Текст книги "Честь мундира. Записки полковника"

Тогда, в конце 1991 года, многие арбатские генералы не могли и догадываться, что предстоящие годы владычества Ельцина с лозунгами о демократических реформах были, по сути, не борьбой за укрепление подлинно народной справедливой власти, а длительным сражением за политическую живучесть главы режима, в котором самая серьезная ставка делалась на прирученных генералов-силовиков.

И очень часто за лукавым декларированием приоритетов «интересов государства» ловко маскировались личные политические интересы и выгоды прежде всего самого Ельцина и оберегающей его свиты.

Рушилась экономика, билось в конвульсиях сельское хозяйство, чахла культура, гигантская эпидемия коррупции и преступности поражала страну, разваливалась армия, но вместо полной мобилизации сил на спасение государства Россия почти десять лет только и наблюдала за тем, как президент ловко ставит «сдержки и противовесы», изгоняет бездарных или проворовавшихся министров и назначает других, перетряхивает свою кремлевскую команду, воюет с парламентом или борется за продление президентского мандата на новый срок и добивается победы за счет ее щедрой проплаты из кошельков олигархов, старательно и страстно облизывающих десницы «монарха» в надежде на то, что в знак благодарности и им достанется еще один желанный жирный шмат недвижимости или кусок нефтяной трубы…

В конце концов, страну приучили к тому, что она денно и нощно вынуждена была наблюдать за стиркой грязного белья в кремлевском, правительственном и парламентском корытах.

Великое сонмище фактов российской политической жизни последнего десятилетия ушедшего века убедительно свидетельствует о том, что ход отечественной истории Кремль часто поворачивал в русло, которое, прежде всего, было выгодно Ельцину, а не России. И жизнь армии в такой же мере часто подчинялась личным политическим интересам, пристрастиям и капризам Б.Н.

* * *

Когда вечером 25 декабря 1991 года Шапошников приехал в Кремль к Горбачеву, тот на сей раз без каких-либо возражений расписался на документах, фиксирующих передачу «ядерного чемоданчика» – на тех самых, где с нелепой поспешностью поставил свою преждевременную подпись Б.Н. Они тут же были отправлены нарочными под усиленной охраной к Ельцину на Краснопресненскую набережную. Сам чемоданчик Шапошников должен был доставить Ельцину лишь после того, как президент подтвердит получение документов, завизированных Горбачевым.

Один из моих давних знакомых офицеров служил на Центральном командном пункте Генштаба и имел непосредственное отношение к разработке системы управления стратегическим ядерным оружием. В тот день я спросил у него, кто вместо Верховного будет принимать решение, если, допустим, ядерная угроза случится в период, когда из-за странного бзика Ельцина на некоторое время потеряется контроль за главной ядерной кнопкой?

Ответ был предельно красноречивым:

– А хрен его знает!

К тому времени я уже знал, что в случае ядерной угрозы между президентом, министром обороны и начальником Генштаба должен мгновенно произойти сеанс так называемой конференц-связи, в ходе которого в течение нескольких минут все трое обязаны прийти к единому решению. Исключение из этой процедуры хотя бы одного из них допускалось лишь теоретически. Хотя нашей разведке было известно, что в некоторых ядерных странах, например во Франции, продолжительное время существовала дублирующая тайная схема управления Стратегическими ядерными силами, исключавшая участие в ней нескольких обязательных лиц, кроме, разумеется, президента. Но когда это стало известно в правительстве, разгорелся бурный «семейный» скандал, шум которого французские власти быстро загасили.

* * *

По роду своих служебных обязанностей и в Генштабе (при Лобове), и в Минобороны (при Шапошникове и Грачеве) я еще с конца декабря 1991 года имел возможность наблюдать как Верховный главнокомандующий управляет Стратегическими ядерными силами. Некоторые его важнейшие решения по их перенацеливанию, сокращению или реформированию не раз вводили меня (да и не только меня!) в шоковое состояние. Иные такие решения принимались порой в форме лихих и опасных экспромтов. Некоторые из них Б.Н. делал с подачи своих «ядерных» советников, пытавшихся помочь президенту утолить его жажду «исторических прорывов» в международных отношениях с помощью сенсационных инициатив. Тут Ельцин иногда намного превосходил даже Горбачева, который неоднократно набирал очки у Запада, оглушая его необычайно смелыми шагами СССР в сторону радикального сокращения ракетно-ядерных вооружений. Причем, даже тогда, когда Генеральный штаб по некоторым видам сокращаемого оружия был категорически против, а его преждевременное уничтожение считал преступным. «Классическим» примером одного из вопиюще-преступных решений президента СССР Горбачева стало его согласие на уничтожение нашего оперативно-тактического комплекса «Ока», хотя он никаким боком по своим тактико-техническим характеристикам не вписывался в Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности.

Чтобы читатель мог понять суть этого предательства, мне, видимо, надо дать некоторые профессиональные пояснения.

8 декабря 1987 года Горбачев подписал вместе с американским президентом Р. Рейганом Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Вторая статья этого Договора устанавливала общее понимание различных терминов.

Там было понятно написано, что термин «ракета средней дальности» означает баллистическую ракету наземного базирования или крылатую ракету наземного базирования, дальность полета которой свыше 1000 километров, но не превышает 5500 километров. А «ракетой меньшей дальности» мы с американцами договорились считать такую, дальность полета которой равна или больше 500 километров, но не превышает 1000 километров.

Вот как обо всем этом с горечью рассказывал потом Сергей Непобедимый, генеральный конструктор ракетных комплексов:

– Казалось бы, всё ясно с терминологией – она корректна и понятна и, как пишут дипломаты, аутентична на обоих языках Договора – на русском и английском. Тем более в преамбуле документа стоят конкретные цифры, которые ни при каких обстоятельствах уже не могут быть подвергнуты двусмысленному толкованию. Но, как говорится, дьявол скрывается в деталях. Представьте, на следующий день выходит газета «Правда», где напечатан текст Договора между СССР и США. В нём, в статье третьей в части второй под пунктом «а», сказано, что для целей настоящего Договора будут уничтожены соответствующие ракеты, которыми являются ракеты типов, именуемые в СССР «ОТР-22» и «ОТР-23» и известные в США соответственно как «SS-12» и «SS-23». Ведь «ОТР-23», по западной классификации «SS-23», это и была наша оперативно-тактическая ракета «Ока», которая имела максимальную дальность стрельбы 400 километров и потому никак не подходила под те согласованные сторонами параметры договора, которые начинали отсчёт с 500 километров!».

По свидетельству бывшего посла СССР в США, а на тот момент – секретаря ЦК КПСС и одновременно руководителя Международного отдела ЦК А.Ф. Добрынина, перед приездом в Москву госсекретаря США Шульца Горбачёв предложил начальнику Генштаба маршалу Советского Союза С.Ф. Ахромееву и самому Добрынину подготовить меморандум с изложением позиций обеих сторон с возможными рекомендациями. В подготовленном для Горбачёва документе по настоянию маршала было подчёркнуто, что американская сторона, вероятно, будет добиваться включения в договор ракет ОТР-23 (SS-23), «но на это нам нельзя соглашаться».

Ахромеев не случайно настаивал на этом, утверждал А.Ф. Добрынин, ведь военные знали, что Шеварднадзе был в данном вопросе готов уступить американцам. Но оказалось, что не только этот министр иностранных дел, но и сам Горбачёв был того же мнения. По словам Анатолия Фёдоровича, после продолжительного разговора с Горбачёвым американский госсекретарь сказал, что советский лидер может обеспечить двустороннее подписание Договора, если согласится включить в этот документ ракеты SS-23, на что Горбачёв, с лёгкостью необыкновенной, к изумлению маршала и секретаря ЦК КПСС тут же заявил: «Договорились».

Потом уже с глазу на глаз Ахромеев спросил Добрынина: почему Горбачёв так кардинально изменил в последний момент позицию советской стороны? Тот, конечно, за Генсека ответить не мог. Тогда маршал набрался смелости обратиться к Горбачёву и задать ему этот же вопрос. Но тот, вначале сославшись на забывчивость про предупреждение в меморандуме, сказал Ахромееву, что для процесса разоружения нужна хорошая динамика, и это решение якобы ускорит развязку многих международных проблем.

Вскоре после того визита американского госсекретаря на одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС Горбачёв выдвинул, – а Шеварднадзе поддержал – «свою» инициативу о включении в договор по РСМД нашей сверхточной «Оки». Горбачёвское Политбюро согласилось с этим мнением. МИДу была дана тут же соответствующая команда.

Были ли альтернативные мнения? Да, были, и в основном со стороны военных, ведь они-то понимали цену этого решения «ускорить динамику разоружения». Тут надо привести слова маршала Советского Союза Д.Ф. Язова: «Почему мы не отстояли «Оку»? Нас погубила высокая дисциплинированность – партийная и военная. Мы сражались и спорили лишь до тех пор, пока не принималось решение. А потом мы его выполняли, иногда с болью и кровью, как это было с «Окой»…»

Летом 1991 года я по просьбе маршала Ахромеева (с которым познакомился еще во время службы в Хабаровске в начале 70-х годов) помогал ему отредактировать статью для какого-то издания. После завершения работы над материалом я не удержался, чтобы не спросить Сергея Федоровича о том, почему же все-таки мы позволили Горбачеву сдать американцам нашу «Оку»? Я заметил тогда, что этот мой вопрос был крайне неприятен для маршала, который жгуче переживал ту стратегическую промашку Кремля. И не скрывал от меня, что все его усилия, направленные на то, чтобы не дать свершиться предательскому решению Горбачева, оказались тщетными.

– Я до смерти не прощу ему этого, – сказал мне на прощание Ахромеев, – впрочем, и себе тоже…

Рыцарская честность Сергея Федоровича вызывала у меня восхищение.

* * *

Как и Горбачев, Ельцин не раз стремился наращивать свой международный политический рейтинг с помощью авантюрно-популистских предложений. Мне до сих пор помнится, какой мировой фурор вызвало заявление Ельцина в начале 1992 года: «Наши ракеты больше не нацелены на США». Многие в Генштабе в тот день отнеслись к этому сенсационному заявлению президента точно так же, как сыновья стыдятся своего отца, когда он вдруг ляпнет прилюдно чепуху или очевидную неправду. Наш Верховный за реальный факт не раз выдавал то, чего на самом деле не было.

Об «окончании вывода полетных заданий российских межконтинентальных ракет, нацеленных на США», на так называемый нулевой режим министр обороны России Павел Грачев публично объявил лишь через… полтора года. Хотя на самом деле то был популистский блеф, рассчитанный и на публичную поддержку «ляпнувшего языком» Ельцина, и на то, что американцы сдуру клюнут на нашу удочку.

В то время, когда российский президент радостно превозносил «выдающееся и беспрецедентное» решение Кремля, – американский, Билл Клинтон, отнесся к этому очень сдержанно. Когда США объявили об аналогичном шаге, он сказал:

– Это всего лишь символический жест доброй воли с обеих сторон.

Именно так – символический жест. По сути, – просто игра слов, имитация добрых намерений. Ни мы, ни американцы никаких отмен «полетных заданий» не делали. Ну разве что так было с теми ракетами, которые снимались с боевого дежурства в связи с выходом «на пенсию».

В сентябре 1996 года во время поездки в штаб-квартиру НАТО в Бельгии я спросил тогдашнего министра обороны США Уильяма Перри, что он думает о взаимном ракетном ненацеливании между нашими странами. Он хитро улыбнулся и ответил:

– Мы не знаем, куда в действительности нацелены русские ракеты. Так же, как вы точно не знаете, куда нацелены американские.

Но сильнее всего Ельцин шокировал и оппонентов, и своих же военных, когда заявил во время встречи с главами некоторых государств НАТО, что с российских ракет, нацеленных на страны альянса, «снимаются боеголовки».

Тогда и в российском Генштабе у многих отвисли челюсти. Многим показалось, что они ослышались. В нашу пресс-службу в панике примчались офицеры Главного оперативного управления ГШ, курирующие Ракетные войска стратегического назначения, и стали лихорадочно прокручивать пленку с записью слов Верховного. В гробовой тишине дежурной комнаты раз за разом звучал торжественный голос Ельцина:

– Я СЕЙЧАС принял решение…

В российской прессе началась шумиха, журналисты допытывались у минобороновского руководства, консультировался ли с ним Верховный Главнокомандующий перед тем, как объявил о своем решении. Наши генералы ловко уходили от ответов. Чтобы хоть как-то пригасить скандал, пресс-служба МО сделала туманное заявление, из которого только и можно было понять, что снятие боеголовок – процесс длительный…

А мне вспоминалась такая же скандальная шумиха в российской и зарубежной прессе после того, как 25 января 1995 года норвежцы запустили свою метеоракету «Блэк Брандт-12» с полигона на острове Аннея. Ельцин прокомментировал это событие не без гордости. Цитирую: «Военным, безусловно, надо сказать спасибо… За высокую боеготовность… Мы ее (ракету. – В.Б.) поймали сразу и определили место ее падения – достаточно далеко от наших берегов».

Возникал логичный вопрос: почему президент решил вдруг оповестить страну и мир о банальной, в сущности, ситуации? Москва о запуске норвежской ракеты знала заранее (я своими глазами видел сообщение №1348, поступившее из Осло в Москву еще недели за три до пуска), наши станции предупреждения о ракетном нападении ее мгновенно засекли и вели до момента падения.

Все было, как говорится, штатно. И, тем не менее, Верховный Главнокомандующий придал этому в общем-то ординарному событию выдающееся значение и, более того, был восхищен тем, как четко сработал министр обороны, оперативно вызвав президента на конференц-связь. Много знающая американская разведка этому событию дала более жесткую трактовку, отметив, в частности, что российский президент «лихорадочно хватался за ядерный чемоданчик».

На выручку раздувшего сенсацию и слишком вольно трактовавшего инцидент Верховного Главнокомандующего мгновенно бросился тогдашний начальник Генштаба генерал-полковник Михаил Колесников. Он успокаивал насторожившуюся российскую и международную общественность:

– Наблюдение за ракетой взяло на себя в автоматическом режиме оборудование наших станций раннего предупреждения о ракетном нападении. А технике совершенно безразлично, какая это ракета – военная или гражданская. Однако запуск ракеты с определенной территории – всегда серьезное событие…

Колесников подтвердил, что норвежское уведомление о запуске ракеты в нашем военном ведомстве было, правда, без упоминания точного времени старта. Но оно в таких документах обычно и не называется – часто случаются задержки. И потому указывается лишь день и с какого по какой час намечается пуск.

Вся эта шумиха с участием Ельцина вызывала саркастические улыбки на лицах генштабовских спецов и по другим причинам. Верховный ведь не хватается за «ядерный чемоданчик», когда запускают свои ракеты США, Китай, Франция, Северная Корея…

В то время шла война в Чечне. Наши войска терпели неудачи. Президент был недоволен военным руководством. Генералы и решили разыграть с Верховным весь этот спектакль, чтобы хоть как-то реабилитировать себя в его глазах и показать, что армия находится в высокой боеготовности…

Но случалось, что дело доходило и до гораздо более опасных президентских экспромтов. А были и такие, о которых до сих пор знают лишь десятка два людей в России.

Однажды перед визитом в Англию Борис Николаевич очередной раз вознамерился сделать исторический прорыв на «ракетно-ядерном фронте». Кремлевские и правительственные чиновники, минобороновские спецы ломали голову над тем, чтобы такое придумать для «первого», дабы в очередной раз он предстал пред человечеством в облике несравненного миролюбца. И, ослепленные великой страстью верноподданичества, придумали…

Ельцин должен был ошарашить мир новой оглушительной сенсацией: в качестве демонстрации беспрецедентного доверия американцам Москва устами нашего президента намеревалась объявить о том, что она частично отключает… систему предупреждения о ракетном нападении.

Только жесткая позиция генерал-полковника Бориса Громова, бывшего в ту пору главным военным советником МИДа РФ, а также других трезвомыслящих и принципиальных политиков помогла предотвратить аферу, которая с подачи Б.Н. могла лишить Россию еще одного оплота ее военной безопасности.

Но до этих событий еще надо было дожить. А тогда, в конце 1991-го, в кулуарных генштабовских беседах стали мелькать мыслишки наших спецов, что Б.Н., наверное, еще не отдает себе в полной мере отчета, какая опасная «игрушка» досталась ему как президенту…

* * *

…Машина маршала Шапошникова в сопровождении нескольких иномарок с пуленепробиваемыми стеклами и вооруженными офицерами Главного управления охраны (позже – Федеральной службы охраны. – В.Б.) мчалась из Кремля к Белому дому на Краснопресненской набережной. В одной из них на заднем сиденье расположились два капитана I ранга (они именуются группой операторов, имя которой совпадает с названием некогда популярных в Союзе папирос – «Казбек»). Между ними стоял тот самый «ядерный чемоданчик», который от множества похожих на него крутых кейсов внешне мало чем отличался (разве только тем, что рядом с ним часто был толстый кофр – пункт мобильной космической связи, из которого торчал край толстой антенны с шариком на конце).

За стеклами машины маршала копошилась вечерняя Москва, не подозревавшая, конечно, что стадо черных автомобилей с мигалками, прущее по нейтральной полосе Калининского проспекта, доставляет Ельцину самый грозный в мире атрибут политической и военной власти.

Позже в своем дневнике маршал Шапошников об этом событии напишет: «Так в тот вечер произошло еще одно, незаметное для многих, событие, которое позволило спокойно и ответственно обеспечить непрерывное управление Стратегическими ядерными силами».

Насчет спокойствия, ответственности и непрерывности маршал явно лукавил.

В тот вечер Ельцин окончательно получил от Горбачева все, что хотел получить.

Последняя точка в истории Союза была поставлена.

Президент с торжествующим любопытством рассматривал привезенный ему «чемоданчик» и слушал пояснения «ядерных» офицеров.

Этот «чемоданчик» превращал его в одного из самых сильных властителей планеты. И хотя из сложных объяснений технических спецов он понял лишь то, что в случае войны без его личного, хитроумно устроенного ядерного кода не взлетит ни одна межконтинентальная российская ракета, – это распирало его торжествующим сознанием собственного величия.

Теперь заветный «ядерный чемоданчик» был в его безраздельной власти, так же как и Россия. Владыка гордился этим, хотя лишь в самых общих чертах понимал, как управлять и гигантским государством, и небольшим кейсом. Главное – он был НАД всем этим. А в деталях разберутся подручные специалисты…

Впереди была неизведанная жизнь.

И ни один раз в ней случалось так, что тяжело захворавший Ельцин попадал на больничную койку и напрочь отключался от выполнения президентских функций. Когда боль мутнила сознание и колюче ползала по замирающему сердцу, когда тонкой, как лезвие хирургического скальпеля, становилась грань между жизнью и смертью – даже тогда президент никому не передавал двух вещей – Власти и «ядерного чемоданчика».

Президент уже лежал на операционном столе, а его команда в Кремле яростно шушукалась о том, как быть с ядерным баулом. Кто-то украдкой предложил отдать его на время главе правительства Виктору Черномырдину, второму лицу в государстве. Но в ответ на это было многозначительно замечено, что в случае неблагоприятного развития ситуации премьер «может так прилипнуть к ядерной кнопке, что его тогда черта с два от нее отдерешь» (эта многозначительная фраза, приписываемая Коржакову, через несколько дней появилась в некоторых зарубежных газетах). В других вариантах она излагалась и так: «Кто владеет шифрами, разблокирующими ядерный арсенал, тот обладает и всей полнотой власти».

В отличие от других ядерных стран, в России к тому времени так и не был отработан документ (закон), определяющий порядок передачи президентского «ядерного чемоданчика» лицу, которое будет исполнять обязанности главы государства в том случае, когда Ельцин делать это не в состоянии (в США, например, эта процедура расписана, как говорится, до последнего колена, вплоть до министра сельского хозяйства).

Но даже крохотная вероятность того, что может случиться ядерная тревога и кто-то должен будет на нее с помощью президентского «ядерного чемоданчика» мгновенно реагировать, отрезвил ельцинскую свиту. Рассудили так, что чемодан только Часть Власти, а не Вся Власть. Чтобы от греха подальше – можно на какое-то время и поделиться.

И лишь тогда, когда под надзором американского кардиохирурга Майкла Дебейки было остановлено президентское сердце, на короткое время Власть и главная ядерная кнопка (которую он с типичной небрежностью назвал «причиндалами») оказались в руках Черномырдина. Но как только президент пришел в сознание, премьер тут же спешно возвратил Б.Н. его самый драгоценный скарб, – слишком опасно было владеть всем этим под суровым надзором президентской свиты, которая ревниво и бдительно следила за тем, чтобы чужие руки лишний раз не прикасались к священному «монаршему скипетру». Оберегая его, свита заботилась и о себе.

Когда в ноябре 1998 года (а затем – в январе 99-го) президент в очередной раз свалился на койку Центральной Кремлевской больницы и отключился от управления страной, и Власть, и «ядерный чемоданчик» в очередной раз он «забыл» передать премьеру Примакову, – все это лежало вместе с ним в больничных палатах (вернее, вместе с операторами, которые жили за стенкой).

И уже, казалось, невозможно было предвидеть самым смелым воображением, наступит ли тот момент, когда «государю» придется разжать свои некогда сильные и цепкие, а сейчас немощные и слабые руки на скипетре Власти или этот скипетр преемнику надо будет вырывать у него из онемевших рук, с хрустом разламывая пальцы…

С первого дня своего пришествия в Кремль Ельцин постоянно стремился подчинять собственным интересам течение государственной жизни. Годы его правления – это сплошная цепь ухищрений и политических игр, направленных прежде всего на укрепление и оберегание собственной власти. Ельцин приучил, в конце концов, страну к тому, что ему не обязательно управлять государством со своего рабочего места в Кремле. И Россия привыкла к тому, что Ельцин имитировал управление ею с больничной или санаторной койки. И дикторы телевидения, казалось, уже не замечали маразма, когда с радостным восхищением торжественно рапортовали соотечественникам:

– Сегодня Ельцин неожиданно появился на рабочем месте в Кремле!!!

Глава президентской пресс-службы Дмитрий Якушкин с гордостью оповещал российские и иностранные средства массовой информации: «Сегодня Борис Николаевич планирует несколько часов поработать в Кремле…»

При этих словах мне вспомнился прокисший анекдот про пациента психбольницы, который писал родителям: «У нас все хорошо. Сегодня целый день купались в бассейне и прыгали с пятиметровой вышки вниз головой. Нам сказали, что если будем вести себя послушно, то и воды нальют».