Текст книги "Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество"

7
Старая тетрадь

Рядом вечно любящая мать

1

 
Не вздыхай, смежив ресницы, мама,
Спи спокойно, в мире хорошо!
На карнизах хат нарос накрапом
Иней моложавый на вершок.
Лунный свет пыльцою нежной кружит,
Дым кизячный душу распахнул.
Во хлеву парном о лете тужит
Сытая корова – лист во рту.
Окна тлеют… Тихо во Вселенной.
Спи спокойно… Письма жди мои.
А весной я сам к тебе приеду
Гостем ли, кормильцем ли твоим…
 

2

 
Полынный снег на голове твоей —
Война мела пургою беспросветной.
О чем кричит некошеный пырей?
Кому же машет памятливо ветка?
Кого ты у плетня не дождалась
За чередою лет? И ждешь сегодня?
Состарилась, но так и не сдалась,
И непогода в избу не прогонит.
Родимая, верна ты до конца,
Как долу – белоствольная березка.
 
 
Твоей любовью я люблю отца,
И солоны твоей печалью слезы.
Ты мое признание простишь:
Как я жалел тебя за эти муки,
Я думал, что напрасно ты грустишь,
Заламываешь худенькие руки.
Что надобно попроще жить, вольней,
Не признавая холода и ветра.
…Но вновь кричит некошеный пырей,
Кому-то машет памятливо ветка.
 

3

 
Помню, как ты хвалилась соседям:
«Будет сын человеком большим,
И тогда мы в Москву с ним уедем…»
Порассеялись годы, как дым.
Никуда до сих пор не уехал,
Я большим человеком не стал.
На кладбище могила под снегом,
Я ее навещать не устал.
Спи, родная… Мы счастливы оба!
За селом тебе – пухом земля,
А мне – песня синичкина робкая
И угасшая рано заря.
 

4

 
Забытое родное – не забыть.
Как это свято: поклониться полю
И песенную, и земную долю
Глазами горячо благодарить.
 
 
И у березы тихо постоять,
И вновь почувствовать неотделимо,
Что сокровенное неповторимо,
А рядом вечно любящая мать.
 

5

 
Злая ночь. И могила.
И седое лицо…
И дорога. И мимо —
Ледяное крыльцо.
Это с тенью свиданье
И запальчивый бег.
И навеки – страданье,
А в глазах – черный снег.
 

6

 
На крючке линяет дошка,
Зря не стану я пенять,
Что жена моя и дочка
Не желают надевать.
 
 
Ведь она давно не в моде,
Слишком кажется простой.
Я поглажу ворс рукой,
Вспомню мать и детства годы…
 

7

 
Там далеко, в краю степном,
Спят хутора мои родные.
Я сена сладкого тепло
Вдыхаю с запахом полыни.
Я слышу тишину полей —
Она душе моей награда!
И вижу я, как санный след
В дворах блестит от звездопада.
А за сугробом – огоньки,
В сирени домик – дым над крышей,
На стеклах талые круги
На утренний румянец дышат.
 
 
У лампы, сгорбившись слегка,
Упала прядь, как легкий иней —
Родная мама вяжет шарф
Из пряжи мягкой темно-синей.
И радостно в руках стучат
И высекают песню спицы!
Вдруг станет тихо, и с плеча
Платок сползет на половицы.
Забыв о всех земных страстях,
С клубком котенок спит в обнимку.
…На миг я не сомкну глаза,
Не отвернусь от снежной дымки.
 

Мой хуторок

 
Далек отсюда самый близкий город,
Стекло не зазвенит от поездов,
И зарево продымленных заводов
Не освещает цепочки дворов.
Дороги, не одетые в асфальты,
Их снегом забивает, душит грязь.
В рейс уходя, шофер берет лопату,
Хлеб, сало, четвертинку про запас.
Сюда по проводам и по газетам
Доходят вести, свет, курантов бой.
Артисты не торопятся, поэты,
Туристы проезжают стороной.
Но здесь у окон ветлы расцветают,
А в петушиных гребнях алость зорь…
И хлебороб дородный проживает
С петровских незапамятных времен.
Он с Разиным кутил, судил и грабил,
Он с Пугачевым строй не признавал.
Зажав в руке увесистые грабли,
Французов на опушке поджидал.
Он в сорок пятом праздновал Победу,
Хмелел, волну донскую пригубив…
…Так мысленно по дорогому следу
Пройду, про главное не позабыв…
Родная нива, ты – родник России!
Ты вся в делах! Поэзия, всмотрись!
Заводят парни тракторы на шири,
Тревожа голубеющую высь.
И девушки идут с утра на фермы,
Тепло сердец и силу рук неся.
Они без колебаний в завтра верят,
Мечтают, любят, учатся не зря.
 
 
А если праздник… Кто нарядней, статней!
Кто в песне, в пляске, в шутке победит!
На ферме, в поле, в зале клубном светлом
Мечтатели, герои и поэты,
Ромео и Джульетты есть свои!
Мой хуторок в березовой оправе…
Здесь сеют хлеб и жнут. Растят детей.
И, может, вопреки житейским нравам
У окон ветлы старятся в селе.
Но далеко акациям и пальмам
До наших русских ветел и берез.
Идет весна. Соляркой пахнут пальцы…
Сосульку солнце у стрехи грызет!
 

К звездам!

 
Солнце – конь, лучи – вожжи,
Земля – телега… Горячий конь!
Из-под копыт – звезды! Рожа —
Огонь! Ноги – огонь!
Ношусь по орбите, как по арене,
Ночи и дни размаячили лицо.
Я Вселенной могучей пленник —
Я впаян в кольцо.
Я вечный узник. Жую травинку.
Живу, прикован к телеге-земле.
Сквозь облаков решетку жру синь я
Глазами во мгле.
Звезды мясо ночи пробуравили,
Звезды на мне рвут цепей замок.
Тише, звезды, вы меня ранили…
Сини б небесной глоток!
Звенят звенья, разорванные в клочья!
О, я вожжи могу держать!
Звезды, не переставайте, клокочите!
Колесная осыпается ржавь!
Солнце – кляча, разжиревшая кобыла,
Пеной туманов изошло… Ах, дрянь!
Привыкло за века тянуть вполсилы,
Грудью теперь тарань!
Грудью тарань тверди неба гудящие,
Я кровью своей скрип колесный залью.
Я – бунтарь Небесный! Я – гуляющий!
Я продался заколдованному зелью!
Я – хмельной! Какое небо… Какое!
Какие груди, глаза и рот!
Как дотянуться? Я плачу и вою
И лью закипающий пот.
 
 
Я мчусь. А может, чего-то и сцапаю!
Меж пальцев небо… Играй не играй,
Но все равно длинноногою цаплею
Я исхожу звездный край!
 

Хозяин

 
Положу я мешки на возок,
Поклонюсь жерновам и поеду
В хутор. Будет поземки дымок
Беспокойный струиться по следу.
И взвиваться, и в небе тушить
Головешку зари белым веником.
Я подумаю: мне ли тужить?
Мерин к полю направится ериком,
Где ветра ястребами шуршат —
Не отобьешься и палкою!
Мне сугроб разрывать, не дыша,
Узнавать, как озимка, не пала ли?..
 

Курганы за околицей

 
Желтые обдутые курганы,
Как мозоли на руке большой.
В них, поверивши мальчишкой в тайны,
Золото искал в земле крутой.
Я до ночи грунт крошил лопатой,
Соль лизал с потрескавшихся губ.
И с какою болью камень гладкий
Извлекал я из холодных груд!
Вспоминая это, год за годом,
Месяцы и дни я пролистал…
На курганах тех хлеба сегодня —
Вот он, клад, который я искал!
 

Эхо детства

 
С горячей росой на коленях,
На лбу с порыжевшим вихром,
Куда-то на ветке весенней
Оно ускакало верхом.
И ни обиды, ни смеха,
И ни следа на закат…
Нежное, кроткое эхо
Выросло в гулкий раскат.
Трава голубая стелилась
В сумятице буйных ветров.
Вливала земля в меня силы,
И я перерос всех богов.
Грохочут Вселенной глубины,
И зори теснят облака.
Апрельской незыблемой синью
Топчу я в просторах снега.
 
 
Я к солнцу шагаю и к грозам,
Не греюсь в лиловой тени,
Дубею лицом на морозах
И духом мужаю в пути.
Любимой своей я не каюсь,
Цветы под окном не дарю,
Я жарким рассветом прощаюсь,
Обычное «жди» говорю…
 

«Сегодня я у жизни на поверке…»

 
Сегодня я у жизни на поверке,
Меня на крепость пробует она.
Ее накал стремительный и терпкий —
Он жарче солнц прокаливал меня!
Несу в пригоршне крупные мозоли —
Лицо порыва, света и тепла.
Я знаю вкус текучей липкой соли,
Которая в работе губы жгла.
Я испытал дороги перегрузку,
Разлуки рану, скрытую в душе.
Измученный вконец, я грыз подушку
И мать, да, мать на помощь звал к себе!
Случалось… И случится непременно:
Крутой подъем и яростный поток,
И ветра гром, и к цели беспримерной
Настойчивый и памятный рывок!
И звезды упадут к ногам, растают,
Просветит солнце мне до сердца грудь.
Найду. Добьюсь. Увижу. Повстречаю.
Я жизнь люблю. Мне дорог трудный путь!
 

Зернопад

 
Мальчуган вскарабкался на солнце
И меня зовет: «Айда за мной!»
Соберусь я духом, по тропинке,
С неба выплеснувшейся побегу,
Пот стирая рукавом на лысине.
Ну а если вниз я покачусь,
То-то посмеются хуторяне!
Нет, свое я отскакал давно,
Беззаботный, рыжий и смешной,
Шелуша за пазухой подсолнух…
Мне – отрада: пахнущий уборкой,
Грузовик водить, как сквозь костер,
По стерне, пылающей от зноя.
Я в ответ кричу ему: «Сынок,
Кувыркайся, выше лезь, не бойся!»
Старый ток… он вечно молодой
С зернопадом! От лучей отвесных
Я глаза ладонью заслонил…
 

Цветастый платок

Сестре Тамаре

 
Скрывая грусть, отдаст мне мать платок,
Он ей самой от бабушки достался.
Когда стучались лепестки в окно —
Весны певучей розовые пальцы.
Но молодость, поди, вернуть нельзя,
Как снег, не тают от тепла седины.
Платок такой же новый, как заря,
Он ярче петуха, платок старинный.
Одену я подаренный платок,
По улице пройдусь с прибаской звонкой,
Насмешки и тоску – под каблучок!
Простая деревенская девчонка!
 

«Из погреба достала бабка…»

 
Из погреба достала бабка
В честь дня рожденья моего
В стеклянной запотелой банке
Сок золотистый, как вино.
И налила в стаканы, помню,
Сказала тихо и любя:
– Даст бог, неосушенной, полной
Всегда чтоб жизнь была твоя.
Я пил… А сок журчал веселый
Неиссякаемой струей!
А голос добрым был… И солнцем
Он возносился надо мной!
 

«Гляну в зеркало – красивый…»

 
Гляну в зеркало – красивый!
И еще раз погляжу!
И веселый, и счастливый,
Сам вразвалочку хожу.
И все думаю: красивый!
Я ли это наяву?!
…Ах, какой я несчастливый!
Мучаюсь, а не живу!
 

«Там пылал костер трескучий, беспощадный…»

 
Там пылал костер трескучий, беспощадный.
– Не ходи на берег, милый мой, не надо!
 
 
Не послушался. Пошел. Его избили…
Кровь потом они водой неспешно смыли
 
 
С рук… Водою волжскою святою.
…Познакомился я с дикою ордою.
 

«Такое ль все, как на Дону…»

 
Такое ль все, как на Дону?
Хотелось летом мне дознаться,
И на стремнине искупаться,
При этом не уйти ко дну!
 
 
Нет, у нее иная стать
И глубина ее иная!
О, Волга! Ведь она такая…
Но лучше просто помолчать!
 

«Видит бог, что стал я лучше жить…»

 
Видит бог, что стал я лучше жить:
Прячу взор под шляпою помятой,
Ветер с ног старается свалить,
Дождь до нитки хочет промочить
На виду у осени хрипатой.
 
 
Бей, стихия, в бледное чело!
И тебе за это я подвою!
Позабыл я мать, друзей, село,
Женщину оставил… Замело
След мой безутешною листвою.
 
 
В бесприютном поле я один,
Ничего вокруг не замечаю.
Край чужой прибавил мне седин.
Думы не бывают без причин…
Мне б вернуться, да куда, не знаю.
 

В минуты отчаянья

 
Друг и недруг мне равны,
Щеки снег не знобит.
Красота – не отрава,
Высота – не кружит.
Взор не ловит, не ищет
Несказанную ясь.
Смейся, слабый и нищий,
Надо мной вознесясь!
 

«Вагон качается легонько…»

 
Вагон качается легонько,
Бряцает в тамбуре металл.
У столика, на нижней полке,
К ней, хрупкой, сон-нахал пристал.
А ей нельзя с минутку даже
Вздремнуть на твердом уголке:
Ребенок спать никак не ляжет,
«Бастует» в полночь на руке!
 

«Под свет прохладный городского вечера…»

 
Под свет прохладный городского вечера
Она пришла, чтобы себя продать.
Ее озябли худенькие плечи,
Глаза боится от земли поднять.
 
 
Она стоит, выпячивая бедра,
Румянец рдеет слабый на щеках.
…Спаси ее, великий, стольный город,
Согрей дитя родное на руках!
 

«Моя квартира…»

 
Моя квартира
Была до смехотворности пестра
И безлика,
Как магазин уцененных товаров,
Где разбегаются глаза,
А купить нечего.
Отнюдь нехитрое дело —
Накопить денег
И приобрести два-три ковра,
Импортный гарнитур,
Цветной телевизор
И даже медвежью шкуру…
Однако эти предметы не что иное
Как бестолковая мелочь,
Как груда рухляди,
Коль не раздается горластое
И нежное до щемящей боли: «У-а-а!..»
 

Старшина

 
Он не читал стихи. Он выдавал портянки,
Немногословен был и даже черств.
Рассказывают, на вражеские танки
Наш старшина ходил, как черт!
Рассказывают, жена и два сынишки
Погибли от бомбежки… Поседел.
Война прошла. Из армии окопник
Иван Ряснов уйти не захотел.
 

Помкомвзвода

 
…Конечно, ты опять нахмуришься
И губы каменно сожмешь,
И повернешься неуклюже,
Рукою воздух рубанешь,
И гулким коридором сумрачным
Уйдешь… и бухнет взрывом дверь!
Дневальный заспанный у тумбочки
Комично вздрогнет, бросит: «Зверь!»
А я, рассеянный для вида,
В строй встану – выдадут глаза!
И злую на меня обиду
Ты затаишь: сама гроза!
Я опоздал опять. Как прежде,
Стихи в ленкомнате строчил.
И ветер пыль за нами срежет
И нас прощупает до жил.
Помашут голуби крылами,
Нас до опушки проводив.
И вот над сонными кустами,
Как верба, распушится взрыв.
И мы заляжем… Дятел стукнет
Вверху на радужной сосне.
И грозный ливень вдруг подступит
В сиянье молний и в росе.
И разъяренный, нагловатый,
Нас попытается он смять.
Но будем мы под гул раскатов
На рубеже своем стоять.
Со мной окажешься ты рядом,
Где ледяной поток шумит!
И мы плечо к плечу, как братья,
Прижмемся – не разъединить!
 

«Золотые звезды… Это город…»

 
Золотые звезды… Это город,
Это огоньки горят его.
Ветреная в эту ночь погода,
Часом не надуло бы чего!
Звездно пусть…
               И пусть восходит солнце,
Росами умытое в лугах.
Я хочу не автомат сегодня —
Веточку держать в своих руках.
Веточку простую с лепестками,
Что напилась вдоволь синевы.
Сам сжимаю крепче холод стали:
Веточка, под окнами цвети!
 

Сон солдата-отпускника

 
Домой он!
          В вагоне давка!
Он спит на полке второй,
Шинелью своей солдатской
Укрывшись с головой.
И снится ему деревня,
Родные до слез места
И домик с обветренной дверью,
Знакомые скрипы крыльца.
А мать у загнетки сутулится,
Ухват вон в руках поет!
Невеста Настасья на стуле
Любимого взором зовет!
 
 
…Домой он! В вагоне давка!
Он спит на полке второй.
И скоро уж сон его явью
Будет живой.
 

«Он потерял в бою глаза…»

 
Он потерял в бою глаза.
А жизнь по шпалам дней катила,
Метель под окнами кутила,
Играла в тополях гроза.
…Писал. Строка дышала болью:
Вот рожь в огне. Вот тяжкий гул.
А плач детей и женщин были
Смертельней пуль, сильнее пуль.
И шли бойцы, от пуль не прячась,
Святою злобою полны!
…Слепой поэт помог нам, зрячим,
Увидеть ужасы войны.
 

Односельчанка

 
Не гляди, что проста она с виду,
Не по моде одета подчас.
Она стерпит любую обиду,
И слезинки смахнет она с глаз.
Не балована лаской мужскою,
Постоит под березкой степной,
И душевной ее красотою
Залюбуется день голубой.
Доброта и надежда, и сила
Всей России – великой земли.
Вон какую войну победила,
Без нее б победить не смогли.
И сегодня нас кормит и поит,
Всех в стране: и меня, и тебя.
Что устала, о том не промолвит,
Терпелива она, как земля.
И не смей ты над ней насмехаться,
Свысока на нее не гляди,
До ее высоты не подняться,
Все дороги ее не пройти.
Ее руки, пропахшие хлебом,
Черноземом и спелой травой,
Зацелованы солнцем и небом,
И студеной рассветной росой.
Без медалей, без почестей-славы
В тихой сельской глубинке живет.
И дымок над избою кудрявый,
Словно яблоня, мягко цветет.
 

Царь Петр

 
Сотворил Россию и Сибирь,
Желтой пеной губы обжигая.
Царь и плотник. Грудь – Валдая ширь!
А улыбка детская, смешная!
 
 
«Проклинаем!» – падали в бетон…
«Величаем!» – грудились под взглядом.
Скрежетал под ним державный трон.
И в избе ему бывали рады!
 
 
Царь пресветлый? Или – сатана?
На него плеваться? Иль молиться?
То холодным станет, как луна!
То начнет, как солнышко, светиться!
 

Вождь

 
Без церквей, как чужая, равнина,
Не видать, не слыхать куполов.
Тот, кто их уничтожил ревниво,
Говорить не любил много слов.
Сам хотел воссиять в поднебесье,
Выше Бога подняться хотел,
Чтобы в градах российских и весях
Всяк его величально воспел.
Высоко он поднялся! И люди
(Ведь простые, земные они!)
Поклонялись ему: верить будем!
А в душе: Боже, нас сохрани!..
 

«Люди – это мешки с мясом…»

 
Люди – это мешки с мясом.
Каждый мешок имеет свое название,
Например, мешок Миша,
Мешок Маша…
Мало того,
Ведется точный учет их количества,
Продолжительности хранения,
Категории, вида,
Сорта
И места пребывания,
Что в немалой степени сказывается
На их жирности,
Вкусовых качествах
И цвете.
Мешки с мясом!
Мешки с мясом!
Куда ни обернешься,
Куда ни пойдешь,
Куда ни глянешь!
И все они разные.
Вот мешок Маша —
Набит под завязку!
А попробуй поторговаться…
«Ах, кабы не продешевить!» —
Притворно вздыхает Маша.
Э-э, да черт бы с ней, с дороговизной!
Было бы мясо как мясо…
Мешок Миша…
Этот долго торговаться не любит,
Первому, кто подвернется,
Отваливает сполна,
 
 
Выбирает до донышка,
И хоть его мясо не ахти какое —
Отдает потом, табаком и винищем, —
Но зато дешево…
Миша – нарасхват!
…Я тоже мешок с мясом.
И могу продать
По сходной цене…
Или вам своего некуда девать?
 

Очередь

 
Не до жиру – быть бы живу!
Напрягая нервы, жилы,
В очередях стою
За крупою и за солью,
За гвоздями и за толью,
С потом вперемешку с болью
Всю-то жизнь свою.
 
 
Здесь и хамство, здесь и грубость,
Мат, невежество и тупость.
Всех страстей накал!
Без прикрас житуха наша:
Кто-то плюнул в морду Маше,
У Захара нос расквашен,
Петька – наповал!
 
 
Кутерьма, неразбериха,
Жарко до смерти. И лихо.
Клином белый свет!
Потерял я леву руку,
Потерял я праву руку,
На одной ноге дотрюкал,
Слышу: «Бо-ольше нет!!!»
 

Про двух Иванов

 
Ты – Иван и я – Иван,
Оба русской крови.
Ты спускаешь сверху план,
Грозно супя брови.
 
 
Я пашу и сею рожь,
Огурцы сажаю,
Надо – я включаю дождь,
Надо – выключаю.
 
 
Ты устал – с трибуны лил
Целый день водицу,
Призывал, чтоб я любил
Матушку-землицу.
 
 
Закатился в ресторан —
Коньяки, фокстроты!
Ну а я бреду на стан,
Пьяный от работы.
 
 
И сам думаю, с тоской
Колобродя раны
На душе, что мы с тобой
Разные Иваны.
 

Когда Минаевы у власти

 
Минаев вырос на полати
И дурака умел валять.
Но вот стал важный, как писатель,
В кармане толстая тетрадь.
Учетчик фермы! Хоть коровы
Не разбираются в чинах,
Минаева лизнуть готовы
Без вожделения в глазах.
А бабы, в кулачок хихикнув,
С поклоном: «Здрасте, Пал Ильич!»
Мужик последний на Панике
На речке. Остальных не кличь,
Не дозовешься их до ночи
И не дождешься никогда,
Красивых, сильных… Сердце точит
Печаль – житейская беда.
Но бабы ко всему привыкли
И притерпелись ко всему:
С бездельником учтиво выкать,
По-рабски угождать ему.
Ах, время жуткого застоя,
Погрома русских деревень!
Когда душа ничто не стоит,
Когда в почете лесть да лень.
Когда Минаевы у власти —
На черта, на Христа плюют,
Стиральный порошок и сласти,
И хлеб по карточкам дают…
 

«Грешные» строки

 
Дяда Жора из Елани
Целый век вовсю грешил,
А теперь читать по рани
В хате Библию решил.
Столько много начитался,
Что душою он прозрел:
В монастырь идти собрался,
«Отче наш» он тихо спел.
Вдруг в калитку постучали…
Бабка нищая: «Подай!..»
А хозяин-то плечами
Как повел: «Отсель валяй!
А не то с цепи собаку
Я спущу – хана тебе!
Превратишься сразу в бяку
За канавой на гумне!»
Бабка прочь заковыляла,
Бросив: «Ирод! Нет креста!»
Слов она сказала мало,
А в них истина проста,
Мол, хоть Библию по рани
Дядя Жора из Елани
Очень вдумчиво читал,
Но святым так и не стал.
 

Вино

 
Наливается по кругу,
Выпивается за вьюгу
И за тещины блины,
Неприятелю и другу —
Воздаются всем чины!
 
 
А потом пустились в пляс
Под дурной осипший джаз!
И опять вино текло…
Как кошачий черный глаз,
Рюмки донышко ожгло!
 
 
Погуляли дюже славно:
Петухом кичится слабый,
Паладином стал кретин,
Скромный сделался тщеславным,
А вот умным – ни один!
 

Океан

 
Две руки – одной ласкает,
А другой наотмашь бьет.
Птица-глаз везде летает,
Все на свете узнает,
Что большому океану
Стало тягостно дышать,
На груди чернеют раны —
Их уже не сосчитать!
Потому волна то стонет,
То в бесцветной дымке спит.
Птица-глаз слезу уронит
И летит опять, кричит…
 

«Горчит вечерняя роса…»

 
Горчит вечерняя роса.
Ты не прощен никем. Глаза
Твои незрячие давно,
Душа пустая – не дано
Земную жизнь ей ощущать.
Как плаха, сумрачная гать.
Твоя вина – в тебе самом:
Расстреливал из пушки гром,
Ты в волка метил, а попал
В лесную душу – наповал!
Пернатых ядами кормил,
Деревья без нужды валил.
Никем, никем ты не прощен.
Беда глядит со всех сторон.
 

Луговая береза

 
I
Как тихо крепнут листья молодые,
И гибкий ствол выравнивает стать!
 
 
К тебе иду я лугом майским дымным,
Чтоб рядом с думой светлой постоять.
К моим шагам ты, может, не привыкла,
Я их в росе теряю поутру.
Пусть ветви не стреножит повилика,
И хмурый день не затемнит кору.
Живи… Надеждой доброй согреваясь!
У ветра счастье и любовь твоя.
Я видел сам, как туча грозовая
В траву упала… и взошла заря.
 

2

 
Она всегда земной была,
Ей занимать красы не нужно —
Прозрачно лиственное кружево,
А кожа розово-бела.
 
 
Глядит березонька в зарю,
Чуть-чуть на цыпочки поднявшись.
И с ней сегодня повстречавшись,
Я песни русские пою!
 

«Сады сосулек отзвенели…»

 
Сады сосулек отзвенели,
В подол осыпались весны.
Везут холодный лед в телегах
В станицу крепкие деды.
А на плечах пудами солнце
Лежит, пахучее как мед.
Глядятся избы в половодье,
Как будто им пора в полет.
 

В начале дня

 
Пора! И сон мой размывает…
Светло. Проститься с ним не жаль,
И я иду туда, где тает
Под козырьком седая даль.
Я чутко слышу: затаенно
Земля зовет – от рос бела —
Ресницами большого солнца
И вздохом мирного крыла.
 

«Я черпал солнце под березкой…»

 
Я черпал солнце под березкой
С размаху радостным ведром.
На мне смеялись звезды-блестки
Живым сиреневым огнем.
Я был нарядный и веселый
И ни черта не уставал —
Я нес лугами свои ведра
И землю солнцем поливал!
 

Голубь

 
У старого кота-пройдохи
Я отнял птицу у кустов.
Секунда – и она б издохла
В тисках сомкнувшихся зубов,
И жизни бы умолкла песня,
Не стало б неба и ветров,
Вечерних крыш, подруг-ровесниц…
Не стало б в общем-то ее.
Но – спасена! Что зря глаголить!
Пустил я голубя – лети!
Его стучало сердце – боль я
В своей ладони ощутил.
 

Черемуха

 
Ее заметили с улыбкой,
Ей всякий руку подавал,
И лепесток-снежинка липкий
К ладони жесткой прилипал.
Ее распущенные ветки
Всем тихо кланялись в ответ.
И каждую минуту, светел,
Отсюда уходил… поэт!