делала это почти каждый вечер. Тысячи раз за три десятка лет, и запах этот никогда не менялся.

Естественно глаза она закрывать не стала, поэтому прекрасно видела, как командир рядом посредством ладони скомандовал: «Всем стоять! Занять круговую оборону! Старший!» Последнее относилось к профессору, на чье плечо опять опустилась ладонь подполковника.

Строй распался; снова собрался – теперь уже ощетинившийся лопатами, топорами, огромным тесаком в руках доцента и автоматом у Холодова, занявшего место подполковника. Сама Оксана тоже была вооружена – живым агрессивны оружием, Малышом, который теперь прижимался лохматой шеей к ее боку. Ладошка израильтянки опустилась на широченный лоб, как это часто делал командир, и пес даже не шелохнулся – такой же напряженный, как она, готовый к бою.

Оксана казалось не дышала; все внимание она устремила туда, где в лесу бесшумно растворился Кудрявцев. Минуты – первая, вторая, третья,.. – текли нестерпимо медленно. Эти пять минут были наверное самыми длинными в ее жизни. Но вот подполковник так же бесшумно вынырнул из чащи – совсем не там, где его ждали, Вынырнул из-за ствола огромного дерева по другую сторону тропы. Дерево это стояло отдельно от других; как мог подобраться к нему незамеченным командир? Этот вопрос озадачил девушку на пару секунд, не больше – ровно до того момента, как палец подполковника, опять уперся ей в горло; мгновеньем позже этот же палец указал на Холодова. Круг остающихся сплотился теснее, а тройка разведчиков во главе с командиром, сопровождаемая теперь Малышом, шагнула в лес.

Метров через двести крадущиеся как заправские диверсанты (со стороны это наверное выглядело смешно) оказались за раскидистым кустом. По жесту Кудрявцева – вполне понятному без объяснений – все четверо (пес исполнил безмолвную команду первым) скоро лежали на траве, не жалея ни камуфляжа, ни женского брючного костюма. Картина, открывшаяся им невдалеке никого не удивила. Бородатый молодой араб, вооруженный автоматом и пистолетом в длинной кобуре, которую он угнездил на своих коленях, сидел, привалившись спиной к дереву. Четверо израильтянок (только четверо! – вздохнула Оксана) ковырялись в земле лопатами; было видно даже отсюда, метров с пятидесяти, что сил у них совсем не осталось. Движения их были медленными и вряд ли эффективными, но боевик их не подгонял. Казалось его ничего не интересовало – ни пленницы, ни лес вокруг, полный опасностей, ни веселые возгласы там, откуда несло запахами сильнее всего.

Поэтому наверное командир решился нарушить режим молчания:

– Постараюсь все сам. Но этот гад матерый. Не смотрите, что спит на ходу… Сидя, – поправился он, – боюсь, успеет положить девчат… Страховка нужна. Юра, сможешь достать одной очередью?

– Не знаю, – неуверенно прошептал так же тихо Холодов, – я же, товарищ полковник, водила, а не стрелок.

– Тогда ты, Оксана. Сможешь?

– Смогу, – девушка понадеялась, что ее шепот прозвучал достаточно уверенно, и автомат тут же сменил своего хозяина.

– Только в самом крайнем случае, – Кудрявцев зачем-то погладил ее по темным кудрям, осадил легким тычком ринувшегося было за ним пса и опять исчез.

Ждать теперь пришлось совсем недолго. Оксана, уже приладившая оружие поудобнее (положение лежа и принимать не пришлось!), не отрывала взгляда от бородача; окружающую обстановку контролировал Холодов. Поэтому когда он чуть дернулся телом, девушка краем глаза отметила шевеление в арабских развалинах. Это был подполковник, легко и непринужденно спрыгнувший с двухметровой стены, словно с обычной ступени.

Бородатый бандит, к которому как раз подошел другой, вооруженный шумовкой, отреагировал мгновенно. Вот он сидел у дерева, а вот – между ним и Кудрявцевым был живой щит из четырех женских тел. Командир шагнул вправо; шажок бандита, стоявшего ближе к пленницам, был короче – таким, что положение «живого щита» не поменялось. Тогда Кудрявцев покачал головой и показал стволом пистолета на ноги бородачу, а может на землю перед его ногами, куда, очевидно, предлагал бросить оружие. Бандит явно понял противника; он тоже покачал головой и повел дуло автомата вверх на жертвы, застывшие с лопатами в руках.

И Оксана поняла – сейчас только она может спасти всех – и соотечественниц, и командира, который не ляжет – бросится закрывать беззащитных женщин своим телом.

– Раз-два, – прошептали ее губы как учили на НВП и три злые пули улетели в бандитов. Расстояние до них было самым биатлонным – метров пятьдесят – и девушка не промахнулась. Бандит с шумовкой упал сразу; бородач дернулся, но автомат не отпустил, даже попытался поднять его снова.

– Раз-два, – палец еще раз нажал на курок и Оксана четко, как в бинокль, увидела как на груди бандита в трех местах рвануло камуфляж. Эти три удара, слившиеся в один, толкнули его назад, но бородач еще раз попытался рвануться вперед – теперь уже навстречу медленно огибающим куст Оксане и Малышу. Этот рывок был последним; он повалился лицом вперед и замер.

А рядом с девушкой вдруг оказался командир, заслонив ее от поля боя. Он прижал ее к себе, неловко ткнулся губами ей в висок и прошептал: «Умничка моя!»

Это длилось мгновенье – Кудрявцев опять исчез в лесу, отправившись очевидно за отрядом, а Оксана зашагала вперед, к девушкам, все так же сжимая в руках автомат, с мечтательной улыбкой на губах.

Глава 6. Подполковник Кудрявцев. День первый – продолжение

– Принимай аппарат, механик, – подполковник хлопнул по бронированному боку могучей машины, – БРДМ-3, бронированная разведывательно-десантная машина; наша, российская. Осилишь?

– Какой агрегат? – удивленно протянул Холодов, осторожно обходя пирамиду из шести АК-74 и разгрузок к ним, заляпанных кроваво-красными пятнами. Часть снаряжения была пробита пулями так, что сквозь отверстия были видны металлические рожки черного цвета. Он заглянул в кормовую часть боевой машины, представляющую собой идеально ровный срез, проходящий по всей броне по оси третьей пары колес, – здесь же движка нет. Совсем нет!

– Зато вооружение на месте, – полковника казалось совсем не смущало отсутствие силовой установки БРДМ, – автоматическая пушка и пулемет ПКТ, с полным боекомплектом! Знаете что такое для нас триста снарядов калибра тридцать миллиметров и две тысячи патронов семь-шестьдесят две?!

Окружившие его товарищи молчали, так же как молчали освобожденные израильтянки, примкнувших к толпе русских. Лишь одна из них сидела, подпирая спиной стену, с которой совсем недавно спрыгнул командир. Рядом со светловолосой девушкой валялся труп боевика с неестественно согнутой набок шеей; автомат Калашникова, накинутый на его шею, уставился стволом в небо. Девушка, чьи ноги в грязных носках с практически стертыми пятками едва не упирались в голову мертвого бандита, соседа не замечала. Она сидела с закрытыми глазами, из которых медленно стекали по испачканным щекам слезы.

Кудрявцев, успевший уже нырнуть глубь боевой машины и убедиться, что за исключением двигательной установки она полностью готова к бою, сам ответил на вопрос:

– Это значит, что на расстоянии полутора-двух километров ни одна тварь нам не страшна. А движок? Ну что движок? Обычный камазовский двигатель – да у нас самих есть такой! И водитель в придачу. Да такой водитель, что он голыми руками из двух половинок конфетку сляпает, – он засмеялся, хлопая ладонью по плечу недоверчиво качавшего головой сержанта, и вдруг замолчал, наткнувшись взглядом на светловолосую израильтянку.

Через пару мгновений он уже присел перед ней и легким касанием пальца стер слезы со щек девушки. Она открыла глаза; полные губы чуть слышно прошептали несколько слов, из которых подполковник разобрал только имя – Соломон.

– Что это она? – спросил командир у остановившейся за его спиной Оксаны.

– «Соломон никого не видел», – перевела на русский Гольдберг, – внук у нее был, Михаэль. Потерялся в первую минуту. А парень, Соломон, – девушка махнула рукой в сторону братской могилы, – сказал, что видел мальчика в лесу. Вот она и бежала впереди всех. И на тропу первой выскочила. Как только в нее пули не попали! Говорит, что жалеет – лучше бы она тоже умерла.

– Ты подожди реветь-то, – рядом с командиром на корточки присел Никитин, – ты же мальчонку больше не видела? Может он где спрятался, или на дерево залез? Мальчишки – они шустрые, сам таким был…

Оксана скороговоркой переводила слова тракториста, а может добавляла что-то от себя, потому что на каждое слово Анатолия у нее получалось не меньше трех. А светловолосой девушке, успевшей, как оказалось, обзавестись внуком десяти лет, наверное нужно было дать хоть тень надежды. Она затараторила еще быстрее Гольдберг и вскочила на ноги; вцепившись в руки Кудрявцева, она практически подняла его на ноги – такая исступленная сила переполнила ее.

Отцепив руку от камуфляжа подполковника, израильтянка замахала ладонью куда-то в сторону тропы, откуда совсем недавно появился отряд. Слезы снова брызнули из ее глаз, а голос по-прежнему был заполнен болью и страданием. Оксана продолжала машинально переводить:

– Так надо быстрее бежать туда, назад. Только куда? В этом дремучем лесу Михаэля мы будем искать сто лет. Может быть вы, – она опять схватилась за рукав командира, – сможете найти. Вы ведь русские?! Вы русские?!! – повторила она с надеждой, оглядываясь на Гольдберг.

Та кивнула головой, и светловолоска облегченно выдохнула:

– Вы ведь там, у себя в Сибири все тропки знаете, вы найдете моего Михаэля.

Подполковник энергично закивал головой, понимая, что девушку надо обязательно поддержать, хотя бы своей уверенностью. Смотрел он при этом на Оксану, словно говоря: «Вообще-то сибирячка тут у нас ты!». Вслух же он сказал:

– Переведи – обязательно найдем. Вот минуток десять передохнем и сразу пойдем. У нас следопыты – ого-го. А если заплутаем, Малыш найдет… Кстати, где он?

Малыш в это время осуществлял сложную, намертво закрепленную в генах процедуру знакомства с другим псом.

На небольшом участке метров пять на десять, засыпанном ровным слоем песка, поглядев на который командир понимающе переглянулся с профессором – два стандартных участка из какой-то пустыни – прямо посреди него активно обнюхивались два волкодава – Малыш и его более мелкая копия. У копии через всю голову, разделяя шкуру на черепе почти надвое, тянулся кровавый шрам, еще сочившийся кровью. Тела у собак были напряжены до предела; хвосты – точнее обрубки, или обрезки хвостов мелко подрагивали. Долгая томительная пауза, не нарушаемая никем, наконец лопнула – хвост у меньшего пса задергался из стороны в сторону, обозначая виляние, он опустил голову и коротко взвизгнул, очевидно признавая старшинство гостя. Обрубок хвоста Малыша тоже дрогнул и он тоже опустил голову, принявшись вылизывать рану.

– Людмила Васильевна, гляньте, не надо чем-то присыпать? – повернулся командир к медсестре.

– Ничего не надо, – буркнула Николаева, – заживет как на собаке, тем более она собака и есть. А собачья слюна вообще лучший антисептик.

– Вообще-то это мальчик, а не девочка, – влез в разговор Никитин.

– Оно и видно, кто тут у нас специалист по кобелям, – опять неприветливо ответила медсестра.

– Людмила Васильевна, – мягко остановил ее командир, – я понимаю, что вокруг непотребство творится – трупы валяются, женщины истерзанные, а тут тракторист Никитин шутки юмора шутить пытается.., – голос его вдруг зазвенел, приобретая обычную командирскую строгость. – Так чего вы тут стоите, мораль читать пытаетесь?! Вас что сюда – с мужиками ругаться позвали. Немедленно оказать помощь пострадавшим. Оценить их физическое состояние. Этим девушкам сейчас кросс на пять километров по пересеченной местности бежать!

– Да куда им бежать, – всплеснула руками Николаева, – они же еле дышат…

– А вы у них самих спросите, – подполковник резко повернулся к группе израильтянок, которым что-то горячо говорила Гольдберг. Скорее всего переводила слова командира.

– Они все пойдут, – упрямо наклонив голову, сообщила Оксана, и тут же поправила себя, – мы все пойдем.

– Хорошо. А вы.., – подполковник опять обернулся к медсестре, – выполнять!

Николаева растерянно уставилась взглядом ему в лицо, затем, смущенно улыбнулась и негромко проговорила: «Простите, Александр Николаевич».

Подполковник кивнул, а Людмила споро пошла к израильтянкам, передвигая вперед большую сумку с медикаментами. Кудрявцев опять направился к Малышу, который принюхивался теперь к шалашу, сложенному двумя упавшими бетонными перегородками. Впрочем, шалаш – слишком громко сказано для той щели, в которую пес попытался просунуть свою большую морду. Наконец ему это удалось, раздался короткий вскрик и Малыш выполз назад, таща зубами за рубаху паренька араба, отчаянно извивавшегося всем телом, но явно опасавшегося задеть при этом Малыша. Еще пару мгновений, и материал рубашки не выдержал бы, или парнишка выскользнул бы из нее, но тут он попал в крепкие руки командира и перестал дергаться, очевидно правильно оценив перспективы побега. Впрочем, практически сразу Кудрявцев отпустил его, поставив рядом с высоким крепким арабом, прижимавшим к себе маленькую девочку лет пяти со множеством длинных тонких косичек на голове. Девочка несмело улыбнулась командиру. Парень же непроизвольно прижал к себе другой рукой извлеченного из-под плит мальчишку. Все внимание араба, как и внимание двух девушек восточной внешности, прятавшихся раньше за его широкой спиной, занимала удивительная картина: на самом краю этой песчаной полянки, практически уже в лесу стояли мордами ко всем два верблюда (или верблюдицы – Никитин как-то не успел подсказать). Перед ними, воздев руки кверху, словно вознося молитву и что-то бормоча, стоял доцент Игнатов. Но нет – это явно было не молитва. Роман Петрович говорил с животными, и те, казалось, его понимали. Верблюды (или верблюдицы) важно кивали головами и вдруг… одновременно положили их на плечи человеку.

Кудрявцев повернулся с немым вопросом к арабу; тот, явно удивленный не меньше русского командира, пожал плечами – мол, сам впервые такое вижу. Подполковник, ухмыльнувшись, повернулся к группе, сейчас состоящей исключительно из девушек – одной русской, в белом халате, и пятерых израильтянок.

– Оксана, – позвал он.

– Да, Александр Николаевич.

– Узнай кто-то из девчат говорит по-арабски?

Разговор на иврите, до того не прекращавшийся ни на минуту, мгновенно ускорился, стал громче, и к командиру подошли две девушки – Гольдберг и невысокая крепкая смуглянка. Как еще раньше обратил внимание Кудрявцев, этой девушке медицинской помощи практически не требовалось; ладошки ее не были стерты до кровавых ладоней, как у остальных израильтянок, и передвигалась она на удивление легко и быстро.

– Это Бэйла Тагер, – представила девушку Оксана, – ей арабский по роду занятий положено знать…

– И какой-такой род занятий у нашей новой подружки?

Такой несколько игривый тон не понравился ни Бэйле, ни Оксане. Девушки затараторили что-то на своем, на израильском, и Оксана ответила:

– Она говорит, что теперь уже никаких тайн быть не может. Тагер – снайпер из спецподразделения израильской армии.

За спиной подполковника раздался протяжный свист – это вездесущий Никитин удивился:

– Вот тебе и Бэла из драмы Лермонтова! Разве бывают такие снайперы? Ты же короче снайперской винтовки!

А командир не знал чему удивляться в первую очередь – Никитину, знакомого, как оказалось, с творчеством великого русского поэта, или Бэйле, действительно никак не походившей на грозного воина.

– Вот тебе и день полный сюрпризов; когда же он закончится? – подумал он, глянув на солнце, едва перевалившее зенит, – Как в ресторане – кофе с булочками заказывали? На складе в бункере лежат снайперки Драгунова (бункер Кудрявцев осмотрел в первую очередь – быстро, но цепко), а тут к ним в придачу израильский снайпер, да еще из спецподразделения!

Девушки сразу как-то ощетинились, а Гольдберг горячо воскликнула:

– У нас все женщины в армии отслужили – и я, и они, – девушка кивнула на остальных израильтянок, – и служили по-настоящему – и под пулями ходили, и сами по террористам палестинским стреляли!

Подполковник вдруг вспомнил давний случай, когда отношения между Москвой и Тель-Авивом были особенно теплыми и на их базу привезли израильскую спецгруппу во главе с знаменитым «охотником за головами» Черным Кацем. Группа прилетела для обмена опытом, который совсем скоро превратился в курс обучения израильских спецов правилам русского боя – боя явного и тайного. К концу этой короткой «дружбы братских народов» Кац вполне серьезно называл Александра учителем и приглашал в гости, в Израиль, – на ту самую охоту за головами.

Но снайпером Кац был уникальным. Такого подполковник взял бы в свою группу первым номером.

– Спроси у Бэйлы, она про Черного Каца слышала? – успокаивающе спросил командир по какому-то наитию.

– Не только слышала, но и видела! – эмоционально выдохнула девушка, и Оксана так же эмоционально перевела.

– Мой ученик! – с вполне законной гордостью сообщил им Кудрявцев и повернулся к арабам, терпеливо дожидавшихся своей очереди.

Впрочем, повернулся он достаточно медленно, чтобы заметить, как чувство неверия сменяется на лице израильтянки искренним изумлением, а затем и восхищением. Однако он не дал выплеснуться эмоциям. Командирским, а потому не допускающим никаких отклонений от генеральной линии партии тоном он начал опрос остатков арабского анклава. Малыш, успевший вместе со своим новым раненым другом оббежать весь лагерь и сунуть нос во все углы, за исключением огромного казана с пловом (то ли потому, что тот был под неусыпным надзором арабских девушек, то ли из-за огненно-горячей крышки, которой была накрыта посудина), безмолвно доложил – да, эти пять человек все, что осталось от целой толпы сирийских арабов.

Командир даже скрипнул зубами – какой-то сумасшедший ублюдок за минуты уничтожил почти всех представителей целого народа!

Разговор шел ни шатко ни валко – попробуй быстро договориться посредством двойного перевода – пока наконец Александр едва не хлопнул себя по лбу:

– Бейла, – обратился он к израильтянке на вполне приличном языке жителей туманного Альбиона, – а ты говоришь по-английски?

– Естественно! – удивилась девушка на английском почти так же чисто, – у нас практически каждый понимает его.

Оксана молча кивнула. Оказалось, что на этом языке межнационального общения вполне сносно говорят обе девушки-арабки, худо бедно понимает парень, а мальчишка удивил не только английским, но и исковерканным русским, поочередно спев первые куплеты песен «У солдата выходной», «Солдатушки, бравы ребятушки» и почему-то «Черный ворон». Как оказалось, мать Башара (как великого Асада, – похвалился он, – а по-русски Боря) служила вольнонаемной в Тартусе; каким образом они вдвоем оказались тут, мальчишка не знал, только запомнил, как мать – какая-то помолодевшая, но страшно испуганная, с нечеловеческой силой запихнула его под бетонную плиту, а сама куда-то делась. Он только сейчас начал оглядываться, словно пытаясь найти родительницу, но сосредоточиться ему не дала та самая белокурая девушка (бабушка) схватившая мальчика в объятия и увлекшая куда-то за стену; она явно пыталась отвлечь его.

Парень, все также прижимавший к себе девочку, оказался пастухом, угодившим в песчаную бурю с пятеркой коз, двумя верблюдицами (ага, – удовлетворенно кивнул подполковник, – все таки девочки) и внучкой Шазодой. Пустыню старый шестидесятилетний пастух Хашимулло, ненужный никому кроме внучки, собаки и остальных животных, не боялся; песчаную бурю переживал не раз. Вот и теперь он несколько часов пролежал в общей тесной куче, накрыв все свое семейство (стадо?) куском старого брезента. Когда же буря внезапно кончилась и они дружно встали, стряхивая с себя вместе с брезентом килограммы песка, прямо перед ними нарисовался безумец с автоматом, успевший ранить пса Алая, и исчерпавший на этом и терпение аллаха, и патроны в автомате. Парень медленно вытянул из-за пояса кривой нож и закончил на ломаном английском:

– Своими руками зарезал. Теперь нож надо выбрасывать – таким барана не зарежешь, верблюда тоже не зарежешь; мясо будет харам, нечистым.

– Я дам тебе другой нож, – пообещал ему командир, – и автомат дам – без оружия тут нельзя.

– Нельзя, – согласился араб, – без оружия нельзя, без друзей нельзя. Русские – друзья. Ты русский, командир. Хашимулло с тобой пойдет, – он еще крепче прижал к себе внучку и повернулся к соотечественникам, совсем молоденьким – не больше четырнадцати-пятнадцати лет. Они дружно закивали головами. Похожие как две капли воды, они оказались сестрами-погодками; старшей действительно было пятнадцать лет, младшей меньше четырнадцати. Последнее, что видели девочки в старом мире – чистенькая автострада недалеко от сербско-хорватской границы, которую длинная колонна сирийских беженцев пересекала туда и обратно уже несколько раз. Ни католикам в Хорватии, ни в православной Сербии они были не нужны. Усталая, рано поседевшая мать так и сказала: «Никому мы тут не нужны, дочки». И тут все закружилось, загремело – почти как дома, в Дамаске: гранаты, выстрелы. Люди бегали, пытались спрятаться в развалинах. Лайла и Фатьма успели нырнуть под прилавок, остальные – нет. Там их и нашел молодой парень с усталыми глазами; они поверили ему, что все плохое уже кончилось, но автоматы опять стреляли и люди кричали… А они уже совсем большие, и все умеют. И русскому командиру они тоже верят, потому что ему верит Хашимулло…

В общем, Кудрявцев, который и так не собирался оставлять сирийцев на прозябание (а может и на погибель) в этих развалинах, был доволен – его род, племя, семья (называйте как хотите) только что увеличилась на пять человек. Причем на абсолютно добровольных началах.

– Так Россия землями и народами и прирастала, однако, – улыбнулся он и повернулся к Николаевой, подошедшей к нему с удрученным выражением лица.

– Двоих я бы все-таки не отпустила отсюда – им бы в постельку и ходить поменьше, пока волдыри не подсохнут, – доложила она, – да куда там! Уперлись – пойдем и все!

– Ну тогда корми их, а заодно и бойцов, по очереди, – подполковник показал рукой на казан с пловом, – командуй, Людмила Васильевна.

– А сам опять голодный, Александр Николаевич?

– Поем, обязательно поем, – засмеялся Кудрявцев, – вот сержанту задачу поставлю и сразу обедать.

Александр повел Холодова, Романова и Никитина показывать главное сокровище анклава – бункер с оружием, а Николаева завертела головой, очевидно пытаясь разыскать всех порученных ее заботам. Там, где еще прежнее командование определило посты, несли службу Володин, так и щеголявший в костюме пожарника и Малышев в спортивном костюме. Оба были вооружены АК-74 и, на взгляд командира, держали его достаточно уверенно. Игнатов до сих пор «беседовал» с верблюдами. Виктора Иванова – хозяина костюма, который сейчас красовался на геологе, нигде не было видно.

– Ну ничего, куда он денется с подводной лодки? – успокоил он сам себя. Единственно – мысль, что кто-то ходит и бездельничает, немного раздражала его. Но это дело было поправимым – пообедают, и с песней вперед – работы хватало.

– Ну-ка бойцы, кто готов сдать зачет по стрелковому оружию?

Холодов с Никитиным переглянулись с враз ставшими виноватыми лицами, а профессор пожал плечами – себя он к бойцам никогда не причислял. Однако со вполне понятным интересом глядел, как товарищи в три пары рук освобождают длинную – во всю длину пятиметрового бункера – пирамиду, заставленную оружием. Пирамида была укутана полиэтиленовой пленкой весьма добротно, в пять слоев. Бандиты материала не жалели, но даже их усилия не смогли истратить весь материал. Под низенькой полкой, сколоченной из обрезных досок разных размеров, на которой, собственно и выстроилась длинная шеренга автоматов, открывавших парад, лежал незаконченный рулон пленки; другой, более толстый, был в упаковке – его бандиты даже не разворачивали.

– Вот, Алексей Александрович, – обратился почему-то к профессору подполковник, – знаменитый автомат АКМ, запоминай и гордись.

– Мне-то чем гордиться? – удивился профессор.

– Ну как же, ведь ты в пятьдесят девятом родился?

– Да, – Романов опять удивился. Он совершенно не помнил, чтобы исповедался командиру в части своей биографии. Скорее он мог рассказать о других – его ежедневник был почти заполнен сведениями о большинстве сотоварищей по несчастью.

– Так вот автомат Калашникова модернизированный был принят на вооружении как раз в пятьдесят девятом году. Выпущено черт знает сколько, но много – очень много миллионов штук, используется в семидесяти шести армиях мира – это только официально.

Выпускается тоже не в одной стране. Но лучшим конечно считается автомат советского производства. Надежный, простой в обращении, не подведет ни в тропиках, ни в пустыне. Проверено не раз людьми, которым я безусловно доверяю… Доверял. Ну и сам, конечно..