Текст книги "(не)жена для бандита "

19

Работа директором клиники – это отличное прикрытие для него. Если дон Карлеоне однажды создал сеть прачечных, чтобы отмывать деньги, Дамир Рустамович создал сеть клиник. В самой большой, с современным оборудованием, работает сам, контролируя отсюда, как паук, всю свою паутину: строительную компанию, трубопрокатный завод, и еще кое-что, о чем вслух говорить не следует, только при закрытых дверях.

Со стороны к нему не подкопаться, не поймать, не навредить. Охрана – самая лучшая, физически подготовленные парни, хоть сейчас по одиночке на толпу вооруженных террористов. Финансовые документы – тоже в полном соответствии с законом, на него работают самые лучшие финансовые спецы, да и он сам гениально подкован в стратегическом плане.

– Дима, мальчик, четыре года. – Дядя кивает, будто бы вспомнив, о чем идет речь, и я собираюсь уходить – видно, мне тут делать нечего, это врачебно-управленческие дела. – Вы дали добро на то, чтобы закупить донорские клетки для мальчика за наш счет и дали задание договориться с клиникой о бесплатной операции. Все сделано, осталось только перевести нужную сумму, договоренности есть с двух сторон, дело пойдет буквально на дни, все в порядке.

Иван протягивает белый лист бумаги, покрытый черными буквами и цифрами. Дядя молча просматривает данные с совершенно отсутствующим лицом, ничего не говоря. И вдруг возвращает его Ивану.

– О том, что мы становимся спонсорами, договаривалась…Наталья…Михайловна…Я пообещал, что она сможет присутствовать на операции…

Я четко вижу, как при упоминании ее имени плечи Ивана сжимаются, он будто становится меньше, и я понимаю, что его внимание, сознание сосредоточено на моей фигуре.  Мужчина воспринимает меня как причину того, что от девушки придется избавиться, и не просто осуждает меня за это, о нет. Он ненавидит меня, пылает такой чистой злобой, но она направлена не только на мою персону. Иван умный человек, и злится также на себя. За то, что ему приходится играть по нашим правилам, за то, что не может сказать слово поперек своему прямому начальнику – Дамиру Рустамовичу, потому что сам тогда однажды может пойти в расход и тогда даже крупиц памяти не соберешь по земле, но больше всего за то, что сам попал в эту ужасную паутину.

Дядя на его слова только чуть поднимает брови вверх. Шевелит губами, но не отвечает на невысказанную просьбу подчиненного: оставить Наташу в живых.

В кабинете растет тягучее молчание, настолько плотное, что через него едва-едва пробивается тиканье часов на стене рядом со мной. Иван подается вперед, боясь пропустить слово главного, а я вдруг замечаю, что сжимаю руки в кулаки, будто бы мне есть дело до какой-то там докторши с ее неуемным языком, жаждой жизни, рвущейся из самого нутра, пылающих глаз. Я снова вспоминаю, как ее заинтересованный взгляд скользил по моему обнаженному торсу в палате после того, как была сделана операция, зашиты ножевые швы, и по телу пробегают мурашки. Дыхание становится чаще, воздух толчками выходит из ноздрей, и все тело будто подбирается, как перед прыжком. Мне снова кажется, что еще немного, и я смогу ощутить великолепный, влекущий морозный аромат с нотками цветов, который исходит от нее, и, как только эта мысль проносится в моем мозгу, я тут же прихожу в себя.

Этого еще не хватало!

Расправляю плечи, резко выдыхаю, фокусирую взгляд на дяде, отгоняя ненужные и несвоевременные видения.

И тоже жду его решения. Вот только оно звучит совсем не так, как мы с Иваном ожидали…

– Нет, слишком большая сумма, – едва взмахнув пальцами в воздухе, он складывает руку в кулак и кладет ее на стол. Голос не изменился ни на йоту – значит, ему действительно все равно на всю эту историю, на этого мальчика, на работу своей врачебной и менеджерской команды.

– Помню, приходила она ко мне, эта доктор, – он немного приподнимает голову, глядя вверх, припоминая недавние события и его лицо принимает едва заметное мечтательное выражение. – Такая интересная девочка. Очень живая, умная, очень красивая…На каблуках. Знаю такой тип женщин: строят агрессивную внешнюю защиту, скрывая чересчур мягкую натуру. Именно такие становятся самыми лучшими любовницами, самыми верными женами…Но…

Мы замолкаем, и плечи у Ивана опускаются. Его надежды не оправдались, и я чувствую огромное сожаление, которое вдруг наваливается на мою душу, будто бы и мне тоже невероятно жаль, что Наташи больше не будет. Будто бы мое призрачное счастье, как красная птица удачи, фантомно блеснула своим огненным хвостом и скрылась в призрачной дали…

– Да, жаль, конечно, жаль эту девочку, – завершает дядя. – Но ничего не поделать. Все решено.

Он поднимает руку, расправляет пальцы и кладет ее на стол перед собой, давая понять, что этот разговор закончен, обсуждению не подлежит. Иван молча встает с кресла и проходит мимо меня. На его лице выделяются глаза – невидящие, почти слепые, как у человека, который только что получил смертный приговор.

Киваю на вопросительный взгляд дяди и выхожу за хирургом.

– Дай-ка мне свои бумаги, – спокойно вынимаю счета из рук заторможенного мужчины, который будто не осознает, что происходит. Я ударяю его по плечу, приводя в сознание и его взгляд проясняется. – Посмотрю.

Он дергается, будто бы я его пробил электрошоком, морщит нос, открывает рот, готовясь выплеснуть на меня весь свой яд, всю свою презрительную ненависть, горячую, как огонь, бурлящую кипятком. Я смотрю на него не мигая, в упор, мрачно и спокойно, и под этим взглядом он будто оседает, оплывает свечой.

– Я посмотрю, – киваю на бумаги в его руках и вижу, как она дрожит.

20

Черт. Дверь будто выкована из стали! Дергаю ее в последний раз, но ничего не происходит. Она только звенит замком, но сдвинуть с места ее, конечно же, не выходит. Ни сейчас, ни полчаса назад.

Надо было ходить с детства на какое-нибудь чертово тхэквондо, тогда был бы толк сейчас. Я бы показала им всем тут, где раки зимуют!

Через какое-то время я бросаю эту нелепую идею – продраться своим телом через преграду. Это реально невозможно, что говорить! Даже при моем небольшом весе, скромной конституции и небольшом размере груди. Я же не змея в конце концов!

Отхожу от двери и отмеряю шагами пространство. Десять шагов от стены до стены, десять шагов от стены до стены. Туда-сюда, туда-сюда. Над деревянным потолком – небольшое окно, оно открыто, но до него еще нужно добраться. Не думаю, что это возможно. Здесь пусто, почти ничего нет, только какая-то коробка в углу и несколько бутыльков чистящих средств, которые выпали из тележки, когда Амир ее вышвыривал из кладовки.

Допрыгнуть до окна у меня не получится… Тут только легкоатлет справится. Ну, или этот самый Амир… черт бы его побрал.

Перед глазами встает картинка, как мужчина бы справился с этой задачей, решил проблему, в которой я оказалась. Он бы снял свою черную кожаную куртку, повел плечами, размял шею таким чисто мужским жестом, выдохнул, поднял накачанные руки с бороздками вен вверх и подпрыгнул стрелой, давая ускорение сильным, пружинистым ногам.

Да, его тело бы справилось тут на отлично, по нему видно, что человек не пренебрегает спортивным залом, или, если уж совсем начистоту, явно тренируется в походных условиях не совсем разрешённого свойства…

По моему телу пробегает дрожь, и это странная, волнующая дрожь предвкушения, когда ты вдруг становишься свидетелем чего-то необычайного, чего-то великолепного, чего-то волшебного и будто бы хочешь стать его обладателем…

Поежившись, я обхватываю себя руками.

Качаю головой, стремясь вытряхнуть из нее позорные мысли. Они тут же, легкими бабочками, вспорхнули и, закружившись, улетели прочь.

Не время и не место мне думать о другом мужчине. Это вообще странно – с чего его образ возник перед моими глазами в ту самую минуту, когда за дверью, за этой чертовой железобетонной дверью, лежит при смерти Олег, а возле дома разгуливают вооруженные люди с криминальными наклонностями?

И именно в этот момент мне стало реально холодно. Просто невозможно холодно! Адреналин схлынул, и в тело вернулась потребность жить и действовать так, как ему положено физиологией. А после ведра ледяной воды в самом конце лета реакция может быть только одна. Я начала сильно дрожать, да так, что зуб на зуб перестал попадать. Как герои из «Кавказской пленницы» – Нина и Шурик – на горной реке.

Дикий озноб сотрясал тело, и даже небольшая зарядка – прыжки, разминка – не помогали. Нужно было срочно избавляться от мокрой одежды, но здесь, в этих условиях, когда вокруг ходят такие люди, как Хан или Амир, я даже представить себе не могу, что лучше: выпрыгнуть голой в костер или оказаться хотя бы частично обнаженной возле них.

Я отлепила от тела блузку под халатиком, и почувствовала, как покрываюсь гусиной кожей с ног до головы. Руки, спина, ноги, – все буквально жгло холодом, и ничего не помогало избавиться от него.

Мне пришлось сесть в пустом полутемном углу, сгруппироваться так, чтобы получилось обхватить колени и стать маленькой и незаметной, и как можно меньше расходовать воздуха. Может быть, так получится сохранить тепло тела? Когда к груди прижалась мокрая одежда, я чуть не завыла от холода. Но деваться некуда. Нужно сохранить тепло.

– Олег! Олег, как ты там? Не переживай, мы отсюда выберемся. Не знаю, правда, как. Но это случится, – позвала я, не надеясь, впрочем, на то, что он меня может услышать. Не только потому, что он находился сейчас без сознания, а и потому, что была не уверена, что мой голос звучал достаточно громко.

Я начала растирать руки и ноги, помогая крови циркулировать, но понимала, что долго не продержусь. Расстегнула ремешок босоножек (сейчас уже не перед кем было строить из себя сильную и независимую женщину, которой никто и ничто не нужны), растерла пальцы, ступни холодных ног.

Шмыгнула носом.

Нет, так продолжаться не может. Черт с ним!

Вскочила, дрожащими руками, не с первой попытки, но расстегнула халатик, отбросила его в сторону, стянула через голову рубашку. Бюстгальтер решила оставить – тонкое белоснежное кружево высохнет быстро, даже на теле, ничего в этом нет. Оглянувшись, будто бы меня кто-то мог заметить, увидеть в этом закрытом маленьком, темнеющем пространстве, разложила на полу одежду, чтобы та скорее просохла, и подхватила пиджак, который бросил Амир, уходя.

Приятная теплая тяжесть ткани легла в руке спасительной помощью. Не мешкая и минуты, я расправила его, всунула свои дрожащие руки в рукава, завернулась в теплый пиджак, буквально дважды запахнув его на талии. Мягкая ткань подклада быстро согрелась от тела, и я тут же почувствовала облегчение. Небольшое, но заметное.

Аромат парфюма Амира буквально ворвался в мой нос, затопил легочные альвеолы, заполнил сознание. Это было так внезапно и странно, что я едва удержалась на ногах. Меня буквально повело в сторону от этого загадочного, пленительного, будоражащего запаха. Будто бы этот сильный, огромный мужчина с большими, словно выточенными из дорого мрамора руками с бороздками вен находится рядом, осторожно приобнимает за плечи, легко прикасается своей мощной, теплой, даже горячей грудью к моей спине, чтобы не навредить, чтобы согреть, чтобы стать ближе.

Мне казалось, что он легонько касается полными, чувственными губами влажных волос, стянутых в хвост, и от этого его движения по телу пробежали мурашки, и они были не от холода, нет. Это чувство больше походило на то, когда возвращаешься из долгой и мрачной поездки в теплый, родной и уютный дом, встречающий тебя распростертыми объятиями.

Я прикоснулась пальцами, едва выглядывающими из рукавов его огромного пиджака, в котором почти буквально утонула, к шее, у линии роста волос, в том месте, где, казалось, мягкие губы Амира легко, словно крылья бабочки, касались кожи.

Поправила немного задравшийся отворот воротника, и, почувствовав земное притяжение от колковатой ткани мужской одежды, очнулась.

Что я делаю? Что я творю? Что чувствую?

Совсем с ума сошла. Думать о мужчине, которому не место рядом, да еще и вблизи бывшего жениха, который ясно показал, что никаким мужчинам доверять ни в коем случае нельзя!

Мне нужно срочно брать себя в руки.

Снова взглянула под потолок, на окно, снова примерилась к тому, чтобы запрыгнуть к раме, уцепиться пальцами и прикинула – сможет ли пролезть мое тело через него.

Сглотнула вяжущее чувство во рту, расправила плечи и попробовала прыгнуть вверх. Раз, другой. Поняла, что это невозможно, – только голова закружилась.

Я села прямо у двери и громко крикнула. Раз, другой, третий. Никто не отозвался на мой зов, и я поняла, что нас с Олегом оставили одних в этом домике.

– Олег, – не зная, слышит он меня или нет, но сейчас, в такой страной ситуации, мне вдруг стало отчаянно важным поговорить с ним. – А ведь я все еще ненавижу тебя. Ненавижу так, что думала иногда ночами: возьму нож и найду тебя, всажу его между ребрами и буду глядеть, как ты корчишься от боли.

Я хмыкнула, вспоминая, как ревела ночами всю неделю после отмененной свадьбы.

– Это было ужасное время. Отец со мной не разговаривал, он решил, что это я отменила свадьбу. Нет, представляешь себе, все так решили! Что я собрала гостей, заказала ресторан, купила свадебное платье. Чертово свадебное платье за сто тысяч рублей! Привела всех в ЗАГС, чтобы потом за пять минут до регистрации выйти из комнаты невесты и объявить всем, что свадьбы не будет!

Истерично хихикнула и оперлась головой о стену. Закрыла глаза, под которыми тут же начали возникать фантомные воспоминания…

– Наташ, ты у меня самая красивая невеста, – Марина улыбается, и я ей подмигиваю. – Ну, по-другому и быть не может с таким женихом, как Олег.

Она мечтательно вздыхает.

– Он у тебя такой… Брутальный, опасный, крутой. Мой брат говорил, что Олег круто играет в карты, он часто видит его в закрытых салонах. Чтобы туда попасть, нужно иметь хорошие связи. Видимо, у Олега они точно есть.

– Ну что ты, Марин, какие игры. Олег не любит всего этого. – Я смотрю из окна белого лимузина на мелькающие деревья, которые уже одеваются в весенний прозрачный зеленый наряд, и вдыхаю воздух полной грудью.

Марина вытягивает ноги, обнажает колени, и я обращаю внимание на ее красивые красные босоножки в тон платью, на длинной тонкой шпильке. Тут же думаю, что нужно было и мне надеть подобную обувь хотя бы на свадьбу, чтобы поддразнить Олега в какой-то момент. Сама я предпочитаю удобную обувь на плоской подошве или небольшом каблуке, тем более с моим образом жизни и практикой в больнице.

– И все же он у тебя просто потрясный мужчина, тебе невероятно повезло, – она поправляет на мне белую фату и заглядывает в глаза. – А в постели он также хорош, как кажется снаружи?

Я немного краснею и опускаю глаза.

Маринка принимает это мое смущение за согласие и разражается хохотом, хлопая в ладоши.

– Я так и знала! Так и знала! Но вот ты скажи мне – как тебе удалось его подцепить? В нашем городе таких мужчин – наперечет, и один из них достался именно тебе! Тебе, которой всегда было не до отношений! А я все ищу, ищу… Может, я рожей не вышла?

– Марина, – успокаивающе глажу ее по руке. – Ну чего ты. Еще и на твоей свадьбе погуляем.

Она вздыхает и закатывает глаза, оттопыривает обиженно губу.

– Я не доживу до нее.

Хохочу и обнимаю подругу за плечи, тормошу ее, пытаясь взбодрить.

– Как не доживешь, конечно доживешь! Подарю тебе самый красивый букет лилий!

Она улыбается, а когда мы подъезжаем к ЗАГСу, помогает выйти из лимузина, расправляет длинный подол платья, поддерживает его, когда я поднимаюсь по лестнице в комнату невесты для традиционной отдельной фотосессии. Мы с ней выглядываем в окно, и видим, что Олег тоже приехал во дворец торжеств и заходит в здание.

– Оставлю вас наедине, чтобы не мешать, – Марина закрывает дверь, когда в комнату входит улыбчивый фотограф и кивает: мол, все будет хорошо. Я посылаю ей воздушный поцелуй.

Несколько долгих минут провожу фотосессию с заботливым фотографом и вдруг вспоминаю, что приготовила несколько откровенных фотографий для Олега. Тут же решаю прислать их ему, чтобы во время такой же фотосессии в комнате жениха его глаза горели ярче. Нахожу телефон, звоню, но он все время сбрасывает.

Волнение подступает рваными волнами, какое-то зыбкое предчувствие крадется на мягких лапах, чтобы выскочить из-за угла, и я, попросив передышку, выхожу из розовой комнаты для девушек, проскальзываю по коридору и тяну на себя дверь с надписью «комната для жениха».

То, что открывается моему взору, – не передать словами. Мужчина, которому я выбирала свадебный костюм, с кем покупала свадебные кольца, смеясь от счастья и волнения, человек, которому открыла свое сердце, за полчаса до регистрации свадьбы занимается сексом с другой.

На голубом диване особенно ярко смотрелись Маринкины красные туфли на высокой шпильке и белые лодыжки. От поступательного движения мужчины сзади они чуть поднимались и опускались, демонстрируя кроваво-красную подошву, диссонируя с голубым диваном. Эти чертовы туфли буквально отпечатались в моем сознании в тот день, словно каленым железом прижгло один из участков мозга.

Они даже не удосужились снять до конца одежду. Брюки свадебного костюма болтались на Олеге в районе щиколоток, пиджак сброшен на пол, галстук небрежно закинут на плечо.

– Олег? – несмело позвала я зачем-то, приоткрыв дверь.

– Наташа? – повернулся он в мою сторону.

Я хлопнула дверью и почти кубарем от спешки скатилась по лестнице ЗАГСа.

– Олег, ну вот зачем ты так, а? Зачем? – Я легонько ударяюсь затылком о дверь своей темницы. – Если бы не ты, все было бы совсем по-другому. Мы бы жили вместе, я бы любила тебя, помогала во всем… а ты…

А ты лежишь там, за дверью, избитый, подстреленный, никому не нужный, только этим чертовым бандитам…

21

Руль уже поджидал у калитки дома. Мужчина отмеривал ногами пространство, выдыхая дым от сигареты, которую жадно курил, резко стряхивая пепел на землю.

– Я уже заждался, брат, – сказал он, как только я вышел из автомобиля, дав знак Дэну, водителю, что заезжать за ворота не нужно, хочу переговорить с подчиненным.

– Какие новости? – пожал ему руку, оглядываясь на дверь. Отчего-то показалось, что по спине, прямо под рубашкой, вдоль позвоночника, пробежал холодок от непонятного предчувствия. Но вокруг все было в порядке и причин для беспокойства явно не было, однако у меня даже волосы немного поднялись на загривке, как будто кто-то подул в спину, вынуждая сделать шаг вперед и не стоять на месте. Очень странно…

– Новости по Олегу.

Я сморщился. Чертов шелудивый пес, гореть ему в геенне огненной. Но, кажется, его час почти пришел – поручение от дяди нужно выполнять: если нет нужды в человеке – от него надо избавляться.

Только нужно придумать, как это сделать в этот раз, чтобы не было подозрений, чтобы не осталось следов к моему дому, куда бестолковый Хан притащил его, чтобы выбить признание, после того как я дал задание найти предателя.

Поморщился: в тот день, конечно, я поторопился. Увидев, что Олег выходит из моего кабинета, поверил его отговорке, что тот только заглянул внутрь и, не увидев меня, вышел.

Но как только вошел, понял, что он наврал: сейф был открыт. Мой сейф, где я хранил все самое важное и ценное – документы, деньги, карты, банковские ключи, компромат, который можно впоследствии использовать. Даже не разглядывая, что пропало, сразу понял: дело не чисто и бросился вслед за ним.

Олег, который ускоренным шагом покидал дом, уже в дверях обернулся и сразу понял, что я настроен решительно и предательства не потерплю. Как только я кинулся на него с кулаками, решив выбить все дерьмо из этого шелудивого пса, и оказался в миллиметре от его груди, тот нагнулся, рывком вытащил нож из носка, извернулся и ударил меня в спину.

Какая ирония – друг, с которым вместе росли в детском доме, которого я взял на работу к дяде, то есть в семью, где ему был положен и кров, и еда, показал ему другой мир, ударил меня в спину.

Брут.

– Какие новости? – Быстро спрашиваю, отворяя дверь. Кивком головы показываю, что ему нужно последовать за мной, потому что прямо сейчас я отчетливо понял, куда мне нужно идти, куда зовет предчувствие. В домик для гостей, где томятся два человека.

Руль поспешно докладывает, ускоряет шаг, чтобы приноровиться к моей быстрой походке.

– Олег должен всему городу. Прежде работал у Вильданова, но скорее на побегушках, его там и в лицо никто не знал. Мелкая сошка. Проигрался полностью, до последней рубашки. Хотел жениться, поправить положение, но не срослось, приехал к нам. Когда вы его к себе на работу взяли, он снова начал играть, а когда приблизили, взяли в дом, можно сказать, то развернулся на полную катушку.

Я кивнул. Знал, конечно, что Олег играл, но то, что прежде работал на Вильданова – большой и неприятный сюрприз. И что размах его игр оказался таким серьезным.

– Пускал пыль в глаза, что имеет деньги, достаток. Кредиты, деньги под залог, обещания… в общем, полный швах, – Руль качает своей черной башкой, а мне хочется ударить его: почему узнаю это все только сейчас, а не когда Олег работал в моем доме? И тут же мысленно даю себе подзатыльник.

Сам же сказал: не трогать друга! Как же: я с ним рос в детском доме! Я с ним пробивался к жизни! Я с ним баланду жрал! Не трогать! Свои!

Вот такими свои бывают… Всегда…

– Никому не передал информацию по Вильданову, не успел, думаю. Когда он из дома сбежал, после того, как пырнул ножом, недалеко ушел. Взял такси, доехал до дома. Там все перерыли, никаких следов, да и компьютер не включал, никому ничего не переслал. Думаю, что или не брал ничего, или…

Мы доходим до гостевого дома. Берусь за ручку дверцы. Отпираю замок. Пишу сообщение Хану, что жду его здесь, нужен разговор, и прощаюсь с руководителем охранного агентства.

– И еще… Ты должен знать, брат, – говорит он, замешкавшись. Кажется, вот сейчас и прозвучит самое интересное. Напрягаюсь. – Дэн при опросе зацепил человека Вильданова, слово за слово… В общем, они забили встречу на заброшенном карьере.

– Сколько?

Мужчина сразу понимает, что я имею в виду – сколько человек Дэн собирается взять с собой. Показывает три пальца. Три машины. Все понятно.

– Я разберусь, поеду сам, – говорю ему твердо, и руководитель охранного агентства понимает перевод этой фразы: никаких перестрелок, оружие не брать, будут только переговоры.

Руль кивает и тут же уходит обратно.

Вижу, как его провожает глазами охранник у входа. После происшествия с Олегом пришлось и себе взять людей, чтобы такого больше не повторялось…

Внутри домика как всегда свежо. Раненный Ханом Олег все также лежит без движения, но выглядит значительно лучше после того, как доктор оттерла его от крови. Медлю секунду-другую возле него. Может быть, прямо сейчас обрубить его жизнь? Чтобы не мучился?

Для чего я хочу снова увидеть его лицо? Его глаза? Чтобы до конца увериться в том, что дружбы нет, что все, кому ты веришь – рано или поздно предадут тебя, ударят в спину и никогда не помогут выпутаться из сложной ситуации? Что те, кто когда-то давно, в детстве, были честными и порядочными людьми, готовыми подставить плечо, когда ты споткнешься, стали безумными взрослыми, в мозгах которых горят меркантильным костром только деньги, власть, выгода?!

– Если тебе нужны были деньги, мог бы взять их у меня, пес, – говорят мои губы.

Я отворачиваюсь от него, не желая больше видеть лицо человека, который предал меня так легко и просто, продавшись за пачку зеленых купюр. К черту его. Сейчас определю с Ханом, как можно его убрать и спрятать тело, чтобы ни один след не навел к моему дому.

Подхожу к двери кладовой.

– Олег, ну вот зачем ты так, а? Зачем? Если бы не ты, все было бы совсем по-другому. Мы бы жили вместе, я бы любила тебя, помогала во всем… а ты… – слышу голос, доносящийся из-за двери. И замираю, задерживаю дыхание, чтобы Наташа не прервала свою неожиданную исповедь.

От ее голоса внутри что-то сжимается, я бросаю быстрый взгляд на Олега и хмурюсь от недовольства. От того, что эти слова, искренние, чистые, предназначаются тому, кто их не достоин.

– А сейчас я тебя просто ненавижу. Все ненавижу в тебе. Но все равно помогу тебе выбраться с того света, выжить. И, может быть, даже спастись. Что этим бандитам от тебя нужно? Чего они от тебя хотят?

Я прислоняюсь лбом к двери и слушаю, слушаю ее спокойный и уставший голос, в котором улавливаю оттенки печали, беспокойства, тоски и невысказанной боли, которая наконец нашла свой выход.

– Дай им то, что им нужно. Скажи, что они хотят услышать и выбирайся отсюда. Начни новую жизнь, еще не поздно начать все с начала, с нуля…

Едва заметно кривлю губы. Уже слишком поздно, Наташа, слишком поздно для всех нас… Для него, для тебя… для меня…

Сейчас я должен убить вас двоих. Вот так просто. Лишить жизни того, кто шел со мной в начале жизненного пути, и ту, кто только-только ворвалась в нее, цокая каблучками.

«Кто же ты, Наташа? – думаю про себя. – Шпион Вильданова? Поэтому пришла работать в клинику? Поэтому знаешь Олега? Ты с ним заодно? Что ты успела узнать? Зачем тебе все это нужно?»

Я прокручиваю все, что прочел о ней в личном деле больницы, и удивляюсь тому, как мог пройти мимо такой детали, такой важной и огромной детали, как ее знакомство с предателем Олегом. Как?! Моя интуиция в это время, похоже, ушла в спячку.

Казалось, все узнал о ней: скромная жизнь, учеба в медицинском, отец – военный. В город приехала совсем недавно и живет в квартире, доставшейся от бабушки. Повезло устроиться в нашу клинику современной медицины, иначе пришлось бы работать в поликлинике и помирать с голоду – денежной поддержки у девчонки не было и нет…

И Олег. Мальчик из детского дома. Голодный волчонок с жадностью до игр и денег. Проигравшийся придурок, которому нужны сиюминутные удовольствия.

Вы оба работаете на Вильданова?

Как? Когда? Как долго?

Но однозначно с этими двумя нужно заканчивать. Необходимо только решить, как это сделать красиво. И вдали от дома.

Кручу замок. Поворот, другой, третий. Паз замка выпускает последнее препятствие, и дверь распахивается. Полутьма кладовой на секунду туманит зрение после сравнительно светлой комнаты, но я уже замечаю то, что вынуждает распахнуть в удивлении глаза.

Наташа сидит в углу у двери, закутанная в мой пиджак, словно гусеница в кокон. На полу перед ней лежит одежда: халат, рубашка.

Увидев меня, вскакивает, трет лоб. Вытягивается в струнку. И сейчас, в пиджаке с моего плеча, она очень похожа на экзотический цветок с тонким стеблем, на конце которого танцует яркими красками ароматный бутон. Глаза испуганно расширены, и она ждет приговора и решения по своей судьбе. Понимает, что все будет очень непросто.

В кончики пальцев будто бы поступает сигнал из мозга, и они тут же словно разгораются огнем, в них трещит электричество, и пальцы жаждут буквально вобрать в себя ее тело, проникнуть под ткань одежды, погладить, пуская жидкий огонь по венам – своим и ее…

– Эй, Амир, звал? – в кладовую заглядывает Хан.

Резко перевожу на него взгляд и рычу на него:

– Ты с докторшей что-то делал?

Он широко открывает глаза, выражая удивление.

– Нет, ничего… ну, только водой облил…

Делаю шаг вперед и киваю девушке, чтобы следовала за мной. Она тут же слушается и семенит следом босиком, оставив свою опасную обувь валяться на полу кладовой.

Мы замираем в середине комнаты в двух шагах от каталки, на которой лежит Олег. Хан встает рядом и вдруг бросает сальный взгляд на нее. Я следую за траекторией его взгляда, и понимаю, что заставило Хана измениться в лице, поплыть, и буквально просчитываю те похабные картинки, которые могут крутиться в его мозгу в это время.

Наташа поправляет трубку, которая тянется к лекарству, поступающему в организм Олега, и от движения полы пиджака распахнулись, обнажив кусочек ее белого тела с кружевом белья. Сладкое и дурманящее зрелище, влекущее, зовущее, раздирающее, заставляющее кровь бежать скорее, а сердце – бýхать в ушах.

Картина очень живописная, и любой нормальный мужчина, увидев ее, реагирует на нее однозначно.

Я буквально отдираю свой взгляд от ее мраморной кожи, фокусируюсь на Хане.

И снова меня будто плетьми ударяет от его вожделеющего взгляда: он буквально пускает слюни на девушку, зрачки его расширены, дыхание изменилось на частое и рваное.

Этот взгляд словно бы поднимает со дна всех моих демонов. Изнутри начинает продираться что-то животное, злое, дикое, готовое защищать и биться за то, что принадлежит тебе.

– Завтра вечером будем решать с ними, – говорю Хану, сжимая кулаки, чтобы не двинуть ему в морду прямо сейчас. – Последи за больным, чтобы не помер раньше времени.

– А девчонка?

«Даже не подумаю оставить ее возле тебя, извращенец», – проносится в моем мозгу, и дрожь отвращения к замашкам и привычкам Хана пробегает по спине.

– Сам за ней присмотрю, – отвечаю после короткой паузы.