Текст книги "Необычайное путешествие"

– А у нас, – начала было Кюльжан, – то есть, я хочу сказать, что мне кажется, не всегда будет так. Будет такой строй, при котором, чем больше разных изобретений, тем лучше все люди будут жить, и они будут очень уважать и даже любить своих ученых и изобретателей.

– Совершенно верно, – откликнулся Джемс Райт. – Будет такой строй – социалистический. И переход к нему произойдет не стихийно, а потому, что люди, изучив законы развития человеческого общества, смогут, опираясь на них, ускорить ход событий. По этому поводу Фридрих Энгельс говорит так:

«Производительные силы действуют помимо нас и против нас до тех пор, пока мы упорно отказываемся понять их природу и характер, а этому пониманию противятся защитники капитализма. Но раз понята их природа, они могут превратиться в руках объединившихся рабочих из демонических повелителей в покорных слуг. Здесь та же разница, что между разрушающей силой молнии из грозовой тучи и электричеством, покорно действующим в телеграфном аппарате. Между пожаром и огнем, управляемым руками человека».

При социализме производство будет развиваться по заранее обдуманному плану. Прекратится жестокая борьба отдельного человека за свое существование. Он окончательно перейдет в условия действительно человеческие. Люди станут действительными повелителями природы, и это будет скачком человечества из царства необходимости в царство свободы.

Сегодня мы с вами видели модель электрической машины, о которой мой друг говорил, как о предвестнице ряда революций. Применение электричества создаст такую крупную промышленность, а с ней, значит, такую колоссальную армию пролетариата, что революционный переворот будет просто неизбежен. Ведь изменения в способе производства влекут за собой и изменения существующего строя, когда он становится тормозом на пути дальнейшего развития производительных сил.

Значит, соответствие производственных отношений характеру производительных сил является тем экономическим законом развития человеческого общества, который вы хотите познать.

– Теперь я понимаю, почему Карл Маркс, Фридрих Энгельс и другие великие ученые не жалели сил и времени для работы над своими открытиями, – сказал Вася. – Они хотели, чтобы все трудящиеся узнали этот закон и пожелали воспользоваться им, чтобы быстрее уничтожить несправедливый строй, при котором люди так мучаются… Теперь я понимаю, почему все люди на земле чтят их имена!

– Арабская пословица говорит: – «Чернила мудрецов так же ценны, как кровь мучеников», – сказал Джемс Райт, смотря с отеческой лаской на взволнованного мальчика.

В ЦАРСТВЕ БИЗНЕСА

Они сидели в том же скверике, с которого начались их лондонские приключения, и вспоминали отдельные моменты своего путешествия, которое теперь предстало перед ними совсем в ином освещении.

– Ну, наше путешествие на этом, кажется, закончено, – вздохнул Вася. – Даже как-то жалко! Теперь, когда у меня все в голове прояснилось, а бы с удовольствием побывал бы еще где-нибудь. Уж теперь бы я все понял, как надо. Но дальше, как говорится, ехать некуда.

– Если хотите, то мы можем продолжать наше путешествие, – медленно сказала Кюльжан.

– Это куда же?

– В Северную Америку, хотя бы, – ответила девочка. – Там сейчас, то есть, в 1952 году, не просто капитализм, а даже империализм, а этого мы еще не видели.

– Откуда ты знаешь про империализм? – спросил Валерик.

– Моя мама руководит кружком по изучению истории партии на нашем, казахском, языке Когда она готовится к новой лекции, она всегда сперва тихонько рассказывает ее про себя – репетирует. А если папа дома, то она рассказывает ему, а он задает ей вопросы, как будто слушатель кружка. И вот раз вечером, когда я уже выучила уроки, она рассказывала папе свою новую лекцию «Империализм, как высшая стадия капитализма». Она приводила много примеров из американской жизни. Я еще тогда подумала, что интересно было бы все это посмотреть для сравнения с нашей жизнью. Там все совсем по-другому, чем у нас.

– А что такое империализм? – осторожно спросил Валерик.

– Я это тоже спросила у мамы. Она сперва говорит: «Не мешай мне, пожалуйста, иди лучше гулять». А потом все-таки объяснила, что это уж самый распоследний капитализм, когда он уже загнивает.

– Как это загнивает? Вместе с людьми?

– Я тоже спросила, как это у них там получается? А мама взяла меня за руку и вывела за дверь. Я очень обиделась и сказала, что коммунисты обязаны воспитывать пионеров, тем более своих детей, и разъяснять непонятное, а не выгонять из комнаты. Мама засмеялась и говорит: «Ну, мне некогда с тобой спорить, потому что я тороплюсь на лекцию. А вот папа в твоем распоряжении. У него сегодня вечер свободный».

Ну, папа – совсем другое дело. Сперва он проверил, как я выучила уроки, а потом рассказал, что «загнивает» – это, значит, не может дальше развиваться, потому что у них в Америке свой закон развитии общества – погоня за прибылью.

– Я читал, – сказал Вася, – что в Южной Каролине есть город… Называется, как танец, – Чарльстон…

– А почему не в Нью-Йорк?

– Я думаю, – сказала Кюльжан, – что в Америке во всех городах одинаковые порядки. Чарльстон, так Чарльстон!

Величавые белые дома с балконами и узорчатыми решетками ворот, с низкорослыми пальмами у входа выстроились вдоль набережной города. Над рекой с криком вились белые чайки. В гавани стояли суда. Между ними по узким мостикам сновали взад и вперед негры-грузчики, согнувшиеся под тяжестью огромных тюков.

– Интересно, какая это река? – спросил Валерик.

– Это – Огайо, приток Миссисипи, – ответил Вася. – Он должен где-то тут протекать. Помнишь, Кюльжан, мы с тобой читали «Хижину дяди Тома»? По этим рекам раньше перевозили негров, проданных в рабство.

«Только для белых», прочитала Кюльжан табличку, висевшую над ближней к ним скамейкой. – Ну и ну!

– А вон еще висят какие-то объявления, – сказал Валерик. – Давайте читать все подряд, чтобы быть в курсе здешних порядков. А то еще попадем в какую-нибудь историю, как в Египте.

– Тише! – предупредила его Кюльжан. – За нами, кажется, наблюдают.

Вася оглянулся.

На детей внимательно смотрел человек высокого роста и крепкого сложения. Лицо его от виска и почти до подбородка пересекал красноватый шрам. Коротко остриженные темные волосы чуть белели сединой. Одет незнакомец был в серый комбинезон, из карманов которого торчали кронциркуль и резьбомер.

Заметив, что дети, в свою очередь, обратили на него внимание, незнакомец приблизился к ним и, не поворачивая головы, делая вид, что рассматривает плакат, прошептал:

– Нельзя открыто смеяться над здешними порядками…

– А что может быть? – так же шепотом спросил Вася.

– Все… – последовал краткий ответ.

Вася и Валерик с изумлением воззрились друг на друга, а когда догадались попросить уточнения непонятного совета, то обнаружили, что их благожелатель, уже исчез в толпе снующей по набережной.

– Что ж нам теперь здесь делать? – спросили мальчиков Кюльжан.

– Пейте только Кока-Кола! – послышался над самым ее ухом пронзительный крик. Девочка невольно отшатнулась.

– Кока-Кола освежает, возвращает бодрость, способствует пищеварению! Пейте только Кока-Кола!!

Выкрикнув это заманчивое предложение, подросток в коротких штанишках и в кепи с длинным козырьком повернулся к ним спиной, и путешественники увидели укрепленный на ней плакат, восхваливший прелести предлагаемого напитка.

– Живая реклама, – пробормотал Вася, рассматривая мальчика, который повернувшись вокруг своей оси, опять стал доступен их взглядам. Тот, в свою очередь, смотрел на них с несколько даже наглым любопытством. Он был рыж до красноты. Густые веснушки покрывали не только все его лицо но и грудь, видневшуюся в распахнутый ворот рубашки с короткими рукавами. Выгоревшие до белизны брови полосками выделялись на его загорелом лице.

Вася дружелюбно улыбнулся маленькому американцу. Тот ответно подмигнул и подвинулся поближе.

– Откуда, парни? – спросил он мальчиков, пренебрежительно отвернувшись от Кюльжан.

– Издалека! – в тон ему ответил Вася.

– Деньги есть?

Вася отрицательно мотнул головой.

– Ну и дурак – немедленно дал ему оценку новый знакомый. – Иди в мою шайку – не пропадешь! – последовало с его стороны предложение.

– А… А зачем?

– У нас в Чарльстоне «неорганизованным» «работать» не дадут. В чьем квартале засыплешься, в том тебя и будут бить все шайки по очереди.

– А если мы вступим в вашу… шайку? – попробовал выяснить обстановку Валерик.

– Тогда – другое дело. Отведем вам район. С первого «дела» половину отдашь мне, а потом будешь выплачивать по десять процентов с каждой «удачи». Вы не думайте, что все взносы идут в мой карман. Семьдесят пять процентов по уговору забирает наш полисмен. Он молодец! Честно работает. Если случайно и застукает, то сразу же отпустит.

– Значит, вы предлагаете вступить нам в шайку воров? – вспыхнул, догадавшись, Вася.

– «Джентльменов удачи», – с достоинством поправил его рыжий атаман. – Чего ты, собственно, взъерошился? Каждый имеет свой бизнес. Мы, конечно, по мелочам, а наши боссы по крупным. Мы платим полиции центами, а они – тысячами долларов… Вот и вся разница!

– А если мы не намерены этим заниматься?

– Тогда вас сегодня же посадят в тюрьму, как бродяг, не имеющих определенного занятия. А завтра пошлют работать, конечно, бесплатно, на свекловичных плантациях, которые принадлежат тюремному начальству. Сейчас сезон прополки, и вы подохнете с голоду. Когда уборка – лучше… Можно печь свеклу на костре.

– Все равно, воровать мы не будем, – отрезал Вася. Рыжий мальчик так и покатился со смеху.

– Вы, наверно, нездешние, – проговорил он, успокоившись. – Вы знаете, что такое рэкет?

– Нет.

– Мы все состоим в рэкете. Наш босс сам договаривается с лавочниками, домовладельцами и прочими… Они должны платить ему налог за безопасность. Если вовремя не заплатят очередной взнос, босс дает команду нам, главарям шаек, мы передаем ее своим ребятам и среди белого дня такое натворим, что у упрямца ни одного целого стекла не останется, а если он торговец овощами, – ни одной морковки ему не продать. Если домовладелец будет упрямиться и просто вставит новые стекла, мы и те выбьем. В конце концов, до него дойдет, что дешевле будет от нас откупиться. Наш босс на этом бизнесе нажил себе два дома и три автомобиля.

– А у тебя есть бизнес? – спросила Кюльжан. Видимо, задетый, главарь рэкетиров окинул девочку величественным взглядом.

– Так и быть! Идите за мной, – сказал он тоном благотворителя. – Да не бойтесь! Я просто хочу доставить вам одно удовольствие и притом совершенно бесплатно!

– В крайнем случае, мы удерем от него, – тихо сказал Вася.

И они двинулись за своим новым знакомым.

Следуя за рыжим мальчиком, путешественники скоро очутились у ворот большого стадиона. Минуя окошко кассы, около которого была давка желающих приобрести билеты, рыжий мальчик важно подошел к контролеру и, указав на своих спутников, небрежно процедил сквозь зубы.

– Эти… Со мной!

Контролер беспрекословно посторонился, и все четверо прошли на места для зрителей.

– Видали? – гордо сказал мальчуган. Это мой личный бизнес. С контролером у меня договор – пропускать меня и моих личных друзей на все футбольные матчи бесплатно. За это я на дверях его квартиры поставил свой значок.

– А на что ему твой значок? – спросил неприязненно Валерик.

– У каждого главаря есть свой личный значок. Им он метит квартиры, которые находятся под его охраной. В них уж никто не полезет. А если и сунется какой-нибудь простофиля по ошибке, то после выяснения все вернет обратно. Такое у нас правило. Если его нарушать, то у всех пропадет бизнес. Поэтому его строго соблюдают. Сегодня интересный матч! Если хоть половина команд уйдет с поля на своих ногах, покупаю вам за свой счет Кока-Кола.

Голос диктора, усиленный громкоговорителем, возвестил начало игры. Две команды: одна в ярко-зеленых, другая в лимонно-желтых майках, начали яростное сражение за мяч. Происходящее на стадионе было так непохоже на нормальное футбольное состязание, что Вася и его товарищи уже в первый момент были просто ошеломлены.

Между членами обеих команд шла самая настоящая драка. Противники тузили друг друга кулаками, лягали ногами, бодали головой. Особенно свирепствовали «зеленые», на стороне которых, видимо, были симпатии большинства зрителей, так как они сопровождали каждый удар своих любимцев по мячу или по зубам соперника торжествующим свистом.

Вася был страстным любителем футбола и неплохим его знатоком, но в этой каше он ничего не мог понять. Поэтому он решил прислушаться к голосу диктора. Тот вещал:

– Жассер перехватывает мяч и мощным ударом посылает его в голубое небо, где ярко светит горячее солнце. Зрителям жарко! Они с удовольствием бы выпили сейчас замечательный, жаждоутоляющий напиток Кока-Кола…

– При чем тут Кока-Кола?! – удивился Вася.

– Знаменитый крайний правый Джонсон перехватывает мяч и, сверкая победной улыбкой, ведет его к воротам. Обратите внимание… Какой снежной белизны его зубы! Это потому, что он их чистит только пастой фирмы «Смит и сыновья»… Он курит только сигареты фирмы Дэвиса, и поэтому у него всегда хорошее настроение, которое является залогом успеха на футбольном поле…

В это время «знаменитый правый крайний», получив мощную затрещину, выплюнул добрую половину только что «сверкавших победной улыбкой» зубов на песок стадиона. Не обратив на это внимания, футбольная знаменитость ринулась в контратаку, ловкой подножкой повергла наземь своего противника и несколько раз ударила его по спине своими тяжелыми бутсами. Болельщики выли от восторга. Они бросали на стадион свои шляпы, зонтики и тросточки.

Наконец, первый тайм кончился со счетом три – ноль в пользу «зеленых». Половина лимонно-желтых маек была запятнана кровью. Двух членов их команды унесли с поля на носилках. За носилками, хромая, ковылял судья, которому также изрядно досталось в общей потасовке.

– Правда, здорово?! – восторженно обратился к мальчикам их новый знакомый. – Держу пари, что «зеленые» выиграют… Они – настоящие парни! Особенно этот Джонсон!

– По-моему, твой Джонсон остался без зубов, а его противник – без ребер, – мрачно сказал Вася.

– Ребра – это, конечно, неприятно, – философски заметил рыжий мальчик, – а что касается зубов, то невелика потеря. Ему их уже раз десять выбивали.

– Значит, они у него вставные?

– Чудак. Да какой же это футболист, если у него все зубы целы? У многих профессионалов спорта зубы искусственные. Зубные врачи всегда посещают футбольные матчи и прямо со стадиона тащат клиентов к себе. Некоторые врачи даже перед игрой подкупают футболистов, чтоб они чаще заезжали по зубам. Это ведь тоже хороший бизнес. Да это что! Команда «зеленых» даже не разогрелась! Ты посмотри, что дальше будет!

К изумлению путешественников, «игра» продолжалась с еще большим накалом. Футболисты потеряли всякий человеческий облик и, вцепившись друг в друга, порою совсем забывали о мяче. Судья, пытавшийся кое-как соблюдать правила, был нокаутирован и, придя в себя, предпочитал держаться в сторонне от рассвирепевших игроков. Только изредка и больше для проформы он слабо посвистывал.

Зато зрители принимали в игре все более и более активное участие. Возмущенные болельщики «желтых» не выдержали и, форсировав ров, отделяющий поле от трибун для зрителей, бросились избивать ненавистных «зеленых». Те громко воззвали к своим болельщикам. Остальная часть публики с воинственным кличем бросилась оборонять своих любимцев. В воздухе замелькали ножи и даже револьверы.

Захваченный общим потоком, рыжий мальчуган скоро оказался в самой гуще схватки. Вася видел, как его рекламный щит опускался то на одну, то на другую голову.

На поле появилась пожарная машина и по знаку полицейских начала поливать из брандспойта наиболее густые клубки сцепившихся болельщиков.

– Ну! Как вам нравится «бесплатное удовольствие»? – спросил у своих друзей Вася.

УЛИЧНЫЕ ВСТРЕЧИ

Они неторопливо шли по улицам города, преследуемые всеми видами реклам, какие только могло изобрести человеческое воображение. Назойливо лезли в глаза плакаты, восхваляющие прелести жевательной резинки, различных напитков, а главное кинокартин с названиями: «Невеста мертвеца», «Женщина-вампир», «Отцеубийца», «Семеро повешенных».

Из стеклянных витрин магазинов приветливо улыбвлись прохожим хорошенькие продавщицы, но желающих приобрести что-либо не было.

– Как странно, мальчики, – удивлялась Кюльжан, задержавшаяся у одной из витрин роскошного мануфактурного магазина. – Столько красивых материй и почти никто ничего не покупает. У нас в Матае этот шелк, например, мигом бы разобрали. Смотрите, какой на нем красивый узор.

– Может быть, здешние жители так всем обеспечены, что им и не надо еще что-нибудь покупать, – предположил Вася. – Америка ведь очень богатая страна.

– Жевательная резинка… Резинка всех сортов: ананасная, лимонная, мятная, апельсинная жевательная резинка… Не угодно ли вам купить, молодые господа?!

Перед детьми остановился высокий пожилой мужчина с небольшим лотком, укрепленным над грудью. На нем был костюм хорошего покроя, отлично сшитый, из тонкого сукна, но уже сильно потертый, лоснящийся на локтях и коленях. Рукава пиджака были снизу обрамлены бахромой так же, как и брюки. Светло-коричневая фетровая шляпа, вся в пятнах, неопределенного цвета, довершала его туалет. Из-под ее полей смотрели усталые, умные глаза, окруженные сеткой морщин.

– Жевательная резинка, молодые люди, – повторил мужчина.

– У нас нет денег, – неловко пробормотал Вася.

– У меня, к сожалению, тоже, – вздохнул продавец, – в противном случае я угостил бы вас этой дрянью бесплатно. Не везет мне сегодня, ребята, на покупателей, да и нездоровится что-то.

Он жалобно улыбнулся, потер рукой лоб и, пошатнувшись, ухватился за плечо Валерика. Его лицо приняло сероватый оттенок.

– Вам совсем плохо, – воскликнула Кюльжан. – Вам надо сейчас же лечь в постель!

– Боюсь, девочка, что до постели мне не добраться. Помогите мне хотя бы уйти с этой улицы… Здесь так много народа…

Вася взял лоток, и продавец жевательной резинки, опираясь на Валерика и Кюльжан, поплелся, видимо, даже не сознавая, куда его ведут.

Свернув в одну из боковых улиц, дети посадили больного на скамейку в тени деревьев.

Немного спустя его дыхание, бывшее прерывистым и частым, стало несколько ровнее, взгляд прояснился. Он заговорил:

– Я уже думал – кончена комедия. Однако мое сердце еще не совсем отказывается служить. Я очень рад этому, молодые люди… Очень рад! Может быть, вам это непонятно? Стоит ли, дескать, жить для того, чтобы торговать жевательной резинкой, да еще не очень удачно? Но ведь я это делаю только для того, чтобы иметь возможность писать мою книгу! И писать так, как я ее хочу, а не так, как требуют господа издатели. Конечно, глядя на меня и мой лоток, вам трудно поверить, что я писатель. Но это так. Было время, когда мои книги покупали нарасхват. Тогда я жил в собственном, хоть и маленьком, доме и мог думать только о своей работе. Но… времена меняются и требования издателей тоже. Чтобы угодить им, писатель должен ослепнуть, оглохнуть и потерять всякую совесть. Меня такая перспектива не устраивает. Господа издатели хотят, чтобы в моих произведениях современная Америка была окутана розовым флером, и сквозь него землистые лица безработных выглядели бы цветущими! Вы читали Диккенса «Домби и сын»? В этой книге есть одна сценка… Умирающая старая леди требует украсить ее кровать розовыми занавесами, чтобы в их отсвете ее лицо казалось красивее и моложавее. К черту розовые занавесы, розовый флер! Я покажу сегодняшнюю Америку такой, какая она есть. А чтобы иметь возможность это сделать, я должен торговать жевательной резинкой. Придется следовать лозунгу иезуитов: «Цель оправдывает средства». Но сегодня мне, очевидно, придется вернуться домой раньше, чем я думал. Сердечный приступ может повториться, а не всегда могут оказаться под рукой такие отзывчивые дети, как вы. Но нет худа без добра. Остаток дня я посвящу работе над моей книгой.

Все-таки мне хочется отблагодарить вас за внимание чем-нибудь вещественным. Прошу вас, возьмите по пакетику резинки. Это единственное, чем я располагаю в данный момент…

Не желая обидеть писателя отказом, Вася, Валерик и Кюльжан взяли предложенное угощение и долго смотрели вслед удалявшемуся человеку с лотком, пока он не скрылся в толпе.

– Что же это за штука, – сказал Валерик, снимая этикетку с полученного подарка. – Резинкой я пользуюсь, когда рисунок не получается. А с этой что делать?

– Раз написано, что жевательная, значит надо жевать, – ответил Вася. – Но, конечно, не глотать, а то как бы кишки не склеились.

– А мама говорила, что жевать что-нибудь, когда не голоден, – очень дурная привычка, – возразил Валерик. – Когда я был маленький, я изжевал стеариновую свечку. Она меня после долго отчитывала.

– Так ведь это если не голоден, а мы уже давно ничего не ели.

Этот довод решил сомнения Валерика. Дети усиленно зажевали кусочки резины, пахнущие какой-то приторной эссенцией.

– Ерунда, – сказал Вася, с трудом отдирая от зубов липкий комочек. – Не еда, а один обман зренья, вернее желудка.

И он пренебрежительно отбросил американское «лакомство», Валерик хотел последовать его примеру.

– Не бросай! – послышался чей-то испуганный возглас. Эти слова принадлежали мальчику в курточке, едва прикрывающей его острые локотки. Он выхватил из рук Валерика комочек резинки и, обтерев его о полу своей курточки, сунул в рот.

– Богач какой нашелся, – сказал он осуждающе Васе, – бросается такими вещами! Она ведь стоит целых пять центов. Не будешь драться, если я твою возьму?

– Но ведь я ее уже выбросил.

– Ну и что же! Я ее отдам сестренке.

И мальчик, не встретив возражения, бережно оторвал от тротуара выброшенную расточительным Васей резинку.

– Если хочешь, возьми и мою, – сконфуженно предложила Кюльжан. – Только надо помыть ее, что ли. Я ведь тоже… жевала.

– Подумаешь, – усмехнулся мальчик. – У нас бывает – десять ребят одну штучку жуют по очереди. Давай, если не жалко.

Он сел на краешек скамейки и с аппетитом задвигал челюстями.

– Мальчик, а что у тебя с руками, – спросила Кюльжан, указывая на синие кровоподтеки и шрамы, покрывавшие худенькие руки их нового знакомого.

– Это от крыс, – ответил тот коротко.

– Как от крыс?

– А разве в вашей квартире нет их?

– Нет, конечно.

– Ну, я так и знал, что вы из богатого квартала. У нас в подвале крысы шныряют даже днем, а ночью прыгают на постель и здорово кусаются. Когда наша соседка работала в ночную смену, ее малыш оставался один. Так крысы забрались к нему в колыбельку и загрызли насмерть. Страшно было смотреть, когда он лежал в гробу. А укусы, это что!

– А почему у вас не уничтожат крыс?

– Да разве их всех перебьешь! Одних убьем – другие налезут.

– Ну хоть бы кошку завели.

– Кошка не дура! В грязи да сырости жить не будет. Да и молока ей хоть изредка надо давать, а я и сам его вкус забыл. Бегут от нас кошки. Водосточные трубы протекают, и полы вечно залиты вонючей жижей. Для крыс раздолье, а кошкам противно, должно быть.

– А почему вы не перемените квартиру?

– За эту-то отец платит чуть не треть жалованья, а за квартиру получше придется и всю получку отдать. А есть что будем? Сестренка и так еле концы с концами сводит.

– Почему сестренка? Разве у тебя нет матери?

– Была, – неохотно ответил мальчик.

– А… Где она?

– Умерла. Фабричный доктор сказал, будто у нее было больное сердце .. Только это враки! Она просто надорвалась на фабрике.

– Она подняла что-нибудь тяжелое?

– Папа подсчитал, что она подняла в этот день около пяти тонн.

– Этого не может быть, – поразился Вася. – Ни один человек не может поднять такую тяжесть!

– Папа объяснил мне, как это получилось. Они работала на консервной фабрике. Ну, там, как и везде, конвейер. Это вроде поезда из разных установок. У одного конца этого «поезда» стояла мама. Работа у нее была как будто легкая. Только вкладывать в отверстие машины прямоугольные пластинки жести. А на другом конце «поезда» из другого отверстия выпадают уже готовые коробки с консервами. Все девять часов мама должна без остановки опускать эти пластинки. Если она остановится хоть на секунду, – остановится весь конвейер, а за это сразу увольняют. Ну, мама так давно там работала, что уже сама стала как машина. Каждую минуту она опускала в отверстие ровно триста пятьдесят пластинок, ни одной больше, ни одной меньше. В час это получалось уже двадцать одна тысяча штук, а за девять часов работы – сто восемьдесят девять тысяч. Каждая пластинка весит двадцать пять граммов. Помножь на сто восемьдесят девять тысяч штук – получится четыре тонны семьсот двадцать пять килограммов.

Но хозяину фабрики показалось, что этого мало, и он приказал пустить конвейер еще быстрее. К нему приделали звонки, которые отмечали время. Мама говорила, что они действуют, как какие-то погонялки. Но как она ни торопилась, никак не могла успеть за новой скоростью, и конвейер два раза останавливался.

В этот день она пришла домой такая измученная, что ничего не могла есть.

На другой день за маминой спиной поставили надсмотрщика с часами[13]13
  Хронометражист.


[Закрыть], которые показывают не только минуты, но и секунды. Он следил за каждым ее движением и все приговаривал: – Быстрее… Еще быстрее… Вы неспособная работница… Придется вас уволить…

Это мы узнали уже не от мамы, а от ее подруги, которая работала недалеко от нее, а маму принесли домой без сознания, и она умерла даже не простившись с нами.

Мальчик всхлипнул, но тут же сердито потер глаза кулачком, испещренным шрамами, резко повернулся и ушел, не прибавив больше ни слова.

– Неужели все американцы живут так же, как этот мальчик, – недоверчиво оказал Валерик, отходя от витрины. – Для кого же тогда все то, что мы видим в магазинах?

Вася не успел высказать мнения по этому поводу, так как в этот момент прямо под ноги Кюльжан метнулась крохотная желтая собачонка, спасаясь от преследования здоровенного пса. Кюльжан, вскрикнув, подхватила ее на руки. Видно, пес успел-таки хватить собачку зубами – шелковистая шерстка маленького животного была кое-где запятнана кровью.

Пес с рычанием кидался на непрошенных заступников, и мальчикам, которые заслонили собою Кюльжан, пришлось бы плохо, но тут как раз подоспела помощь. На месте происшествия резко остановилась длинная легковая автомашина, из нее поспешно выскочил мужчина в синем костюме с бронзовыми пуговицами и, вынув небольшой револьвер, выстрелил в ухо разъяренной собаке.

С глухим рычанием пес упал, задергал лапами, и свирепый блеск его глаз потух.

Спрятав револьвер, мужчина взял из рук Кюльжан собачку, но сделал это так неловко, что крошечное животное болезненно завизжало.

– Оставьте, Томас, – послышался из автомобиля нетерпеливый женский голос. – Разве вы не знаете, что Эльси не выносит прикосновения мужских рук. Пусть девочка сама отнесет ее в машину.

Томас торопливо вернул собачку Кюльжан и любезным жестом пригласил девочку подойти к машине.

– Ничего, – отнеси, – примирительно сказал Вася, видя колебание подруги.

Кюльжан повиновалась.

– Боже мой, – воскликнул тот же голос из машины. – Я не могу взять ее на руки… Я боюсь крови… Садись, девочка, в машину… Ты довезешь бедную Эльси до самого дома. Я тебе заплачу. Садись же скорее!

Но Кюльжан с возгласом протеста отпрянула от автомобиля и спряталась за спины мальчиков.

– Боже! Какая дикарка! – раздраженно воскликнула женщина. – Томас! Посадите этих мальчишек к себе, раз девочка боится с ними расстаться. Да скорее, пожалуйста! А то бедняжка Эльси совсем изойдет кровью.

Не успели мальчики опомниться, как дюжий Томас втолкнул их в кабину шофера, услужливо открыл дверцу перед Кюльжан, сел сам, и машина тронулась.

Она быстро неслась по улицам города, обгоняя попутные автомобили. Видимо, владелица этой машины была хорошо известна полисменам, дежурившим на перекрестках, так как они почтительно козыряли ей вслед.

Наконец, машина остановилась у бронзовой решетки парка, окружавшего особняк, занимавший чуть не полквартала. К ней сейчас же подбежали два лакея. Один распахнул дверцу машины, второй помог выйти из нее владелице собачки и Кюльжан и проводил их до входа в вестибюль. Вася и Валерик двигались следом, делая на ходу успокоительные знаки своей оробевшей подруге. С середины вестибюля поднималась вверх широкая лестница, устланная белым плюшевым ковром. Хозяйка собачки устремилась по ней, на ходу отдавая приказания встретившим ее горничным:

– Немедленно вызвать моего хирурга… Эльси ранена…

– Эти дети ее спасли от смерти… Приведите их в порядок и проводите ко мне…

– Отнесите Эльси в ее комнату и сдайте няне…

– Однако… Важную особу мы, оказывается, спасли, – прошептал Вася.

Спустя полчаса Васю, Валерика и Кюльжан, с еще влажными после купанья волосами, повели к хозяйке особняка. Она оказалась в комнате Эльси, по своему убранству походившей на игрушечный замок. На окнах висели кружевные занавеси, пол был устлан огромным пушистым ковром. Везде стояли низенькие, обитые бархатом, диванчики. Постелью собачке служила корзинка, обитая мехом снаружи и внутри. В ней сейчас и находилась четвероногая любимица. Хозяйка Эльси, уже переодетая в легкое платье ярко-желтого цвета, стояла на коленях перед корзинкой. Тут же присутствовала дородная, вся в белом няня собачки, врач и повар, державший на подносе маленькие золотые тарелочки с какими-то кушаньями.

– Эльси, – взвыла сквозь слезы толстая няня. – Скушай, милочка, хоть эту котлетку!

Но Эльси упорно отворачивала свой черный носик от предлагаемого ей блюда.

– Сливочек! Моя Эльси лучше выпьет сливочек, – льстиво упрашивала хозяйка.

Но тщетно няня, схватив с подноса повара фарфоровую чашечку, подносила ее собачке. Та только капризно скулила в ответ на все уговоры и предложения. Хозяйка подняла взгляд, полный слез, на врача.

– Сильное нервное потрясение, – заявил тот. – Бедное животное травмировано. Рана, правда, не представляет особой опасности – слегка ободрано ухо и поврежден кончик хвоста, но возможен шок. Я советую дать ей полный покой. Сон – лучшее средство в подобных случаях. Затем я проинструктирую повара, какие блюда ей готовить, чтоб они не действовали раздражающе на нервную систему больной.

– Она… не умрет?.. – ломая руки, спросила хозяйка.

– Я приму все меры, – ответил врач. – Рану я обработаю кварцевыми лучами, и, если будет нужно, введу пенициллин.

Скорбно вздохнув, владелица Эльси поднялась и, увидев Васю, Валерика и Кюльжан, недовольно поморщилась.

– Вы еще здесь, – удивилась она. – Ах да! Девочка! Моя Эльси наверно почувствовала к тебе симпатию. Она так смирно лежала у тебя на руках всю эту мучительную дорогу. Я. приказала уже уволить горничную, от которой убежала моя собачка. Животные очень чутки к людям, а моя Эльси вся соткана из нервов. Она ведь из породы брюссельских граффонов. Если хочешь, я приму тебя к ней в горничные.