Текст книги "Рассказы о людях и животных. С вопросами и ответами для почемучек"

Василий Макарович Шукшин
Рассказы о людях и животных. С вопросами и ответами для почемучек

© ООО Шукшин В.М., насл., 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Самые первые воспоминания

Я начинаю помнить себя с такого случая.

Знойный полдень. Сенокос. В селе, на улицах – ни души. Только иногда по улице проскочит верховой или протарахтят дрожки, и опять надолго установится сухая, горячая тишина.

Я сижу на дороге в мягкой шелковистой пыли, стряпаю пирожки. Это делается просто: надо принести из дома ковш воды и эту воду понемножку плескать в пыль. Образуются вязкие комочки грязи. Из них-то и лепятся пирожки. Но пирожки – пирожками… Делаются они для того, чтобы разложить их потом рядком поперек дороги и ждать, когда поедет какой-нибудь мужик. Ждать приходится подолгу. Наконец в конце улицы показался мужик на телеге. Я залезаю в крапиву у прясла (крапива у нас растет высокая, в рост человеческий, и жалит только ее верхняя часть. Внизу же можно спокойно спрятаться) и оттуда смотрю, как приближается телега. Она все ближе, ближе… У меня замирает сердце: сейчас проедет по моим пирожкам. Мужик увидел пирожки, оглянулся по сторонам, лениво подстегнул коня… Я с каким-то непостижимым трепетным волнением вижу, как сперва лошадиные ноги расшвыривают мои пирожки, потом по ним проехали четыре колеса. Выскакиваю из крапивы и стою над пирожками. Почти все погибли. Те, что с краю, уцелели, а средние все погибли. Снова принимаюсь стряпать и выстраивать рядок поперек дороги. Есть в этой работе какой-то смысл. Наверно. Вот что: мужик до последнего момента не видит мои пирожки на дороге, а я знаю, что они лежат там, и я знаю также, что, увидев их, мужик оглянется. Я это знаю и заранее жду; когда он оглянется. И меня охватывает сладостный восторг и волнение, когда он оглядывается. И еще – очень приятно сидеть в пыли. У меня, конечно, на ногах «цыпки», но это уже больше беспокоит маму. Вечером она будет отмывать меня у колодца.

Вот за таким-то занятием, когда я мирно сидел и стряпал пирожки, меня захватил соседский бычок. Он был бодливый, как черт, я его ужасно боялся. Мы, ребятишки, все его боялись. Мы его дразнили издалека, а когда он, нагнув голову, кидался на нас, мы разбегались, кто куда. А тут я, занятый за пирожками, проглядел его. Увидел, когда он был в шагах пяти. Он стоял и смотрел на меня. Я вскочил было, чтобы бежать, и тут же сел – ноги отказали. А телок взбрыкнул задними ногами, зловеще мэкнул и помчался ко мне. Я, кажется, заранее упал на спину. Он принялся катать меня по дороге. Я молчал. Потом ко мне вернулся голос, и я заорал. Заорал так, что телок отскочил, расставил передние ноги и долго и глупо смотрел на меня. Кто-то выскочил из избы и выручил меня.

Вечером в нашей избе появилась грязная сухая цыганка с большими вороватыми глазами. Я лежал на печке, а цыганка шуршала в кути, у печки, юбками и торопливо шептала. Мама с надеждой и подозрительно смотрела на нее. Цыганка растопила в ложке воск, вылила тот воск в стакан с водой – там образовался какой-то желтый бесформенный комочек. Цыганка торопливо закивала маленькой галочьей головой. Я не помню, что она говорила, что-то говорила. Помню как мама сказала: «Телок напугал-то, а не собака». Потом они говорили про нашего петуха. Цыганка почему-то кричала, мама тоже сердилась и говорила: «Ишь ты какая! Ишь ты!». Потом я выпил теплую воду из стакана, над которым колдовала цыганка и уснул. Потом помню себя за таким занятием.

Жилось нам тогда, видно, туго. Недоедали. Мама уходила на работу, а нас с сестрой оставляла у деда с бабкой. Там мы и ели. И вот… Дед строгает в завозне, бабка полет в огороде грядки.

Я сижу у верстака и сцепляю золотисто-солнечные кольца стружек. И вдруг вспоминаю, что у бабки в шкафу лежат шанежки. Выхожу из завозки и направляюсь к дому. На дверь накинут замок – просто так, без ключа (сестра в огороде с бабкой). Если замок вынуть из пробоя и открыть дверь, бабка услышит и спросит: «Ты чего там, Васька?». А мама наказывала – я это хорошо помню – не надоедать деду и бабке, особенно деду, не просить есть: сколько дадут, столько и ладно.

Окно в избу открыто. Оттуда пахнет свежеиспеченным хлебом и побеленным шестком. В углу стоит, тускло поблескивая стеклами, пузатый шкаф – там шанежки.

Я влезаю в окно и осторожно, на цыпочках, иду по крашеному полу… Открываю шкаф, беру самую маленькую шаньгу и тем же путем убираюсь из избы. Воровал я до того что-нибудь или нет, не помню. Но я помню, как я крался по избе на цыпочках. Откуда-то я знал, что так надо.

Вечером бабка, посмеиваясь, рассказывала маме, как я лазил в окно (она из огорода все видела). Мама не смеялась. У нее было недовольное лицо.

– Вы сами-то уж сроду не догадаетесь… Скупые вы шибко, мам, уж до чего скупые.

Бабка обиделась.

– Кормим ведь… Чего же скупые? Да он и есть-то не хотел. Так – пакостник.

Еще помню такое.

Стоит у нас посреди избы страшный маленький человек с рыжей бородой – Яша Горячий, грозит пальцем и говорит: «Ты меня не пужай, не пужай – отпужались». А мама стоит перед ним и говорит негромко: «Ну, смотри, Яша, смотри… Я тебя не пужаю… Недоактивничать бы тебе».

Потом Яша полез на полати и стал оттуда сбрасывать березовые чурбаки (березник около села запрещалось рубить, но его рубили и прятали, где могли. Яша Горячий, сельский активист, искал его по домам).

И еще одно такое помню.

Пропал у нас телок. Телка самого не помню, а помню, как мы его искали. Мы пошли с мамой за село, к озерам. Уж вечерело. Звали мы его, звали: «Тпруся! Тпруся!» – нет телка, как провалился. Вдруг мама села на землю и сказала: «Ой, сынок, мне что-то плохо… Господи, господи… Дорогу домой найдешь? Беги скорей к бабке…».

Я сказал, что найду. Помню: бежал. Я воображал, что я на коне. Кричал сам себе: «Но!», взбрыкивая ногами, ржал…

Бабка перепугалась. Я предложил ей тоже сесть на коня и гнать вмах. Но та только махнула рукой и семенила рысью.

Мама повстречалась нам недалеко за селом. Она тихонечко шла по дороге и держалась за грудь.

Они о чем-то стали говорить с бабкой, а я шел сзади «пешком».

Потом я начинаю помнить свою сестру.

Я как-то до этого не знал ее существования, а тут, помню, был я в яслях, и мне там что-то не понравилось. Я нашел Наташку, сестру, и мы с ней убежали из яслей. Мы шли через всю деревню, взрослые останавливались и спрашивали меня: «Ты куда ее ведешь-то, Васька?». Я отвечал: «Домой. Мне мама так велела». Врал. Вообще, я очень рано научился врать.

Мамы, конечно, не было дома. Мы с Наташкой сели на крыльцо и уснули.

Еще случай в яслях.

Ясли были двухэтажные. Окна открыты. Я влез на подоконник на втором этаже, сел и свесил ноги. И тут увидел маму. Она мне снизу негромко говорит: «Васе-е, слазь, сынок, с окна. Слазь, я посмотрю, как ты слезешь. Только туда, в избу слазь… Ну-ка…». Я слез с подоконника.

Потом мама вбежала, взяла меня на руки и понесла. А на лестнице встретилась нам наша няня, толстая, молодая тетка. Мама опустила меня с рук, а няня побежала от нас. Вниз. Мне стало смешно.

– Корова семинтальская! – мама ничего не боялась.

Потом, когда я уж стал взрослее, я слышал рассказ о том, как нас хотели выселить из избы. Отца арестовали и угнали в район, в «каталажку». А к нам на другой день пришли двое: «Вытряхивайтесь».

Так стали мы жить. Голоду натерпелись и холоду. На всю жизнь я сохранил к матери любовь. Всегда ужасно боялся, что она умрет – она хворала часто.

Потом в нашей избе появился другой отец. Жить стало легче.

А потом грянула война, и другого нашего отца не стало – убили на Курской дуге.

Опять настали тяжелые времена. Вот отсюда, пожалуй, я и начну рассказ.

Начну рассказ с того времени, с какого помню почти каждый свой день – с двенадцати лет. Для начала только расскажу о своем селе.

Село наше небольшое…

Я родился в 1929 году (в «Мордве»). Уже колхозы были. Отец с матерью были колхозниками.

В 1933 году отца «взяли». Сказали: «Хотел, сволочь такая, восстание подымать». Еще многих «взяли» из деревни. Больше мы их никогда не видели. Все они в 1957 году полностью реабилитированы «за отсутствием состава преступления».

Остались мы с мамой: мне три с лишним года, Наташке, сестре, – семь месяцев. Маме – двадцать два.

Нас хотели выгнать из избы. Пришли двое: «Вытряхивайтесь».

Мы были молоды и не поняли серьезность момента. Кроме того, нам некуда было идти. Мама наотрез отказалась «вытряхиваться». Мы с Наташкой промолчали. Один вынул из кармана наган и опять сказал, чтоб мы вытряхивались. Тогда мама взяла в руки безмен и стала на пороге. И сказала: «Иди, иди. Как дам безменом по башке, куда твой наган девается». И не пустила – ушли. А мама потом говорила: «Я знала, что он не станет стрелять. Что он, дурак, что ли?».

Прожито тридцать лет – точно песню пропел. И пропел, кажется, неважно. Жалко. Песня была хорошая.

* * *

Верховой – наездник верхом на лошади. Обычно, таким образом ездят на лошади, когда нужно быстро куда-то добраться. Если промчаться по тихой деревенской улице верхом – не останешься незамеченным, ведь в те далекие времена машин было совсем мало, в основном они были служебные, люди пользовались лошадьми как транспортом для поездок, перевозки грузов и сельскохозяйственных работ.

Что такое прясло?

У этого слова есть несколько значений, в данном случае прясло – это приспособление для сушки скошенной травы во время сенокоса (летней заготовки сена). Это конструкция из длинных деревянных жердей, укрепленных на столбах. Также этим словом называется деталь прялки для прядения шерсти и крепостная стена между башнями, а еще часть изгороди (забора) деревенского дома.

Прялка

Зачем быки бодаются? Почему бычок бодливый?

Быки бодаются не просто так: таким образом они устанавливают и выстраивают в своем сообществе (стаде) некую иерархию, а попросту говоря – выясняют, кто из них самый главный. Молодые бычки часто бодаются, пробуя свои силы, показывая, какие они сильные. Самоутверждаясь таким образом, они готовятся к взрослой жизни. Поэтому бодливость бычка с хулиганством никак не связана.

Кто такие цыгане?

Цыгане – это многочисленный народ, корнями близкий индийцам, но не имеющий своего государства. Цыгане живут во многих странах Европы, а также Африки, Южной и Северной Америки и Австралии. У них есть свой язык, богатая и самобытная культура, цыгане известны своими красочным нарядами, красивыми заводными песнями и танцами. Часто, образ цыганки ассоциируется с гаданием, с давних времен это было частым занятием женщин этого народа.

Что такое завозня?

Завозня – это большая лодка с плоским дном. Раньше они использовались для переправы через реки крупных грузов и даже экипажей (повозок с лошадьми). Такая конструкция могла перевозить до 1000 пудов груза (свыше 16 т), в длину достигала 8 саженей (около 17 м), а в ширину 1,5 саженей (около 3 м). Завозня использовалась вплоть до появления паромов.

Что такое шесток? Зачем его белили?

Шесток – это часть русской печки, которая располагается между топкой (где горят дрова, превращаясь в угли) и наружной частью печки. Именно на этом месте стояли горшки с кашей, щами и другими кушаньями, когда их доставали из печи. Так как горшки на шесток попадали из топки, где все было в черной саже, сам он сильно пачкался, поэтому его все время белили.

Что такое полати?

Полати – это своеобразная мебель традиционной русской избы: лежанка между стеной дома и русской печкой. Сооружалась эта теплая и удобная кровать из деревянных жердей, которые прикреплялись к стене дома. Также полати могли располагаться вверху избы, под потолком. На полатях помещалось сразу несколько человек. Детские полати размещали повыше, над полатями для взрослых. В летнее время на них сушили ягоды, травы и грибы.

Как это семенить рысью?

На самом деле рысь – это один из видов походки лошадей. Бывает шаг, рысь и галоп. При рыси ноги лошади передвигаются по диагонали (крест-накрест), то есть совместно ступают правая передняя и левая задняя, а потом левая передняя и правая задняя. Это довольно быстрый способ передвижения и от наездника требует определенной сноровки.

Почему корова симментальская? Что это такое?

В мире известно около 1000 пород крупного рогатого скота. Они делятся на молочные, мясомолочные и мясные. Для каждого вида требуются определенные корма и условия содержания. Даже по внешнему виду коровы очень сильно различаются: по окраске или масти (от белоснежных до полностью черных или с замысловатым узором пятен), по длине шерсти, длине рогов, форме, длине и высоте туловища. Упомянутая в рассказе симментальская корова – довольно популярная порода для нашей страны. Ее часто можно встретить в хозяйствах, где разводят домашний скот. Внешне она крупная, высокая, светло-коричневой масти с белыми пятнами. Появилась симментальская порода в Швейцарии, и так уж получилось, что она является универсальной: и молока много можно надоить, и мясные качества на высоте. Поэтому словосочетание «симментальская корова» автор использует в переносном значении, на самом деле такую корову ругать не за что.

Село родное

Село наше большое, Сростки называется. Стоит оно на берегу красавицы Катуни. Катунь в этом месте вырвалась на волю из каменистых теснин Алтая, разбежалась на десятки проток, прыгает, мечется в камнях, ревет… Потом, ниже, она несколько успокаивается, круто заворачивает на запад и несется дальше – через сорок километров она встретит свою величавую сестрицу Бию и умрет, породив Обь. В месте слиянья рек далеко еще виден светлый след своенравной Катуни – вода в ней белая.

Образовалось село в 60-е годы прошлого века, когда началось печальное переселение людей российских в Сибирь, на вольные земли.

Приходили рязанские, самарские, тверские, вятские, котельнические и оседали здесь. Строились пришлые ближе к своим… Наверно, поначалу было несколько небольших деревень, а потом, со временем, все срослось – в Сростки. Но зато в одном селе образовалось несколько краев с разными обычаями и говором. Было пять краев: Баклань, Низовка, Мордва, Дикари и Голожопка. Так было еще при мне.

Баклань – это коренные сибиряки, чалдоны. Угрюмоватые, скуластые, здоровые… Мужики ходили – руки в брюки, не торопились, смотрели снисходительно, даже презрительно. Если бывали не среди своих, – помалкивали. Работяги. Лишнюю копейку не пропьют. Все – рыбаки, охотники. У всех лодки. Катунь знали верст на пятьдесят вверх и вниз по течению. Драться не любили, но умели.

Бабы бакланские – чистюли, рожать много не любили, тоже очень работящие, но не искусницы. Так все больше – Кочугановы, Борзенковы, Кукусины. Говорили так: «Дак это, ты че этот день делашь-то?» – «Ниче». – «Сплавам в островишко, посмотрим?» – «Дак это, у меня припасишки вышли». – «Я посмотрю, у меня, однако, есть маленько – дам» – «Но дак, а че – дай. Я, этто, на днях в городишко сбегаю, привезу». Договорились плыть на охоту; один другому пообещал дать ружейных припасов.

Низовка – это что-то среднее между чалдонами и «расейскими». Мужики красивые, драчуны, вечно на ножах с Бакланью. Дома строили крестовые, селились кучно. Там – Байкаловы, Любавины, Пономаревы, Морчуговы, Быстровы… Говорили правильно, немного нажимали на «р».

– Здоррово.

– Слава богу, – и все.

Говорить тоже не любили много. Уважали в человеке силу. По праздникам бились на кулаках. Гуляли «справно», хвастались друг перед другом столами – тем, что выставлялось на стол для гостей. Считалось, что мужик живет хорошо, если частенько гуляет. Вообще, в селе гуляли много. Но алкоголиков как-то не было.

Мордва, Дикари и Голожопка – это «расея»: Поповы, Бедаревы, Дегтяревы, Докучаевы, Бровкины, Колокольниковы. Это края большие, крикливые, песенные. Там «чавокали», «надыськали», «явокали»… Там хлеборобы, лошадники, плотники. Там, если гуляли, – с треском, с поножовщиной, с песнями, от которых грустно становилось. Там умели поговорить, умели словчить в деле… Мужики не такие крупные, как в Баклани или Низовке, но верткие и дружные: где один не справится – приведет орду. Там любили землю, редко кто охотился или рыбачил. Там знали толк в пашне, в лошадях… Уважали справных хозяев. Там семьи огромные, и там все – родня.

Бабы там бойкие, несколько заполошные. По пустяку поднимет такой крик, хоть беги. Поймала соседского парнишку в своем огороде, отодрала крапивой, потом пошла по улице: «Это что же делается-то на белом свете, тошно мнеченьки! Это как же жить-то дальше?.. Выпростал весь горох, окаянный варнак! Весь огород потоптал. Да вить, от так доберется – дом подожгет!»

Мужики баб не слушали. Случалось – поколачивали под пьяную руку, и крепко.

Большое село. Вообще, в Сибири села большие. Любят рассказывать такую присказку: «Еду, значит, гляжу – деревня. „Какая деревня?“ – „Ярки“. Ладно. Лег, поспал маленько, просыпаюсь – опять деревня. Опять: „Какая деревня?“ – „Ярки“»… и так далее, пока не надоест рассказывать.

А за селом нашим – благодать и раздолье. Уже начинаются горы, но это еще не горы, это – «кучугуры», как их у нас называют – предгорье. Холмы, луга, долины, опять холмы – все в зелени, бесконечные «околки», согры, услоны, солонцы, гривы… Травы – по грудь, в траве ягоды всякой, змей полно. Едет человек по траве на коне, конь то и дело шарахается в сторону – змеи. Змеи одолевают особенно на покосе. Бывает так, что проспит человек в шалаше всю ночь, утром просыпается – рядом, свернувшись кольцом, лежит змея. Или: только ляжет, укроется одежонкой, слышит – по ногам, по одежонке, ползет… Человек вскакивает, запаляет смоленую веревку и носится по шалашу с палкой, заранее приготовленной с вечера, лупит змею, материт ее, на чем свет стоит. И знали, впрочем, что через веревку, свитую из конского хвоста, змея не может переползти, и даже, может быть, лежит у него такая веревка в телеге – вожжи волосяные, – но воспользоваться этим как-то лень. Безалаберность какая-то русская: «А-а, один черт». И все. Сказал так и лег спать. Впрочем, сонных змеи кусали редко.

А в сограх и в лесах подальше – волки. Волков били с удовольствием. Искали пиры, душили выводки. Еще – барсучили. Это дело тоже азартное.

По сограм – воронье, сорочья, галки… Тучи!

А над всем этим – синее-синее алтайское небо. Рдеет, дрожит вдалеке горячий воздух, день-деньской висит над косогорами сухой стрекотный звон кузнечиков. А вечерами пахнет полынью, дымком, волглой пылью… Кричат перепела, крякают на озерах утки… И далеко, далеко слышно, как кипит в камнях бешеная Катунь. А на западе в полнеба пластает соломенный пожар зари; задумчиво на земле, хорошо…

* * *

Что за река Катунь?

Катунь – это река в Республике Алтай, она является левой составляющей реки Обь. Начало свое Катунь ведет со знаменитой горы Белухи – высшей точки Алтайских гор. Протяженность Катуни 688 км. Интересно, что в течение года эта река меняет свой цвет: весной и летом мелкая порода (камушки) из-под ледников Алтайских гор окрашивает ее в молочный цвет, а ближе к осени она становится более прозрачной, с бирюзовым оттенком из-за зеленоватых песчаников в верхнем и среднем течениях.

Что за река Бия? Почему река умрет, породив Обь?

У реки Оби есть две составляющие: Бия и Катунь. При слиянии этих рек и образуется величественная река Обь – одна из крупнейших в мире, которая впоследствии впадает в Карское море. Автор иносказательно называет слияние рек Бии и Катуни смертью, потому что далее они продолжают свой путь в реке Обь.

Кто такие чалдоны? Чем они от «расейских» отличаются?

Чалдоны – это название первых русских переселенцев в Сибирь, которые начали перебираться в эту часть России начиная с XVI в. Сейчас их относят к отдельной этнической группе, к сожалению, вымирающей. Народа этого осталось совсем мало. Внешне они немного отличаются от типичного представителя славянского типа: чуть более широкое лицо, желтоватый оттенок кожи, угадываются монголоидные черты, особенно в детстве.

Что такое крестовые дома? Как их строили?

Крестовой дом, или крестовик, – это шестистенная изба, сруб которой (основные внешние стены), перегорожены пересеченными между собой капитальными стенами, что позволяет разделить помещение на разные комнаты. Такой дом более сложен в строительстве и говорит о благосостоянии владельца. Также крестовые дома были богато украшены декоративной резьбой.

Кто такое варнак?

Варнак – устаревшеее слово, изначально так называли сбежавшего каторжника. Каторжник – это человек, которого отправили на так называемую каторгу, то есть на тяжелую работу в Сибирь или на Дальний Восток. На такую работу отправляли преступников. Позже, слово «варнак» стали употреблять в переносном значении и называть им хулиганов, негодников.

Что такое кучугуры, согры, услоны, солонцы?

Кучугуры – это небольшие холмы, пологие горы. Согра – это заболоченное место, поросшее кустарниками или небольшими деревьями. Услоны – спуски и подъемы на часто сменяющемся рельефе, когда дорога идет то вверх, то вниз. Солонцы – это уже научное название типа почв, в которых много натрия, то есть соли. Они часто сопровождают заболоченные места – согры. На таких почвах растут растения с глубокой корневой системой, например полынь и ковыль.

Неужели в Мордовии так много змей? Какие змеи там водятся?

Видов змей в Мордовии немного, из ядовитых только гадюка обыкновенная, и та на сегодняшний день в Красной книге, так как численность ее невелика. Также встречаются ужи, медянки. Возможно, во времена, когда разворачиваются события рассказа, змей было больше. Обычно численность змей напрямую зависит от количества необходимого им корма: лягушек, мышей, ящериц – чем больше пищи, тем больше змей.

Правда ли это?

Существует давнее поверье о том, что змей (а также пауков, скорпионов и ядовитых многоножек) можно отпугнуть веревкой из натурального волоса лошади или овцы, это объясняется тем, что угрожающим человеку пресмыкающимся и членистоногим не по нраву жесткий ворс веревки и специфический запах. Но научных подтверждений этому, увы, нет.