Текст книги "Танец песчинок"

* * *

Мама Мерка оказалась невысокой бойкой женщиной лет тридцати пяти. Удивительно, но её короткие волосы уже почти поседели, и лишь кое-где виднелись чёрные пряди. Глаза смотрели устало и подозрительно, а губы были слегка поджаты. Тем не менее, в её внешности оставались следы былой красоты, и я не сомневался, что лет десять (или даже пять) назад мужчины не давали ей прохода.

К сожалению, климат Медины мало подходит тем, кто желает сберечь себя от старости.

Несмотря на явное недовольство моим приходом мать Мерка предложила мне пройти внутрь, вскипятила чайник на крохотной электрической плите, а после действительно угостила пирогами, которые оказались выше всяких похвал. Всё это время женщина периодически ворчала по поводу стеснённых жилищных условий и сына, который шляется неизвестно где, а после приводит в дом всяких странных типов. Хотя я и продемонстрировал значок, а Мерк добавил про спасение от хулиганов, это никак не повлияло на мать мальчика.

Даже когда я от чистого сердца поблагодарил за пирог, женщина лишь фыркнула, как будто я сказал что-то пошлое.

– Меня зовут Ивелин, – сказала она, когда пирогом было покончено. – И не дай бог ты, мужчинка, попробуешь как-нибудь сократить это имя. Усёк?

– Да, – я кивнул. Происходящее забавляло, хотя на первый взгляд ничего забавного не было.

– Все вы говорите «да», когда вам выгодно, – Ивелин хмыкнула. – А когда от вашего «да» появляется кто-то ещё, то мужчинки просто сбегают. Разве нет?

– Не знаю, не доводилось, – я развёл руками.

– Можно подумать, тебе и трахаться не доводилось.

– Мама!

– Меркуцио, ты разве не закрыл уши?

Я невольно улыбнулся, но тут же постарался стереть с лица улыбку, заметив, как покраснел парень. Он-то как раз был не против, чтобы его имя сокращали.

– Это папашка его такое имя придумал, – Ивелин заметила мою реакцию. – Этого мужчинки ещё хватило, чтобы своими руками собрать из досок первую кроватку мальчику. А потом он сбежал. К какой-нибудь шлюхе, – она внимательно посмотрела на Мерка, и тот послушно прикрыл уши. – А скорее всего он бегал к ней и до этого. Просто в какой-то момент там остался, и больше мы этого козла никогда не видели. Бабы заводят детей, чтобы удержать мужиков, а те как раз от этого и сбегают. Понимаешь меня, детектив?

– Примерно.

– Ладно, я скоро вернусь. Пора старушке Ивелин погреть свои кости на толчке.

– Мама!

– Это нормальное слово, – женщина с удивлением посмотрела на Мерка. – Я же не сказала «сральник».

Под растерянным взглядом мальчика Ивелин вышла из крохотной кухни, и я остался с мальчиком наедине. Пока смущённый Мерк – я не сомневался, что парень не притворяется, – отводил глаза и пытался что-то придумать, я размышлял о превратностях людских судеб.

Я мог понять, почему муж Ивелин сбежал. И почему бросил её ради другой. Но почему он ни разу не навестил ребёнка, я не понимал. Кажется, это действительно был «мужчинка».

– Она не всегда такая, – сказал Мерк. – Иногда бывает нормальная, но в последнее время… Не знаю, почему она так. Я думал, что приход гостей её порадует.

– Не важно, – я улыбнулся. – Как там с вездеходом? Накопил?

– Почти.

– Ну это и главное. А друзей постарайся выбирать получше.

– Они мне не друзья.

– И я об этом же.

Мы посидели в молчании ещё некоторое время, пока я не решил, что пора уходить. Я вспомнил, что направлялся к вокзалу. Да и про мальчика кое-что вспомнил.

– Завтра постарайся найти меня, Мерк. У меня будет для тебя работа.

– Какая работа? – он напрягся, но скорее от ожидания, чем из-за страха.

– Не такая большая, чтобы за неё много заплатить, но гарантированная. Кроме тебя мне никто не поможет. Всё остальное – завтра.

«Кроме тебя и Канга», – мысленно добавил я, но искать старого шамана мне не хотелось, а Мерка можно будет завтра расспросить и чуть-чуть добавить в копилку для вездехода.

Решив, что с меня достаточно, я встал, натянул маску, подмигнул на прощание Мерку и двинулся к выходу. Уже у самой двери откуда-то сбоку вынырнула Ивелин. От неё пахло алкоголем, а ещё чем-то терпким и сладким. Судя по поведению женщины, в местном туалете наливали, а может даже баловались наркотиками.

– Уходишь, мужчинка? – она прижалась ко мне так близко, что я почувствовал напрягшуюся грудь даже сквозь слои одежды. – Куда же ты, а? – несмотря на небольшой рост Ивелин умудрялась шептать прямо в ухо, обжигая горячим дыханием.

– У вас очень хороший сын, – дипломатично заметил я.

– Старая, да? – женщина презрительно скривилась. – Молодую сучку хочется, кобелёк?

Скорее по наитию, чем по желанию, я схватил Ивелин за руку, развернул спиной к себе и прижал к стенке. Пальцы сами собой нащупали шею женщины, но пока только держали, не сжимая. Ивелин не делала попыток вырваться, а лишь только скулила – не жалобно, а с ненавистью.

Что ж, последнего мне сегодня досталось изрядно. Сначала от Шустера, теперь вот от этой женщины.

– У вас очень хороший сын, – повторил я. – И ради него я сделаю вид, что ничего не произошло. Пока вы ведёте себя так, вы позорите его. Если вы хотите отвратить его от всех мужчин, чтобы он превратился в невнятного мужчинку, которых вы так ненавидите, то у вас может получиться. Думаете, он просто так полез к тем уродам? Нет, он сделал это нарочно. Чтобы подружиться с ними, заставить их себя уважать и выглядеть мужиком в ваших глазах. Если вы этого не понимаете, то хотя бы просто не мешайте ему жить.

Убрав руку, я повернулся и вновь попытался покинуть дом. По счастью, в этот раз мне никто не мешал. Только сзади доносилось хриплое дыхание Ивелин, постепенно перешедшее в плач.

У меня было чувство, будто это не она, а я побывал в сортире и умудрился окунуться в дерьмо по самую макушку.

* * *

Выйдя из дома Ивелин и Мерка, я заметил, что уже начало темнеть. Удивительно, как быстро летит время, когда занят делом. В прошлом я бы уже успел напиться, поспать, а потом снова напиться, страдая от безделья. Не сказать, что в Медине не происходит никаких преступлений, но разбираться с ними куда проще, чем с убийством Дока. Вся проблема состояла в том, чтобы отрезать преступнику пути к отступлению и вынудить его вылезти из норы, в которую он запрятался. Учитывая, что город окружала пустыня, это была не такая уж и трудная задача.

Всё это время я не переставал думать о выпивке, пусть и где-то на периферии сознания. Неожиданно помогла недавняя сцена, участником которой мне пришлось стать. Память впитала запах, шедший от матери Мерка, и при мыслях о выпивке меня начинало подташнивать.

Я решил, что на сегодня достаточно. Требовалось отдохнуть и переварить произошедшее. Может быть, внести дополнения в схему, которую я начал чертить. Имелось много новых факторов, над которыми стоило поразмыслить.

Участие барона, признание Легбы, глаза Шустера…

Когда я сворачивал за угол, приближаясь к квартире, прямо передо мной выскочил вездеход. Я едва успел отшатнуться, запнувшись о деревянную ступеньку «Первого и Единственного банка Медины (Отделение №2)». Пребольно ударившись копчиком, я с недоумением смотрел, как огромная машина уносится вдаль. Стёкла кабины оказались затемнены и лица водителя я не рассмотрел. Что касается модели вездехода – она была самой обычной. У каждого второго в городе подобный.

Поднявшись и отряхнувшись (второй раз за день!), я успокоил остановившихся прохожих взмахом руки и двинулся дальше. Учитывая, как всё топорно было сделано, меня хотели просто припугнуть, так что можно было не бояться повторного покушения.

Если же говорить про убийство, то пуля в затылок или нож в сердце – это куда проще и надёжней. Я не строил иллюзий, убить меня было так же легко, как и любого другого за исключением Легбы или Рюманова, быть может.

«А что если это просто досадная случайность? Водитель струхнул, а потому решил сбежать. Ведь и такое может быть…» – подал идею Томаш.

Я пожал плечами. Да, так могло быть, но я кое-кому мешал, и вариантов тут было немного. Нужно было всего лишь чуть-чуть подождать, и сегодня или завтра последует визит, во время которого мне объяснят, что стоит забыть и в какие дела лучше не совать свой нос.

Впрочем, возможно ограничатся запиской или письмом.

«Забудь о том, что видел в доме Рабби».

«Забудь о том, что тебе рассказала Легба».

«Забудь о моих жёлтых глазах».

«Забудь о смерти Дока».

Вариантов, как я уже говорил, было немного, как и моих недоброжелателей.

Тем не менее, дальше я старался держаться настороже. Пока одни хотят запугать меня, другие, не исключено, постараются убить.

Именно осторожность и стала причинной того, что я заметил одну сладкую парочку у входа в «Отель свиданий». Это был огромный мужчина и хрупкая женщина. Мужчина стоял спиной и в тени, так что всё, что я мог сказать о нём – он был гигантом. Никак не меньше голема-лесоруба, убившего Дока. Однако я узнал женщину рядом с ним. Да, я видел её всего лишь раз, и то мельком, но сейчас она уже успела снять маску перед входом, и огни вывески осветили лицо красотки.

Это была та самая девушка, которую я видел, когда приходил к барону в ночь убийства Дока.

«И она изменяет ему», – хмыкнул я и тут же укорил себя за расслабленность. Сомнительно, чтобы барон позволил это, если только сам не видел в том выгоды.

Я не стал подходить к парочке, чтобы заглянуть в лицо гиганту, но решил, что стоит запомнить это.

* * *

По пути домой я заглянул к синьору Веласкесу, торговавшему едой на вынос. Он соорудил мне гигантский тако и попытался всучить пару бутылок слабого пива. Пришлось убеждать его, что я сегодня не в настроении и это отнюдь не означает, что я что-то имею против его пива. Убеждение заняло едва ли не десять минут. Синьор Веласкес заламывал руки, призывал в свидетели Иисуса Христа, Кетцалько́атля, Перуна, Барона Субботу и всех иных богов, о которых только слышал. Обвислые усы синьора выражали недоумение, ведь он предлагал две бутылки по цене одной!

Возможно, стоило бы прогуляться в другое место, но тако у синьора Веласкеса были божественными, так что пришлось потерпеть немного. У меня даже возникла мысль взять пиво, чтобы после вылить его где-нибудь, но я решил не вводить себя в искушение.

В итоге мы расстались довольные друг другом – я чуть переплатил и благодарил хозяина, а он в ответ подарил мне бутылку домашнего лимонада, который сделала его жена, хотя все знали, что у синьора Веласкеса нет жены, зато в достатке детей разного возраста.

Уже дома, за ужином, я выяснил, что если сам тако был гигантским, то специй в него положили столько, что хватило бы ещё на пару таких же. И бесполезно пытаясь унять пожар в горле, я чувствовал, как разгорается пожар в голове.

Вытерев руки старым полотенцем, и без того грязным, я развернул перед собой листок, на котором рисовал схему (он к тому времени изрядно поистрепался), а заодно нашёл чистый листок бумаги и ручку. Я не стал чертить старую схему, дополняя её новыми фактами. Если хочешь решить проблему, то полезно менять угол зрения, поэтому я просто выписывал имена и дополнял их фактами.

Док – смерть от голема, механизмы внутри, чёрный песок, письма троим, зло на вокзале (не подтверждено).

Рабби – смерть, голем, письмо от дока.

Легба – смерть в её баре, письмо от дока, информация про голема и барона.

Барон – письмо от дока, знал о големе, интересовался чёрным песком.

Канга – информация о зле на вокзале (не подтверждено).

Шустер – жёлтые глаза.

Последних двоих я написал для общей картины, и не видел смысла вычёркивать. Нужно было держать в голове все факты, а я в последнее время с этим не справлялся. Да, я бросил пить, но ещё был далёк от лучшей формы.

Я взял ручку и принялся подчёркивать слова. Смерть – одной чертой. Голем – двумя чертами. Чёрный песок – тремя чертами. Письмо – волнистой линией.

Получилось, что в ряду Дока остались неподчёркнутыми «механизмы» и «зло на вокзале». В ряду Рабби и Легбы всё заполнено. Барон – тоже самое.

Я выписал чуть ниже от всего этого две фразы «механизмы внутри» и «зло на вокзале». По первому я не знал никого, кто мог бы мне помочь, а по второму варианту следовало найти Канга.

Возможно, стоило отбросить всё, что не влезало в стройную картину, и остановиться на самом очевидном варианте: Рабби убил Дока и умер сам вместе с големом. Нужно было лишь побеседовать с Бароном и выяснить, что тот знал об экспериментах Рабби. Но разговор этот ничем хорошим не закончится – даже имея на руках реальные факты, было сложно соперничать с бароном в их интерпретациях. К тому же, мои догадки основывались на словах Легбы, которые она бы ни за что не подтвердила при очной ставке.

«Всего лишь вспомнил о своём друге Рабби», – такой ответ я мог получить от Барона, и мне оставалось бы лишь подтереться этими словами.

Я наметил себе завтра прогулку к Канга и до вокзала. Ещё оставался Мерк, который обещал меня найти. Думаю, что-то могло сдвинуть дело с мёртвой точки.

Ложился спать я с воодушевлением, но одновременно с ощущением, что что-то упустил. Мелочь и деталь, которую я даже не удосужился принять к сведению. Такое со мной случалось часто и, говоря честно, оказывалось правдой в половине случаев.

Однако я уснул слишком быстро, чтобы понять, что же осталось за кадром.

Интерлюдия: Рюманов

Тайны просто созданы для того, чтобы их узнавали. Раскрытие чужого секрета воодушевляет и заставляет нервничать его владельца.

Этим можно и нужно пользоваться.

Барон Алексей Рюманов

На следующее утро после крушения самолёта, гибели Рабби и других трагических событий барон Рюманов пребывает в благодушном настроении.

В просторной зале на втором этаже он возле окна, смотря сквозь прозрачную тюль, а Глафира, свернувшись калачиком, не то дремлет, не то пребывает в задумчивости. Стоящий в дальнем углу граммофон тихо играет полонез. Громкость тому виной или же атмосфера, установившаяся в комнате, но торжественная музыка более походит на мелодичное мурлыкание.

– Что самое опасное для мудрого человека, девочка моя? – спрашивает барон.

Глафира вскидывает на покровителя подобострастный взгляд и замирает в ожидании. Она уже привыкла к роли молчаливого слушателя, которому вопросы задают только для того, чтобы подтвердить собственные размышления. Покорность, однако, всего лишь третье по ранжиру качество, за которые её ценит Рюманов. Первое – беззаветная преданность, второе – блистательная красота.

– Наипервейшая опасность для мудрого человека, Глаша, это когда его заставляют действовать. И не важно – обстоятельства тому виной, собственные побуждения или чьи-то чужие поступки. Сделай чаю, будь ласка.

Девушка вскакивает с кресла и, громко топоча босыми ногами и заглушая музыку, кидается в направлении кухни. Барон следит, как колыхается подол платья, открывая взгляду светлые икры, и вздыхает. Если говорить о внешности Глафиры, то Рюманова привлекают именно изящные ступни девушки, потому он постоянно заставляет её ходить босой и носить платья чуть выше лодыжек. Колыхание ткани придаёт придуманному образу налёт домашнего уюта, знакомого ещё с детства. В родовом гнезде Рюмановых вся прислуга женского пола одевалась подобным образом.

О том, что происходит в имении сейчас и как им распоряжается старший брат барона, Рюманов предпочитает не думать. Застарелая обида, неодобрение семьёй его выбора… всё это и многое другое давно уже отдалило Рюманова от родственников, однако воспоминания остались. В отличие от многих, барон их не гнал от себя, а тщательно взращивал.

Глупо отрицать прошлое, которое даёт понимание будущего.

Тем временем Глафира возвращается. Медленно и аккуратно ступая, перекатывая ступню с пятки на носок, девушка вносит поднос, на котором стоят заварочный чайник, кружка и сахарница. Чай барон предпочитает крепкий и хорошо подслащённый, но никакой еды при этом не терпит.

Глафира ставит поднос на столик, наливает в чашку ароматной жидкости густого коричневого цвета, бросает четыре ложки сахара, размешивает и возвращается в кресло, вновь вжавшись в него спиной, словно желая раствориться в мягкой мебели. Барон переливает часть чая в блюдце, поднимает его, придерживая снизу на расставленных пальцах, и благосклонно кивает.

– Возвращаясь к разговору, замечу, что опасность для мудрого человека даже не в самом принуждении, а в том, что мудрый человек не привык к поспешным действиям. У него всегда есть план, он поступает в зависимости от выстраданных решений, а потому никогда и ни за что не должен бежать сломя голову куда-то, даже если мир при этом погибает… Ты слушаешь?!

Крик выдёргивает Глафиру из подступающего забытья. Она ничего не может с собой поделать – барон рассказывает интересно, но звуки его голоса для неё сродни музыке. Часто та музыка заставляла её извиваться в жаре страсти или же вынуждала искать прощения, но порой, как сегодня, убаюкивает своей размеренностью.

– Простите, – шепчет девушка, вновь выскальзывая из кресла, но теперь уже она не бежит, а ползёт к Рюманову, покорно опустив голову и стараясь не заглядывать барону в глаза.

Тот смотрит за движениями девушки со спокойным и сытым удовлетворением, но в глубине глаз разгорается пожар. Глафира подползает ближе, трётся о колено, укрытое халатом, а затем хватает барона за свободную руку и наотмашь бьёт себя по щеке чужой ладонью.

– А ну цыц! – Рюманов фыркает, отставляет чашку и хватает девушку за длинные русые волосы, заставляя поднять голову. – Чего удумала, красава? Ты мне личико своё не порть, тебе ещё им работать. Поняла?

Глафира кивает, пытается улыбнуться, но выходит излишне жалобно. Рюманов, тем не менее, кивает и, по-прежнему держа девушку за волосы, медленно и ритмично продолжает прерванную беседу:

– И потому, девонька моя, мудрый человек имеет тысячу, а то и больше планов, в которых старается предусмотреть абсолютно любой поворот судьбы. Чтобы только и оставалось – вытащить его из закромов, да использовать. Понимаешь, лапонька?..

Девушка что-то неразборчиво лопочет. Её тонкая ладонь с длинными изящными пальцами скользит под халат барона и поднимается всё выше.

– Брось ты это, Глашка, – Рюманов отпихивает Глафиру – не сильно и не грубо, но обидно. – Иди, оденься для улицы. С другим тебе миловаться сегодня надобно. Скромностью запасись только.

Ничуть не выказав неудовольствия, девушка покорно отползает к порогу, а затем встаёт и, вживаясь в необходимый образ, поднимается по ступенькам лестницы на верхний этаж медленно и осторожно, словно опасаясь всего в мире и ожидая на каждом шагу неудачи.

Рюманов, более не обращая на девку внимания, поднимается, вновь наливает чай в блюдце, и проходит в дальний конец комнаты. Там, неподалёку от граммофона, стоит шахматная доска с незаконченной партией. Барон оценивает ситуацию, делает несколько ходов с одной стороны и другой, а напоследок двигает белую пешку вперёд, намереваясь в будущем превратить её в ферзя.

Тут же охладев к шахматам, Рюманов кликает камердинера и велит тому готовить одежду к выходу.

Следует напомнить ещё одной зарвавшейся девке, что она должна слушать барона и беспрекословно подчиняться. И, хотя её не получится так просто схватить за волосы и оттаскать, поучая уму-разуму, но и Легбу фон Гётце непременно ждёт урок, который она запомнит на всю жизнь.

* * *

Поздним вечером, уже почти ночью, барон, в ожидании пока Глафира закончит свои дела, сидит в вездеходе и предаётся праздным размышлениям. В последней сдаче Фортуна наконец-то была благосклонна, и сейчас у Рюманова на руках сразу несколько козырей. Из них особо радовал и удивлял последний – уж очень нежданным он вышел.

Адепт! Подумать только!

В Медине, где никто не выбирал себе религию, наконец-то случилось исключение! Теологи всего света и всех религий засылали послов, проводили исследования, писали трактаты о царстве тьмы и безверия… и оказались посрамлены.

Барон ждал без малого десять лет, и удача наконец-то пришла к нему. Нельзя сказать, что он отчаялся, но, если откровенно, несколько потерял интерес в последнее время.

А потому, даже без скидок на качество материала, с которым придётся работать, сегодняшний день исторически важен.

Если всё получится, Рюманов захватит не только адепта, но и пешку, столь необходимую в его шахматной партии. Этот план он когда-то тоже предусмотрел, но, пожалуй, считал его одним из самых малореализуемых.

И вот поди ж ты!

Барон, не в силах сдержать хорошего настроения, хлопает себя по колену. Почти тут же, словно это условный сигнал, дверца вездехода распахивается и показывается лицо одного из гвардейцев, приехавших вместе с бароном из Великороссии. Рюманов недовольно морщится – песок залетает внутрь. Пожалуй, песок – это то, с чем барон так и не смог примириться за годы жизни в Медине.

Однако из-за спины гвардейца быстрым шагом выходит Глафира и тут же занимает в вездеходе место подле барона. Она рассказывает, как всё прошло, и Рюманову хочется помолиться Перуну. Такое, несмотря на благословение самого Верховного Волхва, с ним случается не так уж часто.

– Он наш, – шепчет Глафира. – Весь без остатка. Он дрожал, но принял испытание огнём. Надел медальон на шею и согласился почитать Перуна, как своего единственного Бога и благодетеля. Он наш, барон, без сомнения.

– А не заартачится? Чем ещё зацепила.

– Поцелуй! Ну и слеза Перуна, разумеется!

Глафира смеётся, но тут же замолкает, прикусив губу, хотя барон видит, как внутри девку распирает самодовольство. Что ж, может себе позволить. Целуется она знатно, с изобретательством, чаровница русоволосая. Рюманов и сам не раз мог оценить. А уж коли она ещё и воспользовалась слезой Перуна, так действительно пропал парень.

Или нашёлся, тут как посмотреть.

– Не возгордись! Не то плетей сегодня всыпят, да с Никитой спать будешь.

Девка вздыхает, но опять притворно. Впрочем, барону сейчас не до неё. Это всё напускное – Глафира не предаст и не отступит, что ни прикажи, так что пусть повосторгается собой. Повод есть, а урезонить всегда успеется.

Сейчас, несмотря на приятные вести, барона мучит непонимание истоков нежданно свалившейся удачи, и потому желание помолиться Перуну только усиливалось.

Полоса удачи куда опасней, чем время полного забвения: и то, и другое рано или поздно заканчивается.

Барон Алексей Иванович Рюманов, что для него не свойственно, не уверен, а всего лишь надеется, что успеет сорвать куш раньше, чем придётся возвращать Фортуне долги.