Текст книги "Паутина долга"

– А как вода потемнеет, можно пить. Но ты только послушай: у нее есть маленький домик в предместьях, она покупает у пастухов овечью шерсть и…

Кайрен углубился в описание завидных качеств своей новой избранницы, а я, тупо глядя на плавающие в кружке обрывки листьев и стебельков, думал, что делать дальше. Скорп встал и ушел. Отлично. Но куда и с какой целью? Почему не объявился здесь? Хорошо, он не смог бы пройти через контур, но мог хотя бы ждать рядом. Нет, должен был ждать! Получил противоядие? Каким образом? Ришиан выполнила уговор? Скорее, ее сестричка решилась рискнуть и поделиться живительной влагой. И что случилось потом? Вполне возможно, придя в себя, скорп попросту убил ее. Особенно, если почувствовал связь с гаккаром. Неужели красавица-глашатай мертва? Тогда ее смерть ложится на мои плечи незавидным грузом. Но с ним можно справиться, а вот другая трудность…

Что я скажу принцессе?

– Доброго… вечера?

Легка на помине.

***

Позевывающее длинноносое привидение с заспанными и оттого словно подернутыми мутью зелеными лужицами глаз. Дневной сон, конечно, дело хорошее, но кажется, Сари не по собственному желанию нежилась в постели, да еще столько времени, чтобы худощавое лицо успело припухнуть: опять я виноват. Когда костяная игла «белошвейки» пронзила мою грудь рядом с сердцем, и то решило слегка замедлить ритм своих шагов, оставляя меня без сознания, контур мэнора немедленно закрылся в ожидании либо окончательной гибели, либо возвращения к жизни замыкающего звена. На матушку и братцев сие обстоятельство не оказало особого влияния, только лишило свободы перемещения, а вот принцессе досталось: закрылся ведь и самый ближний контур – браслет на щиколотке, скрепленный той же самой печатью, что, свернутая клубочком, дремлет во мне. А поскольку девчонка не просто жилец, и не просто одаренная, а урожденная Заклинательница (к счастью, не достигшая еще осознания собственной силы), ее внутренний Поток замкнулся сам на себя и начал сновать по кругу все медленнее и медленнее, пока не достиг наиболее верной в сложившемся положении скорости движения. Говоря проще: чтобы не тратиться зря, усыпил свою хозяйку. Примерно так же я поступил со скорпом, заставляя уснуть, а не вести напрасную борьбу за бодрствование, только расходующую и без того скудные силы. Впрочем, толика отдыха никому не способна повредить!

– Вы говорили о Кэре, – заявила после особенно проникновенного зевка принцесса. – Как он?

М-да, хороший вопрос. Наверняка, маг жив и здоров, раз уж покинул гостевой дом на своих ногах. Но можно ли быть полностью уверенным? Ладно, рискну поверить в лучшее:

– С ним все хорошо.

Зеленые глаза оживленно вспыхнули:

– Он поправился?

Осторожничаю:

– Все указывает на это.

– Он… пришел?

Грешно и мерзко втаптывать в грязь чужие надежды, но лгать следует, если не можешь быть уличенным во лжи. Во всех же остальных случаях пристойнее и безопаснее говорить правду.

– Нет, ваше высочество.

Она приподняла брови, снова опустила. Задумчиво изучила взглядом угол стола, поцарапанный моим средним братом, дорвавшимся до ножа. Помолчала, выстраивая полученные сведения стройными рядами логических цепочек, и только потом спросила:

– Почему?

– Простите, ваше высочество, я не знаю.

– Почему?

Если первый вопрос звучал рассеянно, во втором уже явственно слышалась требовательность.

– У меня не было возможности выяснить.

К требовательности добавилось раздражение:

– Почему?

– Виноват, ваше высочество. Покорнейше прошу простить мою нерадивость.

– Я уже обещала вынести приговор. Помнишь?

– Как можно забыть?

Тонкие губы равнодушно и не по-юношески царственно изрекли:

– Желаешь усугубить?

Опускаю подбородок, обозначая поклон:

– Все в вашей воле.

Принцесса сузила глаза, видимо, прикидывая, какими еще карами меня можно наградить, но тут Кайрен, не скрывавший неприятного удивления все время моего разговора с наследницей престола, сухо заметил:

– Не следует требовать невозможного от человека, всего сутки назад находившегося между жизнью и смертью.

Как и следовало ожидать, возражение, да еще со стороны лица, не допущенного до изложения собственного мнения, вызвало у ее высочества всплеск возмущения.

– Я требую лишь то, что вправе требовать, милейший! И назвать невозможной простую осведомленность о положении дел способен только…

Видимо, лентяй или бездельник. Но мы так и не узнали, кто именно, потому что Сари вдруг хлопнула ресницами и растерянно переспросила:

– Между жизнью и смертью?

Кайрен открыл было рот, собираясь в красках расписать мои приключения, но я отрицательно мотнул головой. Карий взгляд дознавателя спросил: «Уверен?» Конечно, уверен, иначе бы и не просил о молчании.

– У тебя, кажется, много дел на службе?

Намек пропал впустую. Блондин, то ли пораженный в самое сердце бесцеремонностью принцессы, то ли по причине не угасшего еще приступа благодарной заботы, не собирался отступать:

– А едва пришел в себя, пережил еще одно покушение!

Понимая, что без причины Кайрен не сможет угомониться, хмуро поправляю:

– Два.

– Что «два»?

– Покушения.

– Когда успел?

Давайте теперь еще установим степень моей вины!

– Знаешь ли, мне для этого не пришлось прикладывать усилий. Совсем.

– И когда произошло второе?

– Да только что. Собственно, ты едва не разминулся с убийцей.

– Та женщина?

– Она самая.

Дознаватель пожевал губами, задумчиво поморщился и хлопнул ладонями по бедрам:

– Действительно, дел многовато… Пожалуй, пойду.

Однако скорость шага, которым Кайрен покинул кухню, заставляла усомниться, что он именно «пошел». Скорее, побежал. Хотя, его дело: хочет – пусть придумывает себе занятия, а хочет – пусть бережет шкуру. Надоело взвешивать «за» и «против». Надоело принимать решения во благо других.

Принцесса не заметила ухода одного из актеров со сцены. Вообще ничего не заметила, потому что травянисто-зеленые глаза смотрели вроде и на меня, а вроде и мимо. В лучшем случае взгляд Сари фокусировался на мочке моего левого уха и осмысленностью не отличался. Зато речи ее высочества были исполнены глубочайшего смысла и чувства:

– Ненавижу.

Тихое и уверенное. Пояснять не нужно. Мои слова (а до них – действия) опять оказались неправильными. Впрочем, если учесть, что за все считанные часы нашего общения я ни единого раза не был понят, как должно, можно сделать любопытный и совершенно нелестный для принцессы вывод. Это не я тугодум и бездарь, не умеющий складывать слова друг с другом. Это…

– Ненавижу.

Тот же тон, тот же накал. Очень плохо. Девчонка должна либо разреветься, либо броситься на меня с кулаками, либо начать лелеять планы жестокой мести, но только не стоять, невидяще глядя мимо. Слишком опасная тропка. Слишком болезненная для души.

– Ненавижу.

– Позвольте узнать, кого?

Зеленый взгляд медленно перетек на мое лицо. Да, я не ошибся: дела плохи. Что ж, будем изымать опухоль, пока та не сдавила душу принцессы в своих тлетворных объятиях.

– Не можете сказать? Тогда отвечу я, уж не корите за дерзость! Ненавидеть можно только себя. И мне печально узнавать, что наследница престола Империи страдает столь презренным недугом.

– Я ненавижу тебя! Вас всех!

Хм. Круг жертв расширился до безобразия. «Всех»? Еще хуже, чем никого. Не верите? А зря. Результат достигается только при полном приложении сил, мыслей и чувств к единственному предмету: будете распыляться по сторонам, ничего не добьетесь. Уж я-то знаю! Проходил. И вовсе не мимо, а рука об руку с ненавистью, злостью и прочими уродливыми спутницами.

– Прежде чем указать вам на главную ошибку, хотелось бы все же знать, за что вы всех нас ненавидите. И собственно, кого «нас»?

Некрасивое лицо скривилось, став почти отталкивающим.

– Кэра. Тебя. Отца.

– То бишь, одинаково ненавидите трех персон разного положения и достоинств. Значит, причина должна быть одна. Какая же?

Сари с полминуты смотрела на меня взглядом человека, над которым издеваются и не скрывают этого.

– Вы все бросили меня… или собираетесь бросить.

Хорошая причина. Главное, удобная для обвинений.

– Позвольте усомниться.

– В чем? – криво изогнулись тонкие губы.

– Ваш отец не может бросить вас, даже если бы и жаждал это проделать. Увы, другой наследницы нет и не ожидается, так что принцесса Мииссар неразрывно связана и с императором, и с престолом. А его величество, пока живет и здравствует, приложит все возможные силы, чтобы дочь приняла корону. Бросить… Когда вернетесь в столицу, расскажите ему о своих фантазиях: пусть папочка лишний раз посмеется!

Принцесса зыркнула на меня исподлобья, но высказывать негодование вслух посчитала недостойным. Отлично, продолжим:

– Что касается вашего наставника, у него наверняка были веские причины, чтобы лишить вас своего общества. Должно быть, неотложные дела потребовали участия Лакерена, и как только будут завершены, все вернется на места.

– Наставника… – презрительный смешок. – Настоящий наставник никогда не оставил бы своего ученика в одиночестве!

Самое глупое заблуждение, кстати.

– Настоящий наставник как раз должен время от времени давать ученику свободу действий.

– Чтобы тот совершал ошибку?

– Чтобы не чувствовал себя узником чужой темницы.

Смоляные ресницы вздрогнули.

– Темницы? Да, наверное… Но почему – чужой?

– Потому что у него уже есть своя собственная, а две темницы на одного человека… как-то слишком, не находите?

Она с силой провела пальцами по скуле вверх-вниз, оставляя на коже красный след.

– Хочешь сказать, у каждого есть…

– Место заточения? Да. И что примечательно, каждый из нас сам себе тюремщик. Так что, не нужно искать вокруг высокие стены и тяжелые засовы на дверях: просто загляните в себя.

– Ты…

– Да?

– Но ты тоже собирался… или собираешься… бросить меня. Я чувствую!

Улыбаюсь. Больше всего на свете хочу обнять запутавшегося в сетях сомнений ребенка и позволить согреться в тепле на моей груди. Хочу, но не делаю и шага навстречу: во-первых, грудь все еще болит, и не стоит что-либо к ней крепко прижимать, а во-вторых… Иногда право первого шага следует уступить противнику. Особенно если знаешь, что на следующем вдохе он станет твоим союзником.

– Если бы собирался, уже бросил бы. У меня были возможности, поверьте.

– Но ты ушел так надолго и оставил меня одну!

– Ошибаетесь, ваше высочество. Не одну. Вы остались наедине со своей судьбой, а я отошел в сторонку, чтобы не мешать вам объясняться друг с другом.

– Не понимаю…

Жалко смотреть. Сущий ребенок, да еще обиженный на весь белый свет. Я таким в юности не был. До второго рождения – пока снова не был вынужден переживать детство: вот тогда сполна насладился обидами. На всю оставшуюся жизнь.

– Вы еще не забыли о своем даре?

– Дар? – Она сглотнула и испуганно расширила глаза. – Ты имеешь в виду…

– Вашу кровь. Вы рождены Заклинательницей, ваше высочество, и сие не поддается исправлению.

– Но как же быть? Корона и все остальное… Маг не может взойти на престол.

– Вы боитесь или сожалеете?

Принцесса затравленным домиком подняла брови:

– Это имеет значение?

– Для меня.

– И как ты поступишь? – Надежда, теплившаяся в голосе, сменилась унынием: – Знаю. Скажешь, все зависит от моего выбора.

– Не угадали, ваше высочество. Выбирайте, как подскажут сердце и разум, а мне… Мне выбирать не из чего.

– Ты говоришь загадками.

Да? Не замечал. Впрочем, я ведь говорю сообразно своим мыслям, но не всегда делаю их достоянием слушателя, а потому легко могу оказаться непонятым. Стало быть, придется доверить логику размышлений словам.

– Решитесь ли вы наследовать корону или откажетесь от нее, неважно: мне все равно придется кое-чему вас научить.

– Чему же?

– Владению.

Принцесса ухитрилась улыбнуться сквозь слезы:

– О, этому меня учили все, кому не лень!

– Наверняка. Но умеете ли вы владеть собой?

– Считаешь меня несдержанной и капризной?

Вообще-то, так и есть. Но перечисленные недостатки либо поддаются исправлению, либо выгодно используются. Так же, как и страх, если разобраться в его причинах.

– Вам многое нужно узнать о себе, ваше высочество. И не всегда я смогу помочь: большую часть пути вы должны будете пройти самостоятельно. Но первый шаг, пожалуй, сделаем вместе. Вы сказали, что ненавидите… Хорошо. Не держите ненависть внутри себя, не подкидывайте поленья в ее костер, отпустите на свободу. Позвольте обжигающему огню прорваться наверх, взлететь в небеса, и тогда сразу станет ясно: какой бы силы не было внутреннее пламя, оно не чета солнечным лучам. А все потому, что солнце не знает ни ненависти, ни любви. Оно просто исполняет свой долг, даря жизнь всем нам.

– Ты думаешь, это так легко?

– Я не думаю. Я знаю.

– Откуда?

Мольба выплеснулась из взгляда, растеклась по лицу, от бровей до уголков губ.

– Трудновато понять? Что ж, помогу. Вы ненавидите. Меня. За то, что насмешничал. За то, что нарушил планы и заставил вмешаться. За то, что узнал опасную тайну и сделал вас ее главной хранительницей. За то, наконец, что помог выйти на волю дару, который непременно станет проклятием… Ничего не забыто?

Медленное движение головы: направо, налево, обратно.

– Я не прошу прощения. И самое главное… Я рад, что все случилось так, как случилось. А теперь можете продолжать меня ненавидеть. Ну же!

Слезы прыснули из зеленых глаз на выдохе, прозрачными ручейками хлынули по щекам, и принцесса, захлебываясь теснящимися в горле словами, тяжело оперлась о стол. А я стоял и смотрел на… темнеющий в кружке настой. Если верить словам Кайрена, жидкость готова к употреблению. Ну-ка, попробуем! М-м-м, недурно. Кажется, присутствует мята, ладоневый корень и почки малины… Вполне, вполне.

– Ты самый мерзкий… самый подлый… самый бессердечный человек на свете!

Наконец-то узнал всю правду о себе. Благодарствую. Только откровение запоздало: упомянутые зерна Хаоса уже давно сгнили в моей душе.

– Ты… – пауза тяжелого дыхания, похожего на затишье перед бурей, заканчивается отчаянным: – Не бросай меня. Пожалуйста!

– Что-что? Не расслышал. Повторите, если нетрудно.

– Не бросай меня.

Делаю большой глоток, ощущая, как маслянистый отвар словно смазывает грудь изнутри, снимая напряжение мышц.

– Разве я дал вам повод? Никто никого не бросает. А Кэр… он вернется, едва уладит свои дела: я в этом уверен.

– И все-таки, ты мерзавец.

– Разумеется.

Входная дверь распахивается, впуская вместе с морозным воздухом довольную троицу моих родных. Братцы нагружены очередным ворохом свертков, матушка по обыкновению командует:

– Соден, оставь свою поклажу на кухне, только смотри: не близко к плите! Там кое-что съестное, надо разобрать, но не давать протухнуть… Ладар, а ты можешь сразу отправляться ко мне в комнату! Да, положи на кровать, только не кидай! Разобьешь – будешь до лета должок отрабатывать!

Заглянув на кухню и увидев принцессу, Каула всплеснула руками:

– Проснулась, милая? А бледненькая-то какая… Кушать хочешь, небось? Сейчас оладушек напеку, да клюквяной толкушки наделаю, чтобы сил поприбавилось! Мой малыш тебя, часом, не обижал?

Сари быстро взглянула на меня и широко улыбнулась:

– Ну что вы! Разве он способен кого-то обидеть?

На что матушка тут же ответила:

– В тихой воде, милая, самые страшные демоны прячутся.

Выглянувший из-за плеча Каулы Соден не преминул наябедничать:

– Там представление актерское будет, про Саару и Аурин[15]15
  Представления, разыгрывающие сценки из жизни двух сестер, чей веселый и неугомонный нрав столь изрядно досадил богам, что те в сердцах разбросали девиц по всему небосводу, пользуются неизменной популярностью в Зимник и Летник. Легенды, рассказывающие о Саару и Аурин, слишком древние, а потому прискорбно скупы на подробности, и актеры сами сочиняют всевозможные истории, зачастую не имеющие даже отдаленного отношения к проделкам сестер, превратившихся в созвездия. В дневные часы, как правило, устраиваются пристойные представления, а вот после полуночи детей силой разгоняют по домам, потому что помимо благих деяний в жизни Саару и Аурин было и много такого, о чем не говорят вслух, а больше подхихикивают и стыдливо краснеют.


[Закрыть], а ма не разрешила остаться и посмотреть!

– Насмотришься еще гадостей всяких!

Братец получил легонький шлепок по затылку и скрылся из виду, а матушка кивнула Сари:

– Иди-ка сюда, я и для тебя гостинец купила!

– Для меня?

Напрасно я думал, что принцессе несвойственно изумление: удивилась, и еще как, вследствие чего покорно последовала за Каулой получать подарок. А мне в колени шумно задышал Хис.

– Как прогулка?

Обрубок хвоста удовлетворенно вильнул из стороны в сторону.

– Все было спокойно?

Круглые бусины глаз даже не мигнули. Хорошо. Конечно, после недвусмысленного послания, подкрепленного невменяемым состоянием второго из наемных убийц, «пастухи» вряд ли полезли бы на рожон, стремясь увеличить свое преимущество. По крайней мере, я бы на их месте поостерегся. Наверное. Может быть.

– Я тоже скоро отправлюсь на прогулку.

Валики собачьих бровей вопросительно набухают и сдвигаются вместе.

– Обещал, что приду без помощников.

Массивная голова склоняется набок, выражая недоуменный укор. Приседаю, стараясь не наклонять корпус.

– Обманывать нехорошо, верно?

Чешу дрожащую от довольного рыка шею под квадратной челюстью.

– Поэтому обмана не будет.

Бусины глаз скрываются в складках блаженно сдвинутых бровей, а жесткая шерсть осыпается мне в ладонь горсткой мелкого песка.

Нить тринадцатая.

Поражение

И победа, как сестры.

Но кто старшая?

Когда начинается пора праздников, в Нэйвосе становится трудно отыскать тихий уголок: улицы даже в самую позднюю пору залиты светом и заполнены людьми, от одной темной ювеки до другой прилежно исполняющими службу или трудящимися в лавках, а потому не желающими терять ни единого мгновения, отпущенного на отдых самими небесами. Беззвездная чернота над головой и одинокая луна, все больше и больше округляющая свои бока – завораживающее зрелище, особенно для влюбленных парочек, которым в Зимник позволено все, что они сами себе решатся позволить.

Не помню, чтобы я когда-либо любил праздники. До второго рождения, исковеркавшего мою жизнь, мне попросту было некогда веселиться: степенно, с величайшим достоинством постигал положенные науки и готовился принять обязанности, завещанные кровью предков. Глупый был. Впрочем, сказали бы мне: юность дается только раз, и грешно тратить ее на чопорные церемонии, не поверил бы. А получив один и тот же подарок дважды, и вовсе не знал, что с ним делать. Подсказать верный путь все равно никто не мог, да я и не стал бы слушать, потому что в то время слышал лишь собственную боль, глухо стонущую где-то в груди. Прямо, как сейчас…

Позже сверстники и соученики по Академии пытались приучить меня к веселью. Получалось? И да, и нет. С одной стороны, я приспособился прикидываться беззаботным гулякой, для чего, правда, приходилось временами изрядно напиваться, а с другой стороны, чем больше смотрел на искреннюю радость окружающих меня людей, тем меньше хотел знать ее причину. И только теперь, пожалуй, понял. Все очень просто: праздник должен быть в душе, а не снаружи. И лучше, когда рядом, так близко, что можно дотронуться рукой, есть еще одна душа, готовая разделить с тобой твой праздник.

Вместе прислушиваться к хрусту снега под ногами, заглядывать друг другу в глаза, улыбаться и получать в ответ улыбку – точное отражение собственной, но неуловимо отличающееся от нее… Чувствовать тепло пальцев, доверчиво коснувшихся твоей ладони, ловить губами запыхавшееся дыхание, смотреть, как огни магических иллюзий бросают разноцветные тени на нежно очерченную скулу… Эх, слышала бы мои мысли Локка, вот посмеялась бы! А может, и взгрустнула бы. Не знаю. Странно сейчас понимать, но в глубине сознания, в самых дальних тайниках я надеялся. Строил планы, не будучи уверенным и не нуждаясь в уверенности. И мне были приятны эти мысли. Даже сейчас от них исходит приятное тепло, комочками подкатывающее к горлу… К горлу. Хм, неужели пора? Точно, пришел на место.

Песчаным тупиком небольшая площадь, вдающаяся в стену Мраморного кольца между двумя ее выступами, стала называться после того, как на нее принялись свозить речной песок для посыпки мостовых в зимнее время, дабы горожане не подвергались опасности поскользнуться и сломать в лучшем случае ногу, а в худшем – шею. В этом году зима выдалась малоснежная и без оттепелей, норовящих превратить белые хлопья в воду, при перемене погоды застывающую прозрачным и твердым льдом, поэтому кучи песка, слегка припорошенные снегом, еще не успели истратиться полностью и возвышались почти на полтора человеческих роста стройным рядком от одного выступа стены до другого. В Песчаный тупик вели две улицы, сходящиеся вместе под тупым углом ограды примыкающего к площади владения, известного в народе, как Гиблый мэнор. Что творилось за высоким забором, известно, наверное, только богам, для которых не существует преград, но тишина и покой были вечными здешними обитателями, а в ночное время мимо грубосложенной стены люди предпочитали не ходить, от греха подальше. Я и сам, ступив на площадь и поймав краем уха зловещий шелест эха, гуляющего в каменном коридоре, поежился, помянул аглиса и… сплюнул. Вернее, закашлялся, пятная тонкий ковер снега слюной и сгустками крови, тускло посверкивающими в свете факелов, исправно зажженных уличными смотрителями с наступлением темноты.

Сзади песчаная гора, слева песчаная гора, справа стена – фланги и тыл прикрыты. Теперь осталось дождаться появления противника… А вот и он! Точнее, они.

Пришли по другой улице, словно мы заранее договаривались подниматься на сцену с разных сторон. Блондинка, в просторной шубке кажущаяся еще объемистее, чем на самом деле. Чернявый громила, наперекор морозу не застегивающий воротник отороченного мехом камзола. Похожий на кузнечика рыжик, набросивший на плечи не плед, а по виду – целое мохнатое одеяло. Всего трое. Целых трое.

Принявшие приглашение гости остановились у противоположного моему выступа стены, шагах в двадцати от меня – на расстоянии, вполне достаточном для проведения переговоров без боязни застудить горло, излишне громко разговаривая. Я развел руки в стороны, показывая, что не прячу при себе оружие и прочие сюрпризы. Троица не стала утруждать себя подобными действиями, сразу приступив к делу, и первое слово взяла, как и в игровом доме, женщина. Миллин ад-до Эрейя, если мне не изменяет память.

– Мы ответили на твое дерзкое послание и пришли. Чего ты хочешь?

– Как и любое живое существо на свете… Жить.

– Невозможно. Приговор вынесен и одобрен всем Кругом.

Несмотря на попытку казаться уверенной, блондинка слегка запнулась, произнося слово «всем». Занятно… Какие-то неизвестные мне тонкости? Жаль, нет времени и возможности до них докапываться.

– Вы непреклонно в своем решении, hevary… и это делает вам честь. Но прежде, чем свершится предначертанное, позвольте задать вопрос.

Женщина вопросительно посмотрела на своих спутников. Чернявый скривился, рыжий равнодушно пожал плечами.

– Спрашивай.

– Почему вы хотите меня убить?

– Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать… – заученно начала провозглашать Миллин, но я взял на себя смелость оборвать возвышенную речь:

– Простите, hevary, но это лишь ритуальная фраза из далекого прошлого. Она что-то значит для вас лично?

– Для меня?

– Ну да. Вы видели, как кости ложатся на сукно то одними боками вверх, то другими. Если я могу угадать, какая грань обращена к небесам, то где же тут предопределенность?

– Не старайся нас запутать! – Рявкнул Вехан.

– И в мыслях не было. Я всего лишь хочу указать вам на вашу ошибку.

– Ошибку?! Не тебе судить, что ложно и что истинно!

– Согласен, и все же… Дослушайте, прошу вас.

Чернявый ругнулся, но замолчал.

– До свершения ничего и не было известно: пока кости не упокоились на столе, предсказать результат не в силах даже боги. А я отнюдь не небожитель.

– Ты знал, – обвиняюще заключила блондинка.

– Я смотрел, слушал и размышлял, hevary, а сие не запрещено законами. Вы обвинили меня в том, чего я не совершал, и страстно желаете покарать за несуществующее преступление. Так кто из нас виновен на самом деле?

– Не прикидывайся беззащитной овечкой! – Снова взорвался Вехан. – Тебе непостижимым образом дважды удалось уцелеть!

– Непостижимым? О нет, наоборот, весьма бесхитростным. Просто оказалось, что у меня есть друзья.

– Которые устраивают засаду из опытных бойцов в лазарете и лишают разума и воли неизвестными и неразрушаемыми чарами?

Вот даже как… В народе говорят: у страха глаза велики. Значит ли это, что старшины Подворий боятся? Тогда у меня есть перед ними преимущество. Еще одно, помимо прочих, а этого уже более чем достаточно для победы.

– Хорошие друзья.

– Почему же ты не привел их с собой? – Язвительно спрашивает Миллин.

– Потому, что все должно быть решено между мной и вами, и не нужно впутывать кого-то еще. Согласны?

Слат хмыкнул:

– Так и знал, придется все делать самому, – мохнатое одеяло полетело на снег, открывая поджарую, затянутую в темный костюм фигуру. – Собирайся в дорогу, чужак. Обещаю, она будет недолгой.

Поднимаю взгляд в небо. Черная скатерть, с которой смахнули крошки звезд, чистая и гладкая. Ясно, но мороз вроде отпускает. Снимаю варежку с правой руки и ловлю ладонью отблески света, лунного и факельного. Рыжий неспешно направляется в мою сторону, вразвалочку хрустя мерзлым снегом и на ходу разминая пальцы, стянутые тугими перчатками.

– Готов?

Смотрю в лицо приближающемуся убийце, улыбаюсь и перевожу взгляд вниз, на волнистую белую равнину, под снежным покрывалом которой комки песка начинают меняться местами:

– Об этом нужно спрашивать не у меня.

Рыжий озадаченно вздрагивает, сбиваясь с шага, а в следующее мгновение блондинка вскрикивает, испуганно и надрывно:

– Сзади!

Он оборачивается молниеносно, со скоростью и изяществом, вызывающим зависть, но песчаная змея, выросшая из-под ног убийцы, поворачивается вместе с ним, успевая обвиться вокруг шеи и стянуться жесткой петлей, щетинящейся острыми стеклянистыми шипами.

Мы стоим в трех шагах друг от друга, и я ясно вижу изумление в глазах Слата. Изумление и нарастающий ужас. Убийца мог бы шевельнуться, но предпочитает даже дышать через раз, потому что не знает, с чем имеет дело. И остальные не догадываются: женщина начинает пятиться, но ее мягко толкает в спину еще одна лента, составленная из песчинок, и Миллин, глотая крик, тоже застывает на месте. Вехан, умудренный печальным опытом своих соратников, спрашивает, уже не пытаясь сдвинуться с места:

– Ты маг?

Тяну паузу, не в силах удержаться от толики злобного ликования.

– Нет.

– Тогда… что ЭТО такое?

– Звери Хаоса, полагаю, – раздается хрипловатый женский голос за моей спиной. – Вам, молодым, они в диковинку, а я еще помню рассказы своей бабки о времени, когда их можно было видеть так же часто, как Заклинателей.

Вьер подходит ко мне, поправляя складки платка, чтобы пух не лез в рот и не мешал разговаривать.

– Собираетесь обезглавить Подворья? Похвальное стремление, юноша. Помнится, в вашем возрасте и я мечтала о чем-то подобном… А теперь могу вдоволь насмотреться на исполнение грез. И даже не слишком поздно, не правда ли? Но знаете, юноша, тогда, много лет назад, все казалось простым и понятным, а теперь давняя мечта почему-то уже не кажется способной что-то изменить.

Мне о многом следовало бы расспросить тучную старую женщину, променявшую покой кресла у растопленного камина на прогулку по безлюдному кварталу. Наверное. Может быть. Но я задаю самый глупый из возможных вопросов:

– Кайрен проговорился?

– Почему проговорился? – Улыбается вьер. – Рассказал. Примчался и огорошил старуху… Почему вы сразу не признались во всем, юноша? Надеялись управиться сами?

– И сейчас надеюсь.

Женщина окинула взглядом площадь.

– Что ж, вам удалось взять их за горло. И одного мгновения хватит, чтобы свернуть разом три шеи. Но скажите, вам это нужно?

Я понимаю, о чем вы говорите, hevary. Очень хорошо понимаю. Но не знаю, как избежать неизбежного. Может быть, вы предложите выход? Подскажете?

И светлые мудрые глаза согласно моргают: подскажу, только имей смелость внять истине.

– Вот убьете вы этих бедолаг и оставите Подворья без хозяев. Спору нет, быстрехонько найдутся новые, но они, следуя обычаям, должны будут отомстить за гибель своих предшественников. Положим, и с ними вы справитесь. Но будут приходить все новые и новые убийцы… Хватит ли у вас сил на всех?

– Сил? Хватит.

– А души? Каждая смерть – тяжелый груз.

– Моя душа вынесет, сколько потребуется.

– Ой ли? Уже сейчас она стонет и жалуется.

Ехидно ухмыляюсь:

– Вам откуда знать? Неужели так громко стонет?

Вьер кивает:

– Еще как. Да и не нужно слышать, чтобы понять… Вы могли прикончить своих обидчиков еще в проулке или в тот миг, как они ступили на площадь, но не сделали этого. Вы попробовали решить дело миром.

Вздыхаю:

– Что мне совершенно не удалось.

– И не могло удаться.

– Вот как? Почему же?

– Потому что в переговорах всегда нужна третья сторона. Посредник, пекущийся о благе всех переговорщиков.

– Назначите себя на его роль?

Светлые глаза ласково щурятся:

– А и назначу! И как посредник, хочу обратиться к вам троим, голуби мои. Слушайте и решайте, только быстро: кости у меня уже не те, что в молодости, и на морозе быстро застывают… Чем вам не угодил этот юноша, мне не интересно. Зато я уверена: никаких законов он не нарушал, как бы вам ни хотелось думать обратное. А потому есть у меня предложение… Здесь, на этом месте вы отменяете вынесенный приговор и забываете о вражде. Вас, юноша, это тоже касается! Прощаемся и расходимся, куда кому заблагорассудится. Как вам такой исход?

Вехан катнул по скулам желваки:

– Если отказываемся, умираем, это вы хотите сказать?

Вьер разочарованно покачала головой:

– Такой умный с виду, а в голове пусто… Вы не умрете. Вас арестуют и препроводят в покойную управу. Конечно, очень долго вы там не пробудете, но позор не смоете до конца жизни. Вот теперь выбирайте! С чистой совестью.

Ай да бабуля! Нашла, чем надавить на «пастухов». В самом деле, Подворья не жалуют тех, кто попадается в руки властей хоть на несколько часов, и троица рискует самым дорогим, что есть у высокопоставленных персон – честью, утрата которой означает конец всего.

Чернявый угрюмо посмотрел на блондинку. Та куснула губу.

– Поторопитесь с решением! – напомнила вьер.

– Мы… согласны, – выдохнула Миллин.

– Тогда извольте все сделать, как должно.

– Разумеется. Только… пусть он отзовет своих зверей.

– Они не мои. Они живут своим умом и действуют по своей воле. Я могу лишь попросить.

– Так проси!

Блондинка старалась казаться смелой и гордой, но в каждой черточке круглого личика поселился страх. И сие постыдное для наделенного могуществом чувство долго еще будет оставаться гостем души каждого из троих, но кто в том виноват? Зерна Хаоса мы проращиваем сами. И только мы сами способны стереть их в муку.

– Пойдем домой?

Предлагаю шепотом, одними губами. Песчаные змеи вздрагивают, шелковистыми лентами стекают со своих жертв, сливаются в одну большую, взмывают в воздух надо мной и… Осыпаются, припорашивая снег. Превращаются в безвольные лужицы, оставляя на моей ладони горсточку песка, слипающуюся комком, когда я сжимаю пальцы. Ту же самую горсточку, что подарил мне Хис, но теперь часть крупинок стала темной. От крови расцарапанного горла, по которому выбиралась наружу.