Текст книги "Философия экономической науки: учебное пособие"

1.13. Экономическая наука и этика

Вопрос о соотношении экономики и этики остается открытым [78, 136]. Лишь в одном отношении нет, пожалуй, разногласий. Все согласны, что в той или иной форме единство экономики и этики должно быть реализовано. Но какова эта форма? Вот в чем камень преткновения. Среди тех, кто настаивает на единстве экономики и этики, господствует убеждение, что они представляют собой разнородные системы, тем не менее достойные объединения. Этика признается экзогенной, внешней по отношению к экономике. Порой этику в ее причастности к экономике уподобляют религии. Обе, дескать, не содержатся в экономике, но достойны быть включенными в нее. Как, мол, иначе противостоять коррупции, бюрократизму, обману, мошенничеству и другим язвам экономической деятельности людей. «Опираясь на современные знания и исследования, – отмечает Г. Коррационари, – можно утверждать, что теория обратной связи между этическими ценностями и экономическим развитием наиболее соответствует истине» [78, с. 20].

На наш взгляд, концепция сугубо экзогенного соотношения экономической науки и этики во многом неудовлетворительна. Она не учитывает должным образом статус этики. А между тем от него многое зависит. В зависимости от определения статуса этики решается вопрос о ее соотношении с экономической наукой. Итак, для начала необходимо определиться со статусом этики. В связи с этим целесообразно совершить экскурс в область истории развития этического знания.

Этика – философская дисциплина, и это, пожалуй, бесспорно. Но для современного знания характерно, что философия в целом, а следовательно и любая ее часть, является проблематизацией тех или иных наук. Этот вывод относится к этике отнюдь не меньше, чем, например, к философии физики. Следовательно, этики нет без гуманитарных наук. Ради краткости изложения абстрагируемся от технических, экологических, медицинских наук, также существенным образом непосредственно причастных к статусу этики. В соответствии со сказанным выше этика является составной частью философии гуманитарных наук. Экономическая этика – это органическая часть философии науки.

К сожалению, научный базис этики очень многими недопонимается, в том числе абсолютным большинством профессиональных этиков, как правило выступающих от имени не науки, а исключительно философии. Начиная с Аристотеля и вплоть до виднейших современных этиков господствует традиция, согласно которой этика рассматривается как конкретная наука, якобы имеющая дело с особыми моральными явлениями. В действительности же такого рода явления отнюдь не рядоположены экономическим, политическим и другим общественным отношениям, а характерны именно для них. Приходится констатировать, что органическая связь науки и этики нарушается. В итоге вместо союза науки и этики приходится наблюдать их отчуждение. Конечно, осуществить подлинный союз науки (в нашем случае экономики) и этики нелегко уже постольку, поскольку от исследователя требуется двойная компетенция. Но это не повод для того, чтобы приветствовать науку без этики и этику без науки. Наличие указанного выше разрыва приводит к односторонним оценкам союза науки и этики.

Значительная часть экономистов относится к этике совершенно индифферентно. Традиционная этика, в которой они не обнаруживают ни малейших следов экономических концептов, вполне заслуженно не вызывает у них симпатии. Им не остается ничего другого, как сосредоточиться на экономической науке как таковой. В этой связи чаще всего реализуются следующие три позиции.

1. Многие экономисты ограничиваются рассмотрением так называемой позитивной экономической науки. Этика им чужда.

2. Другая значительная часть экономистов склонна ставить знак равенства между нормативной экономической наукой, занимающейся идеалами [72], и этикой.

3. Наконец, есть и такие экономисты, которые сближают экономическую этику с одной из экономических теорий, а именно с теорией благосостояния. На наш взгляд, эта позиция в значительной степени характерна для М. Блауга [24, с. 205–207, 210–211].

В отличие от профессиональных экономистов философы, стартующие к экономике от традиционной этики, рассуждают в принципиально иной манере. Для них этика экзогенна экономической теории, она должна подключаться к экономике извне. Показательна в этом отношении монография П. Козловски «Принципы этической экономии» [76]. Он стремится добиться успеха за счет присоединения к этике потенциала философии Аристотеля, И. Канта, а также феноменолога М. Шелера. Предпринимаемые попытки оказываются неудачными, причем по достаточно банальной причине: и Аристотель, и Кант, и Шелер не были по-настоящему сведущими ни в науке вообще, ни в экономической науке. На первый взгляд кажется, что исследователям, придерживающимся концепции экзогенного соотношения этики и экономической науки, можно посоветовать обратиться к этическим теориям не давно минувших веков, а к лучшим этическим системам, созданным в ХХ в., например к таким, как аналитическая этика Р. Хэара, этика малых групп М. Фуко, критико-рационалистическая этика франкфуртцев К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса. Впрочем, этот совет вряд ли способен привести к решающему успеху. Причина все та же: экзогенная по отношению к экономической теории этика безразлична к ее концептуальному потенциалу.

На наш взгляд, при оценке взаимоотношения экономической науки и этики необходимо исходить из следующих трех положений. Во-первых, экономическая этика принадлежит экономическому знанию, она эндогенна, а не экзогенна по отношению к нему. Во-вторых, экономическая этика находится в определенных соотношениях с политической, социологической, правовой этикой. Эти этики экзогенны по отношению к экономическому знанию. В-третьих, все этические системы соотносятся с определенными конкретными науками. Так, психологическая этика должна основываться на психологии, правовая этика – на правоведении, социологическая этика – на социологии. Пора осознать в полной мере, что научный базис едва ли не всех этических теорий выдающихся философов, например Аристотеля, Канта, Хэара, недостаточен.

Экономическая этика – это и не нормативная экономическая теория, и не экономика благосостояния, а знание, получаемое в процессе проблематизации экономической науки и группирующееся вокруг принципа экономической ответственности. Без всяких преувеличений можно констатировать, что современная экономическая этика – это этика ответственности. Отход от нее неминуемо ведет к засилью формализма или, иначе говоря, к потере экономической наукой своей подлинности. В таком случае происходит рассогласование целей экономических агентов, растет их враждебность друг к другу со всеми вытекающими отсюда нежелательными последствиями. Нельзя забывать о том, что любая функция полезности строится в процессе принятия решений и последующих их корректировок. В этом деле решающее значение приобретает человеческий фактор. Его всесторонний учет как раз и вынуждает к развитию этической составляющей экономического знания. Максимизация прибыли, сохранение естественного уровня безработицы, структурирование экономических рисков – все это позволяет достичь желаемых целей лишь в том случае, если экономическое поведение реализуется не принудительно, а в связи с взаимной заинтересованностью людей.

На наш взгляд, экономическая этика находится в стадии становления. Она приобретет относительную самостоятельность лишь после того, как проблематизации прагматически понятой экономической науки примут систематический, а не спорадический, как в наши дни, характер. Читателю, который сомневается в действенности экономической этики, мы предлагаем обратиться к урокам развития современного менеджмента, особенно концепции всестороннего управления качеством (Total Quality Management) [8]. В менеджменте этическая составляющая настолько очевидна, что она буквально бросается в глаза. Мы полагаем, что экономическая теория в конечном счете будет вынуждена обратиться к этике в не меньшей степени, чем менеджмент.

Итак, экономическая этика всецело относится к экономическому знанию, где-то в другом месте ее невозможно обнаружить, и следовательно, не нужно к этому стремиться. Но не только экономикой жив человек; а раз так, то выясняется необходимость обеспечения взаимосвязи экономической этики с другими актуальными неэкономическими дисциплинами, как-то: политическая этика, правовая этика, техническая этика, экологическая этика. Указанную связь можно объяснить, руководствуясь феноменом так называемого ценностного вменения. Экономические, политические, экологические, технические ценности могут быть и часто являются знаком друг друга. Суть обсуждаемой ситуации состоит в том, что в конечном счете полнота человеческой жизни кульминирует в максимально эффективной реализации междисциплинарных этических связей. Отметим специально, что все подлинно этическое появляется не иначе как в результате проблематизации определенных наук. Подлинная этика не небожительница, а философская составляющая рафинированного знания, призванная дать человеческому бытию максимальную полноту и эффективность. Что же касается так называемой этики вообще, то она представляет собой набор явно недостаточно прорефлектированных предписаний, концептуальный потенциал которых либо является ничтожным, либо трудно извлекаем из-под толщи эрзац-ценностей. Избегая малопродуктивных этических блужданий, целесообразно сразу же обращаться к потенциалу единства науки и философии.

1.14. О предмете экономики и философии экономики

В начале главы мы не стали задерживаться на определении экономической науки по причине недостатка концептуальных средств. Теперь они есть, а потому можно высказать ряд суждений по поводу определения экономической науки или же, как часто выражаются, ее предмета. При определении предмета экономики действенен очень простой рецепт: возьмите лучшее руководство по той или иной экономической науке, откройте оглавление и, выбрав из него избранные места, представьте их как искомый предмет. Недостаток этого рецепта состоит в его концептуальной невыразительности. Он создает неверное представление, что каким-то неведомым образом, еще до развертывания потенциала экономической науки известно, с чем именно суждено иметь дело экономисту, причем безотносительно к его концептам. Но без них нет экономической науки как таковой. Крайне существенно для обсуждаемой темы, что экономическая наука начинается с экономических ценностей, а значит, и с прагматической истины, и с прагматического метода. Экономическая наука – это система экономических ценностей, придающая смысл поступкам людей. Речь идет, конечно же, не обо всех поступках людей, а лишь о тех из них, которые подвластны экономической науке. Смысл так называемых политических поступков людей заключен не в экономике, а в политологии. В приведенном выше определении экономической науки при желании слова после запятой – «придающие смысл поступкам людей» – можно опустить. Если речь идет о ценностях, то значит, и о поступках людей. Вне поступков людей ценностей нет. Разумеется, определение экономической науки может быть более или менее пространным. Актуально, в частности, и такое определение экономической науки: это наука, концептуальное содержание которой составляют экономические ценности, концепция прагматической истины, прагматический метод и принципы эффективности и ответственности. Кажется, по поводу необходимости придания определению экономической науки отчетливого концептуально-теоретического содержания сказано достаточно.

Отметим еще, что специфике экономической науки часто придаются несвойственные ей черты. Это характерно, например, для сторонников так называемого экономического империализма и методологического индивидуализма. «Я пришел к убеждению, – подчеркивает Г. Беккер, – что экономический подход является всеобъемлющим, он применим ко всякому человеческому поведению…». «Главный смысл моих рассуждений заключается в том, что человеческое поведение не следует разбивать на какие-то отдельные отсеки, в одном из которых оно носит максимизирующий характер, в другом – нет, в одном мотивируется стабильными предпочтениями, в другом неустойчивыми, в одном приводит к накоплению оптимального объема информации, в другом не приводит» [21, с. 29, 38]. Р. Хейлбронер резко возражает «империалистам» от экономики: «Нет никакой универсальной науки об обществе» [191, с. 54]. Он считает вполне возможным и даже желательным разжалование экономической теории в качестве первой дамы общественных наук в валеты [191, с. 42]. В отличие от «экономического империализма» методологический индивидуализм, весьма характерный для многих представителей австрийской школы, например Ф. Хайека, придает всему экономическому статус единичного, индивидуального, неповторимого.

«Экономический империализм» и методологический индивидуализм – это две крайности в понимании метода экономической науки. Г. Беккер, заметив, что прагматический метод характерен не только для экономической науки, превращает его в гуманитарный абсолют. Для этого нет никаких оснований. Прагматический метод в экономике и, например, в политологии – это в ценностном отношении принципиально разные вещи.

Что касается методологического индивидуализма, то он не в ладах с концептуальным статусом ценностей. Его сторонники видят в них исключительно индивидуальное, а общее просто-напросто игнорируется. В мире ценностей общее и индивидуальное невозможно отделить друг от друга. К тому же приходится учитывать, что в полном соответствии с данными синергетики в действиях экономических агентов наблюдаются так называемые образцовые (аттракторные) линии поведения. Следовательно, реальность экономических явлений такова, что в них индивидуальное в принципе не может приобрести самодовлеющего значения.

Определение предмета экономики позволяет перейти к дефиниции предмета философии экономики. Самое лаконичное его определение гласит: предметом философии экономики является экономическая наука. Недостаточность этого определения состоит в отсутствии в нем должной заостренности, той самой, которая придает философии любой дисциплины жизненность, актуальность. С учетом сказанного и учитывая многовековые наработки в области философии науки, мы предпочитаем такое определение предмета философии экономики. Предметом философии экономики является критика, проблематизация и тематизация экономической науки. Критика нынешнего состояния экономики нацелена на выяснение ее подлинных достижений и избавление от противоречий и изъянов. Проблематизация обнаруживает «болевые точки» и намечает пути их преодоления. Тематизация заостряет внимание на новых путях познавательного поиска.

ГЛАВА 2
РЕВОЛЮЦИИ В РАЗВИТИИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

2.1. Первая революция: классическая экономическая теория

Выше неоднократно отмечалось, что постижение смысла экономических явлений осуществляется не в одной теории, а в научно-теоретическом ряде. Пора определиться с его статусом. Это позволит придать дальнейшим рассуждениям большую основательность и строгость. Разумеется, при построении научно-теоретического ряда должна быть учтена история экономических учений. Научно-теоретический ряд – это концептуальное постижение истории экономического знания. Исторический дискурс стал для современной экономической теории обязательным ее компонентом, причем в силу целого ряда факторов [106]. В контексте философского анализа особенно актуально, что абсолютное большинство экономистов-теоретиков в своих трудах считают обязательным рассмотрение эстафеты экономических учений. В этом факте нельзя не видеть признак определенной методологической зрелости современной экономической науки. Отрадно отметить, что в распоряжении отечественного читателя имеются первоклассные руководства по истории экономических теорий [25, 61, 62, 129, 142, 166].

Обращаясь к истории экономических учений, необходимо определиться относительно направленности дальнейшего анализа. В первую очередь следует обратить внимание на метаморфозы теорий, стадии научных революций, логику роста экономического знания и его связь с философией. Среди многих метаморфоз экономического знания выделим прежде всего те, которые явно претендуют на статус научных революций. Это повороты, связанные с успехами трудовой теории стоимости, маржинализма, кейнсианства и вероятностной экономической теории.

Становление экономической научной теории вполне правомерно связывается прежде всего с именем Адама Смита. Опираясь на понятие стоимости, он сумел придать всему комплексу экономических вопросов концептуальное единство [13, с. 186]. Этого единства не было у всех его предшественников, в том числе у меркантилистов и физиократов. Позиция Смита относительно природы стоимости не во всем была последовательной, но это обстоятельство не меняет сам факт концептуальной проницательности шотландского мыслителя. В нашу задачу не входит анализ всей системы экономических понятий Смита, в частности соотношения доходов, заработной платы, прибыли и ренты. Важно выделить основное достижение Смита – выявление концептуального стержня экономической науки. Благодаря этому успеху Смит перешел рубеж, который разделяет наукообразную экономическую теорию от подлинно научной.

Смит был не только выдающимся экономистом, но и философом. Впрочем, было бы преувеличением считать, что его экономический успех обеспечили исключительно его философские воззрения. В философии Смит был довольно типичным представителем английского Просвещения. Его учителями в области этики были Ф. Хатчесон и А. Фергюсон. Характернейшая особенность мыслителей Просвещения состояла в их приверженности к метапреференции естественного института (правила, порядка). Все должно быть естественным – и чувство, и социальное устройство. Смит утверждал, что людей связывают естественное чувство симпатии, способность разделять чувства друг друга. Наиболее полно чувство симпатии может проявиться не в любом, а прежде всего в естественном социальном устройстве, исключающем влияние государства (принцип laissez-faire). Чувство симпатии, а вместе с ним и эстетический интерес конституируют «невидимую руку» – иначе говоря, могучую естественную силу, которая направляет всех по пути рыночного процветания. Смит проявил себя в качестве этика на полтора десятка лет раньше, чем в качестве экономиста. Но в системе его заключительных воззрений этика не предшествует, а скорее идет вслед за экономической теорией. Как выяснил Смит, поведение участников экономического процесса регулируется системой цен. Следовательно, в конечном счете именно эта система является ключом к пониманию homo moralis.

Следует отметить, что в плане приверженности к метапреференции «естественный порядок» Смит имел влиятельного предшественника в лице французского физиократа Франсуа Кенэ, представившего ordre naturel в знаменитых экономических таблицах (1758). Однако по концептуальной рафинированности теория Кенэ существенно уступала теории Смита.

Мнение, согласно которому «если и можно говорить об обосновании „невидимой руки“ рынка, то оно было скорее теологическим. Идея о том, что „невидимая рука“ была органичной частью религиозного мировоззрения Смита» [62, с. 48], нам представляется спорной. В отличие от средневековых мыслителей просветители исходили не из божественной идеи, а из сил разума. Соотечественник Смита Дж. Толанд – автор книги «Христианство без тайн», а И. Кант написал книгу «Религия в пределах разума». Просветители желали сделать естественной не только физику и экономическую теорию, но и теологию. Все в их представлениях становилось естественным постольку, поскольку в век механистического мировоззрения им были неведомы ценности как концепты. Экономические явления считались столь же естественными, как и механические процессы. Для своего времени Смит был неплохим философом, но даже он оказался не в состоянии дополнить созданную им экономическую теорию ее философией. В XVIII в. философия экономической теории в качестве отдельной дисциплины отсутствовала. Высказывается мнение, что Смит выработал абстракцию «экономического человека» за счет идеализации экономической действительности, что позволило изучать явления в чистом, а не в искаженном виде. Но понятие стоимости санкционирует объяснение реальных экономических явлений самих по себе, без каких-либо их идеализаций. Именно это, на наш взгляд, и понял Смит. Идеализация представляет собой один из приемов познания, далеко не всегда уместный в научном анализе. Идеализация не позволяет обосновать понятие стоимости. Подробнее об идеализациях см. параграф 4.5.