Текст книги "Наследство"

7

Таджики и Ион работали по разным, так сказать, графикам. Если первые приходили в шесть часов утра, по холодку, и, ни слова не говоря, начинали косить, а Григорий Кузмич сквозь свой некрепкий сон слышал, как они то и дело точат наждачными брусками свои косы. Ион же приходил только к девяти, когда Григорий Кузмич сам уже два часа как поднялся, позавтракал, и приступил к своим огородным или садовым делам. Ион его безо всякого стеснения от этих дел отрывал и вел на свой объект, чтобы там что-то уточнить, или просто заводил разговор далекий от «колодезной» темы. Таким образом работать он начинал не ранее половины десятого. И в конце рабочего дня он обязательно приходил и вел Григория Кузмича показать, что сделал, постоянно жалуясь, как тяжело и мучительно ему это далось… С таджиками все проще, они просто косили и ни на что не жаловались, хотя косьба действительно нелегко давалась даже им, привычным к жаре. Это было видно по тому, как медленно они продвигались, часто останавливались и точили затупившиеся косы. Трава, в основном густая осока, росла от многолетних мощных корней, к тому же сильно мешала перезимовавшая под снегом прошлогодняя, пожухлая трава. Тем не менее, они неспешно, сотка за соткой чисто выкашивали полтора десятка лет никем не кошенный участок, эту траву, которую, наверное не взяла бы ни одна газонокосилка – рвались бы лески, выходили из строя двигатели.

На следующий день по приезду Даши все обстояло как обычно, таджики с шести утра начали косить, Ион пришел в девять. Григорий Кузмич встретил его во дворе и, говоря вполголоса, чтобы не разбудить спавшую в доме Дашу, поспешил увести копателя на «объект».

– А чего это ты Кузмич, говоришь, как шепчешь? – осведомился Ион.

– Да внучка спит… Вчера приехала, устала с дороги, – нехотя объяснил Григорий Кузмич.

– Во… да она у тебя прямо как барыня, уже десятый час, а она все спит. Молодежь надо в строгости воспитывать, с молодых лет к труду приучать, и поднимать раньше, а то!.. – начал было «воспитательный» разговор Ион.

– Ладно, не ори… это не твое дело. Твое дело – колодец рыть, вот ты и рой, а то, боюсь, в обговоренные сроки не уложишься. Смотри, санкции применю, – резко оборвал «копателя» Григорий Кузмич, показывая, что не намерен выслушивать от него рассуждения на педагогическую тему, и так в свое время их наслушался и в институте и потом от всевозможных педагогических начальников и проверяющих.

Спровадив Иона, Григорий Кузмич вернулся в дом, и как только услышал шевеление в комнате Даши, поставил разогревать завтрак…

– Доброе утро, красавица, как спала? – приветствовал он вышедшую на кухню внучку.

– Спасибо. Спала как убитая. Дед, а чего это ты меня не разбудил? Уже десять… Знаешь же как я тут сплю, я бы и до обеда могла продрыхнуть, – вроде бы выговаривала деду она, но как-то без осуждения с доброй улыбкой.

– Ну, и спи на здоровье. Где и не поспать, как не здесь, на таком воздухе. Успеешь еще, рано навстаешься, и от бессонницы намучаешься. Пока спиться, спи вволю. Давай умывайся и садись завтракать, я с утра свежей клубники собрал, на десерт поешь, прямо с куста…

После завтрака Даша собралась, было, прополоть грядки с луком, уже заметно заросшие сорняком, но дед не позволил:

– Нет, лучше ты в сад ступай и там займись чем-нибудь, а я тебе пока там же и гамак повешу.

– Дед, лук полоть уже пора, да и клубнику пройтись не мешало бы, я вчера смотрела, там травы, – попыталась возразить Даша.

– Успеется, я сказал, в саду сегодня побудь, приствольные круги лучше прополи да прорыхли. А потом ложись в гамак и отдыхай… учебный год целый позади, отойди чуть-чуть.

Григорий Кузмич, не хотел, чтобы Даша выходила работать на огород. Ведь по такой жаре она, конечно, будет совмещать приятное с полезным, одновременно и работать и загорать. Но огород хорошо просматривался с бывшего никоновского участка, и ее вполне может увидеть в одном купальнике молодой таджик, да и тот же Ион, когда вылезет перекурить из своей ямы. А этого Григорий Кузмич не хотел. Таджикам оставалось косить от силы день-два, Иону копать больше, но он решил его постоянно подгонять. А Даша пока пусть работает и загорает в саду – так оно спокойнее. Здесь за деревьями и листвой, ходи она как хочет, ее никто не увидит.

Повесив гамак на свое обычное место, привязав к стволам двух самых мощных яблонь, которые Даша именовала Антониной Ивановной, и Грушей Петровной, то есть между старыми антоновкой и грушовкой, Григорий Кузмич пошел в сарай готовить к работе свой миникультиватор. Он собирался подвесить к нему окучиватель, чтобы проверить, как это агроновшество будет вести себя на картофельной делянке. Раньше он окучивал картошку дедовским способом, вручную с помощью тяпки, что было делом весьма трудоемким. Возясь со своей техникой, он в открытую дверь сарая наблюдал, как Даша старательно ползала на коленях в приствольных кругах яблонь, выдергивала редкие травинки и рыхлила землю маленьким разрыхлителем-мотыжкой.

– Даша, не становись коленками на землю, артроз заработаешь! – крикнул Григорий Кузмич.

– Ничего… земля теплая… почти горячая, – отозвалась внучка.

– Встань, я тебе сказал! – уже строго прикрикнул дед.

Даша нехотя поднялась, отряхивая налипшую на ноги землю, а затем вновь принялась за работу уже присев на корточки…

Большую часть жизни Григорий Кузмич имел дело с детьми, вернее с подростками, ведь он преподавал физику, предмет, который изучают в старших классах. Каких только подростков ему не приходилось видеть, и опережающих и отстающих от сверстников в своем физическом или умственном развитии, шустрых и медлительных, тупых зубрил и способных лентяев, тупых лентяев, изредка встречались и способные зубрилы. Он потаенно надеялся, что именно к такому редкому типу относится и его внучка. Много выводов сделал для себя старый учитель из своей большой педпрактики. И один из них: внешность девочек-подростков куда в большей степени зависит от уровня жизни в той семье, в которой она растет, чем внешность подростка-мальчика. В советские времена, когда в обществе в основном царила уравниловка и зарплата у основной массы рабочих и служащих была примерно одинакова… Так вот, тогда все зависело от госснабжения конкретного населенного пункта промышленными и продовольственными товарами. Ну, а так как, тогда в первую очередь снабжались столичные города Союза, союзных республик, во вторую областные, в третью районные, то до рабочих поселков очередь доходила если не в последнюю, то в предпоследнюю очередь. Таким образом, жители поселка, где Григорий Кузмич фактически прожил жизнь, снабжались очень плохо, за исключением, конечно, всевозможных начальников и торговых работников – обычная советская картина. Потому, для того чтобы хорошо питаться и одеваться, и хорошо кормить и одевать детей, жителям поселка в то советское время ничего не оставалось как в выходные дни набиваться с утра в электрички, ехать в Москву, и выстаивать там длиннущие очереди… Это конечно не улучшало общую ситуацию, ибо были лишь разовые акции. Таким образом, жили весьма неважно, но зато имело место некое подобие социальной справедливости – все жили одинаково бедно. И ученики в школе тоже были примерно одинаково одеты и все остальное… После крушения СССР и произошедшего социального расслоения, дети в школе уже не выглядели одинаково… особенно девочки. У кого родители имели деньги, они соответственно и кормили и одевали своих детей, покупали им всякие дорогостоящие модные вещицы и не только одежду, обувь, электронику и косметику, но и даже предметы роскоши в виде всевозможных ювелирных украшений. Но таковых насчитывалось относительно немного. Основная масса поселкового «пролетариата» вписаться в рыночную экономику не сумела, и их дети… Ну, мальчишки есть мальчишки, если он даже ходит этаким «Гаврошем» в рванье и разбитой обуви, это как-то не считалось постыдным, другое дело девочки. Особенно жалко выглядели ходящие в старых обносках дочери безработных и пьяниц, и взгляд их становился либо горестным, либо злым при виде очередных обнов и косметичесеких ухищрений своих одноклассниц-богатеек.

Григорий Кузмич сравнивал Дашу с самыми состоятельными ученицами из поселковой школы. И в этом плане ему не в чем было упрекнуть ни сына, ни невестку. Они не экономили ни на питании дочери, ни на ее одежде. У Даши имелось все, что могла иметь девочка ее возраста из семьи среднего достатка. Но средний московский достаток, это, конечно, далеко не среднепровинциальный, даже подмосковный. У нее все было: платья, туфли, кроссовки, босоножки, всевозможные джинсы, модное белье… и обязательно, кофточки-топ, сотовый телефон и ауди-плеер, – на которых буквально свихнулись все девчонки, да и не только девчонки. Григорий Кузмич в последние годы своей работы в школе нещадно боролся с этим поветрием. На его уроки никто не приходил ни с плеерами, ни с сотовыми телефонами. Впрочем, это было не так уж трудно, ибо поддерживалось большинством самих учеников, тех кому были не по карману эти изыски. Куда труднее оказалось бороться с топ-модой. Здесь уже почти все девчонки исхитрялись опускать юбки и брюки как можно ниже на бедра, а кофточки поднимать почти под грудь. Тем не менее, на его уроках девчонки даже в относительно теплые учебные месяцы, в мае и сентябре не смели ходить с голыми пупками. Но другие учителя, увы, давали слабину и единым фронтом с ним так и не выступили. С Дашей он тоже проводил соответствующую разъяснительную работу. Нет, он не был против новой топ-моды, тем более что девушки с красивыми животиками встречаются куда чаще, чем с красивыми ногами. Он отлично помнил как в шестидесятые, годы его молодости, возникла мода ни мини-юбки. Многим девушкам эта мода явно не шла, ведь недаром еще Пушкин писал: «…только вряд, найдете вы во всей России целой три пары стройных женских ног». Здесь гений, конечно, хватил лишку, в угоду рифме, но действительно красивые женские ноги, если и не редкость, то встречаются не так уж часто. А вот обладательниц привлекательных девичьих и женских животиков действительно куда больше, и при соответствующей «подаче»… Но Россия, страна холодная, с голыми поясницами, как во Флориде и в Калифорнии особо не разгуляешься. Как-то уже в конце сентября прошлого года Даша приехала к нему в довольно экзотическом виде: в джинсовых брюках и из того же материала топ-курточке, то есть и живот и вся поясница были обнажены, соблазнительно привлекая загорелым юным телом. Смотрелась внучка, если говорить по-тинейджерски просто обалденно-потрясно. Но на дворе стояла хоть и ранняя, но осень, температура не превышала 12-ти – 14-ти градусов.

– И тебе мать позволяет так ходить? – осуждающе спросил Григорий Кузмич.

– Дааа, – отмахнулась рукой Даша, – покричала да замолчала…

Битый час Григорий Кузмич объяснял внучке, что такое смолоду застудить почки, что это скажется на всей ее дальнейшей жизни. Приводил жуткие примеры, правда женщин пострадавших не от моды, а от колхозного сельхозтруда, когда доярки и скотницы из близлежащего колхоза застудились во время ударного перевыполнения плана, чтобы председатель орден получил и звание Героя соцтруда. В результате некоторые из тех молодых колхозниц остались бесплодными или так мучились по-женски, что от них даже уходили мужья. Удивительно, но этот его «колхозный», и казалось бы бесконечно далекий от понимания городской девочки-подростка пример оказал на Дашу просто ошеломляющее впечатление. Во всяком случае, куда большее, чем истерические упреки матери. Вот уже более полугода прошло с тех пор, а Григорий Кузмич теперь видел внучку в «топе» только в теплые дни.

Но сейчас было даже не тепло, а очень жарко и Даша экипировалась для работы в саду соответственно: светлая косынка, бюстгалтер от купальника и те же джинсовые почти в обтяг шорты. Глядя на внучку, Григорий Кузмич не мог не любоваться ею. Ее фигура, еще не женская, но уже и не девичья, как и полагается нормально развивающейся девушке в 15-ть лет. Григорий Кузмич проживший жизнь фактически в сельской местности имел возможность многократно убедиться, как уродуют женщину «в зародыше» чрезмерный физический труд в детстве и отрочестве. Такое случалось, когда родители с утра уходили на работу, а на послушную и безответную дочь наваливали домашние заботы. В таких случаях выигрывали не трудолюбивые и послушные, а лентяйки и неслухи. В последнее время в большинстве поселковых семей уже не держали ни скотину, ни даже птицу, многие покупали хорошие импортные пылесосы и стиральные машины… И все равно часто девочки росли внешне похожие на мальчишек, костистые, плечистые, узкобедрые. Причину этого Григорий Кузмич видел в проявлении многовековой наследственности – при крепостном праве на девочек слишком рано наваливали домашнюю работу, а в советское время в детстве вроде стало полегче, зато как подрастали, нагрузка увеличилась, помимо домашней работы навалили и производственную часто чисто мужскую работу. В результате такой «селекции» и выпестовался такой вот тип «я и баба и мужик». И теперь эти «бабы-мужики» уже сами производили себе подобных. Но, слава Богу, Даша уродилась не такой, она росла очень даже складной, уже сейчас видно, что и девушкой она будет видной, и женщиной, что надо. Бедра пока что не широкие, но не уже плеч, а со временем, конечно, будут шире. Главное, что плечи у нее не «прут» в стороны, и не прямые как у мальчишки, а аккуратные, округленькие. Грудь пока что первый номер, но опять же, какие ее годы, ноги стройные длинные, но коленки не острые, а тоже с приятным закруглением. Это говорит, что они тоже будут полнеть. При длинных ногах это не страшно, когда девушка здорова и входит в силу, у нее и должны в первую очередь полнеть грудь, бедра и ноги выше колен. Хоть отдельные особи мужского рода и именуют это презрительно бабьими ляжками, но как раньше, так и теперь, так и в будущем… мужики всегда в первую очередь засматриваются на округлые и сочные женские ноги «выше колен».

Пока Даша рыхлила землю возле яблонь, Григорий Кузмич время от времени бросал взгляды то на нее, то в сторону своего нового участка, слыша, как там лязгают бруски, точившие косы, или едва слышно шлепалась земля, вынимаемая из недр новой колодезной ямы. Он же за это время, наконец, определил, почему ни с того ни с сего начал «чихать» и плохо заводится двигатель культиватора. Еле различимый, микроскопический кусочек продукта сгорания топлива попал в зазор свечи зажигания, и именно он «портил всю малину». Как раз в тот момент, когда этот кусочек был удален и движок заработал стабильно, подошла Даша и сообщила, что разрыхлила все приствольные круги под яблонями. Она пожаловалась, что «Груша Петровна» уже дала такие длинные молодые побеги, что они частично затеняют посаженную недалеко от нее «Лаймочку».

– Я думала раз грушовка хороший опылитель, так «Лаймочке» от нее лучше будет, а она её, маленькую, забивать начинает. Дед, можно я подрежу её немного, она и без того вон какая большая, ей хуже не будет, а «Лаймочке» больше солнышка достанется…

– Я же предупреждал тебя, что близко посадила, – недовольно отозвался Григорий Кузмич. – Ладно, возьми секатор, обрежь, только аккуратно… Потом в магазин сходи, хлеба и сала купи, а на обратном пути к Костыговым забеги, молока у них возьми от утренней дойки. Да смотри, вчерашнее не возьми, только утреннее. В обед молока с клубникой поешь…

8

Даша сходила в магазин, где купила хлеба и большой кусок соленого свиного сала, которое продавал частный мясоторговец в помещении поселкового продуктового магазина. К салу ее приучил дед, постоянно с малых лет втолковывая, какой это полезный и калорийный продукт. В этих «пропагандистских» рассказах особой его «коронкой» опять же стало повествовании из времен его молодости, о соперничестве силачей-штангистов русского Власова и украинца Жаботинского. «Сошлись они в Токио на Олимпиаде, равных им не было, все остальные силачи, там, американцы, немцы много уступали им. У Власова были невероятно сильные руки и ноги, но собственный вес он имел не так, чтобы очень уж большой, потому что с детства не мог досыта наестся. Ему же много надо было, большой, здоровый рос, а Россия при советской власти плохо, почти хуже всех прочих союзных республик жила. И мать не могла столько продуктов достать, чтобы прокормить такого здоровяка. Отдала в суворовское училище, ну а там казенное питание, продукты уворовывали, молоко и сметану разбавляли. Что такое сало он вообще не знал. Тем не менее, от природы много ему было отпущено, богатырем вырос, но вот весил сравнительно немного. А Жаботинский он на Украине, в селе вырос, в хлебной и свиноводческой Запорожской области. Правда и там большевики умудрились голод организовать в начале тридцатых годов, но он то уже после родился, а самую силу набирал, когда у власти уже Хрущев был, сам с Украины родом, он уже своим землякам поблажки делал за счет остальной страны. Так что там зажили едва ли не лучше всех в Союзе. И рос Жаботинский на вольных хлебах, и сало ел невпроед, и тоже богатырем вырос, но весил много больше Власова, почти на тридцать килограммов. Ну, вот, сошлись они на Олимпиаде, сначала Власов вперед вышел, когда они штангу одними руками жали, он на десять кило больше Жаботинского выжал. Потом рвать штангу стали, с помоста одним махом на вытянутые руки. Тут Власову не повезло, два раза штанга у него через голову перелетала, и Жаботинский пять кило отыграл. А в последнем упражнении надо было толкать штангу вверх всем своим весом. А ведь веса то того у Жаботинского больше, сала-то он много за жизнь свою съел. Вот и вытолкнул на семь кило больше и чемпионом стал.»

Даша с интересом слушала эту историю, которая имело место в действительности, но излагалась дедом, как некая былина из жизни сказочных богатырей.

– А мне-то зачем сало есть, я же не собираюсь ни толстой, ни спортсменкой быть, – со смехом возражала она деду.

– Да я тебе совсем не о том сказать хочу. Толстеют и здоровье гробят, не оттого что едят много, а от того, что однообразно питаются, мучного, например, слишком много едят, а того же мяса, фруктов, овощей мало, с этим в России всегда проблемы были. Оттого и организм ненормально работает и как следствие продолжительность жизни у нас невысокая. Привыкли все на водку списывать, дескать, пьем много. Ерунда, у нас и непьющие долго не живут. А про то, что питалось большинство народа всегда плохо о том как-то не принято говорить. Организм он сам из всего, что человек потребляет, берет только то, что ему нужно и сколько нужно, остальное отфильтровывает. Но ему нужен выбор, весь спектр необходимых питательных веществ. А в том же сале их как раз очень много. Мне еще в советское время приходилось бывать на Украине. На много там народ здоровее нашего выглядел и мужчины и женщины. Поинтересовался, как они питаются, намного разнообразнее у них тогда пища была, чем у нас. И яблок они куда больше потребляли, там почти перед каждым домом сады разведены, причем такая традиция у них с давних пор. Ну, а про сало и говорить не приходится, это у них на столе первый продукт…

Подействовала или нет эта «пропаганда», но Даша понемногу тоже пристрастилась к салу, хотя отец его не очень любил, а мать так и вообще терпеть не могла. И вот сейчас она уже со знанием дела выбрала кусок сала без мясных прожилок, именно такое обычно было наиболее нежным и мягким, буквально тающим во рту. И молока Даша принесла такого, как дед наказывал, утренней дойки, почти парного, да тут же по приходу в охотку поллитра и выпила. После чего дед приказал ей отдыхать и она, взяв привезенную с собой книжку, и оставшись в одном купальнике пошла в сад, легла в гамак и, слегка раскачиваясь, погрузилась в чтение.

Григорий Кузмич перед тем как внучка собралась идти в сад мельком взглянул на то что она читает:

– Опять эти ужасы привезла? И как тебе после такого чтения кошмары не снятся?

– Зато читать интересно, не оторвешься, – обычно возражала Даша, но сейчас промолчала.

А ужасы то были не какие-нибудь заграничные. Нет, Даша не читала ничего «импортного», даже сверхмодные Джоан Роулинг с ее «Гарри Поттером» и Толкиен с его «Властелином колец» ее совершенно не интересовали. По своим литературным пристрастиям она была патриоткой, и запоем читала свои доморощенные ужастики, где описывались подвиги профессионалов-спецназовцев в Чечне. Автором целого сериала таких романов был бывший офицер-спецназовец Лев Пучков. Григорий Кузмич как-то заметив, что внучка буквально «проглатывает» уже не первую книгу одного и того же автора, попросил ее и ему дать «на пробу». Книга называлась «Джихад по русски». По прочтению у старого учителя чуть глаза на лоб не полезли. Он помнил, как в восьмидесятые годы в стране вошел в моду американский автор дедективов Чейз. Пустое чтение – охарактеризовал он тогда это поветрие. Потом, когда в девяностые началась «эра» отечественных детективщиков, вернее в большей степени дедективщиц, он тоже иногда брал у коллег и читал Маринину, Донцову… Это был в основном тот же Чейз, но с русской спецификой. И вот Пучков… Нет, это уже совсем не Чейз, это было что-то ни на что не похожее. Григорий Кузмич, конечно, понимал, что война вообще и тем более на Кавказе не может быть не жестокой. Его любимыми произведениями были «Хаджи-Мурат», «Казаки», «Кавказский пленник» Толстого, более того он понимал, что кавказские нравы вряд ли претерпели большие изменения за полтораста лет. И, тем не менее, воспитанный на прозе Толстого, который каким-то чудесным образом умел корректно избегать наиболее «звериных» сцен… Его просто шокировало, что Пучков этих сцен не избегает и пишет без всякой политкорректности. Он понимал, что автор наверняка описывает события, основанные на реальных фактах, но не мог согласиться, что писать надо именно так, ведь эти книги и дети и подростки читают. Как скажется подобная «правдивая литература» на их психике? Одно дело, когда они смотрят западные фильмы ужасов, типа «Кошмар на улице вязов» и отлично знают, что эти ужасы придуманы и с реальностью не имеют ничего общего, другое, когда в это можно поверить, что эти невероятные жестокости происходили и происходят на самом деле. Ведь у молодежи нет иммунитета против такой правды, и лучше ей о ней, о такой, во всяком случае, не знать. То ли дело в наше время…

И тут Григорий Кузмич, как бы обрывал самого себя, задумывался. А что в наше время? Кем тогда зачитывались, Аксеновым? Ох как тогда «раскрутился» он, благодаря журналу «Юность», аж до сих пор «крутится», никак не остановится. И чем отличается та «раскрутка», что осуществляли «Юность» и «Новый мир» от теперешних, осуществляемых издательствами типа «Эксмо», «Олма» и тому подобных. Уровень литературы был выше? Ой ли? Сейчас на склоне жизни Григорий Кузмич стал отчетливо ощущать, что и в области литературных пристрастий долго «плыл по течению» и считал хорошим то, что пропагандировали радио, телевидение, те же толстые журналы. После падения Союза, правда, многие из тех распропагандированных корифеев развенчаны. И Симонов на поверку оказался писатель так себе, и Марков, и Карпов. В девяностых, когда происходила эта переоценка ценностей Григорий Кузмич перечитал этих авторов… и согласился с борзыми переоценьщиками, действительно далеко им до Толстого. Но почему только этих переоценили? Потому что были коммунистами и руководили Союзом писателей? А чем их лучше тот же Аксенов и иже с ним Гладилин, или более молодой, той же «Юностью» раскрученный Поляков? Тем, что Союзом писателей поруководить не успели? А если чисто с литературной точки зрения, разве они ближе к Толстому? Так почему же, как были, так и остались «метрами»? Григорий Кузмич перечитал и их и удивился: чему он когда-то восхищался в унисон со всеми? Неплохо, забористо, но ничего особенного в тех произведениях нет, русская литература знала куда более значительных писателей, которых никто никогда так не «пиарил». Один Андрей Соболь чего стоит, оставшийся совершенно неизвестным автор времен гражданской войны. Наверняка и еще были, канувшие в пучине времени.

И что делать ему сейчас, что предложить внучке в качестве эталона чтения, как ее приобщить к настоящей литературе… какой? Тех шестидесятников, которые ему вдруг разонравились? Авторов девятнадцатого и серебряного века? Но современной пятнадцатилетней девочке вряд ли будут интересны и Толстой и Достоевский и Чехов, и ему они были не интересны в том же возрасте. Ведь этих авторов надо постигать попозже, имея определенный жизненный и образовательный багаж. А что же читать в юнешеско-подростковом возрасте просто так, для души? Джека Лондона? Вот это писатель так писатель, несомненно лучший для подростков. Но он несовременен и, как ни крути, не наш. А нашего такового, увы, как не было, так и нет. Вот и заполнили свободную нишу Роулинг с Толкиеном. Хотя и они скорее детские чем подростковые писатели. А Аксенов, Поляков, или вот эта Петрушевская… нет, только не они. Вот и получается востребованной даже та жуть, что пишет Пучков. Даже если назвать ту жуть, жестокой правдой жизни, лучше ее не читать, старшеклассникам во всяком случае. Хотя некоторую пользу можно извлечь даже из такого чтения. То что Даша стала с опаской относится к «лицам кавказской национальности» по всей видимости имело «пучковские» корни. Вот даже вчера, когда Даша обежав сад, «поздоровавшись и поговорив» с яблоньками, увидела работающих таджиков и, садясь за стол, чтобы перекусить с дороги, спросила:

– Дед, зачем ты черных-то нанял?

Григорий Кузмич понял, что начитавшись «пучковских» ужасов о чеченцах, которые целыми аулами насилуют русских матерей, приехавших вызволять попавших к ним сыновей, мало того насилуют трупы русских солдат павших на поле боя… После такого чтива внучка, конечно, уже заочно боится людей с южной внешностью.

– Да нет, Дашенька, это не те «черные», про которых твой любимый писатель романы штампует. Это таджики, они в основном смирный, работящий и неагрессивный народ.

– Ой, я их не различаю, и мама говорит, все они с одного места и на одно лицо.

– Двоечница твоя мама, как была, так и осталась. Как это с одного места? Кавказ и Средняя Азия это две большие разницы. Ты же географию изучала, должна это понимать, – уже с плохо скрываемым раздражением пояснил Григорий Кузмич.

– Я это знаю… что чечены и всякие там дагестанцы и азербайджанцы – это кавказцы, а узбеки и таджики со Средней Азии. А разве между ними всеми есть какая-то разница? – смущенно-простодушно улыбалась Даша.

– Говоря твоими же словами, ну ты даешь. Ты что в жизни одной биологией заниматься собираешься, а на все остальное внимания не обращать? Запомни, кавказцы и среднеазиаты имеют только более или менее схожую внешность, но ментальность и культура у них совершенно разные. Не стану тут тебе длинных лекций читать, скажу проще и короче, со среднеазиатами, с большинством во всяком случае, жить можно и ладить можно, с кавказцами – очень нелегко. Почему так, не знаю, видимо, все дело в историческом пути, которые проходят те или иные народы, условия в которых формирует их национальный характер. Ведь и нас, русских очень многие не любят. Мне такое приходилось наблюдать, когда мы еще с твоей бабушкой ездили отдыхать в Прибалтику по путевке от РОНО. Там буквально во взглядах местных жителей можно было прочитать, как они не любят русский. Хотя я лично, ничего плохого ни про латышей, ни про эстонцев не скажу, спокойные, чистоплотные и очень вежливые люди. За что не любят? Думаю не только за «оккупацию», как сейчас говорят, наверное и в нашем национальном характере есть что-то, что другим не нравится, сами то мы этого не видим, а со стороны заметнее. Может даже немало таких черт…