Текст книги "Паутина долга"

Смотрю в глубину синих глаз, не отводя взгляда.

– Не моя, Вэл. Извини.

– Как знаешь, – он пожимает плечами. – Я все равно сейчас обеспокоен другим.

– Да, этим родственничком… Он, должно быть, искусно прячется, если ухитрился вырастить гаккара без ведома Совета.

– И найти его будет непросто, – подводит итог Валлор.

– У тебя получится.

– Твоими молитвами, если только.

– Уповаешь на мой глас, достигающий божьих ушей?

– Если ты выпросил зверушку у Хаоса, неужели не уболтаешь кого-нибудь из небожителей?

Нить шестнадцатая.

Не хочешь слепнуть

В ярком свете истины?

Прикрывай душу.

– Вот, держи.

Кайрен протянул мне листок бумаги с несколькими строчками разновеликих букв.

Чему только учат писцов управы? Создается впечатление, что отдельно взятый этот, к примеру, вообще держит перо в судорожно сжатом кулаке… Ладно, разберусь в путанице закорючек.

– Спасибо. Прямо сейчас и отправлюсь.

– А не слишком ли много времени ты проводишь на ногах? – Поинтересовался блондин. – Помнится, лекарь велел тебе лежать и…

– Не жужжать. С той поры кое-что изменилось. Меня подлечили, к примеру, и я теперь совсем здоров.

– Да неужто?

Он не хотел верить. Пришлось расстегивать рубашку и показывать совершенно ровную и цельную кожу на месте ранения.

Кайрен завистливо прищелкнул языком:

– Кто бы меня так штопал… Познакомишь?

Я вспомнил жгучие косы и глаза Лаймисс и покачал головой:

– Поостерегусь покуда. Если понадобится, приведу, но просто так… Не хочу тревожить девушку.

– Она еще и девушка? – Оживился блондин. – Стоит только оставить без присмотра, сразу обзаводишься подружками! И зачем просил искать Ливин, когда у тебя и так…

– Ливин – это другое. И я жду, не дождусь, когда ты меня осчастливишь сведениями о ней!

– В самом деле?

– Слушай, тебе не пора на службу, а? Сам жаловался, что работы невпроворот, а путаешься под ногами уже битых полчаса!

– Пора, так пора! Только я, пожалуй, провожу тебя хоть пару перекрестков: глядишь, еще какую девицу подцепишь, а там и мне что обломится…

Обломился сам Кайрен: никаких девиц на всем пути от мэнора до Южного квартала с нами не случилось. Блондин для вида повздыхал и поохал, сетуя на несправедливую судьбу, после чего благополучно отбыл, оставив меня в компании Хиса, существа бессловесного, а потому гораздо менее утомительного. Зачем я потащил с собой пса? Для пущего спокойствия. Береженого, как известно, и демоны стороной обходят. К тому же надо оправдывать новоприобретенный титул. Какой? Hhyde-o-hhies. Хозяин Хаоса.

Лаймисс, называя меня так, несомненно, шутила. Игра слов: «Хозяин Хиса» -«Хозяин Хаоса». Почему я дал псу это имя? Не знаю. Вспомнить причину уж точно не смогу, потому что… Ее нет. Имя родилось само собой, прорвавшись с изнанки сознания на лицевую сторону мыслей и обернувшись изреченным словом. С тем же успехом я мог придумать… Что-то другое, наверное. Но с губ сорвалось именно оно. Hhies. Хаос.

А вот Валлор, без намека на улыбку повторивший удачную чужую остроту, уже не шутил. Мой друг догадался, что между мной и коренастым зверем существует связь. Очень крепкая связь. Нет, мы не делимся на хозяина и слугу! Мы вообще теперь… не делимся. Хис слышит мои мысленные просьбы: иначе не удалось бы его уговорить успокоиться. Раньше подобного незримого взаимопонимания не было. Раньше. До того, как пес слизнул со стола комок слипшегося от крови песка. Неужели, все дело в нем? Но я полагал, что отдалившись и остыв, песчинки потеряют способность слышать меня. Почему же стал свидетелем обратного? Могли ли капельки мертвой крови вновь ожить, уже в ином теле, нежели мое? И к чему все это приведет? А, ладно! В любом случае, пес сам проглотил комок: я насильно песок в пасть не запихивал. Его выбор – его судьба. Наверное. Может быть. А мне нужно вершить свою.

Зачем я иду к Ливин? О чем буду с ней говорить? Два простых вопроса, на которые невозможно ответить.

Точнее, на второй из них и не следует отвечать. Из чего рождается беседа? Из случайностей. Брошенный взгляд, пойманный вздох, слово, заблудившееся в голове и вдруг нежданно нашедшее выход наружу, воспоминание, свое или чужое, яркий край шелкового платка, дивный аромат горячих булочек, внезапно сделанное открытие: если посмотреть на мир в профиль, увидишь много незнакомого, но прекрасного. Нелепая простота откровения распахивает душу настежь, сбивая засовы и замки, и тебе нестерпимо хочется поделиться своим восторгом… Нет нужды думать над словами. Когда понадобится, придут сами, и останется только быть гостеприимным хозяином, если желаешь и следующего визита, разумеется. Поговорить всегда найдется, о чем: было бы, с кем поговорить…

Какого итога я хочу добиться? Положим, приду, извинюсь, получу прощение. Мне именно это необходимо? Нет. Я давно уже перестал чувствовать себя виноватым в чужих ошибках. И все же, она должна меня простить. Чтобы наши дальнейшие отношения не были запятнаны застарелыми неразрешенными обидами. Хм, дальнейшие отношения… Почему мне на язык не приходит слово «любовь»? Наверное, потому что между мной и Ливин нет любви. Есть согласие соединить судьбы. Есть понимание… Частичное. Есть невеликое, но ощутимое желание доставить друг другу удовольствие. Все, что угодно, только не любовь. Возможно, и к лучшему. Говорят, браки по любви – недолгие и ненадежные браки. Везде нужен расчет, холодный и трезвый. Чтобы не плакать потом от бессилия и разочарования.

Кстати, нельзя забывать и о другой беде, тучей нависающей над молодоженами сразу после свадебных колоколов. Свекровь. Теща. Две стороны одной монеты. По заверениям немногочисленных знакомых мужеского пола, нет ничего хуже, чем стервозная мамочка супруги. Полагаю, женщины скажут то же самое о родительнице мужа, но в моем случае даже упомянутая опасность преодолена до ее возникновения: Ливин – сирота, а моя матушка, кажется, весьма довольна своим выбором невестки. Ха! Ключевое слово: своим. Возможно, не стоило бы целиком и полностью полагаться на вкус и чувство меры Каулы, но заподозрить ее в злоумышлении тоже не могу. В конце концов, матушка жаждет внуков, а для их появления на свет необходимы, как минимум, два человека разного пола. И если выбрана именно эта прозрачноокая русокосая девушка, так тому и быть. Если совсем надоест, всегда смогу отослать в поместье, а сам буду развлекаться в квартале Бессонных ночей. Впрочем… Нет. Не буду.

Она очень мила. Нельзя сказать, что красива, но и от обычной серенькой мышки-селянки отличается, как день от ночи. Или как утро от вечера. Целомудрие вызывает некоторые вопросы, особенно после недвусмысленных приглашений, преподнесенных вполне умело. Только не буду выяснять, практический это опыт или же хорошее теоретическое обучение: важно настоящее, а не исчезнувшие за поворотом жизни дни. Мне самому есть, что скрывать, имею ли право лезть в чужое прошлое? Не имею. И не хочу иметь.

А еще близость Ливин внушает мне уверенность. Не нужно больше ни к чему стремиться, не нужно искать, пробовать и ошибаться: все готово, все под рукой. Удобно, аглис задери! Полагаю, и девушка мельком думала о чем-то подобном. Попасть из провинции в столичный город, замуж за человека со связями – разве не исполнение заветнейшей мечты? Ну и пусть связи странные, временами даже подозрительные: есть дом, есть деньги на пропитание, есть служба, есть, в конце концов, матушка, которая с радостью приглядит за хозяйством и внуками, если молодым наскучит однообразие тихой семейной жизни. Нужно ли желать большего? Я не желаю. Думаю, Ливин – тоже. А значит… Все получится.

Беглянка, по сведениям Кайрена, нашла жилье в доме одинокой вдовицы hevary Леены на Окоемной улице. Ага, вот и означенное место. Милый домик, даже с виду уютный. И хозяйка… Уютная.

При первом же взгляде на hevary Леену любой человек, прежде сомневавшийся в том, к какой категории отнести женскую грудь – к украшению, достоянию или обузе, заявил бы: к оружию самой убойной силы. По крайней мере, обозрев роскошные… м-м-м, ядра, покоящиеся на корсаже, охватывающем не самую тонкую в мире талию, я пометил себе на будущее не оказываться с этой женщиной один на один в узком коридоре. Если прижмет к стене, недолго и задохнуться.

– Что вам угодно, heve?

И голос грудной, гулкий и сильный. Таким голосом хорошо командовать солдатами на плацу. Значит, вдовица? Неудивительно: могу понять, на чем подорвал здоровье почивший супруг.

– Вы сдаете комнаты для жилья, не так ли, hevary?

Пухлые щеки слегка порозовели, а взгляд темно-желтых, похожих на листву поздней осенью глаз приобрел угрожающие оттенки:

– Это кто ж вам такое сказал? Напраслину на честную женщину возводят? Да чтобы я когда-нибудь…

Понятно. Приняла меня за служку из городской управы, пронюхавшего о не внесенном в регистр гостевом доме. Ор и склоки мне вовсе ни к чему, поэтому…

– Не извольте беспокоиться, hevary! А лучше помогите несчастному влюбленному исцелить измученное сердце!

Женщины любят и слушать любовные истории, и принимать в них живейшее участие, причем даже без приглашения. Особенно без оного. А уж получив законное дозволение…

Леена всплеснула руками:

– Да кто ж влюбленный-то?

– Стоящий перед вами человек. И увы, влюбленный не в вас… Если бы наша встреча произошла на какую-то ювеку раньше, мое сердце было бы навсегда отдано вам и только вам. Но судьба решила иначе. Не обессудьте: я могу лишь выразить восхищение вашей пышной красотой, но место в моей груди уже занято…

Бред самого гнусного разлива. Но что поделаешь, надо. Главное, перебороть первый всплеск враждебности, пока он не разрастется в бурю.

Женщина внимала моим пространным речам с куда большей чуткостью, чем они того заслуживали. А когда я угомонился, устраивая передышку утомленному ложью воображению, наступил черед любопытства со стороны противника:

– Чем же я могу вам помочь?

– Вы – моя последняя надежда, hevary! Я обошел уже почти полгорода, и нигде не могу найти свою нареченную. Видите ли, – снижаю голос до виновато-заговорщицкого шепота, – матушка подыскала мне невесту, хорошую, работящую девушку доброго нрава. Вот на праздники привезла: познакомиться, поглядеть друг на друга, сговориться, сами понимаете… И все уладилось, как нельзя лучше! Девушка согласна, матушка довольна, да и я сам не против, но… С холостой-то жизнью нужно проститься? Нужно. Я обычаи отцов не нарушаю, потому и… А невеста увидела. Увидела и убежала, не дождавшись объяснений. Уж и не знаю, где ее теперь искать: вроде из города не уезжала, а вестей о себе дает. Вдруг случилось что? Нэйвос – город большой, в нем всякие люди по улицам ходят. Как подумаю, что моя Ливин могла какому злодею на глаза попасться…

– Постойте! – Услышав знакомое слово в череде причитаний, одернула меня Леена. – Ливин, вы сказали? У меня как раз одна девушка уже пятый день живет, так ее точно так же кличут.

– Высокая, с русыми волосами и глазами, как зеленый ледок? Молоденькая, но и сверху, и снизу есть, за что подержаться?

– Ну, положим, зрелые женщины в этом деле молодым не уступят, – подбоченилась Леена, выпячивая грудь.

Точно, придушит. Я подавил невольное желание отступить назад, чтобы не оказаться на пути двуглавого тарана, и, срывающимся на каждом слове голосом, спросил:

– Это она? Моя Ливин?

– Похожа по описаниям, к тому же тихая и скромная, видно, что в городе недавно, – признала хозяйка дома.

– Могу ли я надеяться…

– Да тут она, тут, с утра никуда не выходила!

– Вы позволите пройти к ней?

– Чего ж не позволить! – понимающе улыбнулась Леена. – Проходите, конечно. От входа направо, видите, отдельный коридор? Я нарочно наняла работников, чтобы выгородить несколько комнат: мало ли, людям тишина понадобится? А тревожить гостей грешно.

– Ах, какая вы заботливая хозяюшка! В наши дни редко найдешь столь понимающую женщину! Пожалуй, я всем своим знакомым расскажу, где в Нэйвосе можно обзавестись жильем и покоем.

– Уж расскажите, сделайте милость! А я в лучшем виде все сделаю. И будут гости жить у меня, как за пазухой!

Я сглотнул, живо представив себе упомянутую «пазуху» во всех подробностях, благо пышные груди колыхались прямо перед глазами.

– Все, не могу более откладывать миг долгожданной встречи! Благодарствую за помощь, хозяюшка, и лечу на крыльях любви к моей ненаглядной Ливин!

По лицу Леены пробежала невесомая тень.

– Только не подумайте, что я сплетница какая, но вижу: человек вы честный и хороший, потому негоже скрывать…

– О чем вы, hevary?

Она поерзала полными плечами под пуховой шалью.

– Да и невеста ваша с виду девушка чистая и правильная, вот только…

– Хозяюшка! – Я взял пухлые ладошки в свои и доверительно сжал. – Такая женщина, как вы не может желать никому дурного. Говорите, что вас томит, не медлите!

М-да, нужно было тщательнее выбирать выражения: на слове «томит», Леена игриво повела глазами, но все же опомнилась и, понижая тон голоса, сообщила:

– Не буду утверждать, но… Есть у вашей невесты дружок.

– Как такое возможно? Она же никого в городе не знает и…

– Знает или нет, вам виднее. Да только приходил к ней мужчина. Ночью. Третьего дня. Видный, плечистый, только одет уж больно легко, да за одежкой не следит: сама видела на локте дырищу, когда он дверь открывал. И на коленях тоже.

По волоскам на шее скользнуло холодное дыхание зимы. И как только пробралось под шарф?

– Дырища?

– Да, прямо как нарочно прорезанная, – охотно продолжила рассказ Леена. – Я, конечно, спрашивать ничего не стала, так и осталась стоять у стеночки в тени. А надо было?

Если то, о чем я думаю, правда, хозяйке крупно повезло: осталась в живых после встречи с убийцей.

– Нет, ну что вы! Мало ли, зачем он приходил? Может, по делу или за помощью…

– И верно! Только сейчас поняла, когда вы надоумили… Он, должно быть, одежку чинить и приходил: уж больно ловко ваша невеста шьет да вышивает! Я и сама, признаться, по молодости знатной швеей была, но с Ливин не сравнилась бы. Вы уж не серчайте, она как раз шитьем и обещалась за постой расплатиться: рубашек тройку уже закончила, а сейчас скатерть новую шелком расшивает. Любо-дорого посмотреть, как работает!

– С чего же мне сердиться, хозяюшка? Ну да ладно, я все же пойду, хоть пару слов невесте скажу. Можно?

– Идите, идите! – махнула рукой Леена. – Она, поди, заждалась уже: все у окна сидит, да вздыхает…

Пышногрудая хозяйка дома лепетала еще что-то, в надежде сгладить впечатление от сдуру сорвавшегося с языка поклепа, а я уже шел по коридору к последней двери, за которой… Меня ждали.

Нет, не имею в виду Ливин. Хотя и она, наверняка, предполагала мое появление. Меня ждало другое. Открытие. Приятное? Или наоборот? Что мог делать убийца в гостях у моей невесты? Она – наниматель? Смешно! Если верить словам вьера, услуги «белошвеек» стоят столько, что по карману только принцам крови, имперскому казначею или, на худой конец, старшинам Подворий. Хотя последние, возможно, состоятельнее и первых, и второго.

У Ливин не могло оказаться достаточно денег для оплаты. Если только… Сэйдисс? Закрома Заклинательницы обширны, и сундуки, стоящие в них, доверху набиты золотыми монетами. Но представить, что она ссудила девушку… Бред. При себе у селянки не было много вещей, а под расписку ни один монетный дом не выдаст столь крупную сумму. Конечно, Ливин могла заплатить и собой, но в это мне не верится. Нет, я не слишком высокого мнения о порядочности девушки, которую впервые увидел ювеку назад! Просто она не похожа на желанный приз за риск. Даже для меня не похожа. Остается лишь одна правдоподобная версия: убийца – ее старый знакомый или родич, потому и не отказал в услуге. Хорошо, буду держаться именно этой мысли. Для спокойствия и уверенности. Пока не расспрошу.

Дверь повернулась на петлях легко, без малейшего скрипа, открывая взгляду небольшую, простенько, но уютно убранную комнату. Занавеси на окошке раздвинуты, чтобы урвать каждую горсточку короткого зимнего дня. Кресло с жесткой спинкой, рядом столик, на котором стоит раскрытая плетеная шкатулка с пестрым ворохом шелковых клубков. Обрывки нитей на полу – цветной пух, зацепившийся за ворсинки ковра. Тишина, в которую незаметно вплетается ровное дыхание…

Она сидит в кресле, боком к окну, свет падает слева, смягчая и растворяя своими лучами контуры. В сильных руках пяльцы с зажатым краем будущей скатерти, остальное полотно свободно стекает по коленям вышивальщицы вниз. Еще до того, как девушка поворачивает голову в мою сторону, я понимаю: это она. Ливин. Но мой взгляд помимо воли цепляется за размеренные движения пальцев, сжимающих иглу. Укол, нырок сквозь ткань за пределы видимости, возвращение, протискивание между нитями, взлет… Кажется, никакое событие не способно нарушить ритм движений. Даже то, что вышивальщица смотрит уже не на свою работу, а на человека, стоящего в дверном проеме.

Смотрит. Не прекращая танца иглы. Смотрит. Жадно, словно желает убедиться в полном соответствии моего теперешнего вида прежнему, четырехсуточной давности. Укол. Нырок. Новый взлет. Как будто игла – продолжение пальцев, и их хозяйке совсем не нужны глаза, чтобы быть уверенной: попадет в единственно назначенную точку. Воспоминания, неясные ощущения и клочки логических цепочек начинают в моем сознании бешеный танец, и я не могу придумать ничего лучшего, как вместо приветствия рассеянно изречь:

– Ты ловко управляешься с иглой.

Кисть руки замерла над пяльцами. В прозрачно-зеленых глазах что-то дрогнуло, как будто опустилась заслонка, отделяющая чувства от внешнего мира, и Ливин отвечает:

– Моя мать была белошвейкой. Мастерство я унаследовала от нее.

Ни одно слово не было выделено тоном из ряда остальных, но этого и не требовалось. Я услышал то, что должен был услышать, а она сказала то, о чем должна была сказать. Но сказанного показалось мне недостаточным:

– Полагаю, я имею право на объяснения.

Ливин положила вышивание на столик. Ладони накрыли одна другую, упокоившись на коленях, взгляд девушки уткнулся в перекрещенные пальцы.

– Если желаешь.

– О желании речи не идет.

Ее грудь приподнялась и снова опустилась. Ни волнения, ни испуга. Обреченная покорность, но вовсе не мне, а судьбе, вздумавшей открыть кости раньше времени.

– Моя мать была «белошвейкой». И ее мать. И мать ее матери… Все женщины в моем роду, сколько хватает памяти. Но до пяти лет я ничего не знала. Я жила, как самый обычный человек, и оставалась бы таковым, если бы… Не разразилась буря.

Ей было пять лет? Тогда знаю, какая буря имеется в виду. Та же самая, что навеки отрезала мне обратный путь в собственное тело.

– Ветер выл за стенами дома, как стая голодных волков, и швырял на крышу тяжелые комья снега. Я и мои родители грелись у камина в спальне. Сначала мы услышали звук удара, потом сильный треск: что-то обрушилось на чердаке. Отец сказал, что пойдет и посмотрит, мама вышла сразу следом, а мне велела сидеть и ничего не бояться. Но совсем скоро после того, как они ушли, затрещало все вокруг, я не выдержала и побежала за родителями, чтобы увидеть…

Ливин сделала паузу, но не для нагнетания трагизма или чтобы отогнать в сторону нахлынувшую вместе с воспоминаниями боль, а словно стараясь правильнее подобрать слова для рассказа:

– Крышу проломило. Одна из балок не выдержала и сломалась. Упала прямо на то место, где стоял отец. Но мама… Мама оказалась быстрее. Она сбила отца с ног и закрыла собой, приняв всю тяжесть обрушившейся кровли. Только я не сразу поняла, что странное существо, ощетинившееся костяными наростами, женщина, которую я знала еще до своего появления на свет.

Представляю зрелище. Бр-р-р-р! Маленькому ребенку не стоило бы видеть подобное. Вот только жизнь не страдает излишним великодушием, а может быть, попросту не умеет быть милосердной, за что мы несправедливо обвиняем ее в жестокости.

– Отец остался жив в ту ночь, но его разум помутился. За мной приглядывали соседи, пока я не смогла сама вести хозяйство. Одна в доме с безумцем, целыми днями смотрящим в темный угол и вздрагивающим от каждого шороха. Ему не становилось ни хуже, ни лучше… Я надеялась, отец дотянет до моего совершеннолетия, мне удастся выйти замуж и тогда станет легче. Но надежда не сбылась. В канун дня рождения, когда мне должно было исполниться двенадцать, началось… то самое. Помню, я проснулась ночью от странного ощущения: казалось, что мои пальцы размягчились и не способны ничего удержать. Я открыла глаза, взглянула на свои руки и… закричала. Потому что ощущения не солгали. А наутро порог нашего дома переступила прекрасная женщина, окруженная шлейфом горячего воздуха. Она спросила, хочу ли я узнать себя или предпочту оставаться в неведении? Я понимала, это очень важный вопрос, наверное, самый важный в моей жизни. Возможно, будь жива мама и не случись того, что случилось, я бы выбрала второе. Но из памяти не желала стираться ночь бури, сломавшей вместе с кровлей две жизни. Потому я ответила: хочу знать.

– К тебе пришла Сэйдисс, верно?

Ливин послушно подняла подбородок, став похожей на ученицу, отвечающую урок:

– Да. Она рассказала мне о моем роде, о «белошвейках», о даре, который вручен мне происхождением. А потом спросила еще раз: хочу ли я научиться управлять изменениями своего тела? Если не хочу, можно усыпить эту способность до конца жизни. Я думала очень долго. Дольше, чем способен двенадцатилетний ребенок. Наверное, больше суток сидела, забившись в угол, обхватив колени и сжавшись в комочек. Я боялась прикасаться к тайне, но образ матери, в минуту опасности спасшей жизнь своего супруга, стоял перед моими глазами. И я поклялась себе, что должна научиться. Чтобы, если потребуется, быть способной защитить дорогого мне человека. Или просто человека… Неважно. На следующий день началось мое обучение.

– Тобой занималась лично Сэйдисс?

– Да, только она. Мой род, как я поняла из коротких упоминаний, обязан своим появлением кому-то из предков повелительницы, потому она не доверяет опеку над ним непосвященным.

Ай-да матушка! Держит под рукой смертоноснейшее оружие из дозволенных законами[16]16
  Согласно «Уложению об вещах, жизнь отнимающих», очень многие заклинания, а также большая часть зачарованных предметов, возможных к использованию, как оружие, запрещены в границах Сааксанской империи. В основе запрета лежит так называемая «чужеродность», то есть, отсутствие неразрывной связи между хозяином и его имуществом (что позволяет убийце, совершившему свое грязное дело, легко бросить оружие и скрыться). Поскольку обычное оружие, а также сделанные на заказ заклинания подходят под такое определение, их очень просто запрещать. Что же касается магов, те вольны держать в своем арсенале любую волшбу, потому что в случае применения ее во вред всегда можно определить «хозяина», следовательно, поймать и предать преступника суду. Потому оружие, являющееся плотью от плоти, хоть и магического происхождения, запрету также не подлежит. Какой бы страшной силой наделено не было.


[Закрыть], и никому ни слова! Любопытно, посвятили бы меня или нет? Скорее всего, Заклинательница оттягивала бы открытие тайны до последнего из возможных моментов, а если бы нашла достойного наследника семейных секретов, я так и жил бы, счастливый и обманутый.

– И сколько лет ты… училась?

– Три года. Потом настала пора закрепить полученные знания.

– Ты убивала?

– Да.

Она на удивление спокойно призналась, а я почувствовал неприятный привкус во рту. Подташнивает? Еще чего не хватало! Такое поведение пристало девицам, а не… Впрочем, как раз девица не испытывает на свой счет ни угрызений, ни сомнений, ни иных чувств.

Хочется спросить: «Многих?», но, пожалуй, отправлю этот вопрос погулять. Так далеко, как только получится. Какая мне разница? Для меня важнее совсем другое.

– Ты… Сэйдисс приставила тебя ко мне?

Ливин помедлила с ответом, заставляя передумать множество неприятных мыслей. Но действительность превзошла фантазию:

– Она предложила сделку. Я выхожу замуж и забочусь о счастье своего супруга, как обычная женщина. Взамен повелительница обещала никогда не требовать от меня… услуг.

Вот оно что. Я, наивный, полагал, что девушка желает устроить свою жизнь по корыстным, но вполне понятным собственным соображениям, а она исполняла приказ. В точности и строгости, как вымуштрованный солдат. Сказано: будешь женой, значит, будешь. Сказано: осчастливь супруга, значит, выбивайся из сил, чтобы угодить тупому самодуру. И только посмей ослушаться!

– С моей матушкой ты свела дружбу уже потом?

– Да.

Что ж, у тебя неплохо получилось: Каула в восторге от будущей невестки. А как довольна должна была быть Сейдисс, когда узнала об успехах своей подопечной… Браво! Хитрая змейка ходов продумана и исполнена выше всяческих похвал. Но женщины-стратеги не учли одной крохотной детали. Мужского упрямства. Моего упрямства.

– Но почему ты сбежала из дома? Не из-за поцелуя же!

Прозрачно-зеленые глаза спрятались под опущенными веками.

– Именно из-за него. Я почувствовала опасность, грозящую тебе. И поняла, что кроме меня никто не сможет ее устранить.

– Почувствовала?

– Гаккар. Его запах был на тебе еще раньше. А когда я увидела… У меня было очень мало времени.

– Поясни.

– Чтобы подготовиться к изменениям, необходимо несколько часов: только тогда можно будет уверенно управлять телом. Моя мать… ей некогда было готовиться. Она смогла измениться, но вынуждена была отдать ради этого больше, чем безопасно для жизни. А мне не было дозволено рисковать.

Действительно, уместен ли тут риск? Не справишься с заданием, по голове не погладят. А если жениха проглядишь, и вовсе… Отправят следом. В мир иной.

– Но зачем было нападать на патруль?

– Я не знала, что произошло. Тебя захватили и куда-то вели… Я должна была защитить.

Угу. Защитила. А то, что трое невинных… Скажем, почти невинных людей умерли – это чепуха, не стоящая воспоминаний?

– Когда ты попросил… ранить тебя, мне было страшно. Очень страшно. Я десятки раз поражала мишени, ни на волосок не отклоняясь от указанной отметки, но в ту ночь впервые подумала, что могу промахнуться. И испугалась.

– И все же попала в цель.

– Да. У меня не было выбора. Твой приказ повелительница поставила выше своих, и я должна была подчиниться.

– Любому приказу?

– Любому.

Она, второй раз за весь разговор, позволила мне заглянуть в прозрачную зелень глаз. Спокойную зелень взгляда, принадлежащего человеку жестких правил.

– Значит, тебе было велено меня защищать? Что же ты не явилась позапрошлой ночью на пустырь?

– Я была там.

– И не вмешалась?

– Не было нужды.

– Неужели?

– Тот, кому послушны Звери Хаоса, вряд ли нуждается в чьей-либо помощи.

Горечь. Каждое слово пропитано горечью. Неужели…

Точно! Она мнила себя единственно возможной охраной и подмогой, и вдруг смогла убедиться, что мне не нужны чужие силы: достаточно своей. Более чем достаточно. Представляю, как это оскорбительно, отчетливо сознавая собственную мощь и гордясь возложенными обязанностями, получить от ворот поворот, пусть ненамеренный и не прямо в лицо, но от того и более обидный. Все-таки, одно дело, когда тебя тыкают мордочкой в твою никчемность, и совсем другое, когда бряцают оружием, не зная о твоем присутствии: ведь тогда нет игры перед публикой, нет стремления куражиться и красоваться – есть только скупая и немногословная необходимость. Да, именно так. Думаю, если бы я подозревал присутствие «белошвейки» где-то рядом, вел бы себя иначе. Возможно, даже позволил бы ей сделать первый ход, и неизвестно, чего больше испугались бы старшины: моей зверушки или костяных игл легендарного убийцы.

Мне очень хорошо знакомо чувство, волны которого плещутся в голосе Ливин. Я знаю, каково в один миг превратиться из властьпредержащего в пыль под ногами. Знаю, но не спешу утешать. Не спешу говорить: твоя помощь была очень важна для меня. Почему? Потому что на самом деле вмешательство девушки оказалось лишним. Подворья не напали бы на патруль. Если уж пробравшийся в лазарет наемник не рискнул выпустить ни одной стрелы, магической или арбалетной, по предполагаемой «засаде», сомнений не остается: в покойную управу меня доставили бы целым и невредимым. И самое занятное, все время нахождения там я оставался бы в безопасности. Наверное. Может быть.

Она действовала из лучших побуждений, исполняя приказ, но ее усилия оказались бессмысленны и напрасны. Все, что они натворили, это раскрыли мне тайну, которую Ливин, уверен, предпочла бы хранить до самой смерти. Как нелепо! Почему мы, стараясь сделать доброе дело, приносим себе и миру только вред? Зато, искренне отдаваясь злу, чувствуем настоящее удовлетворение? Несправедливо, верно? Но такова жизнь. Справившись с волнениями и не покинув мэнора, «белошвейка» добилась бы поставленной перед ней цели. Но получилось наоборот: именно стремление ускорить ход событий и устранить препятствия свело все уже имеющиеся достижения на нет…

О чем думает печальная молодая девушка, прячущая все чувства под маской спокойствия и терпеливо ожидающая развязки? Думает, что Сэйдисс выразит недовольство, узнав о постигшей ее посланницу неудаче. Думает, какую кару получит от повелительницы. Думает, что все было напрасно, и не стоило даже затевать глупую игру: следовало сразу и во всем признаться… Думает о многом. Но вряд ли хоть крупица ее мыслей сейчас отдана сожалениям о несостоявшемся соединении судеб. Впрочем, я тоже не переживаю. О чем жалеть? О чудовище, от которого волей случая легко и просто избавился? Не вижу мало-мальски весомой причины. Делить постель с женщиной, способной изменяться, чтобы убивать? Хм. Безопаснее затащить под одеяло Хиса: уж с ним можно быть уверенным, что дурной сон не прорастет костяными иглами[17]17
  «Способность некоторых существ изменять свое материальное тело, создавая различные сочетания количеств тех или иных тканей в пределах одного объема, восходит к природной, поэтому управляется не только сознанием, но и скрытыми гораздо глубже воспоминаниями о том, как поступать в случае опасности или же, напротив, в моменты ликования. Так еж сворачивается в колючий клубок не по причине осознанного стремления защитить свою жизнь, а потому, что многие его предки поступали именно описанным образом. На основании изложенного следует сделать вывод: если существо находится в состоянии, когда сознание спит или не способно управлять телом, возможно возникновение цепочки хаотичных изменений.» (Из курса лекций по магическому улучшению живой материи, читающегося на пятый год обучения в Академии будущим мастерам структурных влияний)


[Закрыть]!

И все же…

– И все же, я скажу: спасибо.

– За что?

Она, конечно же, понимает: не за пробитую грудь. Но других поводов благодарить не видит. Не может увидеть. А я смотрю с кочки повыше. Чуть-чуть. На полголовы.

– Спасибо за то, что перестала обманывать.

В самом деле, могла ведь отговориться, отшутиться, сделать невинное личико и наплести с три короба небылиц. А я бы поверил. С радостью поверил бы, потому что безопасная и ни к чему не обязывающая ложь приятнее убийственной правды. Но Ливин не сделала ни единой попытки уклониться от разговора. За что ей честь и хвала. Но это еще не все:

– И спасибо за то, что обманула.

Прозрачно-зеленые глаза растерянно округлились. Не понимает? Что ж, возможно. Но объяснять не буду. Стыдно. Не хочется признаваться в собственных грешках.

Я не считал себя завидным женихом. И наверное, не буду считать. Но игра Ливин, пусть целиком и полностью проведенная «из-под палки», согласно приказу и прочая, помогла мне обрести уверенность. Поверить в себя. Вернее, поверить, что и на мою долю богами отсыпаны те же милости, в которых находят утешение другие люди. Почувствовать, что могу быть желанным. Понять, что ничем не хуже любого жителя Нэйвоса, неважно, из Мраморного кольца или из бедных кварталов. За несколько дней я смог прожить целую жизнь, наполненную новым смыслом – как же можно не поблагодарить женщину, подарившую мне это чудо?

Но признаться… Не могу. Пока. Позже, наверное, отважусь, а сейчас не способен выбрать: засмеяться или со всей дури ударить кулаком в стену. Потому что в моей душе сошлись в поединке два упрямых противника…