Текст книги "Необычайное путешествие"

«ЖИВЫЕ-УБИТЫЕ»

– «Живые-убитые»! – Так называли в древнее время пленников, оставляемых живыми для того, чтобы сделать рабами, – вспомнил Вася. Мучительно хотелось пить. Кровоточили губы, потрескавшиеся от сухого степного ветра. Густая пыль покрыла всех серой пеленой так, что он с трудом различал лица своих товарищей. Видно, не одно поселение мирных земледельцев подвергалось нападению царских скифов. Все новые отряды воинов присоединялись к колонне победителей. Все росла скорбная толпа пленников.

Закончив объезд данников, скифы торопились к стоянке царя – порадовать его своими трофеями. Привалы давались редко и были очень коротки. Впрочем, была еще причина не задерживаться в пути: давно на пути колонны не попадалось ни реки, ни даже болотца, из которого можно было утолить жажду. Изнемогали мужчины, то и дело падали измученные женщины. Под ударами бича некоторые через силу поднимались, а другие оставались лежать в пыли, отмечая своими телами путь следования.

Вася то и дело поглядывал на Валерика, удивляясь, почему тот не жалуется, как обыкновенно. Губы мальчика упрямо сжаты, шагает он довольно твердо и даже поддерживает по очереди с Васей изнемогающую Кюльжан. Васе очень хочется поговорить с Валериком, но пересохший язык ему не повинуется.

– Подожду до привала, – думает Вася. – Теперь уж, наверное, скоро…

Уже десятый день они находятся в пути, двигаясь все время куда-то на северо-восток. Вася уже научился готовить мясо «по-походному», как это делают скифы. Начальники дружин со своими приближенными варили мясо в больших бронзовых котлах. Большинство же воинов, а по их примеру – пленные, хорошо промыв желудки животных, наполняли их мелко нарезанным мясом, добавляли немного воды, золы вместо соли и варили, вернее, тушили это на кострах из кизяков и костей тех же животных.

Чем дальше двигалась колонна, тем чаще на их пути встречались огромные табуны лошадей и стада другого скота, принадлежащего скифам-кочевникам. Те передвигались вместе со своими семьями. Их женщины и дети помещались в войлочных шатрах, поставленных на шестиколесные повозки, которые тащили две-три пары быков.

Хозяева кочевок почтительно встречали царских скифов, Они угощали начальников дружин кумысом. Иногда, жалуясь на нехватку пастухов для их стад, выменивали на скот нескольких пленных из колонны побежденных, и Вася все время боялся, что их тройку разлучат.

Легче всех переносил походную жизнь Дозор. Он трусил мелкой рысцой рядом с колонной, то и дело проверяя, на месте ли его хозяин. Обед, приготовленный «в скифском стиле», определенно псу нравился, камнями в него никто не бросал. В этом отношении, по сравнению с пленниками, он был даже в привилегированном положении. Люди, частенько получавшие удары бичом, завидовали его собачьей жизни.

Судя по солнцу, было уже далеко за полдень, когда сперва животные, а потом и люди почувствовали по заметной влажности воздуха близость воды. Теперь уже никого не требовалось подгонять. Полудикие кони скифов, не слушая повода, понеслись вскачь. За ними ринулся рогатый скот. Пленные остались в сопровождении конвоя, но они теперь без подстегивания сами стремились вперед, к воде. Дозор, опередив всех, исчез и скоро вернулся с раздувшимися боками и весь мокрый. Он уже напился.

Наконец и пленники достигли широкой и быстрой реки.

– Борисфен, – торжественно сказал скиф, конвоировавший пленных.

– Значит, мы уже на границе скифского царства, – сказал Вася своим товарищам. – Ведь Борисфеном назывался Днепр.

– Это, наверно, греки придумали нашей реке такое название. – Они крестить мастера, – отозвалась Кюльжан. – Наш родной Днипро и никаких Борисфенов! Выпьем еще водички за будущее этой чудесной реки.

И дети снова набросились на воду. После небольшого, как всем показалось, отдыха началась переправа. Всадники плыли рядом с конями, придерживаясь за их гривы. Пешим, в том числе и пленникам, были предоставлены надутые воздухом бурдюки, и вскоре река на всем видимом глазом пространстве покрылась людьми.

– Замечательно, – радовалась Кюльжан. – Это не то, что топать по пыли! Освежимся, по крайней мере, как следует. Вот только как Валерик? Он неважно плавает.

– А тут особенного умения не требуется, – успокоил ее Вася. – Только держись за бурдюк и шлепай ногами. Одно удовольствие. Впрочем, за Валериком, конечно, надо присмотреть на всякий случай. Да где же он?

– Он уже в воде, – воскликнула Кюльжан. – Плывем к нему скорее!

Они бросились в воду. Валерик несся по течению, держась за бурдюк. Лицо его было страшно бледно, но хранило то же выражение упорства, которое привлекло внимание Васи в пути. Рядом с Валериком плыла, одной рукой держась за бурдюк, другой прижимая к груди ребенка, вдова убитого сына Мирослава. Испуганный малыш ревел во вое горло и рвался из рук матери. Женщина обессилела. Рука ее беспомощно соскользнула со шкуры, и она вместе с ребенком скрылась под водой. Плывшие за ними на некотором расстоянии Вася и Кюльжан поспешили на помощь. Но тут произошло нечто невероятное. Валерик, взмахнув руками, бросился в воду в том месте, где скрылась женщина. Спустя несколько секунд, Валерик вынырнул уже значительно ниже и отчаянно забарахтался, то и дело захлебываясь водой. Одной рукой он держал за шиворот ребенка.

Сильным рывком опередив Васю, Кюльжан подплыла к Валерику, подставив ему свое плечо.

– Молодец, Валерик… Спокойненько… – приговаривала она. – Держись за мое плечо… Опустись в воду так, чтобы только твой нос торчал наружу… Так будет легче обоим… Давай сюда малыша… Не бойся… Выплывем. Вася-а! Гони сюда бурдюк!

Вася направил к ним бычью шкуру, и скоро все трое облегченно перевели дух. Мать малыша ниже перехватил один из скифов и, намотав на руку ее длинную косу, теперь буксировал к приближающемуся противоположному берегу.

– Как это ты решился, Валерик? – не утерпел Вася. Тот молчал. Все его внимание как будто бы было поглощено непривычным способом передвижения.

Очутившись на берегу, все, не исключая и Дозора, растянулись на песке, тяжело дыша, как выброшенные на сушу рыбы. Женщина, придя в себя, вскрикнула, заметалась по берегу, но, увидев своего ребенка на руках окликнувшей ее Кюльжан, бросилась к детям. Схватив своего малыша, она поочередно осыпала поцелуями то его, то смущенную девочку, то Валерика.

Отдохнув дети вспомнили, что в этот дать они ничего не ели. Поэтому Вася покорно встал и отправился к лагерю скифов на разведку.

Но, еще не дойдя до лагеря, Вася почувствовал, что там случилось нечто необычайное. До него донеслись громкие крики. Подстегиваемый любопытством, Вася прибавил шагу и вскоре очутился в расположении лагеря.

Там царила полная суматоха. Суровые воины вели себя сейчас как буйно помешанные. Одни с остервенением расцарапывали свои физиономии, другие наносили себе кинжалами неглубокие раны, отрезали ножом пучки волос, а некоторые в азарте прихватывали и часть уха. Один воин без сожаления проткнул стрелой свою левую руку, и многие сейчас же последовали его примеру. Все это сопровождалось дикими криками.

Вася шел, с удивлением наблюдая за этим массовым приступом острого помешательства. Вскоре он увидел две богатых колесницы, которых раньше не было в колонне. Осторожно пробираясь между беснующимися людьми, Вася подошел поближе к колесницам.

На одной полулежал, полусидел человеческий труп в скифской одежде, богато расшитой золотом. На его голове красовалась золотая же диадема. Лицо и руки трупа даже для покойника были неестественно желты. Полуоткрытые мертвые глаза бессмысленно глядели перед собой.

На другой колеснице сидела совсем молоденькая женщина. Сверкающий головной убор, драгоценные ожерелья, браслеты, самоцветные камни наряда составляли резкий контраст с испуганным выражением ее залитого слезами полудетского личика.

Вася поочередно смотрел то на труп, то на женщину и вдруг сам вздрогнул от страха. Ему почудилось, будто по лицу трупа покатилась слеза. Вася протер глаза. Ему не померещилось. Вот скатилась вторая, третья… Падая на блестящий наряд мертвеца, слезы оставляли на нем глянцевитые расплывшиеся пятна.

И вдруг в памяти Васи возникла картина: новогодний вечер. Он и Кюльжан стоят перед украшенной игрушками елкой. На ней догорают разноцветные тоненькие свечи. Пахнет растопленным воском, и его капли падают на новенький Васин костюм.

– Отойди подальше, – слышит он голос матери. – Смотри! Весь воском испачкался.

– Воск! – прошептал Вася. – Они покрыли тело покойного воском, чтоб дольше не испортился. Это, наверно, их царь. Быть нам по этому случаю сегодня без обеда и без ужина.

Но Вася ошибся. Вернувшись, он увидел костры, разведенные на берегу, а Кюльжан уже старательно промывала отпущенную им на несколько человек брюшину теленка.

У царских скифов был обычай: возить тело умершего царя по всей подвластной ему территории. При этом народ был обязан в знак своей скорби не только наносить себе мелкие ранения, но и следовать за колесницей покойного и его жены до самого кладбища. Гробницы царей находились в Геррах (расположенных у порогов Днепра – Бориофена). Поэтому огромное траурное шествие кочевников по пути все увеличивалось. Пленники покорно плелись вслед за всеми.

Для скифов, которых вынуждало к постоянным передвижениям в поисках пастбищ большое количество скота, проводы царя были просто развлечением. Они чувствовали себя дома и в своих шатрах на колесах и верхами на конях. Иначе рассматривали свое вынужденное путешествие пленники, но их мнением, конечно, никто не интересовался.

Часть пленников уже использовали для ухода за скотом, а большую часть после похорон скифы предполагали продать греческим купцам. Те охотно давали в обмен на рабов золотые вещи, кубки, блюда и другие предметы. Они даже украшали их рисунками из скифской жизни, на темы, заказанные скифской знатью.

Около двух недель длилось траурное шествие к Геррам, но путь теперь был уже не так изнурителен. Колонна двигалась с торжественной медлительностью чуть не по самому берегу реки.

Наконец, колонна остановилась между высокими курганами – местами погребенья скифских царьков и вождей. Почти в центре этого огромного кладбища зияла большая четырехугольная яма, приготовленная для очередного знатного мертвеца.

Все внимание скифов было поглощено зрелищем снятия маски с лица мертвого царя, для этой цели щедро обмазанного глиной. Вася, Валерик и Кюльжан без особого труда проскользнули к могиле. Дно могилы было покрыто золотистой соломой. В углу ее стояло десятка два заостренных кольев.

– Это для чего же? – спросил Валерик. – Может быть, у них обычай вбивать в мертвеца осиновый кол, чтоб он, как вурдалак, не мог выйти из могилы?

– Для этого было бы достаточно одного кола, – возразила Кюльжан. – Нет. Тут, наверно, что-нибудь другое придумали.

Погребение началось. Под громкий плач скифов шесть рабов осторожно опустили труп царя на соломенное ложе. Затем они вбили приготовленные колья по обеим сторонам трупа. Образовавшуюся изгородь сверху покрыли положенными поперек брусьями и задрапировали это сооружение обыкновенной рогожей.

Но в яме вокруг загородки с царем было еще много места, и скифы немедленно начали его заполнять. Вначале был спущен деревянный катафалк, на котором лежала еще синяя, только что задушенная царица. У ее ног уложили тела любимых слуг царя. По некоторым еще пробегали судороги, но царских скифов это ничуть не смущало.

– Уйдемте скорее отсюда, – прошептала побледневшая Кюльжан. – Мне кажется, я сама сейчас упаду в эту страшную яму.

Но теперь при всем желании дети не могли выбраться из тесно окружившей их толпы, и волей-неволей вынуждены были видеть всю остальную погребальную процедуру.

В могилу начали опускать дорогое оружие, сосуды с вином и маслом, приобретенные у греческих купцов, что было видно по поставленным на них печатям. Затем последовали серебряные вазы, украшенные выпуклыми изображениями растений и птиц. Одежда, увешанная золотыми бляхами, была размещена на колышках, вбитых в стены могилы.

Накрыв все это так же рогожами, скифы руками забросали могилу землей, но только до половины. «На том свете» царю могли понадобиться и лошади. На этот случай был заранее подогнан целый конский табун. В первую очередь были зарезаны и спущены в яму кони, которые везли колесницу царя и царицы. Но, по мнению скифов, для царя этого было мало. Еще полсотни коней в драгоценной сбруе поочередно подводились к могиле. Взмахом меча им перерезали горло и общими усилиями сбрасывали в почти наполненную яму.

Конские тела уже холмом возвышались над могилой, но сверх их скифы водрузили еще колесницы, на которых совершила свой последний путь царственная чета. Теперь можно было окончательно все забрасывать землей. Так новый огромный курган прибавился на кладбище в Геррах.

После похорон один из начальников дружин объявил, что царская власть со всем имуществом покойного переходит к его младшему брату, затем последовало приглашение всех присутствующих на поминальный пир. Это известие было встречено полным одобрением скифов. Начались приготовления к тризне.

Пленные не были приглашены на поминки, поэтому Вася, Валерик и Кюльжан, прихватив Дозора, отправились купаться.

– А все-таки противные, жестокие, – сказала Кюльжан без всякой связи с предыдущим разговором. – Из-за какого-то царишки столько людей убили!

– Такой у них обычай, – пояснил Вася. – Они, видишь ли, тоже верят в «души предков». По их мнению, и на том свете царь должен жить по-царски. Ну, когда хоронят бедных скифов, дело другое. Сунут в могилу лук со стрелами, или, в крайнем случае, какую-нибудь захудалую клячу, и ладно. А вот я вам расскажу одну историю, героем которой является скиф. Интересно, какого вы о нем будете мнения?

– Рассказывай, – сказала Кюльжан.

– Вы читали, что греческие купцы обосновались в древние времена в Причерноморье, как в своих колониях?

– Ну?

– И там, где у нас теперь Керчь, они организовали свое Боспорское царство. На всяких тяжелых работах они использовали купленных и просто захваченных в плен скифов. Они отводили им землю и заставляли сеять и убирать хлеб. Рабы подчинялись, работали и печально пели:

 
Топчите колосья, волы, топчите…
Жатва принадлежит хозяину.
 

Но скифы – вольнолюбивый народ, долго терпеть они этого не могли. Началось восстание рабов. И знаете, кто стоял во главе восстания? Скиф Савмак, вот кто. Он был домашним рабом у Боспорского царя Перисада. Должно быть, царь издевался над своими слугами, потому Савмак убил его, и с этого началось восстание. Это произошло в сто седьмом году до нашей эры.

– А ты откуда это знаешь?

– Заглянул в историю СССР для восьмого класса. Рабы расправились со своими угнетателями и избрали Савмака Боспорским царем.

– И долго он царствовал?

– Только год. Тогда в Малой Азии самым сильным из царей был Понтийский царь – Митридат шестой. Его царство было расположено там, где сейчас находится Турция. И вот Митридат послал на Савмака свое войско под руководством полководца Диофанта. Несколько месяцев шла борьба. В конце концов, победили войска Митридата. Они захватили Боспорское царство под свое владычество, а Савмака взяли в плен и отправили в столицу Понтийского царства.

– Жалко Савмака, – вздохнула Кюльжан. – Неужели его не могли поддержать рабы в других государствах?

– Были в это время восстания рабов и в Малой Азии и на островах Средиземного моря, например, в Сицилии. Но все они действовали разрозненно, то есть каждый на своей территории.

– Может быть, мы отправимся туда, посмотрим, как все это происходило? Ну, хоть к Спартаку, что ли? – предложил Валерик.

– Нет… Нет… – запротестовала Кюльжан. – Если уж знакомиться с временами, когда был рабовладельческий строй, то надо начинать с самого начала. Зачем же мы будем, как говорится, читать книгу с конца? В пятом классе мы походили, что рабство началось в древнем Египте. За две-три тысячи лет до нашей эры. Давайте переберемся в Древний Египет! По-моему, мы увидим там много интересного.

– Ну что ж, – сказал, немного подумав, Вася. – Путешествовать, так путешествовать! Посмотрим, как жили древние египтяне.

ВАСЯ СОВЕРШАЕТ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ»

Пронзительный, разноголосый шум ворвался в уши наших путешественников. Они очутились в центре базарной площади древнего города Мемфиса. Торг был в самом разгаре.

Прямо на земле тесными рядами сидели рыбаки и крестьяне, восхваляющие свой товар на разные голоса. Перед ними в корзинах или просто на больших пальмовых листьях лежали овощи, мясо, рыба, фрукты, хлеб. Такими же листьями люди прикрывали головы от жгучих лучей солнца.

Между продавцами, толкая друг друга, ходили покупатели-женщины, обернутые широким куском белой ткани так, что одно плечо и рука оставались обнаженными. Одежда мужчин ограничивалась белой же набедренной повязкой и платком, свободно лежавшим на голове, закинутом за уши.

Кюльжан, естественно, больше интересовалась яркими тканями, которые продавались тут же рядом. Продавцы размахивали ими как флагами, стараясь привлечь внимание покупателей. Много женщин толпилось и у столов с драгоценными украшениями из золота, серебра и электрума – сплава серебра с золотом. Мемфисских модниц привлекали браслеты, украшенные инкрустациями из зеленого малахита, ярко-синего лазурита и яшмы с изображением стрекоз или цветов. Хороши были также и ожерелья из оникса, хрусталя, янтаря, сверкающие всеми оттенками радуги.

За низенькими столиками прислужники жрецов торговали священными амулетами, предохраняющими, по их словам, от порчи, «черной болезни», от бесплодия и просто «приносящими счастье». Амулеты изображали священных животных: сокола, корову, барана. Особенно много было изображений почитаемого в Мемфисе быка-Аписа. Эти амулеты брались нарасхват. Тут же шла оживленная торговля флаконами с душистым маслом, баночками с разными притираниями и краской для бровей и ресниц.

Ребятишки, как мухи, облепили лавку торговца сладостями. Они с жадностью смотрели на счастливцев, покупающих сладкие напитки, сушеные финики, медовое печенье, но большинству, увы, были доступны только стебли сахарного тростника.

Богатые покупатели расплачивались серебряными и золотыми кольцами или просто кусочками драгоценных металлов. Большинство же меняло вещь на вещь, и тут трудно было понять, кто продавец и кто покупатель.

Затертые толпой, Вася, Валерик и Кюльжан, независимо от их желания, двигались по базару и жадно впитывали новые впечатления. В конце концов, они оказались в узенькой улочке, по обеим сторонам которой выстроились не то мастерские, не то лавки. Это были маленькие тростниковые хижины. Дети подошли к одной из них.

На циновке перед хижиной лежали выставленные для продажи сандалии – толстые кожаные подошвы, к которым были прикреплены три ремешка. Тут же, на низенькой табуретке, сидел сам мастер. Чтоб не терять времени на ожидание покупателей, он старательно разминал заготовки из кожи.

Дети перешли к следующей хижине. От нее шло отвратительное зловоние. Это была кожевенная мастерская. Двое египтян острыми скребками очищали от мездры кожу, только что вынутую из сосуда с раствором.

Дети поспешили перейти к следующей хижине, где работали два ткача. Они сидели, согнувшись, на корточках, плотно прижав колени к животу и, казалось, ничего не видели, кроме своих нитей, натянутых на низенькие станочки.

– Сколько же часов вы так работаете? – поинтересовался Вася, воспользовавшись тем, что один из ткачей мельком бросил на них свой взгляд.

Тот вместо ответа кивнул на глиняный светильник, стоявший на полочке.

– И ночью! – воскликнула Кюльжан. Ткач снова кивнул головой, и челнок в его руках засновал еще быстрее.

– Ой! Смотрите! – воскликнул вдруг Валерик.

Из-под тростниковой циновки, устилавшей пол хижины, медленно выползала большая змея. Она направлялась к сидевшему к ней спиной ткачу. Вот она подняла голову и вся сжалась для броска… В то же мгновение Вася с силой опустил на ее голову табуретку, оказавшуюся у него под рукой.

Ткач вскочил и остекленевшими глазами уставился на извивающееся в предсмертных судорогах пресмыкающееся. Вася нанес еще удар и тут почувствовал, что его крепко охватили чьи-то руки. Мальчик повернул голову и встретился глазами с белокурым синеглазым юношей атлетического сложения. Руки юноши продолжали крепко держать Васю. В его взгляде мальчик прочел презрительное сожаление.

– Что ты наделал, юный безумец? – воскликнул ткач, обретя, наконец, дар слова. – Ты осмелился поднять свою нечистую руку на ту, которая носит священный облик Нехебт, покровительницы Нижнего Египта! Горе тебе! Горе мне и дому моему! Горе всем нам!

И, распростершись, ткач начал биться головой о землю в непритворном отчаянии.

– Ты совершил страшное преступление, чужеземец – сказал белокурый юноша остолбеневшему от неожиданности Васе. – Разве ты не знаешь, что когда жители одного нома поели рыбы, почитавшейся священной в другом, между населением номов возникла долгая и кровавая война. Теперь я должен выдать тебя жрецам для страшной казни за твое преступление.

Кюльжан в ужасе вскрикнула, бросилась к Васе и охватила его обеими руками.

– Но ведь я хотел только спасти этого человека, – оправдывался мальчик.

– Ты помешал свершиться воле богов, – беспощадно ответил юноша. Став на колени, он бережно завернул убитую змею в услужливо поданный ему кусок ткани и, поднявшись на ноги, обратился к ткачам.

– Жалея вас, я скрою, что священная Нехебт погибла от руки чужеземца в вашем доме. Дайте же мне священную клятву, что ваши уста никогда не откроют этой тайны, или вы погибнете вместе со мной.

– Клянемся светлым оком Амон-Ра, – дрожащими голосами ответили ему бедняки.

– Пусть наши тела истлеют без погребения и не будут знать второй жизни, если мы нарушим эту клятву, – подсказал им дальше юноша.

Ткачи, запинаясь, повторили и эту страшную клятву.

– Идите за мной, чужеземцы, – обратился теперь юноша к Васе, Валерику и Кюльжан. – Это говорю вам я, Пааам.

Юноша вышел из хижины, и дети последовали за ним. Мимо них брели носильщики, сгибаясь под тяжестью ноши, семенили ослы, нагруженные товаром.

Пройдя кварталы жалких хижин бедняков, дети добрались до большой глиняной стены с узкой калиткой подле запертых тяжелых ворот. Подойдя к калитке, Пааам что-то показал привратнику, и тот пропустил его вместе со спутниками, окинув детей равнодушным взглядом. За стеной начинались совсем другие строения. Это был квартал богачей. Теперь по обеим сторонам улицы возвышались глиняные стены, из-за которых виднелись верхушки пальм, сикомор, акаций и плоские кровли домов. Скоро Пааам остановился и сделал Васе знак приблизиться.

– Ты и твои спутники, видевшие твое преступление и не остановившие его, достойны смерти. Ваша жизнь в моих руках. Я могу подарить вам ее или отнять, – сказал он.

Вася и без его слов понимал, что дело обстоит плохо.

– Если вы избираете жизнь, вы должны стать моим «говорящим орудием», – продолжал Пааам.

– …То есть рабами, – перевел для себя Вася, а вслух спросил. – Что же мы должны делать, чтобы остаться живыми?

– В этом доме живет знатный вельможа Хенку, – указал Пааам. – Он поручил мне купить пару молодых рабов, которых хочет поднести в дар главному жрецу храма бога Пта за то, что тот составил гороскоп его жизни. Я скажу вельможе, что купил вас всех троих. Так вы попадете в дом главного жреца.

– Очень интересно, – подумал Вася.

– Вы будете исполнять все приказания, полученные в доме, – продолжал Пааам, – но помните, что настоящий ваш господин только я. Ибо стоит мне известить жреца о вашем преступлении…

– Понятно, – не очень вежливо перебил Вася Пааама. – Значит, мы будем служить этому жрецу, а выполнять ваши приказания. Какие же?

– Время придет – узнаете, – загадочно ответил Пааам. – Теперь же пусть на ваши уста ляжет печать молчания. Идите за мной.

Пааам со своими спутниками беспрепятственно прошел в ворота ограды, и по дорожке, вымощенной каменными плитами, все четверо подошли к дому.

– Собаку оставим тут, – сказал Пааам, придерживая за ошейник Дозора. – У раба нет ничего, что не принадлежало бы его хозяину. Одна из конур здесь свободна. Собаку, которая в ней жила, съел крокодил.

Вася не смел протестовать, и Пааам подвел Дозора к конуре и закрепил цепь на его ошейнике.

Дом вельможи был из необожженного кирпича, а кое-где отделан желтыми и синими каменными плитками. Небольшие, зарешеченные окна помещались под самой крышей. Дом от общего двора был отделен палисадником. По узкой крутой лесенке все четверо поднялись в прихожую комнату. Сказав, чтобы дети его здесь подождали, Пааам открыл дверь в длинный зал со стенами, покрытыми росписью, и скрылся внутри дома. Вася, Валерик и Кюльжан переглянулись.

– Интересно, кто такой этот Пааам? – сказал Вася. – Он не египтянин, судя по цвету его кожи и волос. А вот какого племени, я не пойму.

– Мне кажется, что он тоже раб, хотя и доверенный, – ответил Валерик. – Я заметил у него на лопатке след какого-то клейма.

– Тише… Идут… – прошептала Кюльжан.

Почтительно сопровождаемый Пааамом, через зал шел тучный пожилой египтянин. Он был одет в тонкую льняную ткань. На плечах его лежало ожерелье, руки были украшены браслетами. Презрительно щурясь, он подошел к мальчикам, и по его знаку Пааам поспешно сдернул с них лохмотья, прикрывающие их тела.

Хозяин брезгливо потрогал бицепсы Валерика, заглянул в зубы покрасневшему от унижения Васе, бросил одобрительный взгляд на Кюльжан и, кивнув головой, приказал Паааму увести детей.

– Господин вас принял, – облегченно вздохнул Пааам, когда они опустились обратно во дворик. – Сейчас я вас сдам рабыне. Она приготовит вас в подарок жрецу.

– То есть, как это приготовит? – встревожился Вася. Но Пааам уже отошел от них. Дети стали разглядывать общий двор. В нем были расположены круглые каменные закрома для зерна, кухня, хлебная стечь, колодец с водой, с журавлем над ним. Вдали виднелся длинный каменный барак, видимо для слуг. В глубине двора была калитка, ведущая в большой сад.

Открылись ворота ограды, и во двор вошел караван ослов, груженных тюками и корзинами. Привратник свистнул в бронзовый свисток. Из барака сейчас же выбежали слуги. Началась разгрузка. Рабы быстро перетаскивали в кладовые корзины с овощами и плодами, глиняные горшки с медовыми сотами и все другое, что было доставлено с караваном.

– Это все привезено из поместья нашего господина, – пояснил Пааам, подойдя к детям в сопровождении пожилой египтянки. – Идите к бассейну совершать омовение. Потом вам дадут чистую одежду. И, слегка подталкивая детей, он повел их вглубь двора. Кюльжан осталась с египтянкой.

Наступил вечер, а с ним и желанная прохлада. Женщины – члены семьи вельможи – поднялись по внутренней лестнице на плоскую кровлю дома. Там рабыни уже настлали для них ковры и положили шелковые подушки для возлежания. Слуги удалились в свои помещения, а рабы – в отдельную хижину.

Вся мебель хижины состояла из плетеных циновок, служивших постелями. Такие же циновки, только свернутые в трубку, служили рабам вместо подушки.

Несмотря на открытую дверь, люди задыхались в знойном воздухе хижины, не успевшей еще остыть после длинного жаркого дня. Сразу никто не мог уснуть. Поэтому повелось каждый вечор рассказывать друг другу сказки или истории в ожидании того часа, когда наступит ночная прохлада.

Сегодня рассказывать историю должен был нубиец, место которого оказалось рядом с Васей. Грустным певучим голосом он начал:

– Богата моя родина, но лучше б она была только выжженной, бесплодной пустыней. Тогда не остановился бы на ней завистливый взгляд слуг фараона, и моя шея не знала бы ярма раба.

Пусть бы слуги фараона вырубили все черное и розовое дерево Нубии! Пусть бы вырыли все золото, которым богат наш край! Но им было мало наших богатств. Они захотели нас самих. Тех, кто сопротивлялся их желанию, они убили, а тела их бросили на съедение крокодилам. Оставшимся в живых надели на шеи бронзовые ошейники, как собакам, и заклеймили, как скот, раскаленным железом.

В моей стране я был великим охотником, Много раз я выходил победителем из единоборства со львом. Лучше меня никто не мог укротить дикого слона… Но что значит ярость зверя по сравнению с коварством и злобой человека?

Слуги фараона предали огню наши хижины… Убили наших детей, опозорили женщин… А нас заставили добывать для них золото, которое мы считали только игрушкой для детей.

Нас приковали цепями к тачкам и заставили возить руду от пробитых в скалах нор. Нас заставляли крошить камни, хранившие крупицы золота… Воду давали только раз в день… А кто изнемог и не мог дробить камень, тот не получал и капли воды. В припадке безумия люди перекусывали жилы на своих руках и пытались утолить жажду собственной кровью.

Только тогда, когда глаза слуг фараона насытились блеском золота, и взятые ими с собой мешки были наполнены, с нас сняли цепи и привезли сюда… Много дней нас держали в каменной яме. Корм нам бросали сверху и воду спускали на веревке. И когда убедились, что мы примирились с этой жизнью и забыли о том, что мы люди, тогда нас выставили, как скот, па базаре. Наш вельможа отдал за меня двух баранов, и вот я здесь.

Ночью, когда особенно душно, мне снятся страшные сны. Мне кажется, что я опять изнемогаю от зноя в скалистых горах, и вместо воды надсмотрщик подает мне ковш с расплавленным золотом. А когда я вижу сверкающие кольца, браслеты и ожерелья на наших господах, я содрогаюсь от ужаса. Неужели они не чувствуют, что по их украшениям струится кровь черных нубийцев?

После долгого молчания тихо начал говорить другой раб.

– Ты счастливей меня, друг. Ты хоть помнишь время, когда был свободным… Ты видел свою родину, а я лишен даже этого. Мне не дано даже воспоминаний.

Мать моя – семитка родила меня уже здесь, в неволе, и я знаю о своем родном крае только из ее песен, которыми она меня усыпляла. Я никогда не видел лица своего отца… Он погиб, защищая мою мать во время нападения воинов фараона.

С восхода до заката солнца моя мать с сотнями других рабов рыла каналы. Если собрать в кучу всю землю, выброшенную ею, она, наверное, покрыла бы даже великую каменную гробницу фараона. Мать выбивалась из сил, чтобы не отставать от других… более сильных, чем она. Ее спина уже привыкла к ударам и, когда ее опоясывал бич надсмотрщика, мать только вздрагивала. Ее подгоняли угрозами, страшнее которых не знало ее сердце – отнять меня, продать в другой ном… Это было для нее страшнее самых зверских побоев.

Однажды на канал пришел сам номарх. Он был полным хозяином над всеми нами. Ведь мы принадлежали ному.