Текст книги "Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество"

Проповеди

* * *

 
Не для того она, казачья честь,
Чтобы казаться лучше, чем ты есть.
 

* * *

 
Отвернуться от народа —
Подвиг в этом никакой!
И в давно знакомом броде
Окунешься с головой.
 

* * *

 
С твердым духом будь, коли беда,
Не стесняйся слез, идя за гробом.
С небесами – сильная вода,
Тишина земли – с грозой и громом.
 

* * *

 
Не при дележке славы отличись,
Не пожалей на поле брани жизнь.
 

* * *

 
Устала жизнь шагами дней
Бежать ненастным бездорожьем?
Остановись. Вина налей…
И торный путь найдешь скорей,
И станет многое возможно.
 

* * *

 
В разлуке с родиной в душе врачую ранку:
Даю попить воды калине спозаранку.
 

* * *

 
Он смешит – она смеется.
Поменяются потом.
Нить меж ними оборвется,
И сквозняк в глазок ворвется,
И умрет мгновенно дом.
 

* * *

 
Надоело быть домашним,
Гнить под бабьим каблуком!
Сам хлебаешь борщ вчерашний
С черствым высохшим куском.
 

* * *

 
Я в жизни сторонюсь людей,
Мне в каждом мнится то ли
                                   быдло,
То ли еще какой злодей…
Но скольких сам-то ты обидел?!
 

* * *

 
По дешевке продам бородавку
                                       на нижней губе…
Я вдвойне заплачу, но оставь ты ее
                                              при себе!
 

* * *

 
Зачем с лягушки кожу ты содрал —
Царевна, мнил… брехню я распознал!
 

* * *

 
Головой об стенку бился…
Чем еще ты отличился?..
 

* * *

 
Не сам идешь – тебя ведут,
За это денег не берут.
Но бросили на полпути…
В смятенье ты: куда идти?
 

* * *

 
Жизнь на земле – не пустяки:
Не зря даются кулаки!
Жизнь на земле, увы, пустяк,
Хоть у тебя большой кулак!
 

* * *

 
Если счастье выше неба
И безбрежнее, чем свет,
Насидишься ты без хлеба,
Без картошки и котлет…
 

* * *

 
«Со мной урод становится красавцем,
А гением – отпетый графоман!» —
Пролаяла из подворотни шавка
И в свой сама поверила обман.
 

* * *

 
Руку к сердцу приложил.
Улыбнулся благочинно…
Образцовый ты мужчина —
Сколь на фальшь потратил сил?
 

* * *

 
Я б пожертвовал собой,
Если был бы я герой!
 

* * *

 
«Люблю!» – днем белым говорим.
А ночью грабим, убиваем,
Деревья и дома сжигаем
Под небом мирным, голубым.
И горько слушать тишину
И больно видеть синеву.
 

* * *

 
Я в душу приняла Христа,
Мои слова о нем нежнее…
Но кто кому, скажи, нужнее?
Без солнца не блестит роса.
 

* * *

 
Ты смеешься: вот так рожа!..
Над тобой смеются тоже…
 

* * *

 
…Ставь-ка точку на конце
Состоявшегося действа!..
А впадать негоже в детство,
Коль морщинки на лице.
 

* * *

 
Я б вышел в «классики» давно,
Но слишком узкое окно.
Я б вышел в узкое окно,
Но стал я «классиком» давно.
 

* * *

 
Свой ум ты только заморочишь,
Ты правду в споре не найдешь.
Что говорят – сплошная ложь.
Итог же – по башке схлопочешь!
 

* * *

 
Есть господа. И есть рабы.
И есть роскошество. И бренность.
И клич к братанию «трубы»,
О сути «Капитала» – вредность.
В России устоялась муть,
Одни лишь памятники брезжут.
В «трубу» кому еще подуть?
Куда ни глянь, сплошные межи.
 

* * *

 
Бабе сытая еда,
Мне ж до пупа борода,
Ведь она не шерсти клок,
Коль ее Сам носит Бог.
 

* * *

 
Почему я с бородой?
Потому что домовой!
 

* * *

 
«Пей, – сказал я, – угощаю».
Рупь последний. Я вздыхаю.
А ему б еще бокал!
В кулаке он тыщу сжал!
 

* * *

 
Волей осененные, Христом,
Летнею обласканы землею…
Твою душу, как росу лучом,
Обнимаю я своей душою.
 

* * *

 
Ты меня окинешь взглядом,
На диван присядешь рядом.
Поцелуешь. Поиграешь.
Вострой сиськой расстреляешь!
 

* * *

 
Зима идет или весна,
В пути поэты или дома,
Всегда нужна им тишина,
Чтобы в стихах рождались громы.
 

* * *

 
Когда нас женщина бранит,
Мы ей приносим чудо-розы.
Что означают ее слезы,
Она в своем углу смолчит.
 

* * *

 
Ребенок улыбается цветам.
Отец в восторге от стакана водки.
Есть истина своя и тут и там…
И в том, что нету золотой середки!
 

* * *

 
Воровать сегодня модно,
Материться принародно,
Обладать женою друга,
Выйти вовремя из «круга»,
 
 
Коль угроза занялась,
У других сильнее власть…
Эта «темная программа»
В золотой хранится раме.
 

* * *

 
За ночной озябшей форточкой
Кто-то пялится на корточках,
Кто-то веткой шебуршит…
И опять в окно глядит.
Я бы встал, к стеклу прильнул…
…Ветер в форточку подул…
 

* * *

 
Никто не восхищается
Никем, ничем…. Ну что ж!
Похуже, брат, случается,
Когда вонзают нож
 
 
Исподтишка меж ребер
За бедных пять рублей.
И – постоят у гроба.
И – ангелов милей…
 

Гололед

 
Улиц мертвых желтый лед.
Шел назад – глядел вперед?
Провожал? Или встречал?
Ждал? Вздыхал? Переживал?
Не понять. И не объять.
Вдруг упал – сломалась стать!
 

Грех

 
У него на веранде сидели,
У пивнушки случайно сойдясь.
«Ты писатель? – спросил он,
                                     светясь. —
Я читал… мне понравилось… смело
Хочешь, я расскажу о себе?
А живу я совсем недалече…»
Дом как дом и простое крылечко,
И жестяный петух на трубе.
Поводил по подворью, в саду,
Показал мне хозяйство большое:
Три ангара теплиц – в них такое,
Что на ум не придет и в бреду!
Только май наступал, а уже
Огурцы насыпные в росинках,
Помидоры краснее лучинки,
И тюльпаны горят на меже.
«Но и это не все, – он сказал, —
Видишь, дом двухэтажный за вишней,
Сам построил его, он не лишний,
Для семьи золотой капитал!
Не торгуясь, дают миллион,
Тут, в райцентре, дома дорогие.
Пчелы есть у меня, в выходные
В баньке старой гоню самогон.
Видишь сам, покупателей много,
Как в ларек, бесконечно идут.
А жену мою Зиной зовут,
За нее не ругаю я Бога:
Что собой, что характером… Тож
В месяц тысяч пятнадцать приносит.
Коль писатель ты… можно с вопросом?
Только ты меня, знаю, поймешь.
Я сегодня безмерно богат,
В городке, может, самый богатый.
Но бывает в душе как-то гадко
И вся жизнь пострашнее, чем ад.
Пустота и тоска… Ты скажи,
Ну откуда оказия эта?
И не зрил бы я белого света,
Из меня хоть веревки вяжи —
Вялым делаюсь, плачу тайком.
Дабы мне не свихнуться умишком,
Ухожу в одно место в картишки
Поиграть с мужиками в очко.
Тысяч двадцать спускаю к утру.
Но не в этом спасенье, я чую.
День брожу… и в лесу заночую,
А башка вся трещит, как в жару,
И тогда я боюсь за себя,
Дьявол, что ли, меня подмывает
Взять бензин… пусть все к черту пылает,
Мою душу огнем веселя!
Руки тянутся «вольву» поджечь,
Новый дом и теплицы и деньги…
Никуда эту блажь-то не денешь!
Иль под поезд покорливо лечь?..»
Тихо всхлипнул Роман, и слезу
Он утер заскорузлой ладонью.
А над крышами в небе бездонном
Самолет вышивал бирюзу.
Самолет далеко улетит,
И узор его нежно растает.
«Встать? Уйти? Человека оставить? —
Думал я, – Бог меня не простит».
В то же время в диковинку: он,
Обеспеченный всем, а в смятенье,
Словно очи позастило тенью:
Жизни тайный суровый закон.
Что сказать мне Роману сейчас?
Как утешить? Пожалуй, бессилен…
Много нового нынче в России,
Но ведь сколько еще не про нас!
Словно в омут бросаемся мы
Впопыхах, очумело, рисково…
А в начале (мир ведает!) слово
К нам явилось из призрачной тьмы.
«В Божий храм тебе надо сходить,
Помолиться и боль станет глуше».
Минул час еще. Снова я слушал,
Не решаясь его перебить.
Я безмолвно вино свое пил,
Монолог не желая испортить.
А о чем говорил он? О спорте.
Да, о спорте Роман говорил.
Оказалось, что он чемпион,
В институте учился. И в школе
Вел урок физкультуры… «Без боли
Вспоминать не могу – страшный сон!
Потерпел я! Такое вот дело!
А за что? Да за то, чтоб росли
Дети сильными. Чтоб на Руси
Богатырская слава гремела.
Мне бумажку совали под нос,
Неустанно твердила: программа!..
А программа – уродство и драма!
Словом, свой я не вытащил воз…
Словом, плюнул… И со школой расстался
И ударился я в капитал…»
Тут с минуту Роман помолчал
И промолвил: «Заряд-то остался,
Есть заряд… сохранился еще…
Жалко, дети забиты и хилы…»
С ним мы долго сидели и пили,
Много пили, не зная за что…
 

2
Слышу Матери голос

Душою я услышал

1

 
Нету в мире ничего,
Кроме гиблого пространства,
Диких звезд непостоянства,
Что блуждают далеко?
Вглубь небес не созерцай,
Не ищи простых ответов
На глобальные приметы —
Блажь все это. Был бы рай!
 

2

 
Под тенью засохшей калины
Душа угнетена кручиной.
Я раны нащупал на теле.
Я чуть бы добрался до цели.
Я тайну почти разгадал,
Я сына и мать потерял.
 

3

 
Огонь бушует
Года. Века.
Страну большую
Спаси, Рука,
Рука Иисуса
(Он долго креп!),
Чтоб там, где пусто, —
Цветы и хлеб,
Чтоб там, где били
Меня и жгли,
Восстали былью
Слова Земли:
 

4

 
«Утешься сном протяжным,
Усталый человек…»
Летит, кружит бумажный
Над головою снег.
Душою я услышал,
Я снова уцелел.
И стало в мире тише.
И куст зазеленел.
 

«Буду старым, из ветки вербовой…»

 
Буду старым, из ветки вербовой
Ладный вырежу посох, пойду
За последним молитвенным Словом,
Что мою успокоит беду.
От пригорка до зрячего плеса
И опять до горбатых полей,
Где осот обнимается с просом
И привет шлет от солнца ручей.
А деревня с кладбищем, с гнездовьем
В единении скромном живет,
Как врожденная хворь и здоровье,
Как божественный пламень и лед.
Я приближусь к окраине неба,
Я стоять буду долго в тиши
И внимать благодарно и лепно
Песнопенью своей же души.
Я домой не вернусь с той минуты,
Обрету я великий покой
Вещей той, всеобъемлющей сути,
Что навечно пребудет со мной.
 

«Под калиной родимой на чужбине постылой…»

 
Под калиной родимой на чужбине постылой
Прячусь я от бездушных людей.
Слышу матери голос: «Сынок, я простила…»
Но судьба разве стала добрей?
 
 
Толковать о судьбе мне теперь уже поздно.
Ты и хутор приснятся порой,
А еще журавец – на нем птичками звезды
И Паника с большою луной.
 
 
На крыльце я и кот. Зорьку ты подоила.
«Молочка вам парного…» Едим.
Дверь открыта. В избе свечку ты засветила,
Заструилась молитва: «…един
 
 
Наш Спаситель Христос… Сохрани, кто в дороге
И лихую беду отведи…»
Засыпал я. Платком ты укрыла мне ноги:
«…ноженьки не застуди…»
 
 
…Голос матери слышу: «Ты мир не пугайся,
От напастей мир-то смурной.
Ты открыто живи. Расставайся. Встречайся.
И не никни своей головой.
 
 
Отпросись у калины: поеду на родину
На денек, на недельку… Она
Веткой тихо взмахнет над тобой первородной,
Мол, держать я тебя не вольна…»
 
 
Вышел я из укрытья с лицом озаренным,
Поклонился на Божий Восток.
И Христос улыбнулся мне ликом иконным,
И с небес улыбнулся сынок.
 

«Я давно не зрил живых цветов…»

 
Я давно не зрил живых цветов
И губами к ним не прикасался.
С летом и весною я расстался,
Навсегда пропал во тьме снегов,
 
 
Унеся больной души разлад
И слепого разума холодность,
Как обычной жизни непригодность
В той, в которой стал врагом мне брат.
 
 
Ликовал он, что под корень я
Был сражен бедою ломовою
И поник седою головою,
Позабыл родимые края.
 
 
И теперь, как раньше, не смогу
Окунуться в небеса глазами,
Целоваться с нежными цветами
На донском расплесканном лугу.
 
 
Неуютно, холодно везде,
Неуютно, холодно и в сердце.
Открывайся же, могилы дверца,
Рядом с сыном есть местечко мне!
 
 
Лягу, успокоенно прижмусь
К телу бесконечно дорогому
И скажу: «Теперь мы вместе дома…»
Будет петь нам песни лада-Русь.
 
 
Перед тем, как мне уснуть в тиши,
Я вдохну глубоко запах глины,
Будто запах той родной калины,
Что цвела в июне для души.
 

«Я думал, что вот я один…»

 
Я думал, что вот я один,
А было еще половодье,
И хохоты скачущих льдин,
Как шествие разных народов.
 
 
Я думал: уже я в раю,
Но пламя воды полыхало,
Как будто апреля зарю
Ревущей стихией подмяло.
 
 
Такое теперь навсегда?
Мне в этом нет смысла нуждаться.
Вот так пробурлили года…
Неужто к истокам вертаться?
 
 
Неужто повторно мне жить
Всем тем, чем пресыщен до донца.
И снова учиться любить,
Смеяться, дивиться, грустить
 
 
И складывать строки о Доне?
Но можно ли вспять повернуть
И время и судьбы народов?
И вмиг усмирить половодье?
Навек на угоре заснуть?..
 

«Кто вас так назвал: «Вы худые березы…»…»

 
Кто вас так назвал: «Вы худые березы…»
Березы, березы на бедной земле.
Какие метели! Какие морозы!
Россия в прогорклой скукожилась мгле.
 
 
Ты что же, Россия моя, постарела,
Святые деревья сберечь не смогла?
Сутемками стужа вчера пролетела —
И белою стала моя голова.
 
 
И вмиг поседели березы родные,
Они закричали: «Сожги нас в костре!»
Какие вы стали, березы, худые
На русских холмах и в крестьянском дворе!
 
 
На мать мою стали вы ликом похожи,
В судьбе моей стали дороже вдвойне.
Ведь я, как и вы, стал трагическим тоже,
Душа моя ввергнута в клан сатане.
 
 
И мне на приволье не выбраться сроду,
И мне, как и вам, умереть на ветру!
Мне Бог не помог, я в раздоре с народом,
И ныне, как вы, я умру поутру.
 
 
Я больно на снег упаду леденелый,
За ветку калины схвачусь… И она,
Последняя кровь, изольется из тела,
И подлый отступит от нас сатана.
 

«Отныне не имею права…»

 
Отныне не имею права
Свильнуть налево иль направо,
Не покраснеть, не порыжеть,
Не забывать и не уметь…
На дальнем полюсе споткнуться,
Домой вовеки не вернуться.
Некролог свой не написать.
Букет ромашек не собрать,
На холмик свой не положить…
…Имею ль право просто жить?
 

«Я подошел. И наклонился…»

 
Я подошел. И наклонился.
О, господи!
Свет надо мною заструился:
«Не уходи!
Не расставайся, человек…»
А за спиной моею снег
И лес – года…
Лицо. Вода.
Чу, опрокинулась кувшинка,
О берег раскололась льдинка.
Всплеск. Звон.
Явь? Сон?
Это лебедь… он подплыл,
Взял с ладони хлеб.
Колебанье крыл…
Блики, лики… Олег
Князь…
Аввакум протопоп…
Диво-ясь:
Мой сын… лучом…
Невидимым ручьем…
Лебедь, не уплывай…
В рай…
Нагляжусь я на сынка…
…Отраженные облака…
 

Мы блукаем…

 
Положила голову лошадка
На мое костистое плечо.
Нам живется на Руси несладко:
То озноб, то слишком горячо.
 
 
Я – поэт. Не розы мне – угрозы,
Кирпичом разбитое окно,
Чалому – отравленные росы
И гнилое вечером зерно.
 
 
Мы блукаем по пустынным межам,
На отшибе от людей, боясь,
Что остатнюю отнимут нежность
И погасят брезжущую ясь.
 
 
Мы поврозь блукаем долго-долго.
Встретились у одичавших ив.
Небу поклонились, лету, долу,
«Жив, старик? Не плачь… Я тоже жив».
 

«Как зверь, гляжу я из кустов…»

 
Как зверь, гляжу я из кустов,
Не помня кров, не помня слов.
 
 
Где и когда, и кем рожден?
Куда судьбою занесен?
 
 
Какие подвиги свершил?
Кого убил? Иль пощадил?
 
 
Прибой листвы ударил в грудь…
И кто-то произнес: «Забудь…
 
 
В уремах пищи сколько хошь!
И прошлое ты не тревожь…»
 
 
На свет я вышел. За холмом
Курился хуторок дымком.
 
 
Там голос девичий звучал.
Ему вчера я подвывал.
 
 
Сегодня я молчу. Гляжу.
Секундой каждой дорожу…
 

«Все кажется, не так я жил, не с теми…»

 
Все кажется, не так я жил, не с теми
Людьми общался, не о том писал
И что отпущенное Богом время
Бездумно тратил… Вот он и причал!
 
 
Оставил добрый след? Какие бредни!
Русь не проймешь, на плаху хоть клади
Башку свою под звук протяжно-медный…
…Стою один, прижав ладонь к груди…
 

«Средь звезд цветок. Не дотянуться…»

 
Средь звезд цветок. Не дотянуться,
Не прикоснуться к лепесткам!
Ему навеки не вернуться
К моим окошкам и лугам.
И ласковым певучим звоном
Не оживит мой смурный дух,
Где я давно не вижу солнца,
Где мир к чужому горю глух.
Сюда ему дороги нету,
Цветет он в божьих небесах
И знает: есть на белом свете
И жизнь и к смерти скудный страх.
Он не забыл, он помнит, помнит…
Он не угаснет никогда,
Пока иду я темным полем,
Пока в душе моей – беда.
 

«Весна, твое тепло мне вредно…»

 
Весна, твое тепло мне вредно,
В душе ты не растопишь лед.
И даже светлый праздник Вербный
В очах моих не зацветет.
И тот, кто лучезарно счастлив,
Пьет аромат медовый лип,
Намеренно или случайно
Меня осудит: странный тип!
И я был радостно-простецкий,
Губами лепестки срывал
И звонко хохотал по-детски,
Когда птенца в ладони брал!
А умывался я росою,
И брел по ней я босиком,
Земной любуясь красотою,
Любовью нежною влеком.
Глазами с небом я сливался.
Душою с богом и с людьми.
И с птахою перекликался
Во все разбуженные дни.
Но рок меня подкараулил —
Не увернулся от него!
В меня, в меня летели пули…
Попали в сына моего!
Иду, ничто не замечая,
Ничто не помня, не любя.
И голова моя седая,
Как снежный ком, знобит поля.
 

«Не растаяли снежинки в сердце…»

 
     Не растаяли снежинки в сердце…
Он со мной играл в снежки,
 
 
Он в мое лицо не метил,
Он душою был так светел!
Были так снежки легки!
 
 
Он их просто так лепил,
Чтоб они не долетали,
А пыльцой веселой стали,
Светом, что, как детство, мил.
 
 
…Добрый мальчик, приходи…
Снега нынче столько много
У родимого порога!..
…Слезы… слезоньки в груди…
 

«Тебе сверчки всю ночь поют…»

 
Тебе сверчки всю ночь поют
В кладбищенском затишье.
И душу бедную мою
Все кто-то грустно ищет.
 
 
Я настежь распахнул окно,
И растворил я двери… Как же
И одиноко и темно!
А кто мне путь иной подскажет?!
 

Знамение

 
– Какой тут праздник, господа?
– А разве ты слепой? Мы просто
Пьем водку, солонину жрем,
А пивом, знамо, запиваем.
И мы совсем не господа,
Мы быдло, люмпены и лохи,
Тем и гордимся! Ты-то что
Остолбенел и растерялся,
Как будто выпрыгнул из рая
Иль от жены сбежал злодейки
И не решил, к кому прибиться?
Так не протянешь и недели,
Ведь даже волки стаей ходят
И мы вот стаей… Кто-то пусть
Попробует напасть – он тотчас
Разорван будет на куски!
– Все правильно… – я понимал
Башкою лысой, сам подумал:
«Какая мерзость завелась
В «одной шестой» земного шара!
Везде попойки, рев, блатные
Слова, бессмысленные песни…
Народец тронулся умом!
Вчера гуляли. И сегодня.
Наверняка продлится завтра.
Никто детей рожать не хочет,
Тесать каменья, клин пахать,
Кормить с ладони воробья,
Поцеловать снежинку, Божий
Храм посетить – слеза в очах…»
…Сошел я в низкое поречье,
Присел на корень у воды
И мне почудилось, что в мире
Я одинешенек – один,
А круг меня на все просторы
Лишь солнце, травы и деревья,
Незримых пташек переклики,
Улыбки духов – вон они
Росою наполняют листья
И приглашают: «Праздник ныне
Добра и чистоты земной!
Испей… испей небесной влаги
И крестным праведным знаменьем
Тебя Всевышний осенит!»
 

«Живу среди нормальных…»

 
Живу среди нормальных,
Хоть ненормальный сам.
Заместо двери – марля,
А стены же – саман.
Бадья с водой на лавке,
Петух – без глаза он,
Скажу ему: «Погавкай
Иль спой, как патефон!»
Всегда я рассуждаю,
Иного дела нет,
Когда в оконце тает
Всамделишный рассвет.
 

Елань

 
Ты обнимешь меня, словно мать,
И слова драгоценные скажешь:
«Все тебе я готова отдать —
Небо, солнце, березки… и даже
Двух сестер – две чудесных реки,
Что века со мной рядышком жили,
Будто песенные две строки…
Не они ли тебя вдохновили?!»
Еще скажешь про мед и росу,
Про цветы – мне дарила их щедро,
И твою прославлял я красу,
Твое летнее дивное ведро.
Без утайки ты с грустью вздохнешь,
Что меня не всегда понимала.
И тогда вместо солнышка —
                                 дождь.
Иль пурга в мои окна хлестала!
Злая сила брала в оборот
Мою душу. Душа разрывалась!
И была только ночь. Только – лед.
И свечи гнойно-красная алость.
И полыни губительный яд —
Я взахлеб его пил, как безумный.
То лупил по спине меня град
Заполошный, морозисто-лунный.
То огонь обжигал, как ножа
Воровского горячее жало.
А куда, чтоб спастись, убежать?
В те часы мое сердце не знало.
В те часы. И в те дни. В те года.
Я прошу, я молю: «Помоги мне,
Чтоб не мучила память беда,
Не кричал я истошно во сне!
Чтоб вернулся здоровый мой дух,
Чтоб на мир я взирал ясным оком,
И расцвел за околицей луг,
Жаворонок окликнул: «Ростокин!..»
А две речки – Терса и Елань —
Свет любви и отраду явили!
И как в ту незабвенную рань
На божественный стих вдохновили!»
 

«Увы, ломать через колено…»

 
Увы, ломать через колено —
У нас в России мастаки!
У рта (я извиняюсь!) с пеной
Орет, мне тычет кулаки
Под нос!
Да, сам я убедился:
До Пушкина не дотяну,
Но, видит бог, не зря трудился —
Свою налаживал струну,
Она самозабвенно пела,
Докучный услаждая слух,
Принадлежа земле всецело,
В себе неся народный дух.
– А ты окстись… живи степенно
Со мной под крышею одной,
Ломай дрова через колено,
Протопим печку в выходной.
 

«Ох, головушка племенем пышет…»

 
Ох, головушка племенем пышет,
Положу я тряпицу на лоб!
Где вы, где вы, медовые пышки,
Славы радужной песельный сноп?
Я бы с нищенской долей смирился
(Не один я жую сухари!),
Если б брат мой по крови не спился,
Ключ не свянул в ладонях зари.
А деревни не поразбежались,
А березы грибком не взялись,
А в душе оскудела бы жалость,
И была бы без Господа высь…
Я бы с горней судьбой столковался,
Я бы сердце пустил на распил,
Если б брат мой мне братом назвался,
А родник свою песнь не забыл.
А деревня играла бы свадьбы,
А березы вели хоровод,
А мой стих… он с кручиною сладил,
К Богу взор устремил мой народ.
Ну а слава пусть в сказке бывает,
Слава нынче с позорным лицом.
На околице Русь увядает,
Умирает она васильком.
 

«Из ада – в ад, из ада – в ад…»

 
Из ада – в ад, из ада – в ад…
Я буду рад? Или не рад?
Была трава – остался чад.
 
 
Был ветер – матери ладонь.
Был в стужу праздничный огонь.
Был зоревой, послушный конь.
 
 
Я мчался, я звездой летел.
Я о великом счастье пел!
И я успел? Или сумел?
 
 
…Оборвалось на полпути,
Смертельный лед в моей груди,
Куда, не ведаю, идти,
 
 
Сказать какие мне слова…
Исчезла дивная трава.
И не горят в костре дрова.
 
 
А ветер в сумерках зачах,
А конь загиб в глухих снегах.
Молитва смолкла на устах.
 
 
И что Господь мне завещал,
И что Господь мне нарекал,
Я все забыл, все потерял.
 
 
«Из ада – в ад, из ада – в ад!» —
Дождинки в темечке стучат.
И путь иной душой почат.
 

«Я пойду в аптеку за лекарством…»

 
Я пойду в аптеку за лекарством,
Я куплю в аптеке валидол.
Будет тополиный пух искриться,
Осеняя поднебесный дол.
И церковным звоном расплескает
Тишину полуденную май.
К сердцу я прижму ладонь больному
И скажу ему: «Не подкачай!»
Постучи еще ты, поработай —
Мне б вон тот осилить перевал!
Ты, конечно, помнишь, как тебя я
От ножа бандитского спасал…
Я остановлюсь с молитвой кроткой,
Помолюсь на запад и восток.
И последний в этой краткой жизни
Выпью из флакончика глоток.